(Недетская повесть о детстве)
6. Оленька Стихина
И вот наконец-то мне стукнуло семь, и я стала школьницей! Но как оказалось, ожидания не очень-то и оправдались. Читать я уже умела, писать печатными буквами тоже. Правда, предстояло освоить «взрослую» систему письма, со всеми этими «волосяными и нажимными».
В классе обучалось сорок с лишним человек, учительница очень строгая, стажистка, с железным характером, хотя постоянно улыбающаяся. Но это и хорошо, что с характером, иначе такую махину в сорок с гаком сорванцов разных образцов было бы не сдержать.
Класс у нас оказался экспериментальным, как говорила учительница. Мы с первого дня стали учиться писать не карандашами, не перьевыми ручками, а толстенными поршневыми авторучками, которые еле умещались в наших ручошках. В эксперимент входила и новая манера начертания прописных букв – они были без традиционных закорючек, а повторяли форму строчных букв, просто большего размера.
И никаких прописей и тетрадок в косую линейку! Ещё чего – гении же пришли учиться! Мы сразу же осваивали тетради с широкой линейкой. По сему, почти у всех буквы исполняли пляску святого Витте. Мама, видя такое положение дел, пришла в ужас от моего почерка. И купила мне прописи с тетрадками в косую линейку и дома я тренировалась в письме именно в них. Так мне пришлось перейти на конспиративное положение – ни под каким предлогом не проговориться, что дома я выправляю почерк посредством прописей. Несмотря на такие тяжеленные условия освоения азов письма у нескольких девочек почерка были достаточно красивыми, ровными, аккуратными, хотя подозреваю, что их родители тоже подсуетились насчёт прописей.
Моя, не совсем правильно сросшаяся правая рука, давала о себе знать. Отяжелённая поршневой ручкой она быстро уставала и отказывалась двигаться в нужном темпе. Мне приходилось периодически встряхивать рукой, после этого становилось легче, и можно было возобновить писанину. Хотя я тогда ещё не знала, что встряхивание рукой было ни что иное, как снятие напряжения, но интуитивно обнаружила, что после того, как потрясу рукой – усталость и боль уходят. И стала постоянно пользоваться этим. Естественно, попервоначалу за трясение рукой мне попадало от учительницы, пока мама не объяснила про дважды сломанную руку и снятие напряжения.
В принципе, ничего интересного в первый год учёбы в школе не было. Не считая того, что я ещё крепче сдружилась с Олей Стихиной и у меня появился ещё один друг Димка Чилингаров.
С Олей мы начали дружить ещё в средней группе садика. Она абсолютно во всём отличалась от меня. Я – холерик в чистом виде, как говорила обо мне моя тётушка Гера, Оля – спокойная, уравновешенная, рассудительная. Я – худоба и длиннота, она – не толстая и не худая, а как раз в самый раз, такая, каким должен быть нормальный ребёнок конкретного возраста. Я – чернота и смуглота, Оля – русая, синеглазая, с вьющимися пушистыми волосами. Я – единственный ребёнок, Оля – счастливая обладательница двух старших братьев. Да, мы были такие разные, но такие верные друзья. С ней было здорово играть. И самое главное, Оля поддерживала все мои авантюры и принимала в них самое живейшее участие.
У Оли было всё прекрасно и необычно, и папа настоящий художник, и старшие братья в наличии, и огромный аквариум с рыбками, и даже всамделишный телефон! И я была абсолютно уверена, что Олина фамилия произошла от слова «стихи».
Они жили на этой же улице, в соседнем дворе, только по другую сторону от садика. Школа тоже находилась неподалёку, перейти двор соседний с Олиным двором, затем дорогу и вот она, школа. В начальных классах я все шесть дней учебной недели обитала у бабушки, и только с субботы на воскресенье бабуля везла меня к родителям. Зимой это было особенно удобно, не трястись в автобусе, не идти по морозу. Перешёл два соседских двора и уже в школе. Красота!
Оля меня так и спрашивала: «Ты где сегодня обитаешь?». И мой ответ: «У бабули» - означал, что вечер сегодня будет интересным.
По утрам я заходила за Олей и мы вместе направлялись в школу. А после уроков забегали к ней, она бросала портфель и мы шли ко мне, отпрашивать меня у бабули. Бабушка нас сразу не отпускала, а садила обедать и только после того, как мы доедали всё до последней крошки, разрешали пойти играть на улицу или к Оле.
Мои родители считали её очень серьёзной девочкой и спокойно отпускали меня с ней, тем более она была старше мня почти на год, и по идее, должна была учиться на класс выше, но в те времена ноябрьских и декабрьских детей, не достигших семи лет, в школу не брали. И беднягам приходилось сидеть в садике ещё год и они шли в школу почти восьмилетками. Оля была из таких почти восьмилеток.
Знали бы родители, как мы с этой «серьёзной» девочкой сигаем с крыш сараек в сугробы! Или гоняем с высоченной горки! Или бегаем летом к стойдвору на огромную кучу щебня искать камешки с золотинками. Про камешки и щебень они конечно знали, но не догадывались, что мы искали эти камушки, когда машина, привёзшая новую партию щебня, ещё даже не успевала уехать.
Олин папа работал в типографии и всегда в конце декабря приносил два пригласительных билета на городскую Новогоднюю ёлку. Один билет Оле, другой мне. И к каждому пригласительному всегда прилагался талончик с печатью на новогодний подарок.
Мы вместе собирали фантики и обёртки от шоколада. У нас была одна из самых больших совместных коллекций в классе. В ней встречались и довольно редкие для наших краёв фантики, потому что Оле родня присылала конфеты с Украины, а мне – из Грузии.
И ещё мы играли в куклы. Да--да, я играла в куклы! Вернее так – подружившись с Олей, я стала играть в куклы! Тогда особым шиком считались пупсики, особенно немецкие, у которых крутились ручки-ножки и голова. Они были из плотной резины телесного цвета, и их доставали на товарной базе по большому блату. У моих родителей блата не было, потому и пупсика такого у меня не было. Родители заказывали игрушку знакомым, если те куда-либо ехали. Сами искали, будучи в командировках, но мне с пупсиками не везло.
Зато у Оли было целых три пупсика, ей прислали их с Украины. И вот наконец моя мечта сбылась – Оля подарила мне один из пупсиков. Мы шили на них одёжку, и вязли крючком шапочки и свитерки.
Квартира у Олиных родителей была большая, есть где поиграть. Не то что бабулина тринадцатиметровая комнатёшка в коммуналке, не развернуться: шкаф, кровать, стол, диван, сундук, буфет и маленький свободный пятачок по середине. Разве, что за столом посидеть-порисовать, да поиграть в настольные игры. Поэтому, мы всегда играли у Оли. Днём её родителя были на работе, а братья на учёбе. И у нас разворачивалась настоящая вольница. Во что только мы не играли, и в школу, и в домики, и в пиратов, и в лётчиков, и в прятки. Мы даже умудрялись бегать в этой квартире на перегонки. И добегались.
Во время одной такой беготни Оля со всего маху налетела на стеклянную кухонную дверь. Стекло со звоном разлетелось во все стороны и большой осколок порезал ей руку между плечом и локтем. Рана была огромная, кровь так и хлынула. Мы страшно испугались и закричали в голос. Ну понятно, мы ж ещё были не велики, мне восемь, а Оле только-только исполнилось девять, второклашки.
Хорошо, что в это время пришёл с занятий один из Олиных братьев. Он сразу вызвал «Скорую» и девочку увезли в больницу. Я пришла домой потрясённая несчастьем. Рассказывала бабушке о том, что случилось и губы у меня дрожали, а сама я тряслась от волнения. От бабули мне, конечно же, влетело, потому что она сразу поняла, что инициатором беготни была именно я. А мня грызла совесть.
Через неделю Олю выписали из больницы, но в школу она ещё не ходила. Мы с девчонками притаскивала ей домашнее задание и объяснялаи, как могли. Потом ей сняли швы, и она наконец пришла на уроки.
А дома у Оли наши игры стали более спокойными, например в «Живую шляпу». У Оли был замечательный кот-подросток, очень игривый и проказливый. Однажды мы с Олей потеряли его и облазили весь дом непрестанно киская. Даже на улицу сбегали, думая, что он мог незаметно выскочить в подъезд. Кота нигде не было.
И вот когда мы совсем отчаялись и уже хлюпали носами, то вдруг обнаружили кота сладко спящим под большой соломенной шляпой Олиной мамы. Ох, как мы смеялись! Кот под шляпой, ну точь в точь «Живая шляпа», как в рассказе Носова!
С тех пор мы повадились играть в «Живую шляпу». Оля накидывала на кота шляпу, и мы начинали дёргать длинной ниткой с навязанной на конце бумажкой. Бумажка шебуршала по полу. Кот принимал игру. Шляпа начинала дёргаться, и из-под полей в попытках словить бумажку, высовывалась то одна, то другая лапа, а то и обе сразу. Бумажка кружилась и шляпа кружилась, и из под неё торчали лапки-хваталки и хваст.
Наконец коту удавалось сцапать бумажку и он переворачивался на спину, шляпу переворачивалась вместе с ним и он оказывался лежащим словно в тазике. При этом, всеми имеющимися в наличии когтями держал бумажку и периодически лупил её задними лапами, и выражение мордочки было шкодливым и довольным. А когда добычу схватить не удавалось – кот выскакивал из-под шляпы и начинал хватать нас за подошвы. Вот так мы и веселились втроём.
Оля была доброй, покладистой, и поэтому не было ничего удивительного в том, что с ней хотели играть и другие дети. Кроме меня у Оли было ещё две подружки, Вера и Клава. Веру мы называли Веркой, а Клаву – Клавик. Мы же с Олей были – Олька и Ленка.
С Веркой и Клавиком у нас происходила своего рода ежедневная негласная борьба – кто сегодня будет играть с Олей. Часто после уроков мы собирались вчетвером у Оли. Сначала обычно играли дружно, но постепенно начинались пустяшные обиды, перерастающие в ссоры.
Клавик была пухленькая, рыжеволосая и немного походила на лисёнка. Теперь, вспоминая наши игры, я думаю: «И почему мы ссорились? Почему не игралось мирно?» Вполне себе милый ребёнок, но тогда я считала Клавика врединой, ябедой и хитрющей особой. Если Клавика что-то не устраивало – она начинала дразниться. И дразнилась всегда очень обидно. Получив от меня тумака за дразнилки, она плакала, а Оля её жалела. Игра была невозвратно испорчена и я просто уходила домой. Ну никак нас с Клавиком не брала мировая. И я не могла понять – почему Оля играет с этой врединой Клавкой.
Конечно было обидно уходить в разгар игры. Но с другой стороны – приду домой пораньше и больше останется времени на игры с Димкой Чилингаровым.
Да, мы ссорились с Клавиком. Но самое интересное, на Дни рождения к себе я Клавика всегда приглашала, а она меня.
С Веркой было много проще, мы словно чувствовали силу друг друга и старались не ссориться. Верка была открытой, жизнерадостной и прямолинейной, и в более старших классах мы с ней сдружились, во всяком случае, приятельствовали уж точно.
Время шло, мы росли, но продолжали дружить, хотя уже наметилась и даже начала проявляться разность интересов. Ещё в десять лет я начала учиться играть на скрипке и одновременно ходила в драмкружок. В седьмом классе я стала заниматься в изостудии, которая только-только открылась при Доме пионеров и в школьном биологическом кружке. Кроме того, у мня ещё был КИД и клуб политинформаторов. А Оля записалась в кружок домоводства. Ей нравилось вязать и готовить, а я этого терпеть не могла. У каждой из нас появились новые друзья и приятели.
Каникулы после седьмого класса я провела в разъездах, сначала Крым, потом гостили с бабушкой у родни в деревне. Домой мы с бабулей заявились только тридцатого августа. И когда первого сентября я пришла в школу, то сначала даже не узнала Олю. Передо мной явилась настоящая русская красавица, высокая, выше меня, очень красивая девочка, почти девушка, с толстенной русой косой, с большими синими глазами и точёным носиком. Я же оставалась длиннотой, худобой и чернотой.
Рядом с Олей стояла новенькая девочка и было видно, что они стали настоящими подругами. Да и у меня появились новые друзья. Наши интересы с Олей разошлись полностью, это было понятно сразу. И от этого было немного грустно, но никакой обиды в душе даже не шевельнулось. Весь восьмой класс мы продолжали общаться и приятельствовать, но прежних детских отношений уже не было.
Мы хорошо расстались, разминулись без ссор, без ругани, без скандалов, как два корабля, каждый из которых вдруг резко поменял курс, попрощавшись при этом долгими грустными гудками.
После восьмого, мы попали в разные девятые классы. Оля захотела остаться в прежнем, а меня взяли в новый, сборный или как его называли – творческий класс, где были собраны интереснейшие ребята из разных школ.
Самый верный способ вызвать неприязнь у детей– это ставить одного ребёнка в пример другому. Бабушка иногда ставила мне в пример других детей, какие они послушные, исполнительны, собранные, не то, что я. Самое интересное, это почему-то были те дети, которых я очень не уважала: ябеды, зубрилки, плаксы. Как хорошо, что Олю она никогда в пример не ставила!
И сейчас, вспоминая нашу детскую дружбу, я тихонько улыбаюсь и по сердцу разливается теплота.