Долго ходил Каляев возле здания городской Думы,
Как свёрток с бельём, держал он бомбу.
Какая-то жгучая лёгкость наполняла всё его тело,
Он знал – полчаса пройдёт, а может, час
И наступит, наконец, тот долгожданный миг,
Когда исчезнет всё и больше уже не будет ничего –
Лишь счастье революции и его счастье…
Он думал лишь о том, как бы не поскользнуться,
Как бы не упасть со своим свёртком в темноте –
Мостовая была совершенно ледяной.
Каляев не чувствовал мороза, было жарко ему,
Вдруг от Никольских ворот на мгновение блеснули фонари,
Забыв о скользкости, он побежал навстречу,
Петлял между экипажами на площади.
Карета великого князя Сергея ехала небыстро,
Каляев обежал последний экипаж,
Теперь его ничто не разделяло с каретой князя.
Задыхаясь, Каляев бежал наперерез карете,
Но свою бомбу в неё он не метнул,
Стуча колёсами, карета мимо промчалась…
Сжимая бомбу, медленно шёл с площади Каляев,
Ноги его дрожали, всё тело было в поту.
У Никольских ворот Савинков его за руку схватил,
Задыхаясь, спрашивал Каляева, как было дело,
А тот тихо сказал в ответ, что он не мог –
Ведь там, в карете, были дети!
И понял тут, перед партией – это преступление…
Молча дошли они до Александровского сада,
Каляев бессильно присел на обмёрзшую скамейку,
Он спрашивал Бориса, правильно он поступил иль нет?
Савинков руку Каляева сжимал –
Всё правильно, дети ни в чём не виноваты.
Каляев выдохнул, что ж, он попробует ещё,
Если князь один поедет из театра – то он убьёт его…
В Александровском саду долго они сидели,
Вставали, уходили, приходили снова,
Но, наконец, закончился спектакль в Большом театре.
Заметались лакеи у подъезда, выкликая экипажи,
Махая рукавами, извозчики кричали, зазывая седоков,
Валила из дверей возбуждённая музыкой толпа…
Каляев стоял, скрываясь среди народа,
Глаз своих с фонарей кареты князя не сводил.
Вот девочка за руку с мальчиком прошли,
А следом шла великая княгиня Елизавета,
А за ними – сам генерал-губернатор, князь Сергей,
Полы шинели на красной подкладке разметались на ветру.
Идущих к карете, Каляев лишь взглядом проводил,
И тихо побрёл прочь с Театральной площади…