Воспоминания ч. 1

Обрывки воспоминаний. ХХ век.

« Суета сует, - всё суета»;                Еккл. 1. 1.

Подборка 1. Пороховые.
  … Возможно, вольно перефразируя выражение капитана Врунгеля, который говорил, что как назовёшь судно, так оно и будет плавать, можно сказать, как начнёшь повествование, так оно и привлечет внимание читателя. В связи с этим приступлю к делу, не нарушая «законы жанра», немного напыщенно и витиевато, что возможно будет встречаться и далее. Заранее приношу извинения. Конечно, на большую аудиторию почитателей рассчитывать в любом случае не приходится. Однако, хочется думать, кто-то, что-то, «почерпнет» и для себя, хотя главным читателем, которого интересовал больше процесс «написания», для заполнения свободного времени, похоже, буду сам. Ну а основной причиной, которая подвигла меня на этот «титанический» труд, стало желание как то ввести в рамки воспоминания, преследующие меня всё время, а особенно по ночам, и тем самым немного разгрузить деятельность мозга, щадя её. Возможно, это удастся. Впрочем, не стоит более «интриговать» и «перекрещусь», преступая к изложению, немного беспорядочному и прерывистому, заранее предупреждаю. …
  … Неброская окраина Ленинграда. Этакий протуберанец на карте большого города, так как соединялся с ним только автобусами  по шоссе Революции, проходящими через промышленный район, прежде чем они добирались до места назначения, и трамвайной линией, то же предварительно минующей сельскохозяйственные поля и всевозможные буераки.  Виною всего являлась железная дорога, которая только в двух местах под собой пропускала транспорт через арку, а так её насыпь представляла прекрасный крепостной вал, отделяющий наш район от города. Этот затерянный мирок так бы и канул в небытие, если бы не одно примечательное событие. Именно здесь провел свое детство маленький мальчик Витя автор этих строк. Я понимаю это не скромно, но факт. Ведь если бы не мой рассказ, вы бы возможно ни когда не узнали о Пороховых, какими тогда они виделись мне. …
 … Однако вернёмся немного назад. Моя бабушка, Федора  Николаевна, родилась в 1886 году. Рано осиротела, по крайней мере, лишилась матери, и пошла к чужим людям в няньки. Об этом факте можно косвенно судить по большой разнице в возрасте между ней и братом, Пятницким Петром Николаевичем, который погиб на ступенях Рейхстага и его именем названа улица в Клетне районном центре моих «истоков». Впрочем, это другая история. Больше о её детстве я, к сожалению, ничего не знаю, но легко можно предположить, что оно было «не сладким». Потом бабушка вышла замуж. У неё родилось двое детей, которые умерли. Затем умер и муж. После этого моя бабушка вышла замуж второй раз за моего дедушку Мартынова Ивана Васильевича, тоже вдовца, у которого было двое своих детей дядя Даня и тётя Маруся. Я всех их буду называть теми именами, которыми называл с детства. Этот брак оказался счастливее, и у неё родилось ещё шестеро детей. Хотя было такое время, что говорить о каком то, счастье можно только с большой натяжкой. Двое детей тоже не дожили  до взрослых лет.  Один ребёнок умер в раннем младенчестве, а дочка с традиционно русским именем, сейчас мало используемым и потому не отложившемся в памяти, как и первое, погибла во время коллективизации. Когда корову уводили со двора, бабушка стала не давать этого  делать. На неё наставили наган. Девочка, которой было лет десять, закричала: «Мамку убивают». Случился «разрыв» сердца, и она скончалась. Ток что осталось четверо, дядя Паша 1916 года рождения, дядя Ваня, тётя Оля и Алёша, мой отец самый последний. Родился он в 1928 году. Не трудно сосчитать, что бабушке на то момент было уже 42 года. За всё это время пронеслись такие события как первая мировая война, революция, гражданская война, коллективизация. Один из бабушкиных братьев погиб ещё в Русско-японскую войну 1905 года. Что мне ещё известно. Хозяйство у деда было крепкое. По бабушкиным словам речь шла даже о наёмных работниках, которые, кажется,  у них были во время страды. Во всяком случае, об одной батрачке можно сказать точно. Она была очень своенравная и иногда , по словам бабушки, в знак протеста против какой ни будь несправедливости, по её мнению, даже отказывалась от еды. Её бабушка называла: «Матруна Петербургская натура». Она, разумеется, была Матрёной, но для рифмы говорилось именно так. Конечно, периоды были разные, и благосостояние разнилось. По воспоминаниям отца мужчинам сало выдавалось, только когда они зимой ехали за дровами. Зато берёзовый сок заготавливали бочками, по заявлениям бабушки. Вступать в колхоз дедушка  по понятной причине не захотел. Он всей семьей завербовался и добровольно уехал в Сибирь, а Дядя Паша, как старший сын, остался до осени собирать урожай. Параллельно с коллективизацией проводилась  компания заселения крестьянами Сибири. Об этом хорошо рассказано в романе и фильме «Вечный зов». Прошло года два, и дедушка вернулся назад. К тому времени дядя Паша устроился работать лесником, а дедушка стал у него зачищать кору на поваленных деревьях, оберегая лес от вредителей, и заниматься другой подсобной работой. Сейчас, судя по лесным завалам, это мало кто «осуществляет». Вся семья стала жить на хуторе Красный Дворец или просто Дворец, а может они и жили там до этого, который находился в четырёх километрах от деревни Алень, впоследствии ставшей моим местом рождения. Мой дедушка был человек простой, но «себе на уме» и даже очень. Он был, как мне видится, «интеллигентом от земли», что выделяло его среди односельчан, но этот тип людей можно найти и в литературе, откуда я собственно его и «почерпнул». Власть он одолеть не мог, но «танцевать под её дудку» тоже не собирался и это у него неплохо получалось. …
  … Что ещё можно рассказать из не многочисленных воспоминаний ещё живых очевидцев, которыми являлись папа и бабушка. Праздники отмечали обычно в Алени. Часто засиживались допоздна. Тогда дедушка говорил хозяину, что остаётся, но спать они не будут, а будут разговаривать до утра. Так они и проводили всю ночь за разговором. Ночевать не в своём доме дедушка не хотел. Иногда с ним на гулянье в деревню ходил мой папа. Тогда приходилось поздно возвращаться на хутор по зимнему лесу. Дедушка, чтобы мальчик не замёрз, посылал его бежать вперед до тех пор, пока слышится его голос. Когда голос переставал доноситься, папа должен был возвращаться назад. Так они вдвоём и добирались до дома. …
  … По окончании четвёртого класса, имея в аттестате одни пятерки, папа очень довольный пришел домой с похвальной грамотой и думал, что его похвалят. Дедушка ему тогда только и сказал: «Последним не будь, но и в «первые» не лезь. Учитывая тот «политический момент», когда всех стригли «под одну гребёнку» и выделяющимся просто «рубили голову», наказ был совсем не лишним, и в нём ясно прослеживалась мудрая забота о будущем ребёнка. Ещё папе запомнился другой случай. К ним на двор повадилась лиса. Маленький Алёша, которому тогда было предположительно лет одиннадцать, снял со стены ружьё и стал её караулить. Уже не помню точно, убил он «рыжую разбойницу», или просто стрелял в неё, но бабушка это видела и рассказала дедушке. Дедушка вызвал папу в комнату, снял со стены ружьё и, ничего не говоря, произвёл выстрел в потолок. Я не очень понимаю до сих пор этот воспитательный приём, но папа это, как и первый эпизод, запомнил на всю жизнь и «довёл» до меня. Да у деда многому можно было бы, научится, но не осталось от него даже фотографии и о том, как он выглядел, можно только догадываться по внешности его детей и внуков. Мне даже доводилось слышать, что я своей сутулостью и прочим напоминаю дедушку. …      
 … Жизнь шла своим чередом. Дети подрастали. Дядя Даня и тётя Маруся выросли и обзавелись семьями. У них стали подрастать свои дети. Дядя Ваня был призван в армию. Кончил военное училище. Стал служить в Ленинграде. Его артиллерийская часть, стояла около Пороховского кладбища. Там он познакомился с тётей Раей  и женился на ней. После свадьбы в Ленинград погостить приезжал дедушка. Молодую невестку очень позабавил деревенский вид тестя, а одет тот был в кургузый армяк и чуть ли не в лапти. Жили молодожёны хорошо. По словам тети Раи, каждую субботу после бани дядя Паша выпивал бутылочку наливки. Потом в армию пошёл и дядя Ваня. Перед уходом на службу братья, по словам бабушки, зарыли в лесу свои охотничьи ружья. Они до сих пор наверно лежат там. Потом началась Финская война. Дядя Паша принимал в ней участие. Был ранен и, по-моему, первую боевую награду получил за эту компанию. После госпиталя, с молодой женой приехал на родину. Городской барышне все вокруг было в диковинку. Но привыкнуть к деревенской экзотике она не успела. Через три дня началась Великая Отечественная война. Молодые успели вернуться в Ленинград. Часть дяди Паши обороняла город в районе Пулковских высот. Иногда удавалось вырваться в осаждённый город. 29 июля 1942 года родилась дочка, моя двоюродная сестра, Галя. Перед Днём Советской армии 1943 года,  дядя Паша, будучи уже старшим лейтенантом и командиром батареи, пошёл в разведку за «языком». На обратном пути перед своими окопами, осталось сделать буквально последней шаг, разорвавшимся поблизости снарядом его убило. Осколок вошел в шею и дошёл до сердца. Его похоронили на Пороховском кладбище. Тетя Рая осталась одна с грудным ребёнком. С ней ещё жили мама и старшая сестра тётя Паня с двумя маленькими дочками. Муж той дядя Коля то же был на фронте. Как они выжили трудно себе представить. Может, помогли офицерские патенты мужей, которые были на фронте, или то, что тетя Рая работала начальником ЖЭК а, или не знаю, как это тогда называлось. Потом, много позже, она призналась своей дочери, а та ещё гораздо позже мне, что немного «мухлевала». Умерших регистрировала дня на три позже, а их продовольственные карточки использовала. Если кто думает, что это позволяло сытно жить, то глубоко ошибается. Тетя Рая вспоминала, что в очереди за хлебом, старшая племянница Нина, которой тогда было года три, очень крепко сжимала своими маленькими ручонками эти самые продовольственные карточки. Тетя Паня в это время держала на руках младшую дочь Люду, которой было около года. Деталей я, конечно, не знаю, но если бы этот маленький «мухлёж» открылся, могли и расстрелять. Но всё обошлось и не нам судить людей, живших не по своей вине в жестокое, даже можно сказать, изуверское время. …
  … Если Ленинград немцам захватить так и не удалось, то Брянскую область они взяли довольно быстро. С начало оккупацию, по словам очевидцев, восприняли достаточно спокойно. Советскую власть любили мало. Но немцы оказались ещё хуже, хотя в терпении русскому народу не откажешь. Началось разворачиваться партизанское движение. Особенно захватчиков «беспокоили» Брянские леса, а я бы назвал их точнее Клетнянскими, так как около самого Брянска особых зарослей не наблюдается, в чём можно убедиться, глядя на карту или, как я, проезжая на поезде. Деревня Алень находилась на краю обширного лесного массива, а дедушкин хутор углублялся в него на четыре километра, как я уже упоминал. Немцы объявили карательную экспедицию, и на три дня лес был закрыт, а тем, кто жил там, было велено покинуть дома. Хозяйство у дедушки было большое или времени было мало, но вовремя управиться с переездом он не успел. Со своим односельчанином Тимофеем они на двух телегах рано утром отравились на хутор, но уже начал действовать запрет на посещение леса. Вместе с ними поехала помочь и тётя Оля. Они только подъехали к дому, как к ним на встречу с другой стороны дороги, которая вела в Клетню, выехали каратели и сразу открыли огонь. Дедушка и тётя Оля были убиты рядом с домом, а тело Тимофея лежало в отдаление, так как он ехал вторым. Дом со всеми хозяйственными пристройками каратели подожгли. Тела убитых немцы не стали даже трогать. Дедушка и тётя Оля сильно обгорели. Всю жизнь бабушка потом говорила, что мужа и дочку сожгли немцы. В деревне слышали выстрелы, но что произошло, ни кто толком не знал. Когда всё немного успокоилось, бабушка посла папу посмотреть что там случилось. Он пошел туда, где буквально вчера стоял их дом, и увидел всю страшную картину. Его нашли дня через три в лесу на дереве. Потом он ещё долгое время не мог придти в себя. О Боге папа ни когда не говорил и церковь не посещал. Я связываю это с тем случаем. Дедушку и тётю Олю похоронили на Аленском кладбище. Долгое время спустя, когда я был уже достаточно большим мальчиком, и мы были в деревне, папа не смог даже найти могилу отца. Так что я знаю точно только кладбище, где лежат дедушка и тётя Оля. …
  … Судьба дяди Вани сложилась не менее трагично. Война застала его в Киевском военном округе. Он окончил училище и уже в звании лейтенанта там служил. Правда на единственной сохранившейся фотографии он предстаёт в звании сержанта и в будёновке. Наверное, фото сделано, когда он учился ещё в училище. Дядя попал в окружение. Добрался до родного дома. Дедушки уже не было в живых. Ему предложили идти служить в полицию. Он отказался. Его забрали в лагерь военнопленных. Из лагеря дядя Ваня сбежал и снова вернулся в родную деревню. Его опять позвали в полицаи. Деваться было не куда и пришлось идти служить на немцев. Но смерть отца и сестры он простить не мог и стал искать дорогу к партизанам. Папа говорил, что брат расспрашивал и его о партизанах. Но что мог ему рассказать тринадцатилетний мальчик. Да на хутор приходили люди из леса. В бане парились. Куда уходили, и кто они он не знал. В конце концов, дядя Ваня с одним односельчанином договорились идти искать партизан вместе. Что там произошло, трудно сказать, но когда они вышли за околицу дядя Ваня был убит своим напарником. Того потом, когда пришли советские войска, судили и приговорили к десяти годам. Он отсидел свой срок и даже вернулся назад. Но дядя Ваня для всех остался полицаем. Это клеймо пристало и ко всей семье. Об этом я узнал гораздо позднее, а так бабушка говорила, что её сын погиб под Киевом. …
  … В результате бабушка осталась одна с младшим сыном. У старших приёмных детей уже были свои семьи, свои заботы. Как удалось пережить военный, и послевоенный голод, говорили мало. Рассказывали что ели блинчики, испеченные из гнилой картошки, которые называли «тошнотиками». И это была не самая плохая еда. По этому, или еще, по какой причине, дядя Серёжа, муж папиной старшей сестры тёти Маруси, переехал из деревни в Витебск или Смоленск. Там он сапожничал. Не смотря на то, что у них самих было четверо детей, взяли с собой и младшего брата жены. Папа об этом помнил всю жизнь, и они все друг к другу относились с искренней теплотой. Ещё у папы с того времени остались навыки сапожного ремесла, которые он потом применял, что называется «для дома, для семьи», по мере необходимости. Не хитрый сапожный инструмент я помню с детства. Потом у папы была разная работа в колхозе. Бабушка к тому времени стала стоить свой дом, до этого жили, где придется. Папа тогда работал учётчиком и один тракторист предложил ему помощь в изготовлении оконных рам. Папа за него, пока тот плотничал, должен был вспахать, сколько сможет, участок земли. Тракторист он был не опытный и много сделать не мог. Односельчанин на этом конечно терял в выработке, но своё обещание выполнил. Как его звали, я сейчас и не вспомню, а спросить уже не у кого. Так не без помощи добрых людей дом был построен. Жизнь понемногу налаживалась. Пришла пора жениться. Папе нравилась одна девушка, но за ней «бегало пол деревни», и брату полицая рассчитывать было не на что кроме «потери головы». Бабушка это понимала и нашла невесту в другой деревне. Человек она была, как мы знаем, с непростой судьбой и поэтому достаточно твердый. Не знаю, как, но ей удалось уговорить и сына. Так судьба «свела» папа и маму, не без помощи бабушки. …
   … О жизни моей мамы до свадьбы я знаю ещё меньше. Жили два брата, Стефан и мой будущий дедушка Афанасий, Малаховы. Стефан работал заведующим МТС, а Афанасий был там бухгалтером. Оба были женаты и имели детей. У дедушки Афанасия Никитича и бабушки Агафьи Фроловны их было трое: Оля, Коля и самая младшая, моя мама, Рая. Стефан имел трёх дочерей Катю, Надю, Сашу и сына Алешу. Из довоенных воспоминаний мамы до меня дошло только то, что за провинности ей доставалось «шлепков» железной линейкой,  что жестоким наказанием не назовешь. Подобный полуметровый измерительный предмет имелся и в моем детстве, но вызывал у меня ассоциации связанные с «отроческим» возрастом мамы, а не как вещь  моего воспитания. Когда началась война, дедушка Афанасий, как говорили, ушёл пешком в Клетню и не вернулся. Стефан остался и стал сотрудничать с немцами после их прихода. Делал он это по заданию советской власти или нет, сейчас трудно судить. С одной стороны семьи его это не коснулось, с другой стороны Тётя Оля, которая была уже взрослой и находилась у партизан, рассказывала, что родной дядька её разыскивал и хотел расстрелять как партизанку. Собственно говоря, как он мог себя вести иначе, если был «засекречен». Война была не гражданская, но и она разводила даже близких родственников «по разные стороны баррикад». …
  … В партизанском отряде мамина тётя Оля ухаживала за ранеными. О войне она рассказывала мало, хотя была интересным рассказчиком, но с её слов могу поведать такой случай. У них в отряде неизвестно как оказался пленный немец. Пленных ни те, ни другие, как правило, не брали. Немец был безобидный и в отряде к нему привыкли. Он выполнял всевозможные хозяйственные работы. Может он так бы и дожил до конца войны, но отряд попал в окружение. Надо было пройти незаметно в близости от врага. Что бы пленный во время перехода не подал сигнал своим, было принято решение его убить, так на всякий случай, во избежание риска. Немец, как только не молил о пощаде, но это не помогло. Во время выхода из окружения, или позже, тётя Оля была ранена. Под крылом «кукурузника» она была отравлена за линию фронта. Как память о боевом прошлом, ей остались несколько ампутированных обмороженных во время полёта пальцев на ногах. Других наград тётя Оля, насколько я знаю, не имела. Её маму бабушку Гашу с двумя младшими детьми, после ухода немцев, отправили в лагерь для гражданских лиц на работы. Ещё в этот период её тяжело контузило во время бомбардировки неизвестно чьей. Последствия перенесённой контузии потом долго сказывались. Порой бабушка была просто не в себе. Мама после окончания войны начала работать. Не чуралась любого труда и была даже на торфоразработках. Она так и осталась с четырьмя классами образования. Время на учёбу уже не осталось. …
   … Свадьбу родители сыграли скромно. Папа выписал у председателя пол мешка ржи. Наварили самогона. Других подробностей не знаю. Через некоторое время папу призвали на службу в армию. Шел тысяча девятьсот пятидесятый год. Три года мама жила с бабушкою. Папа служил в ракетных войсках. Охранял ракеты. Рассказывал, как иногда, во время дежурства приходили офицеры и сливали немного ракетного топлива для внутреннего «обогрева». Ракеты тогда летали на спирте. Ещё он говорил, что один раз во время передислокации пропала бочка селёдки. Пришлось записать, что селедка выдана, а на самом деле рацион солдат остался без этого ценного продукта. Как сержанта его беспокоили представители закавказских республик, а их называли «нацменами», которые утром во время умывания просто мочили два пальца водой и проводили ими вдоль переносицы. До этого высокого звания папа дослужился за три года. Больше на память о папиной военной службе ни чего не приходит. Из армии папа вернулся в деревню. Идти работать в колхоз не захотел и отправился в Ленинград. Там жила, как вы помните, жена старшего брата с подрастающей племянницей. Родственник устроился работать на ЛМЗ (Ленинградский Металлический Завод) токарем или слесарем первого разряда. Где жил не известно. Возможно, было место в общежитии. Мама опять осталась одна. Шёл конец 1953 года, а 29 июля 1954 года родился я. ...
  … А уже приблизительно через полгода, когда стояла лютая зима, я предпринял первую попытку «завоевать» Ленинград. Немцам, как вы помните, этого не удалось сделать. Мама повезла меня показывать папе. Смотрины оказались безрезультатными. Было совершенно негде жить. Но это не помешало съездить в гости к тёте Пани, сестре тёти Раи, и дяде Коле её мужу. В районе Финляндского вокзала я распеленался. Меня «приводили в порядок» не на морозе, а в подъезде одного из домов. На обратном пути из Ленинграда, когда мама пешком добиралась из Акуличей, где к тому времени жила и трудилась её сестра тётя Оля, в Алень я подхватил двухстороннее воспаление легких. Если бы не тётя Оля, которая работала медсестрой в Акулической больнице, то неизвестно чем бы это кончилось. Но я выжил. Этого всего я не помню и рассказываю со слов родных. Ко второй попытке я подготовился более основательно. Подрос и научился ходить и немного «осознавать» себя. Бабушка Дора говорила, что я сначала опирался на бревна, которые остались от строительства дома, а потом по не многу, по не многу и пошёл. Мне кажется, что эти бревна я явственно вижу и сейчас, хотя с уверенностью сказать не могу. Мне долгое время виделось, что стволы деревьев находились во дворе домика на Пороховых. Хотя откуда им там было взяться. В любом случае, это моё, пожалуй, первое воспоминание. …
  … В конце лета или в начале осени 1955 года мама со мной во второй раз приехала в Ленинград. Разница состояла в том, что было по крайне мере тепло. И этим небольшим преимуществом воспользовались.  Дядя Гриша, тетин Раин очень хороший знакомый, предложил свой сарай. Он начинал строительство дома и на участке кроме трех стен сарая и котлована дома, а может, не было и его, ни чего не имелось. Та и разместилась молодая семья. Четвёртую стену, как дядя Гриша и хотел, папа достроил уже, когда жили. Потом мама прописалась в деревню Михайловка, которая располагалась между Ленинградом и Пороховыми, но считалась уже пригородом. Прописаться прямо в город, наверное, возможности не было, да и туда прописали не без помощи тёти Раи. Затем мама устроилась дворником и получила служебную площадь. Так мы оказались в комнате 9 кв. м. по адресу ул. Коммуны д. 71.  Дом находился немного в глубине, от улицы Коммуны его отделял небольшой дворик и забор с калиткой и воротами. Хотя мне он казался, по понятным причинам, не таким уж и маленьким. Номер дома, скорее всего, был с дробью 71/1, потому что я всегда чуть ли не гордился тем, что жил в Чеченском переулке. О существовании Чеченской АССР я не знал и о дальнейших событиях связанных с ней предположить ни чего не мог, но это название, не ведомо почему, мне нравилось своим необычным звучанием, и вызывало своеобразные ассоциации. …
  … Дом 6х6 был разделён на четыре части. Три комнаты и кухня. Вход в кухню был из коридора, который примыкал к дому и заканчивался туалетом, впрочем, извините, я это место тогда называл уборной. Разницы нет, ни какой, но просто это необходимо для достоверности описания. Именно уборной я, как себя помню, пользовался исключительно самостоятельно и немного боялся упасть в темную дыру, приседая на корточки. Из кухни вели две двери. Одна в отдельную комнату, а другая в коридорчик, который был общим для двух других комнатушек. Такое расположение сохранилось в моей памяти, но сразу после нашего подселения комната соседей являлась проходной. Правда вскоре общими усилиями соорудили перегородку, за счет и без того маленькой площади у соседей, и образовался крошечный коридорчик с дополнительной дверью. Правда, печка Голландка так и осталась общей. Нам досталась её глухая сторона, а топка находилась у других жильцов. Семьи  «кочегарили»  по установленной очереди через неделю. На кухне стояла большая плита так же отапливаемая дровами, которая занимала почти половину свободного пространства, хотя места на двери и умывальник хватало. Под умывальником стояло помойное ведро. Мне вспоминается старый анекдот. Два приятеля поспорили, что один из них сделает четыре глотка из такой ёмкости. Когда он стал пить, то сделал сорок глотков. На удивлённый вопрос товарища, был дан лаконичный ответ, что попалась очень длинная сопля. Этот анекдотический случай у меня всегда вызывал воспоминания о нашем «предмете обихода». В нём могли обитать «сокровища» подобных размеров. Комнату третьих соседей отапливала, наверное, отдельная печка. Судить об этом можно по тому, что плитой пользовались редко и готовили в основном на керосинках и примусах. Керогазов, по-моему, у нас и соседей не было. Хотя может быть я и ошибаюсь. Осталось добавить, что перед внешним коридором было маленькое крыльцо, над домом был чердак, куда можно было попасть по приставной лестнице, а окружала дом завалинка. …
  … В нашей комнате первоначально жил я с мамой и папой, которому удалось сменить  место работы. Он трудоустроился на Гардинно-Тюлевую фабрику им. Самойловой, где «пахали» в три смены. Сделать это было не просто. С ЛМЗ его не отпускали, впрочем, как и всех остальных пролетариев, закрепощены на данном производстве, а жить с семьёй на зарплату слесаря или токаря 1 разряда было не возможно. Пришлось им с дядей Володей, а он был его другом и членом партии, писать письмо товарищу Ворошилову. Тот его, конечно, не читал, но своё воздействие оно поимело. Потом к нам приехала бабушка из деревни. Свою избу там она продала. Надо было приглядывать за мной, по тому, что первое время мама, когда уходила на работу, оставляла меня одного барабанить ложкой по тазу. С этим занятием я справлялся по её словам замечательно, так как был на редкость спокойным мальчиком, но под присмотром бабушки было надежней, тем более, что в скором времени появилась и сестренка. Хотя мне не было и трех лет, я помню, что сначала мама, куда-то, исчезла. Бабушка с соседками о чем-то таинственно переговаривались, а потом мы стали жить впятером в нашей «коммуналке». Сестру по моему категорическому настоянию назвали Галей. Это имя я выбрал не случайно, а в честь старшей двоюродной сестры. Хотя мы с ней практически не общались, из-за большой в то время разницы в возрасте, но мне представлялось, что лучше имени не придумать. В нашем жилище помещалась родительская кровать и атаманка, это такой диван со снимающимися валиками по бокам и отдельными подушками под спину, где я спал валетиком, с сестренкой и бабушкой. Она занимала стену на против двери. Перед сном бабушка пела колыбельную: «Баю, баюшки, баю. Не ложися на краю. Придёт серенький волчок. Схватит деток за бочок». Ещё в нашей комнатёнке помещался стол с выдвижным верхним ящиком и двумя дверцами под ним, которые  закрывали два нижних отделения. В верхней полке стола хранились вилки, ложки, ножи и всякая мелкая всячина, а в нижних отделениях хранилась посуда и продукты. Стол, скорее всего, предназначался для слесарного и столярного инструмента, а у нас был на все случаи жизни. Другой мебели не было. Впрочем, вещей и утвари было не много и всё помещалось. А что не помещалось, находилось в чемодане под кроватью и на гвоздях, вбитых около двери и печки. …
  … Соседями по нашей маленькой уютной общей «квартире» были баба Маня с дедом Федей и дядя Вова с тётей Ниной. Хочу сказать заранее, что с соседями мы жили дружно, почти как с хорошими родственниками, и ни когда не ссорились, насколько я помню. К числу людей моего тогдашнего «ближнего круга» так же можно отнести, помимо тети Раи и Гали, папиного друга дядю Володю с сыном Юрой и женой тётей Настей, её сестрой тётей Тоней с мужем дядей Толей и дочкой Ирочкой. …
  … Параллельно ул. Коммуны шла Белорусская улица, одним концом упиравшаяся в Отечественную улицу, а другим концом, в Ленскую улицу. Между ними и были Ильинский, Леонтьевский, Чеченский, Гришин переулки. Ещё была Куликовская ул., которая пересекала Белорусскую ул., и доходила до ул. Лазо. Это, собственно говоря, и был мой «Город детства». Дом дяди Володи находился в Леонтьевском переулке, который соседствовал с нашим жилищем. Дойти до него было легко. Надо было пройти два пустых участка, и дом, который находился меду ними, и повернуть на право. Дом Серовых, а именно такую фамилию имела семья «главного» папиного друга, был двух этажным. Пройдя крыльцо, вы попадали в коридор, где была дверь в жилые помещения первого этажа и лестница на второй этаж. В отличие от нашего дома, вы сначала попадали в маленький коридорчик, который образовался за счёт одного из разделённых на четыре части помещений. Из него вели две двери в соседствующие комнаты и широкий проход на кухню. В кухне стояла плита стол и умывальник. Там так же находилась дверь в третью комнату. В урезанной комнатке жила баба Лина, мать тети Насти. В двух больших, если их так можно назвать, комнатах помещались дядя Володя с тётей Настей и сыном Юрой, и тётя Настя Мандрыкина с дочерью Люсей. Она была двоюродной сестрой тёти Насти Серовой. На первом этаже ещё была комната и кухня, с отдельным входом. Там жил дядя Павел с женой. С ними я почти не общался, поэтому ни чего о них и их жилье сказать не могу. На второй этаж я тоже не поднимался. Помню только, что там жили две семьи. Витя Авдеев или Агеев с отцом и матерью и тетя Варя Михалева с сыновьями Сашей и Женей. Она работала, как и моя мама, дворником и вызывала во мне затаённое чувство «профессиональной солидарности». Родители Вити, наверное, очень любили друг друга, поэтому часто и бурно ссорились. Один из таких случаев даже сохранился в моей памяти со слов взрослых. После очередного скандала отец Вити догнал жену на такси, которая ехала на поезде и была уже вне пределов города. Он уговорил её вернуться назад. Еще более трагичная история связана с другими жильцами второго этажа. Саша сын тети Вари в районе трамвайной остановки и автобусного кольца один раз поссорился с компанией, которая ехала загород резать свинью. Вечером, когда «шумная компания», уже не трезвыми возвращалась назад, снова повстречала Сашу. Ссора продолжилась. У них были нетрезвые головы и ножи, которыми они резали свинью, и, пустив их в ход, «колымари» смертельно ранили юношу. Добежать до отделения милиции, находящегося в ста метрах от места драки, Саша не успел. Так тетя Варя осталась с одним сыном. Если о первом случае говорил весь дом или даже вся улица, то второй был темой разговоров всех Пороховых и не один день. Впрочем, такие события происходили редко, и наш район был местом тишины и покоя, что благоприятствовало моему безмятежному детству. …
  … Я вам не скажу за «все Пороховые, все они очень велики», но наш маленький район состоял из таких вот одноэтажных и двухэтажных домов. Исключение составлял лишь дом тёти Раи. Находился он немного в глубине ул. Коммуны и Куликовской ул., и был кирпичный с несколько, я бы сказал, не архитектурным видом. Возможно, часть дома была разрушена во время войны. Тетя Рая жила на втором этаже. Её квартира состояла из прихожей, большой кухни и двух огромных, как мне казалось, комнат. И хотя одна комната была проходная, отопление печное, вода в колонке, удобства уже не помню где, это не портило моего отношения к этой квартире.  Мне только казалось из-за детской непосредственности немного странным, что бабушка была прописана у тёти Раи, а жила с нами. На то были свои веские причины, а ребяческая наивность в расчёт не принималась. Взрослые жили по своим законам. Впрочем, это более поздние умозаключения, а тогда я достаточно часто приходил в этот дом «гостить». Во время посещений тётя Рая занималась хозяйством. Мне запомнилось, как она стирала бельё, ловко управляясь с тогдашними приспособлениями для этой цели. Они состояли из таза, стиральной доски, деревянных валиков гладких и ребристых, даже не знаю, как их называть, при помощи которых стираемая вещь подвергалась обработке. Сейчас такого «оборудования» уже и не встретишь, но тогда оно мне представлялось очень солидным, тем более что у других окружающих, ни чего подобного не имелось. Ещё мне доводилось присутствовать при топке печи. Тетя Рая мне объясняла, что дрова должны прогореть полностью до угольков без всполохов синего пламени. Иначе можно угореть от выделяемого газа. Это наставление я запомнил на всю жизнь, и оно мне пригодилось и не раз, но гораздо позже. …
  … В доме у тети Раи я познакомился и с её ближайшими родственниками. Правда с сестрой тётей Паней и её мужем Николаем Фёдоровичем Демидов, как его уважительно называл папа, я в тот период не сталкивался. Младшую их дочь Люду я тоже видел, насколько помнится, только один раз и он произвёл на меня большое впечатление. Она заскочила в гости к тете с подружкой. Я по счастливой случайности находился на кухне тети Раи. Люда была уже студенткой и на меня особого внимания не обратила, но я восхитился этим её «учёным» статусом о котором в то время и не мог даже мечтать. Так она и запомнилась мне весёлой, красивой и немного взбалмошной. Потом спустя несколько лет случилась, какая-то темная история, до конца которую я так и не знал.  Люда ушла из жизни и похоронена рядом с дядей Пашей. Моя бабушка, правда, сама хотела лежать рядом с сыном и обижалась на родственников. Но умерла она значительно позже и еще, не известно была ли выполнима её воля. Извиняюсь, что мысли наплывают одна на другую и периодически приходится уклоняться от темы. Другая тётина Раина племянница Нина была уже замужем за дядей Ваней Прилуцким, и с ними я сталкивался чаще, по тому что, скорее всего они больше посещали тетю. На одной из сохранившихся у меня фотографий, запечатлена моя мама с дядей Ваней. Они держат на поднятых руках под абажуром гостиной тёти Раи своих примерно годовалых детей. Мама мою сестру Галю, а дяди Ваня сына Серёжу. Отмечали, какой то, праздник, но был ли я на нём, не помню, возможно, оставался дома с бабушкой. А вот когда тётя Нина с дядей Ваней были у нас на дне рождение сестры, запомнил лучше. Много народу по моим представлениям, заполняли нашу комнатушку, но главным событием, по моему мнению, являлся подарок тети Нины. Кукла с моргающими ресницами и говорящая слово мама. Этот презент представлялся в моих глазах очень дорогим, и я не меньше Галки остался доволен. Жизнь не часто меня баловала подобными «вещами». К ним можно отнести и наше с тётей Раей празднование Нового Года, точно не скажу какого, у старшей племянницы. Жила семья Прилуцких на площади Льва Толстого, и это казалось очень далеким путешествием. Как мы отмечали весь праздник, помню не отчётливо, но вот две вещи память сохранила хорошо. На ёлке у Прилуцких был звенящий стеклянный колокольчик, и дядя Ваня показал мне настоящую старинную шпагу. Так что этот Новый Год я встретил замечательно. Вообще дядя Ваня баловал Серёжу различными экзотическими вещицами. Летом дядя Ваня приезжал в гости к тётушке жены на собственном мотоцикле с коляской. Как-то раз наши посещения Куликовской улицы совпали. Дядя Ваня разрешил даже посидеть на трехколесной машине, правда, я, будучи не искушённым «гонщиком», обжёг немного лодыжку ноги о ещё не остывший кожух мотора, но, ни это главное, а, то, что мне показали отливку из свинца настоящего большого кольта. Оружие, конечно, не действовало, но, ни шло, ни в какое сравнение с детскими пистонными пистолетиками, которых в ту пору я если и видел, то немного. Серёже я не завидовал, как и вообще по жизни мне это чувство чуждо, так и потому что его малый возраст не позволял ещё осознать счастье подобных «даров судьбы». …
  … Чуть не забыл. К одним из первых воспоминаний можно отнести и поход в фотоателье. Эта фотография сохранилась. На ней я запечатлён с родителями и Галей, тетиной Раиной и дядиной Пашиной дочкой, то есть моей двоюродной сестрой. Когда снимали, я ужасно  вертелся. Мне было чуть больше года и опыта для первой съёмки у меня естественно не было. На фото я так и остался с немного двойным изображением. Вот то, как меня заставляли сидеть спокойно, а я не хотел мне и запомнилось. Впрочем, может, я об этом знаю со слов мамы. На память приходят самые яркие впечатления и такие, какие запоминаются не известно почему. Первых больше, но и вторые дороги. Все они лежат золотыми монетками в копилке нашей памяти. Правда лежат немного в беспорядке, и сохранить хронологию не всегда получается. Что бы «не перескакивать» на другие темы, попробую продолжить начатый экскурс в «подсознание». Второй раз в больницу я попал уже в сознательном возрасте, но был очень маленьким и всё время без причины плакал. Всё происходящее помню смутно, но девочку в коротеньком халатике и в чулках на резинке вижу как сейчас. Она была немного старше и возмущалась моим поведением. Когда меня забрали из больницы, я вспоминаю не отчётливо, но чувство радости от конца мучений осталось навсегда. Это был первый случай, когда я оказался оторванным от мамы. Даже когда у меня была сломана нога, и потом рука, я выздоравливал дома и с мамой не расставался. А эти происшествия произошли вот как. Праздновали 7 ноября. Погода стояла отвратительная. После застолья пошли гулять в Сосновку, она находилась «в шаговой доступности», но надо было пройти Парковый переулок, между улицей Коммуны и Сосновским проспектом, одна сторона которого и была лесом. О названиях проспекта и переулка я узнал гораздо позже, а тогда по ним просто ходил в лес, который был рядом с домом. В этом маленьком проулке была большая лужа, через которую перебросили две доски. Дети побежали первыми. Дядин Володин сын Юра и дядина Толина дочка Ирочка, которая была старше меня почти на год, перешли без проблем.  Я ступить на шаткую переправу не решался. Ребята надо мной стали смеяться, и даже перебегали туда-сюда несколько раз для примера. Подошли взрослые, и дядя Володя взял меня на руки и пошел по доскам. Было скользко, к тому же все были после застолья, и он оступился и свалился на мою ногу. Эту картинку я вижу как сейчас. Когда мне накладывали гипс, я ужасно возмущался и грозил отомстить смертью дяде Володе, когда вырасту, чем поставил в немного неловкое положение родителей, которые об истинной причине травмы, конечно же, не говорили. А вот об этом мне рассказали позже. Сам я не помню. Потом был эпизод со сломанной рукой. Я пробегал дома по кухне и споткнулся. Это не полежит сомнению, как и то, что снимали гипс в больнице им. Красина. После этой процедуры я бодро шагал за руку с папой и мамой, или только одним из них, по мосту через Охту. Медицинское учреждение находилось на другом её берегу. Стоял месяц май. Светило солнце. Было безоблачно на небе, и в душе прыгали солнечные зайчики от бликов на воде реки или луж после недавно прошедшего дождя. Счастье просто переполняло меня. Такое забыть просто не возможно.
  Но в памяти остались и менее яркие происшествия. Я, когда был достаточно маленьким, очень хотел иметь резиновые сапоги. Осенью я ходил в ботинках, зимой в валенках, летом в сандалиях. В сапогах, мне казалось, можно было преодолевать, ну если не моря, то лужи и канавы любой глубины точно. И вот гуляя по Леонтьевскому переулку с кем-то из счастливых обладателей этой замечательной обуви, я неожиданно узнал, что эго не так. Моя мечта о «сапогах вездеходах» исчезла, но этот осенний день и канаву заполненную водой я не забыл. Вот такие мгновения в жизни можно пересчитать по пальцам рук. Их я постараюсь сохранить для читателя данных строк. Потом мы посмотрим, что получится. …
  … Воспоминания наплывают волнами, как я уже, по-моему, упоминал, но не стыжусь повториться, потому, что это именно так. Не знаю даже, как и продолжить. Начнем, наверное, не с духовной, а просто пищи. Жили мы очень скромно, но голодным я, ни когда не был. Основой нашего рациона составляли каша и картофель в различной форме. Я очень любил жареную картошку с «пригарочками», как говорила бабушка. Да и сейчас она мне очень нравится. Помню, я очень обиделся на автора  детектива, когда он одному отрицательному следователю ставил в вину его желание поскорей уйти с работы и «насладиться» именно таким блюдом. Ещё моим любимым кушаньем была «муковня». Это мука, сваренная с рагу. Позже мы чем-то похожим клеили обои, но в таз уже не добавляли мяса и подсолнечного масла, а в еду больше это кушанье не употребляли. Рагу иногда замещалось копчёными костями. Это было настоящее пиршество, но для этого надо было приложить усилия. С вечера собиралась целая экспедиция из знакомых и друзей. Потом ехали,  куда-то далеко, на другой край города. Там занимали очередь и ждали всю ночь. Хлопоты щедро вознаграждались. Домой привозили копчёные  кости, их давали наверно ограничено в одни руки, и сколько сможешь унести требухи, это опять же моё предположение. Оно основано на разнице в количестве продуктов. К моим детским лакомствам можно отнести и «гоголь-моголь». Яйцо, сбитое с сахарным песком. Ну, очень вкусно. Моя бабушка была человек по-настоящему верующий. Каждый вечер перед сном она читала молитву, где были такие слова: « Как лечь, так и встать». Мне слышалось в «церковном» исполнении слово «котлет». Я сразу представлял свои любимые котлеты. Десять штук их стоили рубль. Пять котлет, по количеству членов семьи, мы обычно съедали вечером, а утром мне доставалась холодная котлета. Её, как правило, не подогревали. Такой она мне нравились особенною. Ещё мы заготавливали квашеную капусту. Осенью, когда килограмм свежей капусты стоил копеек пять, производилась закупка. Потом качаны шинковали на специальном, но достаточно простом, приспособлении в деревянную бочку. Рядами засыпалось немного соли, а может, и нет. Короче говоря, через два месяца получался вкусный продукт, который мы и ели целую зиму. Когда с едой было плохо, как я сейчас понимаю, а тогда это мне не приходило в голову, бабушка кормила нас с сестрёнкой тюрькой. В чуть подсоленную воду крошился хлеб и добавлялось немного подсолнечного масла. Нормальная еда. Тем более что бабушка сопровождала её пословицей: «Хлеб, соль да вода – молодецкая еда». …
  … По крайней мере, голодным я ни когда не был и особенно в праздники. Обычно их проводили в складчину. Заранее договаривались, кто что готовит. Выбор был не большим. Тушёная картошка с мясом или ленивые голубцы. Делали обязательно винегрет. Как деликатес считалась докторская или отдельная колбаса. Мужчины пили водку или самогон, а женщины, кто хотел, крепленое вино. Питьё покупалось самое дешёвое. Хотя таких подробностей я не знал да они меня особенно и не интересовали. Таким образом, отмечали 1 мая и 7 ноября. Новый год встречали в семейном кругу. Устанавливали ёлку. За ней обычно папа и сосед дядя Вова ходили ночью в Сосновку. Приходилось рисковать, потому что лес в это время охраняла милиция. К счастью всё обходилось хорошо. Так делали и  другие жители «Пороховых». Ёлку наряжали игрушками не многочисленными, но не плохими. Особенно мне нравились обезьянка, мишка и маленький индус или араб. Они были сделаны из стекла покрытого бронзой и, в сочетании с такими же шарами, производили сказочное впечатление из другого мира, впрочем, о котором я мало имел представления и не особенно задумывался. Такие сравнения плод уже моего «сиюминутного» восприятия. Но всё равно украшения были от других людей, потому, что они достались скорей всего «по наследству», и это я, наверное, интуитивно чувствовал. Сами родители их купить не могли. Венчали ёлку бусы и пятиконечная звезда, сделанные из стеклянных трубочек. Охранял всё ватный Дед Мороз. Ещё на елку вешали  мандарины, грецкие орехи, завёрнутые в алюминиевую фольгу и конфеты. Все эти «вкусности» съедались, растягивая удовольствие, пока стояла ёлка.
  Но самым сытным праздником была Пасха. Мама с бабушкой пекли много вкусных куличей и в большом количестве варили куриные яйца, которые красили в отваре из луковой шелухи. Потом некоторое количество всего этого бабушка освещала в церкви. Иногда она брала меня с собой. Как человек крещёный, а крестили меня ещё в Алени, и крёстным был дядя Миша сын дяди Дани, я с удовольствием принимал причастие, которое заключалось в принятии маленькой ложечки кагора или другого вкусного вина, не знаю точно. Просвирка, выдававшаяся при этом таинстве, была не столь привлекательной, так как пеклась, наверное, из пресного теста, но была вполне съедобной. Ещё в пасхальные дни, когда стояла хорошая погода, мы ходили на Пороховское кладбище. Там взрослые поминали дядю Пашу, а мне предлагали бегать по дорожкам кладбища и громко звать его. Я хоть и был маленьким, но понимал, что дядя мертв и не может ожить. Однако же выполнял странные, по моему мнению, желания старших с маленькой надеждой на чудо, которое смогу совершить. Позже, повзрослев, во снах могила разверзалась, и дядя Паша вставал из неё живой.  В своей военной форме он общался со мной. Ужаса или страха я не испытывал, а было ощущение долгожданной встречи. …
   … На этой «вкусной ноте» мы плавно перейдем к пище духовной. Ей я тоже был не обделён. На первом месте можно выделить бабушкины сказки. Их она обычно рассказывала на ночь, чтобы быстрее засыпалось. Детскому воображению живо представлялась, курочка Ряба, которая снесла особенное яичко. Оно было не простое, а золотое. Его ни кто не мог разбить, а маленькая мышка хвостиком махнула и оно разбилось. Или мальчик «Покати Горошек», который по горошине, выросшей до неба, забрался туда и, усыпив двух коз, отламывал от сахарного домика по куску. Третья коза, у которой было три глаза, его поймала. Чем закончилось уже и не помню, но у сказки конец был счастливый. «Неотъемлемой частью» моего раннего детства было радио. Оно начинало свою работу в 6 часов утра исполнением гимна и этим же музыкальным произведением заканчивало трудовой день в 12 часов ночи. Радио выключали только тогда, когда папа спал после ночной смены. Потом помню, были, наверное, новости, а в 11 или 12 часов дня ещё передавали и «Производственную гимнастику». На многих предприятиях даже отводилось для этого время, 15 или 20 минут. Эти передачи начинались словами незатейливой песенки: «На зарядку, на зарядку, на зарядку становись» и сопровождались довольно бодрой музыкой под аккомпанемент пианиста Гордеева, а вел их, не скажу точно, как он себя объявлял, Потапов. Зарядку я никогда не делал. Сама передача, которая шла каждый день и в течение продолжительного времени, за которое я почти «состарился», потом незаметно ушла из эфира, и заряжать известно долей энергии стало некому. Спортивные репортажи, симфоническая музыка и прочие взрослые трансляции мне были не особенно интересны, и я их сейчас даже не вспомню. Детские же передачи совсем другое дело. Например, радио-спектакль «Бибишка славный дружок». В нём рассказывалось о маленьком грузовичке, который добросовестно трудился на дорогах. Потом за его руль сел не хороший водитель, который хотел вывезти наворованное имущество со склада. Бибишка как мог, сопротивлялся и застрял в большой луже. Злодей бросил под колёса давнего недруга грузовичка овчинный тулуп, который был втоптан в грязь. Но время было выиграно, и пока злоумышленник возился, подоспела доблестная милиция и задержала вора.  А сломанную в «страшной схватке» маленькую машину отремонтировали, и она продолжила и дальше служить людям. Или сказка «Черная курица» в исполнении диктора Марии Петровой. Я живо представлял мальчика петровской эпохи, который спас от коршуна черную курицу. Она оказалась предводителем народа живущего под полом и подарила своему спасителю волшебное ячменное зёрнышко, позволявшее отвечать все заданные уроки, не уча их. Сначала всё шло хорошо, но потом ситуация поменялась, уже и не помню сейчас по какой причине. И мальчик, под угрозой наказания розгами, рассказал про свою тайну, хотя его просили ни кому не говорить о ней. Народу черной курицы  пришлось переселяться в другое место. Все эти, скажем прямо, незамысловатые  произведения за давностью лет я помню не отчетливо, но тогда я их знал наизусть и находился под большим впечатлением от них, тем более что они не раз повторялись. Нельзя не сказать несколько слов о песенных шлягерах того времени. Они конечно не «назидали», но были «позволительны», тем более что они раздавались «из каждого открытого окна». К тому же воображение будили гусеница, которая превратилась в бабочку. Живо представлялись «ландыши», росшие в лесу. Слова песни: «домино, домино», ассоциировались с известной игрой. Смелые и весёлые ребята «монтажники высотники» немного вызывали чувство белой зависти. Всего не упомнишь, да и займет это много драгоценного времени. …
  … Телевиденье в то время только входило в жизнь людей, и к нему я был приобщён. У нас телевизора, конечно, не было, но у тёти Раи и дяди Володи красовались первые, выпускавшиеся тогда телевизоры КВН. Они представляли собой сравнительно большой ящик с маленьким кинескопом. Для увеличения изображения использовалась линза, состоящая из двух выпуклых стекол между которыми заливалась специальная жидкость или просто очищенная вода. Такой же «аппарат» был и у наших соседей дяди Вовы и тёти Нины, но не скажу точно. Беда заключалась в том, что я настолько, наверное, увлекался сюжетом, что не могу и вспомнить, где смотрел тот или другой фильм. Положение ещё усложняется и тем, что сюда накладываются и фильмы, увиденные в кино. А в кинотеатр «Звёздочка», располагавшийся на перекрёстке ул. Коммуны и трамвайного пути по диагонали к нашему «микрорайону», я точно ходил. Перед глазами встают не только «Золушка» и  «Кот в сапогах», но и такие серьёзные произведения как «Собор Парижской Богоматери», «Крестоносцы». Из малоизвестных кинолент назову фильм «Сашко», рассказывающий про мальчика, который хорошо лазил по стенам, и это помогло ему выкрасть пистолет у немецкого офицера. Мне запомнился фильм «Девочка ищет отца». В нём говорится о маленькой дочери командира партизанского отряда, которую разыскивали фашисты, чтобы отомстить своему недругу. Спасти девочку и доставить к отцу помогает мальчик, но более взрослый и смелый. Особенно запомнился эпизод, когда дедушка этого мальчика сражается с вооружённым автоматами врагом с одним охотничьим ружьём, пытаясь задержать преследователей. В неравной схватке старый человек погибает. Могу точно сказать, что на Леонтьевском переулке я смотрел фильм «Сампо» про чудо мельницу из финского эпоса. Впрочем, сама картина было скучной и не запомнилась. А мультфильм «Дракон» по мотивам сказок юго-восточной Азии я увидел у дяди Гены, жившего в одной из «двухэтажек» по соседству с нами. Или мальчика, его старшего сына, который был младше меня, звали Геной. Ну да не важно. Дом наверно был типовой, как и все «небоскрёбы» нашего микрорайона. Жили они на втором этаже и иногда приглашали меня в гости посмотреть телевизор. Сам мультик я, допускаю, видел и не первый раз, но именно тогда мне запомнились разнообразные смельчаки с разным оружием, которые выходили на бой с драконом, правившим в стране. Дракон побеждал, но на новый поединок выходил с оружием предыдущего бойца. Секрет этого превращения мне стал понятен только тогда, когда главный герой, добывший волшебный меч, одолел злодея, но сам чуть не превратился в него. В самый последний момент ему удалось победить тягу к золоту одолевавшую его и разрушить дворец дракона. Предыдущие противники чудовища этого совершить не смогли. Больше всего мне нравилось то, что я сам обо всём этом догадался. …
  … Пока не забыл и чтобы больше не возвращаться к этой постройке следует упомянуть ещё об одном эпизоде из моей жизни. В этом же доме жила Леночка Семиченко или Семченко. Она стала одной из первых  напарниц моих детских игр. У неё имелся набор игрушечных врачебных принадлежностей и детский чайный сервиз. Она приносила всё это «великолепие» к нам во двор, и мы играли в доктора и больного с перерывами на «чаепитие». О таких роскошных игрушках я только и мог мечтать, и поэтому с удовольствием в них играл. Какие-то из лечебных инструментов она забыла унести домой, и они остались у меня во дворе и ещё некоторое время служили мне. Правда, одному в них играть было не так интересно. А Леночка с семьёй вскоре переехала в другое место. Потом я узнал что дедушка и бабушка Леночки, оказывается, жили в проулке, по которому мы ходили в Сосновку. Ещё долгое время, уже, когда мы и покинули этот район, проходя мимо их дома, я вспоминал наши детские забавы и своего маленького доктора. Больше эту девочку я ни когда не видел. От мамы гораздо позднее я узнал, что она серьезно болела, и у неё стал вроде бы «рваться желудок». Хочется надеяться, что всё закончилось хорошо. …      
  … Теперь перейдём к более подробному описанию жизни моей и других жителей нашего дома и окрестностей. О своих первых годах жизни я более или менее подробно рассказал. Можно только добавить, что я рос послушным ребенком и, по словам бабушки, ни куда со двора без разрешения не отлучался. В крайнем случае, стоял возле калитки и смотрел, что делается на проходящем рядом шоссе. Там происходило много интересного. Ехали разнообразные машины. Шли редкие пешеходы. Ремонтировался соседний забор. Производились ещё, какие то, работы по близости, и я по незнанию «ловил зайчиков» от электрической сварки, а неизвестно, откуда, звучала популярная песенка про гусеницу, которая превратилась в бабочку. Кстати о бабочках. Они были моим первым  промысловым, если так можно сказать, занятием. Их я ловил во дворе и площадке перед производственным корпусом завода «Партизан». Проходная и въездные ворота производства находились на ул. Коммуны сразу за домом дяди Гены и продуктового ларька, примыкавшего к ним. Само предприятие, так как оно было достаточно длинное, оказывалось несколько в глубине нашего переулка. Между проезжей частью переулка и заводом образовывалось пустое пространство, служившее мне для «охоты» сачком. Бабочек я не просто ловил, а ставил над ними «научные эксперименты». С крыльев убиралась пыльца, и дальше производились наблюдения. Объект летать не мог, но считалось, что в дальнейшем пыльца снова накапливалась, и насекомое восстанавливало свои способности. Опыт до конца не доводился. Не хватало терпения. Маленькому «учёному» это можно простить. Так же были попытки бабочек засушивать и сделать коллекцию. Но и эта затея кончилась неудачей. Бабочек в основном попадалось три вида: лимонницы, капустницы и с цветными крыльями. Коллекция получалась не большая и интерес к ней пропал. Ради справедливости стоит отметить, что до всего этого я додумался не сам, а с помощью более «развитых» сверстников. …
  … Впрочем, двор я тоже иногда покидал, но только с взрослыми.  Прежде всего, следует отметить посещение парикмахерской, которая располагалась за трамвайной линией по ул. Коммуны. Туда меня водил папа. Стригли, наверное, наголо, потому, что на всех редких фотографиях той поры я с равномерно отросшими волосами и выгляжу вполне симпатичным мальчиком. Потом прическа стала усложняться. Сначала появился чубчик, за ним последовали термины «бокс и полубокс», которые я уже «заказывал» сам.  «Апофеозом» стало гордое название «под канадку». Все это «продукт» более позднего периода, а пока мероприятие я, хоть и смутно, но  помню, тогда, как вот походы в фотоателье совершенно стёрлись из памяти. Остались только документальные подтверждения их, в виде фотографий. Не запомнилась даже поездка в Петродворец, где я запечатлен с папой, двоюродной сестрой Галей и её бабушкой Сашей. Впрочем, всего не упомнишь, да и не надо, иначе, что бы написать воспоминания, пришлось бы затратить времени, по крайней мере, столько же сколько заняла сама жизнь. А это не реально, и как говорил Козьма Прутков: «Нельзя объять необъятное». …
  … Двигаемся дальше и возвращаемся в моё скромное «житьё бытьё». Зимой во дворе, сначала с помощью папы, а потом и сам, лепил снеговиков и снежных баб. Чем они отличались, друг от друга не знаю, но с глазами и ртом из угольков, носом из морковки,   сучкам вместо рук  смотрелись замечательно. На голову водружалось старое ведро, если находилось. Нос из морковки делали не всегда, так как она являлась ценным продуктом, и это было, наверное, очень дорого. Иногда возводилась целая снежная крепость, и разворачивались не шуточные баталии.  Делались запасы снежков, и начинался жаркий штурм. Зимы стояли снежные и липкого снега, в период оттепели, было предостаточно. Половину игрового времени занимал сам процесс изготовления «цитадели» из снежных комьев. Они получались путем качения маленького снежка по снегу в разных направлениях. Тот постепенно становился всё больше и больше, пока не превращался в большой шар, который и становился «кирпичиком» нашего творения. Главное все делалось своими рукам, и было занимательно. Для игры к нам на двор приходили все мои знакомые сверстники «ближнего круга». В их дворах мы подобным мероприятием, насколько помню, не занимались. Впрочем, и у меня таких случаев было не ток уж и много, но они запомнились достаточно зримо. Игроки подрастали и у них появлялись другие интересы. …
  … Зимой вечерами в печной трубе завывала вьюга. Повторяя слова бабушки, я это называл «песенкой вьюшки», под которую и засыпал. Со временем сам научился воспроизводить этот звук, и даже летом «отходил ко сну» с его помощью. …
  … Случались и другие вылазки за территорию двора, но только, ещё раз подчёркиваю, обязательно под присмотром взрослых. Нашим излюбленным местом была Сосновка, которая располагалась, так считалось, рядом. Нужно пройти только метров сто и по небольшому мостку перейти глубокую канаву. Дальше начиналась лесная дорожка, которая упиралась в линию электропередачи. Часть леса ограниченная этой «магистралью», Сосновским пр., дрожками по краю «высоковольтки» и речки Лапки и являлась одним из ближайших мест моих детских игр. Папа рассказывал, что когда катал меня на санках, изображая лошадь, то я представлялся возницей, помахивая прутиком. Как-то раз, одна очень «умная» тетя заругалась на него и сказала, что это не педагогично. Больше в эту игру мы не играли, и я лишился невинной детской радости, хотя у меня в мыслях ни  чего такого плохого не предполагалось. Эти «драматическое» событие я помню больше со слов папы не очень отчётливо, но оно точно происходило на Сосновском проспекте. Когда появилась и немного подросла сестрёнка, нас папа стал водить в лес кататься на санках вдвоём. В противоположном от нас углу мной перед этим описанной «вотчины» имелись две замечательные горки. Дорожка, идущая параллельно речки Лапки, заканчивалась достаточно крутым спуском, так как речка делала поворот. С этой горки катится на санках двум малышам, было рискованно. С неё несколько подросший я спускался на лыжах. А вот дорожка, идущая вдоль высоковольтки, плавно спускалась к реке и через мост выходила на другой берег. Съезжать по ней было гораздо безопасней, но не менее увлекательно. Папа отпускал санки и мы, затаив дыхание, катись вниз. Но один раз всё произошло как  в, известном тогда, но мало упоминаемом теперь поэта Плещеева, стихотворении: «Вдруг свернули санки и я на бок хлоп …». Наше не завидное положение усугубил ещё и гололёд, оцарапавший сестрёнке лицо. К счастью рана зажила бесследно, не оставив шрамов, а я и вообще отделался легкими ушибами. …
   … Иногда в прогулках по Сосновке я сопровождал тётю Раю. Один раз, гуляя, мы встретили женщину в шляпке. Тетя Рая с ней поздоровалась и даже немного о чём-то поговорила. Расставшись со своей знакомой, тётя Рая стала меня поучать, что дама нечета нам, и мне в особенности, а очень интеллигентная женщина. Я был хоть и маленький, но уже очень гордый и, ни перед кем не преклонялся, кроме «павших героев». Тёти Раины речи мне показались, по крайней мере, странными. С ней спорить я не стал, ввиду почитания старших, но остался при своём мнении. …
  … На память приходит ещё один случай моего детского самоуважения. Как то два не знакомых мне мальчика, возвращаясь из школы по Чеченскому переулку, стали проходить мимо нашего дома. Я на это не обратил внимания. Но в третий или четвёртый раз они принялись кричать: «Нищие! Нищие!». С начала я не понял, кому предназначались их «скандирования». Я уже знал кто такие нищие. Они ходят по дорогам и просят милостыню. Но по близости, ни кого не было и получалось, что так обзывают меня, и возможно других членов моей семьи, хотя я гулял во дворе один. Я обратился за разъяснениями к бабушке. Она как могла меня успокоила, да я и сам не очень переживал по этому поводу. С обидчиками я категорически был не согласен и считал их неправыми, хотя сейчас и понимаю, что те были не далеки от истины, впрочем, это  не оправдывает маленьких жлобов. Это была первая моя встреча с людьми подобной категории, но далеко не последняя, хотя и часто они мне не попадались. Все жили небогато, да большинство продолжает так же жить и в наше время. И я, если будучи ещё ребенком  ни кого не ставил выше себя, впрочем, как и ниже, то надеюсь, что и теперь не изменяю своим правилам. … 
   … Немного о соседях. Начнем со старожилов. Баба Маня работала кондуктором. Часто домой приносила специальную кондукторскую сумку, сделанную из кожи. На ней имелись приспособления для билетов, которые она часто пересчитывала после смены в моём присутствии. У неё было трое детей, которые к тому времени жили отдельно. Старшая дочь Катя имела мужа и двоих детей Юру и младшую девочку, имя которой уже и не припомню, да может и не знал, так как та была гораздо младше меня и если приезжала в гости к бабушке, то очень редко. По-моему всё-таки Люда. Средняя дочь Лида тоже была замужем и жила во Всеволожске или около него. Её я видел, раз или два за всё время и помню не отчётливо. Младший сын Вася работал на заводе и жил в общежитии. Он посещал свою маму чаще, и мне запомнилось, как он утром брился диковинной механической бритвой «Спутник». Тогда в основном использовались безопасные станки с лезвием «Нева», «Спутник» и опасные бритвы, иногда бывшие трофейными немецкими. Ещё к бабе Мане приезжали родственники из Саратова. Они привозили изделия из козьей шерсти, оренбургские платки, семечки и сбывали это всё в Ленинграде. У моей родной сестренки Галки была белая зимняя шапочка, купленная наверно у них. С тех пор как я слышу слова песни: «Огней так много золотых на улицах Саратова …», я вспоминаю о гостях бабы Мани, хотя самих их и не помню. Деда Федя в гражданскую войну воевал красноармейцем. Занимал должность председателя колхоза. Но ко времени моего рассказа, находился на пенсии. Баба Маня была его не первой женой, да и были ли они расписаны, не знаю. Фамилии они носи разные. Миронова и Полукеев, если не изменяет память. С первой семьёй ветеран связей не поддерживал, поэтому о ней рассказать ни чего не могу. Ещё он был членом партии и ходил на партийные собрания. Имелась у него и партийная нагрузка. Дома на специальном станочке он собирал булавки. Всей процедуры я не в силе воспроизвести, врать  не буду, но, то, что проволока с одного конца остро заточная сгибалась посередине в три или  четыре витка, а потом на тупой конец прикреплялась  «головка», которая позволяла булавке застегивать с помощью острия, это помню точно. На станке может быть выполнялись и другие операции, но за это не поручусь. В результате всех манипуляций получалась замечательная английская булавка. За эту работу даже, по-моему, немного платили. В любом случае у нас в домике недостатка в булавках не было. У них в комнате я являлся дорогим гостем, хотя без приглашения не ходил, а при всяком подходящем случае получал немудреные, но вкусны угощения. Ещё у бабы Мани была кошка. Она ловила мышей, но прежде чем их съесть «озорница» с ними играла. На половину придушенную пленницу отпускала на волю, а потом снова ловила. Я иногда наблюдал эту картину. Один раз мне даже «посчастливилось» присутствовать при, наверное, частых родах. Как сейчас вижу кошку, таскающую за собой по полу вылезающий плод. Память это яркое событие сохранила, но, наверное, ввиду малолетства, особого внимания и заинтересованности в «таинстве природы» мной не проявлялось. …
  … Дядя Вова с тётей Ниной, если вы помните это наши вторые соседи, были молодоженами и получи своё жильё до подхода очереди. Дядя Вова работал на ОХК, где, наверное, и познакомился со своей будущей женой. Они были симпатичной парой и могли бы украсить собой плакат «Передовые рабочий и работница». К тому же дядя Вова был спортсмен. Летом он играл в футбол, а зимой в русский хоккей и выступал за цех или даже комбинат. Для тренировок он иногда использовал наш двор, где было достаточно места, чтобы погонять мяч. Я наблюдал за ходом игры, стоя на самом краю игрового поля, что один раз и привело к несчастному случаю. Мяч угодил мне прямо в лицо. Удар получился такой силы, что я потерял на некоторое время сознание. К счастью всё закончилось благополучно. Не было даже сотрясения мозга. По этой причине или нет, но после этого инцидента матчи закончились. Вскоре у дяди Вовы с тётей Ниной родилась девочка, и я принял самое непосредственное участие в выборе имени ребёнка. У родителей, наверное, не было твердого и согласованного мнения по этому вопросу и они под моим безапелляционным давлением назвали дочь Галей. На этом поприще я одержал уже второй успех, и меня переполняло некоторое время чувство собственной значимости в таких важных вопросах. Всех этих слов тогда я не знал, что не меняет суть дела. …
  … Жизнь шла своим чередом. Я понемногу подрастал. Наши переулки и Белорусскую улицу засыпали гарью. Стало гораздо суше, но при падении «сбивались» коленки и иногда до крови. Бегал я, как и всякий мальчишка, много. Поэтому раны на ногах почти не заживали. Мама перешла работать на завод «Партизан», что находился рядом с нашим домом. Это было очень удобно, да и рабочий день стал нормируемым. Ушли в прошлое; и пробуждения не свет ни заря, и дежурства до поздней ночи с постовым милиционером, вызываемым в случае чего свистком. Пару таких свистков ещё долго хранилась в верхнем ящике стола. Сама работа, правда, не стала легче. Отливки из пластмассы необходимо было склеить и «сапожным» ножом зачищать шов от неровностей. Тогда изделие принимало товарный вид. Этим мама и занималась по 8 часов каждый рабочий день. И если к этому прибавить то, что она носила гордое звание «Передовик социалистического соревнования» и перевыполняла план, который всё время увеличивался за счёт старания таких сознательных работников, а не за счёт технических усовершенствований, то можно понять насколько труд был монотонный и тяжёлый. Меня в то время это не касалось, но вот сами изделия представляли определённый интерес. Мамино производство выпускало игрушки. Хотя ассортимент был не большой, но достаточный, чтобы с ним ознакомиться подробнее. Во-первых, пластмассовая, изогнутая буквой «Г», трубочка. На коротком конце, которой располагалась чашечка, представляющая собой половинку шарика с отверстием. Детали вставлялись друг в друга и склеивались. Затем на это место ставился шарик небольшого размера. Когда в трубочку дули, то он поднимался вверх и зависал в струе воздуха. Таким образом, игралось долгое время, и развивались лёгкие. Во-вторых, свистулька в виде соловья сидящего на пне. Воздух вдували в отверстие на хвосте, и он выходил через клюв. Полое тело игрушки заполнялось необходимым количеством воды. Получались замечательные птичьи трели. В третьих, «Ванька-встанька». Два шарика разного размера соединялись между собой. Меньший шарик украшал приклеенный козырёк и нарисованное не сложно простое русское лицо. В нутрии большего шарика крепился груз, который и позволял игрушке возвращаться в вертикальное положение при наклоне. В-четвёртых, музыкальная матрешка. Она отличалась от «Ваньки-втаньки» только большим размером, наличием еще двух маленьких шариков, изображающих руки, и музыкальным приспособлением внутри. Маятник, закрепленный вверху туловища бил по проволочкам разного размера, торчащим из груза прикрепленного внутри низа изделия. Когда матрешка качалась, возвращаясь в вертикальное положение, получалась произвольная, но достаточно мелодичная мелодия. Но для меня самой привлекательной игрушкой был Буратино. Руки и ноги у него двигались по отношению к туловищу. Мы с сестрёнкой у себя на атаманке разыгрывали целые маленькие представления. Все эти игрушки делала мама и у нас дома они всегда имелись. Номенклатура не менялась годами, во всяком случае, пока мы жили рядом с производством, и на смену выходящих из строя «бойцов» приходили новые. Некоторые сложности возникали с матрёшками, поскольку те отличались, как я уже упомянул, несколько большим размером, и их приходилось проносить через проходную с некоторой предосторожностью. Но они и реже ломались. …
   … Я подрастал, и возникала необходимость расширить свои «игровые» возможности. Из пластилина лепились человечки, изображавшие наших и фашистских солдат. Они отличались друг от друга только конфигурацией косок и оружием. Советские воины были вооружены автоматами ППШ с круглыми дисками, а у немцев стрелковое оружие имело прямые обоймы для патронов, как показывали в фильмах про войну. Русские и немецкие солдаты так же имели отличающую форму касок, что их делало вполне узнаваемыми и натуральными. Вражеских солдатиков я усаживал на мотоциклы, которые делал сам из того же пластилина. Защитники отечества палили по ним,  прикрываясь всевозможными укрытиями «местности». Из кино в основном использовался и сам сюжет, но он обогащался мной придуманными коллизиями, которые, ни чем и, ни кем, не ограничивались, кроме возможностей детского воображения. Как сейчас перед глазами встаёт следующая картина. Тихий зимний вечер. Я на полу занимаюсь своим любимым увлечением. Идет не шуточный бой местного значения между нашими и не нашими войсками. На по полу для утепления постелена не выделанная кроличья шкурка. Одно время дядя Володя разводил кроликов и она, наверное, досталась от него. Хотя точно сказать не могу. Ну да это не важно. Я увлечён, так что мне не мешает даже присутствие кого-то постороннего, пришедшего к нам в гости. …
  … Но по мере взросления, стали препятствием фантазии, имеющиеся в ограниченном количестве, «декорации» моих игр. Они сужали рамки сюжета, а он постепенно разрастался. Не помню когда и как, но выход был найден. Я стал пользоваться  двумя карандашами, спичками или соломинками. Плюс немного или много воображения и танковое сражение, ледовое побоище  и не помню ещё что, разворачивалось во всей своей красе, не говоря уже о более мелких эпизодах. В основе, ради справедливости надо отметить, были увиденные фильмы, а позже прочитанные книги, но они как угодно расширялись и изменялись. Так что я по крайне мере мог себя считать соавтором. Не скажу, что за этим занятием я проводил часами, но время, которое ему отводилось, проходило интересно и заканчивалось некоторым «творческим опустошением». Всё это можно сравнить условно с коровьей жвачкой, когда пища пережёвывается второй раз для лучшего усвоения. Забегая вперед, отмечу, что это увлечённость продолжалась до десятого класса. Потом надобность в этих немудреных инструментах совсем отпала. Они модернизировались и были заменены полностью воображением. Об этом, если успею, расскажу позже. Осталось только название «фантазировать», которое придумал кто-то из родных, скорее всего бабушка. …
  … Время шло. Мир, ограниченный рамками забора и калиткой родного дворика, становился тесен. Я стал самостоятельно, когда звали и с разрешения, ходить в гости. Моим вторым местом обитания может по праву считаться дом дяди Володи и тёти Насти. С ними я естественно общался мало, но вот с их сыном Юрой мы, можно сказать, дружили, хотя он был и лет на шесть меня старше. Но мы на равных играли в игры и вообще проводили время. Когда бросаешь кубик с гранями, обозначающими определенные числа, а потом твоя фишка передвигается вперед на выпавшее число ходов по пути сказочных персонажей, разве важно, сколько тебе лет. Главное уметь считать до шести. Или когда играешь в детский биллиард, и металлический шарик, выпущенный тобой, попадает в разные лунки, тоже не важно, сколько тебе и сопернику лет. Всё зависит от везения, как и карточные игры, в «Дурака» или «Акулину», которые тоже не были обойдены вниманием. Ещё Юра одно время увлекался радиоделом и собирал детекторный приёмник. Я ему помочь не мог, но присутствовал в качестве наблюдателя. Было маленьким чудом, когда вращая ферритовые кольца, можно было поймать несколько, пусть и не много, программ. …
  … Нельзя не рассказать о наших просмотрах диафильмов. Сам фильмоскоп Юра раздобыл на свалке воинской части, располагавшейся за Белорусской улицей, а входом на её территорию служили ворота, в которые упиралась улица Сергея Лазо, названная в честь героя Гражданской войны. Другие границы и тем более чем там занимались, мне не ведомы. Вход туда для гражданских лиц был запрещен, и чтобы попасть на объект, Юра готовил целую «экспедицию» в почти ночное время. Фильмоскоп был сломанный, но его мой старший товарищ отремонтировал и показывал мне иногда ближе к вечеру сеансы. В наличии имелось около дюжины плёнок, но мне отчетливо помнится только «Мойдодыр» Чуковского. Остальные вертятся в голове, но вспомнить не могу. …   
 … Со старшими всегда интереснее. Например, Юра читал мне, а больше я любил рассматривать картинки, некоторые книжки. Даже сейчас могу вспомнить «Персидские сказки» или «Приключения Гулливера». Поэтому когда зимой Юра возил меня в ЦПКиО, я со знанием «темы» проходил по дорожке между ногами этого героя, сделанного в нечеловеческий рост, правда, из фанеры. Это дальне путешествие было не единственным. Мне, например, запомнилось наше посещение зоопарка. На 30 трамвае мы доехали до Финляндского вокзала. Перед этим Юра купил мне на остановке вкусную вафельную трубочку с кремом. Затем мы немного покатались без всякой надобности на некоторых линиях метро. Благо дело их было ещё не так много, но они были вызывали довольно большой интерес у не избалованного зрелищами маленького мальчика с окраины. Потом посещение царства зверей. Оно было если не первым, то одним из первых. Обезьянки, белые медведи, бегемоты, разные хищные и  экзотические птицы, жирафы, всего и не перечислишь, представляли собой  незабываемое зрелище. В то время в зоопарке был ещё и слон. С той поры это место стало моим одним из самых любимых, и я часто ходил туда. В конце оживлённой программы было посещение Юриной тёти, хотя в моём понятии заключительным аккордом праздника должен был стать визит к Ирочке, Юриной двоюродной сестре с которой к тому времени мы подружились, но, к сожалению, не я являлся «распорядителем праздника». Анна Сергеевна была старшей сестрой дяди Володи и часто приезжала в гости к своему единственному и естественно любимому племяннику. Своих детей у неё не было и все гостинцы, которые она привозила, доставались ему. Когда наши посещения Леонтьевского переулка совпадали, кое-что перепадало и мне. Правда конфетка или грецкий орех из целого пакета мне казались не очень справедливым решением. Друзья, мне казалось, должны всё делить поровну. К тому же один из них был маленький, но я не роптал и, тем более, не завидовал, довольствуясь не без наслаждения и тем, что мне доставалось. …
   … С Юрой связано и моё первое посещение Невского проспекта. Не помню точно, как нас туда занесло, скорее всего, мы ходили в музей истории религии и атеизма, что размещался в Казанском соборе. Тогда этот визит было моим первым знакомством с данным культурным заведением. Музей произвёл большое впечатление особенно его подвальные залы, где размещалась экспозиция, связанная со «службой» средневековой инквизиции. Разве можно забыть все эти ужасные картины пыток и их орудия. Один «испанский сапожок» чего стоит. К тому же вход в музей был бесплатный и я, повторяюсь, потом, часто туда ходил. Но это всё только мои предположения, а что я помню достоверно это, то, что далее мы пошли на работу к тете Насте Мандрыкиной соседки и родственницы Юры. Она работала в кафе, которое находилось почти против музея на другой стороне Невского, посудомойкой. Там мы пили кофе с пирожками, наполненными мясом или повидлом. То и другое я пробовал не часто, если до этого случая вообще доводилось отведывать такое угощение. …
  … Немного перескакивая с линии сюжета, можно добавить, что «пальму первенства» моего знакомства с Невским может разделить и наша поездка по праздничному проспекту с дядей Гришей. Он работал шофёром, и его автобаза находилась на Васильевском острове. Один раз, находясь в наших краях и возвращаясь на работу в служебном грузовике, он взял меня с собой. Я смог два раза проехать по украшенному, а это, наверное, и было главной целью дяди Гриши показать мне разноцветные лампочки иллюминации, городу. Возвращались мы на личной дядиной Гришиной «Победе». Этого пути я не помню, наверное, был занят мыслями о своём прибытии домой. Меня почему-то мучил один вопрос: «Отпросился я или нет»?. Впрочем, всё закончилось благополучно. Да наша память порой функционирует странно. Например, у моей двоюродной сестры Гали я раскопал, у нас их почему-то не было, старые фотографии нашего совместного посещения Петродворца. Об этом я кажется уже поминал. На них запечатлены Галка, бабушка Саша, папа и автор этих строк, на вид не такой уж и маленький. Я совершенно не помню этого яркого эпизода из своей жизни. Да фонтаны посещал и не раз. Сам дворец, каскады «Самсон», «Шахматная горка» и другие места парка стоят перед глазами, но связано это с более поздним временем и иными персоналиями, не скажу твёрдо. …    
   … Но хватит отклонений, и вернёмся к дальнейшему повествованию. Да и отклонения ли это. Просто я буду рассказывать то, что припомнится, по мере возможности сохраняя хронологию. А получится, что получится. Нам с Юрой хватало развлечений и во дворе. Зимой мы катались на финских санях, которые у него были. Я в качестве пассажира, а он исполнял роль «ездового». Ещё у него имелись простые санки с такими же, как у финских саней полозьями. Мне  было хорошо ездить и на них. Ещё хотелось бы рассказать о самодельных санках, которые в наше время и не встретишь, а в ту пору они были достаточно распространены и пользовались успехом у детворы. К разным концам не расколотого полена прибивались две доски перпендикулярно друг другу. Одна служила для управления, за неё держались, и на ней  сидели. Её выстругивали соответствующим образом. А другая была полозом и она с одной стороны скруглялась, и для оптимального скольжения обивалась жестью, лучше нержавеющей. На этой конструкции, которая проста в изготовлении, но трудна в  описании, а я не знаю, в какой мере с этим правился,  можно было спускаться при известной сноровке с очень крутого склона. Юра для этого ходил к железнодорожному мосту, который находился гораздо дальше по нашей речке, и был вне зоны моего обитания. Если помнится, один только раз Серов младший взял меня с собой, и я даже попробовал спуститься с железнодорожной насыпи, и не разбился, но больше «экспериментировать» не стал. …
  … Летом забав становилось ещё больше. У Юры был взрослый велосипед и к нему он проявлял не ребячью заботу. Каждую неделю, а иногда и чаще, «железный конь» разбирался и смазывался. Острой необходимости в этом, думаю, не было, но демонстрировало специально мне, может быть, а я буду далее стараться пропускать это выражение в виду частого возникновения подобных ситуаций, не имея полной уверенности в происходящем, Юрино умение разбираться в технике. Впрочем особого интереса у меня это капание в железках не вызывало, да и в последствие тоже. Своего «двухколёсного друга», когда он у меня появился, я не смазывал ни разу и ни чего. Странно, но я сейчас не могу сказать точно, катал ли меня хозяин на этом средстве передвижения или нет. Я сам научился кататься на двух колесном велосипеде, который переделывался, по задумке конструкторов, а не первоначально имел такой вид, из трех колёсной «машины». Учиться было не просто, своего велосипеда у меня не было и приходилось просить у ребят с улицы. Сначала удалось проехать метр или два. Потом путь увеличился до полного освоения техники. Юра мне тогда, наконец, позволил прокатиться под рамой своего детища. Но это случилось несколько позднее. Вообще он был мастер на выдумки. Им был смастерён, может его он у кого увидел, оригинальный «арбалет», если так можно сказать. К ниточной катушке крепился обоими концами обрывок обыкновенной хозяйственной резинки. Она, например, используется в трусах. Выстругивалась стрела соответственного катушечному отверстию диаметра, которую венчал наконечник из жести.  «Метательный снаряд» вставлялся в орудие, натягивался «тетивой» и летел достаточно далеко. Для пущего эффекта использовались пистолетные пистоны, пачка которых стоила в магазине копеек десять. Они аккуратно накалывались на остриё стрелы и при попадании в глухую стену Юриного дома, или в другую мишень, производили звук почти настоящего выстрела. …
  … Когда я, Юра, Ирочка и Люся собирались вместе, о них всех я упоминал ранее и кто они вы дорогой мой читатель помните, мы могли до умопомрачения играть в прятки. Двор на Леонтьевском для этого подходил, да и мой родной тоже, хотя там мы играли редко. Во дворе мы ещё играли в «пятнашки». Правила игры просты, все их знают, но забава казалась очень увлекательной и потребляла «в мирных целях» много детской энергии, что не маловажно. Мне всегда была любопытна одна особенность. Мы иногда так заигрывались до позднего вечера, что родители с трудом нас загоняли домой спать. Игра так захватывала нас, что мы готовы были играть всю ночь. А на следующий день, когда мы собирались снова и, казалось бы, можно продолжить своё занятие, всякий интерес к игре пропадал. Почему так? Не понятно. …
 … Двором наши игры не ограничивались. Не часто, но мы ходили и на речку. Благо дело она была рядом. Нужно только дойти до Ленской ул. и перейти ул. Коммуны. С собой иногда мы брали камеру от грузового автомобиля. Купание с ней было увлекательнее. Я плавать не умел и больше находился в роли зрителя, но это не умаляло самого факта столь значительного для меня мероприятия. Один раз, уже и не помню с какой оказией, мы поехали к Юриным родственникам, скорее всего по материнской линии, которые жили не далеко от города в Янино или ещё где и там купались в большом водоёме. Но в памяти отложился больше всего один из Юриных родных, которого все уважительно звали дядей Колей. Он был, что то, вроде патриарха и запомнился мне глядящим в одной майке из открытого окна. …
  … Вообще дяди Володин Юра воспринимался мной, скорее всего как родственник. Наши родители по тем нашим представлениям очень дружили, а мы били их неотъемлемой частью. Как положено друзьям, хорошие знакомые помогали, чем могли. Например, от Ирочки мне достались коньки «снегурочки». Я даже пробовал на них научиться кататься. Приладил их к валенкам и пошёл на нашу замёрзшую речку, весь в радужных надеждах. Ноги в неподходящей для этих целей обуви постоянно подворачивались. Помучившись некоторое время я оставил это занятие. На коньки больше ни разу в жизни не вставал. Это не умаляет самого подарка сделанного от чистого сердца и так же принятого. Или вот ещё пример. От Ирочкиных родителей нам достался в «наследство» патефон и с десяток старых пластинок. Звук воспроизводился с помощью иголок, которые приходилось подтачивать. Пружину патефона надо было периодически заводить. Но всё это не мешало слушать шуршащую музыку с большой признательностью знакомым. Правда когда мы случалось, разбирались  кто кому и кем приходится, у меня не находилось места в генеалогическом древе моих товарищей по играм. Юра с Ирочкой были двоюродными. Люська приходилась троюродной. Мне тоже хотелось, как то породнится с ними и невозможность этого немного расстраивала и казалась противоестественной. Мысль о том, что это можно будет сделать, просто женившись на Ире, мне тогда не могла придти по понятной причине возраста и восприятию девочки как друга, хотя некоторые отличительные черты полов мы и тогда уже «фиксировали». Но это другая и «щекотливая» тема, и её я трогать не буду. Пусть всё останется маленькой детской тайной. …
   … Постепенно я обзавёлся и настоящими друзьями, а не только детьми хороших знакомых родителей. Условно первым можно назвать Мишу Казакевича. Хотя трудно сейчас сказать с кем из своих маленьких приятелей я встретился раньше, а с кем позже. Дом Мишиной бабушки располагался почти, что напротив нашего дома, на другой стороне Чеченского переулка немного по диагонали. Участок непосредственно против нашего дома пустовал. Мы даже сажали на нем картошку, а удобрения брали из нашей уборной. Но это было раз или два, а так туалет чистился специальной ассенизаторской машиной и специфический запах довольно быстро выветривался. Ну да это небольшое «лирическое отступление». Летом Мишка бабушке приходился частым гостем. Он был на год младше меня, но это не мешало нам, познакомится и подружиться. Играли мы обычно на пустыре около корпуса завода «Партизан», или во дворе Мишиной «летней резиденции». Картинки Миши со мной у нас на дворе я, почему то не вижу. Может, нас там и не было. Да и вообще Мишина бабушка жила одна, и играть у неё на участке было удобней и просторнее. Там росло несколько кустов смородины, которую нам разрешалось обирать. Впрочем, росла она немного «жидковатой» и особого энтузиазма не вызывала. Случалось мне бывать и в самом доме, правда, точно не могу сказать по каким случаям. Может быть, из-за дождя или ещё чего. Теперь и не вспомнить. За то хорошо запомнилась гостиная, куда можно было попасть через коридор с лестницей на второй этаж. Она была обставлена немногочисленной мебелью тёмного цвета. Особое впечатление на меня производила статуэтка жокея на лошади преодолевающего барьер, стоящая на обеденном столе посредине комнаты. Не могу точно сказать имелись ли настенные часы, но когда впоследствии читал книгу Рыбакова «Кортик или бронзовая птица», то гостиная графини мне представлялась именно такой, как у Мишиной бабушки. Мама и папа у Миши работали, на каком-то предприятии, скорее всего это была база, вместе. Мама была начальником охраны и даже носила наган, о чём Миша не без гордости рассказывал мне. Лица её я не помню, но женщина она была яркая и красивая. Мишин папа занимал должность заместителя директора и имел солидный вид. Мишиных родителей я видел редко поэтому они мне так слабо и запомнились. Как вы уже успели заметить мы с моим маленьким дружком, как сейчас бы сказали, находились в разных социальных слоях общества, но это не мешало нам. Что ещё можно рассказать об этой семье? Кроме Миши к бабушке ещё иногда приезжали погостить другие внук и внучка. Девочку я помню смутно, а вот мальчик, которому уже исполнилось лет 12 или 13, мне запомнился своими подтяжками для подержания носков. Они тогда были в большом ходу, так как у самих атрибутов обихода резинок для этой цели не предусматривалось. Что бы подчеркнуть свою взрослость, Мишин двоюродный брат специально выходил утром на крыльцо, не одевая брюк, что бы все видели какой он большой. Вообще Мишина бабушка в моих глазах была очень хорошим человеком. Об этом можно судить по двум случаям. Помню, был солнечный день, и я сидел у открытого окна. Совершенно неожиданно к нему подошла Мишина бабушка и угостила меня целыми тремя бананами. Бананов до этого я ни когда в жизни не ел. В ассортимент моего рациона они не входили, так как для нас они стоили дорого. Мне, правда достался только один, остальные два разделили бабушка, папа и мама, да и сам «деликатес» не показался таким уж особенно вкусным. Это мнение у меня сохранилось и до сих пор, хотя и ем бананы гораздо чаще. Второй случай, характеризующий Мишину бабушку с хорошей стороны, ещё более показателен. День стоял обыкновенный, и я играл во дворе. Вдруг около меня оказался мальчик примерно моего возраста и предложил дружить. Для этого я должен был уметь говорить матерные слова и ещё что то. У нас в семье ни кто не ругался, да и остальные наши знакомые старались при детях не произносить не хороших выражений, но они иногда сами «просачивались». Так что мне не стоило большого труда произнести немудрёные словечки и выполнить второе условие, которое я не запомнил. Имени мальчика то же не сохранилось в голове. Назовём его условно «бывалый», поскольку он был буквально пропитан уголовным миром. Меня туда не то что бы очень тянуло, но отказаться от нежданно-негаданно возникшей дружбы я не мог. Пацан был известен в нашем районе не с лучшей стороны. Папа у него служил старшим лейтенантом в армии. Наверное, часто менял места службы и заниматься ребёнком времени не хватало. Наша соседка баба Маня, когда увидела меня вместе с новым приятелем, сообщила об этом всём моей бабушке, и я случайно слышал этот разговор. Репутация моя являлась кристально чистой и мне ни чего не сказали. На второе или третье посещение новоявленного приятеля мы пошли по его словам на «дело», суть которого я не представлял до последнего момента, когда времени на размышление у меня уже не было. Прямо напротив нашего окна, мы крадучись вдоль забора дома, отделявшего наш переулок от Леонтьевского, пробрались за Мишин сарай. Там лежали, заранее приготовленные моим подельником, валявшиеся во дворе игрушки. Меня они совершенно не интересовали, да и воспользоваться «награбленным добром» мы не успели. Появилась Мишина бабушка и закричала на нас. Нам пришлось опять же вдоль забора поспешно ретироваться. Мой напарник было видно несколько смущён неудачей, и в некотором замешательстве покинул меня. Больше его я не видел. Я ожидал огромного скандала и готовился, как то оправдываться, но ни чего не последовало. Мишина бабушка, наверное, поняла случайность моего появления, и не пошла, жаловаться моим родителям. Других объяснений у меня нет. Разве это не хороший человек? …
   … Вторым другом в условном списке назову Вадика Паламарчука. С ним мы познакомились через наших бабушек. Они находились в приятельских отношениях, хотя были совершенно разными даже внешне людьми. Их можно сравнить с Вероникой Маврыкивной и Авдотьей Никитичной, пародийной парой известных в своё время юмористов Владимирова и Тонкова. Дом Вадиковой бабушки располагался на углу ул. Коммуны и Леонтьевского пер. Он представлял вариант двухэтажного местного «небоскрёба». Бабушка Вадика жила на втором этаже и занимала одну из двух комнат. Во второй комнате жила пожилая пара, с которой у соседки были не простые отношения и они постоянно ссорились на общей кухне. Всё это напоминало одну из миниатюр Аркадия Райкина в его фильме «Люди и манекены». В ней бывший ученик приходит к своей старой учительнице проучить соседей, не дающих спокойной жизни старушке. На втором этаже «двухэтажек» я больше ни у кого не был, но и по ней можно дополнить план дома дяди Володи и составить полное представление об этих строениях. Они все, я думаю, были однотипные. Папа и мама Вадика работали инженерами. Папа Вадика на лацкане пиджака носил значок об окончании института, в простонародье метко называвшийся «поплавком». Жили родители Вадима за ул. Лазо на одной из Жерновских улиц. Один раз я даже был у них в гостях, и мы с Вадиком играли в оловянных солдатиков. В игровом наборе было с десяток фигурок солдат в различных положениях, укрытия для стрельбы, а главное пушка, из которой можно было стрелять спичками к счастью не зажжёнными. Сама комната по сравнению с моей родной была просторная, но больше мне, ни чем не запомнилась. Один раз и Вадик был у меня в гостях. Я простудился и лежал дома. Мой друг пришел меня проведать. Что бы чем-то заняться мы с ним раскрашивали акварельными красками картинки. У меня были самые простые и дешёвые краски. Они были жёсткими и напоминали скорее маленькие кирпичики, в отличие от гораздо более дорогих и мягких красок, но ими я дорожил и берег. Вадик предложил не экономичный, с моей точки зрения, метод использования столь ценимого мной материала. Вся краска полностью растворялась в стакане, и полученной «субстанцией» рисовали. В детском саду Вадика так и делали. Там, наверное, были другие масштабы творчества. Перечить гостю я не стал, хотя мне было жаль, столь не экономно загубленных красок. Местом наших с Вадиком игр был пустой участок, на другой стороне Леонтьевского пер. против дома, где жила бабушка Вадика. Это вообще было наше излюбленное место. На ветке дерева, которое там росло, не могу с достоверностью сказать какое, даже висели самодельные качели, сделанные из двух верёвок и доски. На них мы не только качались, но и устраивали настоящие соревнования. Надо было как можно дальше спрыгнуть с раскаченного игрового снаряда. Кроме того эта площадка служила нам полигоном для очень не простых, по нашим понятиям, испытаний. Стеклянную емкость, бутылку или пузырёк, закрывающуюся пробкой, наполняли кусками старой и сломанной целлулоидной игрушки. Сосуд закрывался, а его содержимое поджигалось при помощи увеличительного стекла. Объём испытательного объекта заполнялся дымом и под воздействием возникшего давления пробка вылетала. Эксперимент требовал предварительной кропотливой подготовки, его компоненты на дороге не валялись, и наличие солнечной погоды. Но всё это окупалось восторгом от его результата. Ну а всех душевных и познавательных бесед, которые велись на площадке, не вспомнить и не пересказать. Например, слово «мультики» я от Вадика услышал именно там. Что такое мультипликационные фильмы я знал и хоть не часто, но смотрел их. Вадик, у которого был дома телевизор и по тому он видел произведения киноискусства чаще, буквально «раздвигал мои горизонты». …
  … У папы Вадика был фотоаппарат и один раз мы пошли фотографироваться в Сосновку. С нами ещё составил компанию и живший на первом этаже дома, в котором жила бабушка Вадика, Вовка Вихорев. Поэтому на нескольких фотографиях, которые папа Вадика подарил мне после этой «фото сессии»,  можно увидеть и меня, и Вадика, и Вовку, а главное и самого фотографа. Он с Вихоревым, который был на несколько лет старше нас, фотографировали по очереди и если бы не это обстоятельство, то главный фотограф в кадр не попал бы. Так на других фотографиях сохранившихся у меня, где я примерно одинакового возраста с фото папы Вадика, фотографа не видно, и я не помню, кто снимал их. На них можно увидеть Юру, Люсю, двоюродную сестру Галю, тетю Раю и всю нашу маленькую семью, за исключением бабушки Доры. Так что папе Вадика можно сказать что повезло, по тому, что лица других моих друзей и знакомых, с которыми меня сводила жизнь, остались только в моей памяти, а в ней четкость изображения часто исчезает и остаётся только смутное воспоминание, а иногда даже просто ощущение виденного. Всё воспринимается как бы немного в тумане. …
  … С Мишей и Вадиком мы встречались по понятной причине порознь. Это зависело от их графика посещения бабушек, а он не совпадал и не согласовывался. Но один раз случилось чудо и мы все втроём оказались вместе на нашей игровой площадке. У меня было меланхолическое настроение, впрочем, без особых на то оснований. Хотелось, что бы кто-то пожалел, и я стал жаловаться на свою фамилию, которая легко подвергалась различным дразнилкам. Верные друзья по законам дружбы стали с готовностью меня утешать. Мишка сказал, что его можно назвать «казаком». Вадик даже ассоциировал свою фамилию с палачом. Ребята немного очерняли свои нормальные в моём понимании фамилии, да и своей я не стыдился, но было приятно соучастие в моей «беде». Это и есть настоящая бескорыстная дружба. Школьные, институтские, а тем более рабочие дружеские отношения, даже очень хорошие, уже чуть-чуть испорчены вольной или невольной состязательностью жизни. Только в детстве они предельно чисты. Так, по крайней мере, я считаю. …
  … Третьим в список моих детских друзей запишу внука бабы Мани Юру, сына старшей дочери. Надеюсь, вы не перепутаете его с Юрой дядиным Володиным. Юра был достаточно частым гостем бабы Мани и мы, разумеется,  всё это время проводили вместе. У Юры ещё была младшая сестра, но её привозили не часто, а тем более не оставляли погостить, так что мне и не вспомнить даже её имени. Один раз баба Маня возила и меня в гости к Юре. Его родители тетя Катя и дядя Толя, который работал слесарем на одном из Ленинградских заводов, занимали комнату в коммунальной квартире в новом доме. Её я не особенно помню, но вот общий коридор, возможно и общежития, в моей памяти сохранился более явственно. Там мы катались на ещё трехколёсном Юрином велосипеде. Именно эта конструкция позволяла потом сделать его двухколёсным. На таком я и учился кататься. Всего чем мы с Юрой при встречах занимались не вспомнить, но вот об одном случае стоит поведать. Этот рассказ надо начать несколько издалека. Моя биография имеет не только «светлые» страницы, но и «темные», наверное, как и у всякого здравствующего человека. Так к своим «недостаткам» могу отнести курение, да ещё в таком юном возрасте. Меня специально к этому ни кто не приучал, но «плохой пример взрослых», и детская любознательность заставили попробовать вкус дыма, который мне с первого же раза не понравился, но наивное желание подражать и казаться большим позволило продолжить это «криминальное» занятие. На «месте преступления» взрослыми я ни разу «застукан» не был, проявляя предельную конспирацию и пользуясь определённой долей везения. Меня даже не выдал специфический запах изо рта. Скрытности поиска окурков и максимального их использования с помощью минимального количества спичек, доставаемых всеми «правдами и неправдами», способствовало и то, что я действовал в основном в одиночку, не привлекая посторонних. Можно предположить, что единственным исключением был Юра бабы Мани, как мой действительный ровесник среди всех имеющихся друзей. Однажды у нас с ним оказался накоплен целый капитал в виде его пятнадцати копеек и моего пятака. Его мы решили потратить на коробок спичек, что бы не испытывать недостатка в предметах добывания огня. Только вот о стоимости спичек мы понятия не имели. Когда продавщице нашего ларька выложили наши сбережения и попросили спичек, то получили целую упаковку. Подозрений у неё это не вызвало так как сумма была не детская, а я иногда выполнял мелкие поручения по покупке товаров. От свалившегося на нас счастья мы решили ещё дополнительно испечь картошки. Уже стояла достаточна поздняя осень и корнеплоды, которые росла у бабы Мани на грядках с глухой стороны нашего дома, были убраны. Но в ботве оставались маленькие зелёненькие «вершки», которыми мы и решили попробовать полакомиться. Мы знали, что картофель пекут, но, как и что, представляли смутно. Было сыро и костёр, как назло, не хотел разгораться на мокрой земле. Тогда мы стали разжигать его на завалинке дома. Там к счастью то же ни чего не получилось, хотя если бы загорелось само строение, не знаю, хватило бы у нас умения его потушить. В общем, выражение: «Дети не балуйтесь со спичками» оказалось достаточно актуальным. Израсходовав напрасно пол коробка или больше, мы успокоились и спрятали подальше от взрослых наше сокровище. Всё так бы ни чем и закончилось, но на нашу беду какой-то работник завода, окна которого выходили на нашу сторону, видел, чем мы занимаемся, и после работы сообщил обо всём домочадцам. Отпираться не было смысла, да я ещё и не умел правдоподобно врать, и осталось только идти «в сознанку», чистосердечно раскаявшись. Со спичками пришлось расстаться. Меня поругали, но я, в общем, легко отделался. Юра, который уже уехал к тому времени домой, «пострадал» больше. Перед ним я испытывал некоторое чувство вины, но главным виновником считал дяденьку, который нас выдал. Когда Юра приехал в следующий раз, а его посещения были не очень частыми, всё немного позабылось, и он «зла на меня не держал». Мы оставались по-прежнему в хороших отношениях. В одной из последних наших встреч наивно мечтали, сидя или даже лёжа, под кронами тополя росшего у забора, отделявшего двор от улицы Коммуны, о времени, когда мы станем взрослыми и будем совершать великие дела, а может и ещё чего. Как тут не вспомнить Баратынского с его строками о «всевидящей судьбе». Так же после этого случая, оставшись без «боеприпасов» и не желая подвергать себя риску «разоблачения», я потерял всякий интерес и к курению. В старших классах это моё решение ещё укрепило желание выделиться среди курящих в большинстве своём однокашников. А привычка «стрелять» сигареты во время перекуров за праздничным столом тоже исчезла после одного случая в более позднем возрасте, но об этом может быть, расскажу в своё время, если не забуду. …
  … Путь нашей памяти «не исследим», и она методично сохраняет и не значительные казалось бы на первый взгляд события и встречи. Юра дяди Володи дружил с Борей, которого он называл просто Боб. Жил он в доме напротив Юриного жилища. Там ещё проживала девочка Алла немного младше меня. Она приходилась то ли сестрой Бобу, то ли соседкой. Сейчас сказать трудно. С ней у меня ни каких отношений не водилось. Но однажды бабушка этой девочки пошла в гости и отпросила меня в качестве сопровождающего, что бы внучка, ни скучала, пока они с приятельницей будут беседовать. Её знакомая жила в домике напоминающий садоводческий. Если перейти трамвайную линию, пройти рынок и повернуть на право, то окажешься в этом районе. Там я до этого ни когда не был и после тоже. Так что открыл для себя новые земли, хотя сам визит и помню очень смутно. …
  … Запомнилось так же ещё одно мимолётное знакомство. В Гришином переулке жил мальчик, которого все окружающие называли Вова дурачёк. Он отставал в умственном развитии и врачи наверно посоветовали маме, что бы он больше играл с другими детьми. Она обратилась к моей бабушке, и я пошёл к ним в гости. Вова был примерно моего возраста и выглядел обыкновенным ребёнком, но общения у нас не получилось. Мы жили в разных мирах, а я оказался плохим, если так можно сказать, коммуникатором. Папа и мама мальчика как могли, боролись с болезнью сына. На шкафу у Вовиных родителей хранилось с дюжину коробок всевозможных настольных игр. О такой роскоши я мог только мечтать и с удовольствием в них поиграл бы, но мой партнёр мне в этом помочь не мог. Взрослые это поняли и оставили свои тщетные усилия. …
  … Возможно при столкновении с серьёзным недугом в предыдущем, описанном мной случае, дело было и непосредственно во мне. Я рос патологически застенчивым ребенком. Если я собеседника хорошо знал, то в общении не было ни каких проблем, но с незнакомыми людьми впадал буквально в ступор. С это своей «слабостью» я как мог, боролся, и жизнь мне в этом помогала, но до конца не избавился от этого своего недостатка и по сей день. Где то в глубине души всё ещё живёт стеснительный маленький мальчик. Это притом, что мои родители были гостеприимными, насколько это позволяли наши стеснённые обстоятельства, и радушными хозяевами. В нашем скромном жилье перебывало массу народа. О сохранившихся в памяти гостях немного «поведаю». У нас дома бывала тётя Катя, приходящаяся нам дальней родственницей или просто односельчанкой. Она приехала в Ленинград из деревни и работала на заводе или фабрике. Других знакомых у неё в городе не было, что делало её довольно частым гостем. Потом она вышла замуж, и приходила к нам с мужем, имени которого не вспомню. Когда у них родился ребёнок, то счастливый отец на радостях пришёл к моим родителям, и его, оголодавшего за время празднования столь знаменательного события, накормили супом. Дальше наше знакомство как то прервалось. …
  … На фотографиях папы Вадика я запечатлен в матроске, купленной мамой к трём или четырём годам, о чём говорит фото с сестрёнкой, имеющееся у меня, уже изрядно постаревшей, и, главное, бескозырке. Разобрать, что написано на ленточке, название корабля или флота, трудно. Подарил мне её дядя Паша, не путайте с погибшим родным дядей, папин односельчанин из Алени. Он только что отслужил на Балтийском флоте и устроился работать в пожарную часть. Его тоже можно было часто увидеть у нас в гостеприимном, в чём сами можете легко, убедится, читая и далее мои записи, доме. Именно благодаря этой бескозырке у меня появилась, пока ещё туманная, мечта стать моряком, на осуществление которой я потратил в дальнейшем много времени. Все в этом возрасте мечтают кем-то стать; или лётчиками, или пожарными, или врачами, или даже космонавтами, о которых тогда, правда ещё и не слышали, впрочем и о других профессиях у меня было смутное представление. …
  … Из деревни к нам приезжали и близкие родственники. Первым таки посещением можно считать приезд в гости моего крестного Миши, который приходился сыном дяди Дани брата папы. Я наверно был очень маленьким и ни чего из этого события не помню. Но крёстный потом рассказывал, как он удивлял городских своим умением пить водку стаканами, когда он попросил этот сосуд после двух выпитых первых рюмок. В деревни это была обычная практика, хотя впоследствии и там перешли на более мелкую тару. …
  … Ещё нас навещала тётя Оля, мамина сестра. Особенно мне запомнился тётин визит Олин визит, когда она мне преподнесла редкий подарок. Тётушка купила в Ржевском универмаге, как сейчас помню, игрушечный кран на автомобильной основе. Такой игрушки у меня ещё не было, но играл я с ней мало. Отсутствовала другая соответствующая строительная техника. А что может сделать один кран? Переместить груз с места на место. Потом он и вовсе сломался. Других машинок я больше вообще ни когда не имел. Ещё у родственников сохранилась фотография приезда Тёти Оли со старшим сыном Колей. На ней есть и я, но память не сохранила, ни чего, связанного с событием, как и не оказалось самого фото в нашей семье …
  … Вообще родителей я редко обременял просьбами, о чём либо. Тому причиной являлись моё не детское самосознание, скромность или что другое. Трудно сказать. Но факт остаётся фактом. Одной из немногих «слабостей» стал детский баян, а был момент, когда меня сильно манила такая мечта, но «игрушка» стоила очень дорого, порядка 10 рублей или больше, и детскому капризу старшие потворствовать не стали. Папа предлагал мне купить настоящий инструмент и на нём играть. Но учиться музыке к счастью я захотел. Позже выяснилось, что у меня плохо со слухом и могло получиться как у Юры дяди Володи. Ему купили баян. Он овладел им. Но когда Серов в составе ансамбля выступал на концерте, дядя Володя морщился от неудовольствия, так как отчётливо выделял не безупречную игру сына. Он сам играл на балалайке и ему резали слух фальшивые ноты сына. Я же ни чего подобного не замечал, попав на это мероприятие, по понятным причинам и воспринимал игру всех музыкантов с должным интересом. …
  … Из деревни к нам приезжали не только гости, но приходили и посылки. Отправителей было несколько, но особенно я выделял гостинцы тёти Оли. В них кроме традиционного сала, присутствовали и пару кругов домашней колбаски. Она делалась из внутренностей и кусков чистого мяса только что разделанного животного. Всё это запекалось в печи и потом для хранения заливалось жиром. Подробности технологии я не знаю, но было очень вкусно. Сало у нас в доме практически не выводилось, и к нему я относился спокойно но «уважительно», да и подспорьем в нашем скромном рационе оно служило не плохим. Мы тоже не оставались в долгу и отправляли из города ответные презенты. Впрочем, этим занимались родители, и я не могу описать с достоверностью, чем мы «баловали свою» родню. Ящики для посылок использовались неоднократно и курсировали из села в город и обратно. …
  … Где-то я слышал выражение, что человеческая жизнь длится семь лет. Четыре года до школы и три после выхода на пенсию. Это конечно шутка, но в каждой шутке, тоже не помню, кто сказал, есть доля шутки. Моя первая половина жизни проходила замечательно, без каких либо потрясений в уюте и любви. Меня окружали хорошие люди, а врагов не было. Хотя один случай, может быть, портит радужную картину. В доме следующим за домом Мишиной бабушки жила подруга моей бабушки по посещению церкви. Её мы с сестрёнкой называли бабушкой-старушкой. Она тоже была верующим человеком и сколько её помню, ходила в строго повязанных платочках. К тому же имела для её возраста красивые, по моему мнению, черты лица и казалась олицетворением благости и смирения. На церковные праздники она приносила нам в подарок тарелку сваренного ею овсяного киселя. Он был не вкусный, но из уважения к обеим бабушкам я съедал несколько ложек этой студенистой горьковатой похлебки. Хотя наверно она была полезна, а главное приносилась от чистого сердца не очень богатым человеком. Это всё я понимал и в своем малом возрасте. Вместе с бабушкой-старушкой проживали её дочь, очень замученная невзгодами женщина, и внук Сергей. Он был старше меня года на четыре и я, посещая их, даже любил играть с юлой оставшейся после него. С Сергеем у нас и вышел неприятный мне инцидент. К тому времени я был уже достаточно большой, лет шесть, и гулял самостоятельно в Сосновке. Однажды, когда я как всегда бродил по лесу, на пути моего следования неожиданно из травы появились Серёжка со своим закадычным дружком Стасиком. Тот жил по улице Коммуне напротив Леонтьевского переулка в одном из наших «небоскрёбов». Там жили, наверное, семьи лётчиков, потому что мне помнятся торжественные, с духовым оркестром, похороны погибшего пилота. Пацаны, похоже, играли в разведчиков и взяли меня в плен. Впрочем, они, немного «допросив» отпустили. Тогда я не придал этому большого значения и напрасно. В следующий раз при аналогичных обстоятельствах меня снова «захватили» и отвели за речку. И хотя мы оказались вблизи тамошних домов, но день был рабочий и поблизости, ни кого из взрослых могущих мне помочь не было. Не далеко гуляла одна тётенька, но я счел, что у неё сил не хватит, что бы меня освободить и не стал звать на помощь. Ничего плохого ребята мне, в общем, не делали. Я даже в качестве зрителя принимал участие в их развлечении. Внутрь гайки, чуть привинченной на конец болта, соскребалась сера спичек. Потом привинчивался плотно второй болт. Когда всё это при броске ударялось обо что-то твёрдое, «заряженная» сера взрывалась, и раздавался громкий хлопок. Но мне не нравилось, мягко говоря, отсутствие свободы, которой я уже тогда очень дорожил, и неопределённость дальнейших их действий. Потом друзья начали играть со мной в «кошки-мышки». Меня отпускали, но я должен был бежать через дальний мост речки, удаляясь от дома. Они же переходили речку вброд, имея резиновые сапоги, и перехватывали меня. Так повторялось раза три. Можно было, конечно, удалится дальше в лес и, затерявшись, прорваться к дому, но я решил, что это ещё более рискованно. Всё,  как известно, кончается. Кончился и мой полон. Я вернулся домой после шести часов вечера, отведённых мне для возвращения, весь заплаканный, и пожаловался взрослым, что было не в моих правилах, но тут деваться было не куда. Ещё я обратился за помощью к Юре, как к старшему другу. Но, ни то, ни другое своего воздействия не имело. У взрослых может быть и состоялся разговор с мамой Сергея, а над Юрой, хоть он и был старше обидчиков, те просто посмеялись, вспомнив случай, когда Юра бежал за ними с валенком при каком-то конфликте. Его они не боялись. Возможно, тогда я понял, что рассчитывать надо только на свои силы. В правоте этой мысли в дальнейшем приходилось не раз убеждаться, но я уже был готов к этому. С Сергеем мы больше по жизни не сталкивались. Мама, которая продолжала работать на заводе «Партизан» и, когда на Пороховых мы уже не жили, рассказывала, что Сергей отслужил в армии, потом работал у них на заводе и умер где то в возрасте двадцати пяти лет, а был по её словам очень красивым парнем. Да и его своим врагом я мог бы назвать с «натяжкой». Посещая могилу дяди Паши, рядом с дорожкой, по которой я ходил мне мама или бабушка показывали скромный холмик, где нашла своё успокоение бабушка-старушка, которая оказалась Васильевой Татьяной Ивановной. С годами это захоронение бесследно исчезло, унося окончательно помять о хорошем человеке в вечность, чего ни кто не минует по моему не предвзятому разумению. …
  … На этот счастливый период жизни, если не изменяет память, пришлись и первые расставания. Нашу дружную коммуналку покинули дядя Вова и Тётя Нина. Они переехали в новый из белого кирпича двух или трёх этажный дом на Ленской улице. Там, наверное, были невиданные коммунальные услуги в виде парового отопления, газа, водопровода, уборной и прочее. Впрочем, за это я не поручусь. Но комната была больше прежней. Печки я не вдел, и даже не могу сказать имели ли они новых соседей. Зато, почему то запомнилась телевизионная передача про английских колонизаторов, которые расстреливали привязанных к стволу пушки непокорных и гордых сипаев. Её мы смотрели в мой единственный, по-моему, визит на новом телевизоре. Марки не могу сказать, но это точно уже был не КВН. …
  … От дяди Вовы у нас на кухне осталась самодельный финский нож с пластмассовой наборной рукоятью. Наверно когда я им что-то строгал во дворе, его у меня увидели два брата, приезжавшие в гости к бабушке, живущей на другой стороне ул. Коммуны почти против нашего переулка в большом частном доме с мезонином, по моему мнению, так как в архитектуре я плохо разбираюсь, не характерным для нашего района. Когда я потом читал рассказ, кажется Чехова, «Дом с мезонином», то представлял именно его. Впрочем, этих ребят и что с ними связано я почти не знал, но нож им понравился, и они захотели его у меня выменять. Сначала они предлагали за интересующую их вещь всякую ерунду, пользуясь большим преимуществом в возрасте, которое составляло лет десять или двенадцать. Я был младше, но кое-что понимал, да и вообще эта сделка в мои планы не входила, и долго не соглашался. Но, в конце концов, мне торговля надоела и, что бы от меня отстали, обмен состоялся. Я стал обладателем шкатулки с перламутровой инкрустацией, хранившейся у моих «покупателей» зарытой в лесу. Объяснить происхождение вещи домашним мне представлялось трудным, хотя нож был, в общем,  ни чей, и я спрятал шкатулку то же в лесу до лучших времён. Но, к сожалению, они не настали. Видимо я плохо справился с гидроизоляцией и все украшения моей вещицы, мне совершенно не нужной, отсырели и пришли в негодность. Да и со временем о ней я просто забыл, а вот сейчас вспомнил. …
    … «Тепло и нега» дошкольной жизни пока продолжалась. Об этом можно судить хотя бы по тем немногочисленным обязанностям, которые мне приходилось выполнять. На память приходят только мои «походы» за молоком и доставление папе питьевой воды в Сосновку к разрушенному ДЗОТУ (долговечное земляное оборонительное танковое укрепление или что-то в этом роде), где он летом спал после ночной смены, попутно, загорая. Хотя сама «трудовая повинность» была и не такая уж простая. Например, молоко продавалось в бочке на пересечении ул. Коммуны с трамвайной линией, а это было достаточно большое расстояние от дома для шестилетнего мальчика. Рубль, который выделялся для покупки, я обычно, что бы ни потерять, обворачивал вокруг деревянной ручки бидона. Обратно надо было донести в целости и сохранности шестнадцать копеек сдачи и наполненную трёхлитровую ёмкость. Хотя я с полной ответственностью  относился к порученному делу, однажды случилось несчастье. Придя к хорошо знакомой молочнице, я не обнаружил зажатых, казалось бы надёжно, в кулаке денег. Домой вернулся весь в слезах от горя с пустым бидоном. Меня как могли, утешили, дали другой рубль и я принес молоко с ещё большей ответственностью. Доставка питьевой воды папе представляла ещё большую сложность. Надо было перейти достаточно насыщенную автомобильным движением улицу Коммуны. Светофоров не было и я, хотя как всегда был максимально сосредоточен, насколько это возможно для ребёнка, один раз чуть не попал под машину. Шофёр вовремя затормози и всё закончилось благополучно. Дяденька, правда, сильно ругался. А я, по моему, воду папе больше не носил, а может, и нет. …
  … Папе было непросто отдыхать в наших девятиметровых «апартаментах», работая в три смены. Ещё надо учесть, что он учился в вечерней школе для получения восьмилетнего образования. До войны он успел окончить 6 классов. А надо было выкроить время и на чтение книг. Он помнится, приносил их из библиотеки. Я один раз сделал попытку прочесть его книгу о трёх мушкетёрах «Двадцать лет спустя», но не смог в виду её «толщины» и непонятности сюжета, да и читал я ещё по слогам. Впрочем это произошло, когда я уже учился…
  … Моя счастливая дошкольная пора заканчивалась эпохальным событием в жизни страны. 11 апреля 1961 года в космос полетел первый человек и в нашу жизнь прочно вошли слова: «Внимание! Внимание! Говорит Москва и т. д. ». Может быть такие сообщения уже и делались после вывода первого спутника на орбиту Земли, или запуска Белки и Стрелки, да и сами слова я точно не помню, но это не меняет саму суть новой эры в истории человечества. Радость от слушания подобных сообщений меня не переполняла, так как своих забот хватало, но она была и вызывала живой интерес. Об этом говорит и тот факт, что мой одноклассник Вадик Смирнов осенью, когда первый в мире космонавт Юрий Алексеевич Гагарин посетил наш город, прогулял занятия. А поводом для этого стала встреча им космонавта на далёком для нас мальчишек Московском проспекте. Преступление было страшное, но его только немного поругали для проформы, а потом все учителя, а возможно и директор с завучем, с интересом расспрашивали о таком знаменательном событии. О школе, однако, поговорим «обособленно». … 
   … Ещё  надо рассказать о посещении бани. Папа после работы из-за её «маркости» принимал душ и в баню меня не водил. Туда я ходил с мамой. Баня находилась в конце улицы Лазо за трамвайными путями на спуске к реке Охте в одноэтажном здании из красного кирпича и имела вид скорее производственный, чем гражданского заведения. Детям мужского пола разрешалось туда ходить до шести лет. С наступлением старшего возраста у меня появились сложности. Мы продолжали посещать заведение с мамой, и на вопросы тетенек, почему такой большой мальчик моется вместе с ними, она отвечала, что мне ещё шесть лет. Это была не правда, но меня больше волновала возможность встречи с соученицами. По счастью ни с кем из одноклассниц я не встретился, и конфуза не случилось. Во втором классе с мамой я больше не мылся, хотя и тогда голые женщины у меня интереса не вызывали. Даже в четвёртом классе мы с девочками спокойно переодевались на урок физкультуры в нашей классной комнате и ничего страшного не происходило. Ещё не подоспело время. …
  … Первый класс закончился, и наступало лето с первым посещением пионерского лагеря. Об этом я тоже расскажу подробно в другой главе, как и о деревне, в которую может быть я ездил в то лето. Потому что в городе, если так можно назвать наш район, я не находился, так как мои друзья Ирочка, Юрка и Люська мне рассказывали с восторгом как они интересно провели время на чердаке сарая тети Насти Мандрыкиной, матери Люси. Они там оборудовали «штаб» на подобье тимуровского, и проводили там всё свободное время. Возможности съездить, куда-то в другое место у них не было, но они не расстраивались, а я из скромности им не завидовал, хотя мне нравились летние дни и вечера проводить во дворе их дома в Леонтьевском переулке. У меня в памяти эти моменты всегда ассоциируются с песней «Как удивительны в России вечера». …
  … Впрочем, я забежал на много и много вперёд, и пока ещё остаюсь хозяином дорогих мне мест, а не проезжим гостем. Жизнь продолжала подбрасывать новые маленькие «приключения». Где то во втором классе, за хронологию не отвечаю, но учился я уже в «вечернюю» смену, тётя Рая пригласила нас с моей сестрой Галкой не просто в гости, что было событием достаточно заурядным, а с ночевкой. Это было сделано наверное из «гуманитарных» соображений для того что бы немного скрасить нам, а главное родителям, жизнь. Ютились мы, напомню, впятером в комнатёнке 9 квадратных метров, и для нас с сестрой эта «перемена мест» представлялась, если не праздником, то невиданным доныне приятным событием. Мы пришли вечером и нас наверно угостили чаем, но точно  помню, что мы рисовали цветными карандашами на листах белой бумаги из альбома. Всё это происходило в спальне являющей комнатой Гали дочки тёти Раи. Там она кроме сна делала свои уроки. Ещё именно в этой комнате у родственников стоял телевизор КВН, если не изменяет память. Спать с сестрёнкой нас положили на диване застеленным чистым и мягким бельем, а возможно и на перине, в кухне, которая ни в какое сравнение не шла с нашим родным жильём. Утром меня разбудили громкие разговоры между тётей Раей и бабушкой Сашей. Возникло легкое чувство тревоги, но мгновенно улетучилось. Неприятностей я не ждал ни откуда, но детская интуиция меня не подвела. Когда мы с сестрой окончательно проснулись, то нас ждали скверные известия. У тёти Раи сломался телевизор. Она как раз принесла из ремонта в тот злополучный вечер перемотанный трансформатор и оставила его на столе в комнате, где мы играли. Утром обнаружилось, что обмотка трансформатора «растрёпана», и в этом «злодеянии» обвинили нас сестрой. Мы может быть, я в этом не уверен, и видели какую-то совершенно не интересную штуку на столе, но её не трогали. Другие «версии» рассматривать ни кто не желал, а в доме ещё был кот, баба Саша, которая нас не «жаловала», хотя явных признаков недоброжелательности не выказывала, Галя большая, тётя Рая. Правда, сейчас не знаю, зачем ей надо было ломать собственную вещь. Эти предположения все конечно экзотические, кроме кошки, но мы то, тоже не были в состояние «лунатизма». Да и всё время мы находились под наблюдением взрослых, а сестра под моим надзором. По дороге домой я ещё её на всякий случай строго допросил, но всё равно отвечать пришлось бы мне, как старшему. Тётя Рая сказала, что мы гадкие неблагодарные дети, и она обо всем расскажет нашим родителям. Конкретно слов я не помню, но смысл был такой. Обмотка трансформатора, по её словам, стоила полтора или целых три рубля. Я стал ждать «визит» тётушки к нам в дом располагавшийся максимум метрах в ста от Куликовской улицы. Хуже нет, чем «ждать и догонять». Каждый вечер я, возвращаясь, домой с занятий, смотрел, горит ли свет в нашем оконце. Если света не было, я с облегчением вздыхал. Гостей нет. Если окно светилось, моя «пытка» продолжалась до преодоления порога дома. Всё это тянулось месяца два. Потом понемногу чувство опасности притупилось, и когда, наконец, тётя Рая пришла к нам, то она уже и не помнила о том происшествии, во всяком случае, с родителями неприятного мне разговора так и не состоялось, а истинного положения дел я так и не знаю до сих пор. Получился «висяк», по выражению сотрудников внутренних органов, о котором я иногда «размышляю» до сих пор, не находя ответа…
  … Жизнь к счастью состоит не только из тёмных полос, но чередуется и со светлыми моментами. С одноклассниками Серёжей Чуминым и Олегом Филипповым мы проводили свободное время на улице и конечно не находились в вакууме от других мальчишек населявших нашу окраину. Понемногу я, в основном через моих товарищей, обзнакомился с другими ребятами, проживавшими в районе Куликовской и Белоруской улиц и их близлежащих окрестностей. Так постепенно у нас образовалась своя компания. «Коллектив» был по возрасту «разношёрстный», но нам это не мешало проводить время в играх, не могу уже сказать каких, и за разговорами. Мы с Серёжей и Олегом учились во втором классе, а самые старшие уже познавали премудрости в ПТУ. При этом, ни какой дискриминации я и не вспомню. Наоборот старшие были опекунами младшим. И хотя оберегать было не от кого, жили мы мирно, но это ощущалось и, например Серёга внук «бабушки-старушки» не остался бы безнаказанным. Он, кстати, в нашу компанию не входил и зла на него я давно не держал, да почти и не встречался. Апофеозом нашего приятельства я считаю совместный поход в кинотеатр «Звёздочка». Инициатива «культурного» проведения времени исходила от старших. Билеты покупались «в складчину», и то, что лично у меня не было ни копейки денег, о чём я, по-моему, и сообщил сразу, не имело значения. Этот жест товарищей я с благодарность оценил и запомнил в отличие от названия и содержания не интересного, по моему мнению, фильма, как видите навсегда. Ещё надо сказать, что сеанс был вечерний на шесть часов вечера, а в это время мне полагалось уже находиться дома. Я немного переживал в связи с этим и готовил оправдания, но всё обошлось и на мой поздний приход в этот раз домашние не обратили особого внимания, а больше таких поводов я не давал. Человек я напомню, был дисциплинированный и ответственный за свои поступки, хотя и не скромно так себя характеризовать. Дума этих качеств недостаёт многим детям, чересчур опекаемыми взрослыми и надеющимися на них. Возможно, в жизни я достиг не многого, но самостоятельно. …
  … Наступила весна. Снег стал таять и образовывать, как я их называл, ледяные замки. Ими было интересно любоваться и рушить эти конструкции. Ещё подтаявший снег позволял «экспериментировать» с карбидом, принесённым мне старшими ребятами, со строящейся новой школы, и показавшими как с ним обращаться. Соединенный, в какой ни будь ёмкости с водой, белый порошок выделял зажигающийся или при закупорке взрывающийся газ. Занятие немного опасное, но интересное. Школу сдавалась к началу нового учебного года, и я должен был туда перейти. Она располагалась в конце Сосновского проспекта на берегу речки ближе к моему дому, чем прежняя. Но судьба распорядилась иначе. Началось всё с того, что нашей семье предписали освободить служебную площадь. Мама уже давно не работала дворником и не имела права на занимаемое помещение. У жилищной конторы, наверное, возникла необходимость в наших девяти квадратных метрах. Над нами явственно нависла угроза выселения под открытое небо при участии милиции. Я уже рисовал картину пребывания нас во дворе с нашим немудрёным скарбом. Но мне испытать долю бездомного не пришлось. Весьма вовремя подоспела наша очередь на новое жильё. После получения повестки мы все пошли на «смотрины». Государство нам предложило двухкомнатную квартиру в блочном доме Ключевой улицы на пятом этаже. Папа хотел жильё в кирпичном доме с лучшей планировкой, но все остальные, уставшие от тесноты и «птичьего» положения на старом месте, стали его агитировать за новое жильё, и он сдался. Единственное что ему удалось добиться, это получить четвёртый, а не последний пятый этаж. Эпоха массового строительства «хрущёвок» была в «самом разгаре», и реально рассчитывать, на что-то лучшее не приходилось. …
  … В начале апреля мы переехали на новое место жительства. До конца учебного года оставалось всего два месяца, и переходить в новую школу не имело смысла, да и открывалась она только к началу следующего учебного года. Так я был вынужден добираться до учёбы с пересадкой на двух трамваях. Бабушка занималась сестренкой, а родители работали. Сопровождать меня было некому. Хотя Ключевая улица располагалась не так уж и далеко от Пороховых, но прямого сообщения не было. На трамвае N30 я ехал до улицы Панфилова, а там пересаживался на трамвай N28. Обратный путь был аналогичен. Для второклассника, да ещё стеснительного и не привыкшего к городскому транспорту, это было не просто. Ещё приходилось покупать билет у кондуктора, человека не знакомого, и быть предельно собранным при хранении 12 копеек денег на проезд. Но я старался быть не терять «концентрации», и с «порученным» делом справлялся. … 
   … За неделю или две до окончания занятий дядя Володя с тётей Настей, чтобы облегчить мою «кочевую» жизнь, предложили пожить у них. Я и родители с благодарностью приняли их предложение. Я должен был перебраться к ним по предложению Юры с велосипедом, подаренным мне бабушкой к окончанию второго класса. А подарок был по настоящему «царским». На его покупку ушла вся месячная бабушкина пенсия, получаемая за погибшего сына дядю Пашу, тридцать три рубля с копейками, которые доставались почтальону, приносившему её. До этого бабушка  делила «пособие» напополам с дочерью дяди Галей до совершеннолетия и окончания обучения. Прибавка пенсии произошла, по-моему, не так давно от описываемого момента. Само непродолжительное пребывание в «пансионате» наших хороших знакомых я помню смутно за исключением совместного, а до этого у нас был только один «железный» конь на двоих, катания с Юрой на велосипедах, и ещё отбытие ко сну. Спал я хоть и на полу, но на перине или чём-то очень мягком и накрахмаленном. Время пролетело не заметно. Последний день занятий не запечалился, но картинку как я шёл после него по Отечественной улице весь полный ожидания каникул и других радужных надежд новой жизни вижу как сейчас. Официальное расставание с Пороховыми произошло. Но окончательно с ними распрощался только тогда, когда увёз от туда своего двухколёсного друга.  Его с папой мы катили своим ходом по тропинкам и буеракам трамвайных путей до нового дома. В трамвай с велосипедом тогда почему то не пускали. Автобусный маршрут по шоссе Революции, был нами тогда ещё не освоен, да и впоследствии мы им пользовались не часто. Пороховые я посещал и потом, но уже в качестве гостя. …
  … «Город детства» лёг на память в виде картинок из старого забытого фильма. На них я бегу по пешеходной дорожке улицы Коммуны, ещё не успевшей до конца просохнуть от весенней распутицы, с каким-то важным поручением в Леонтьевский переулок. Светит теплое солнце. Земля сухая, но ещё немного прогибается под ногами от накопленной за зиму влаги, как на топком болоте. Или ватага мальчишек, бегущая откуда-то из-за трамвайной линии за бумажным змеем мимо нашего домика. Больше их я ни когда не видел. А вот одна из сестер Громовых, по крайней мере, семиклассница сидит на подоконнике третьего этажа нашей школы в погожий денёк. Они с папой рабочим, но высокой квалификации, жили на углу нашего переулка и Белорусской улицы. Их дом был отдельным, добротным, даже, по-моему, покрытым штукатуркой, с декоративным или нормальным балкончиком комнаты второго этажа. Не все передовики имели такие. Наверное, причина всех этих воспоминаний солнечная погода. Иначе чем можно объяснить, что именно в такое  время не забылся мальчик на углу улиц Отечественной, где находилась школа, и Коммуны пускающий с третьего этажа самолетиков и журавликов сделанных из листов школьной тетради. Улица перед домом завалена ими, окончившими не долгий свой полёт. Все лица не отчётливы и размыты за давностью времени, но не «запамятованы» и милы. Пусть вылетели из головы многие имена и фамилии, а некоторые изначально были не известны, но осталось наивное и сладостное ощущение, которое со мною пребывает «на всю оставшеюся жизнь», которая на Пороховых у меня только начиналась. Впрочем, всех чувств на бумаге не передать, обладай я даже даром Толстого или Достоевского, чего конечно нет, но они живут во мне и наполняют теплом и уверенностью хорошего. …
   Подборка 2. Деревня.
  … Не всякое лето, в связи с невозможностью родителей получить каждый год отпуск в тёплое время года, но периодически мы посещали места, где я официально родился. Это примерно 1000 км от Ленинграда, и добирались мы до моей Родины с пересадками примерно сутки чистого времени. Расстояние не большое, но и не маленькое. Его я уже преодолевал в «бессознательном» состоянии два раза и ни чего помнить не мог. Первый раз «в здравой памяти» родные места я посетил в возрасте трех-четырёх лет и помню не отчётливо. Сейчас припоминаю только одно событие, которое явственно предстаёт перед взором. Мы только что приехали в Акуличи, место, где я, собственно говоря, и увидел впервые «белый свет», а незаписанное в свидетельстве о рождение. Там проживала тётя Оля мамина старшая сестра с семьёй. После радостной встречи и обеда нам с двоюродным братом Колей предложили пойти на улицу и подышать свежим воздухом, что бы мы ни «путались под ногами». Дом тёти Оли находился на высоком пригорке, спускающимся плавно к речке, с которого открывался прекрасный вид практически на всё село. Ещё не сгорела церковь, которая располагалась чуть ниже и левее  на спуске к Опороту, и служившая колхозу складом. Вид открывался прекрасный, и было на что посмотреть. Но не успели мы с братом сделать и пару шагов по «живописной» загаженной домашней птицей и коровами лужайке перед домом, как неожиданно нас встретила, поджидавшая «городских», здешняя малышня. Без предупреждения «войны» в нас полетели камни. Коля более привычный к местным «обычаям» ловко увернулся. Я же от неожиданности лишь удивлённо провожал взглядом, как сейчас вижу, камень, летящий мне в лоб. Полилась кровь. Мы срочно ретировались назад в «хату». Тётя Оля, работавшая в местной больнице медсестрой, оказала мне срочную квалифицированную помощь. С перевязанной головой меня немного утешили обещанием сообщить родителям обидчиков, что бы те строго наказали их. Может из-за травмы головы или за давностью лет, но об этом посещении Брянщины, ни чего более поведать не могу. …
  … Зато второй, сугубо по косвенным признакам, визит оставил больше «впечатлений». Развивался он по нетрадиционному сценарию. Папин односельчанин дядя Паша Горбунов с молодой женой тётей Тамарой решил, летом погостить на Родине. Ребёнка до пяти или шести лет двое взрослых могли провести бесплатно, и он предложил родителям взять меня с собой, чтобы я подышал свежим воздухом и ближе познакомился с родственниками. В дальнейшем, когда появилась сестра, при  поездках родители договаривались с попутчиками по вагону, ехавшими без детей, выдать, кого ни будь из нас, за своих малышей. По нашей бедности экономия получалась не плохая. Так вот, папа с мамой согласились, и у меня особых возражений от возможности  разнообразить жизнь не было. До Алени мы видимо добрались без особо запоминающихся событий, по этой причине об этой части своего путешествия ни чего сказать не могу. В деревне мы расположились в избе матери дяди Паши, которая стала для меня базовой. Дом стоял в самом конце Гобуновки. Так называлась часть деревни на другом берегу речки Быстрой, разделяющей Алень на две неравные части. Все ребята моего возраста были предоставлены сами себе. Это не город, и что здесь может случиться с ребёнком? Я моментально освоился и присоединился к сверстникам. Меня кое с кем познакомили, и я стал ходить самостоятельно к новым знакомым. Некоторое неудобство доставляла стая гусей пасущихся не далеко от дома матери дяди Паши. Птицы всякий раз преграждали мне путь и, угрожающе шипя, норовили ущипнуть. Я старался или обойти врагов стороной, или выбрать время, когда их не было на лугу. Войти с ними в открытое столкновение вооружённым хворостиной, как это делали взрослые, я не решался и правильно делал. Сила была не на моей стороне. Куда же я ходил, преодолевая «преграды»? Расскажу что запомнил. На улице, соединяющей через мост обе части деревни, жил близкий наш родственник Дмитрий Егорович. Меня познакомили с его и соседскими ребятами. Я вместе с ними посещали поля с действующими на уборке люпина комбайнами. Мы ходили проведать работающих тружеников. Или носили еду отцу одного из ребят. Не ручаюсь. К моему великому сожалению стручки этого растения, так напоминающие горох, не были съедобны. Ещё меня познакомили с приехавшей к бабушке девочкой из Крыма. Она была немного меньше меня и её не отпускали далеко от дома расположенного поблизости  нашего жилья на Горбуновке. Так впервые мне выпала счастливая возможность ходить на свидание. Встреч было не одна, не две, а, по-моему, целых три. Наши беседы не назову насыщенными, но у меня эта девчушка всегда ассоциируется с неизвестным, и до сих пор, Крымом и маками. Возможно, эти цветы затрагивались как-то в разговоре. Девочка мне понравилась, и я вправе её отнести к «предтече» первой любви, до которой оставалось не так уж много времени. …
  … Вполне вероятно по договорённости с родителями я должен был пожить некоторое время у дяди Дани, папиного брата. Дом дяди Дани находился можно сказать в самом центре деревни не далеко от клуба и магазина. Где располагалось Правление колхоза, и Сельсовет я не знаю до сегодняшнего дня, за ненадобностью посещать эти учреждения. Дядя Даня жил ещё в старом доме. Потом он построил новую избу. Через дом или два сооружения были однотипными и путаются, перемешиваясь в памяти. Зато я прекрасно помню суп, которым меня кормили. Он варился из засоленного сала и имел мутный, в отличие от маминого или бабушкиного такого блюда, вид и специфический вкус. Но я был человек непривередливый, вежливый и поэтому поглощал угощение без лишних разговоров. По этой же причине укладываясь спать на русской печке на вопрос тёти Насти, дядиной Даниной жены: «Если чем укрыться», я скромно отвечал: « Да, дали, какой-то половичёк». Этот мой ответ всех рассмешил. «Половичком» я назвал домотканое одеяло. Оно, в преставление маленького «городского» мальчика, имело другое назначение. В дальнейшем при встречах родственники всякий раз с улыбкой вспоминали этот эпизод. Ещё стоит рассказать, немного отвлекаясь от темы, об одной особенности устройства двора всех жилищ дяди Дани, и старого и нового. Во всех них туалет представлял собой выкопанную яму с двумя досками, перекинутыми через неё. Яма переносилась в разные места огорода, в конструкцию иногда добавлялась одна перегородка, но принцип оставался прежний. Дядя Даня по профессии был бондарь, и у себя в хозяйстве ему, возможно, не хотелось возиться с деревом. Так или иначе, я предпочитал по возможности места общего пользования других родственников, имеющие не ахти какой, но более цивилизованный вид. Занятый неотложными домашними делами, дядя Даня и его супруга, так же не ограничивали моей свободы. Меня перепоручили соседским детям. В нашей компании, куда входили, по-моему, и некоторые девчонки, я был самым младшим, и жадно впитывал информацию старших приятелей, а там уже присутствовали представители сельскохозяйственного училища. От них я узнал, что человека можно связать, просунув ему в рукава обыкновенный кол или заставить его оставаться на месте, посадив определённым образом около дерева. Ещё мне рассказали о возможности зарабатывать. Для этого со стволов, если не изменяет память, ракиты, росших около обширного пруда образованного перекрытием речки Быстрой, необходимо было сдирать кору. За килограмм высушенного «лыка» платили в заготконторе 10 копеек. На берегу этой же запруды находились выдолбленные стволы деревьев соединённые попарно поперечными досками. Местные жительницы их использовали вместо мостков для стирки белья. Мы нашли им другое применение и использовали для плавания по глади пруда. Однажды случилось «кораблекрушение». Толи наш «корабль» дал течь или бревна разошлись, как бы то ни было, но мы оказались в воде. Её уровень доходил мне до подбородка. Плавать я не умел и пошёл к берегу, до которого казалось «рукой подать». Дно нашего «моря» оказалось неровным, и чем ближе я подходил к спасительной суше, тем глубже погружался в «пучину». Положение оказалось критически. Я не паниковал, но что делать не знал и упорно двигался вперёд. Вода уже закрывала рот, и неизвестно чем бы всё кончилось, но вовремя вмешались старшие мальчишки и вытащили меня на берег. Как говорят: « Кому суждено сгореть в огне, тот не утонет». …
   … По «программе» моего турне Алень не являлась единственным пунктом назначения. Ещё я должен был посетить Акуличи, куда дядя Паша и повёз меня на велосипеде. Там нас радушно встретила тётя Оля и дядя Вася её муж. После «праздничного» обеда дядя Паша отбыл обратно, а я остался на неделю гостить в доме сестры матери. Чем там мы занимались, я особенно не помню. Ориентироваться можно разве что по «детскости» поступков. Так мы с «аборигенами» мастерили «ласточкины гнезда». Для этого надо было пописать в придорожную пыль и в результате получалось «сооружение» напоминающее жилище птицы, впрочем, не ласточки, но на такие детали я тогда за незнанием предмета не обращал внимание. Ещё мы ходили на «рыбалку». Так наше занятие можно назвать условно, хотя почему бы и нет. На мелководье речки мы ловили рыбу при помощи сплетённых из прутьев корзин. Какое они имели хозяйственное назначение мне неведомо, но как «сети» были очень удобны. Зачёрпнутая в них вода, со стайками рыбёшек плескавшихся во множестве у берега, вытекала, и улов доставался нам. Пойманных мальков, мы отнесли бабушке Гаше, маминой мамы жившей с тётей Олей, и она нам их жарила. Эта была небольшая прибавка к рациону, но добытая собственными руками. Впрочем, последнее действие, может быть, было позднее, хотя куда его «вставить» не знаю. Больше ни чего об этом моём пребывании в Акуличах рассказать не могу, как и то каким образом меня доставили обратно в Алень. Дядин Пашин отпуск заканчивался и предстоял путь обратно в Ленинград. Дядя Паша выбрал необычный маршрут, которым я больше ни когда не пользовался. По лесной дороге мы дошли, до какого то, полустанка. Эта, скорее всего, узкоколейка соединяла Клетню с западными территориями района, и по ней ходил «подкидыш». Его мы прождали долго. Стояла жара. За это время я съел весь пакетик, каких то, конфет или орешков в глазури больше ни когда мной не пробованных. Их вкус остался навсегда и я о нём вспоминаю всякий раз, когда ем, что ни будь похожее. Короче говоря, мне стало дурно и меня стошнило. Это последнее что я запомнил из той поездки в деревню. …
  … В следующий раз на Родине я побывал после первого класса. На это косвенно указывает тот факт, что когда в конце лета встретился с Пороховскими друзьями. Они с увлечением рассказывали, как интересно провели летние каникулы без меня на чердаке сарая тети Насти Мандрыкиной, где был устроен штаб наподобие того, что имелся у Тимура из произведения Аркадия Гайдара. Значит, всё лето я провёл в других местах, и одного месяца пионерского лагеря мало. Поэтому и можно предположить, с большой долей вероятности, что мы ездили в деревню. …
  … Всякая поездка начинается с поезда. Меня всегда немного удивлял тот факт, что не успевал вагон тронуться, как пассажиры начинали прием пищи. Ну ладно транзитные. Их много быть не должно, а так все начинали дружно уминать пищу. Разгадку этого «феномена» я так и не прояснил, и всё время в пути проводил или у окна, или со второй полки наблюдал за проплывающими мимо пейзажами. Так одно место мне врезалось в память навсегда. Состав по мосту пересекал довольно большую реку. Песчаный обрыв правого берега был весь истыкан норками ласточек. Почти как в мультфильме «Ласточкина горка», только в реальности. Я потом хотел множество раз, снова увидеть это место, но безрезультатно. Или я пропускал нужный момент, или мы проезжали необходимый пункт ночью. С Мариупольского поезда, который потом стал называться Ждановским, мы сходили на станции Жуковка. Оттуда на местном железнодорожном средстве передвижения мы добирались до Клетни, где в доме маминого брата дяди Коли находился наш главный перевалочный пункт перед дальнейшим «странствием». Дядино Колино жильё располагалось на юго-западе районного центра. Дальше через речку был луг и лес. От железнодорожного вокзала к обители родственников вела одна из центральных улиц посёлка. Одним из её ответвлений являлась маленькая улица Механизаторов, спускающаяся к речушке, где в доме №1 и жил дядя Коля с семьёй. Домик был не большой и, в общем-то, тесный, но в сравнении с нашим жильём на Пороховых, выглядел более просторным и уютным. А главное он был свой и без соседей. У дяди Коли росло трое детей. Старшая Аня и младшая Люда, как девчонки и не моего возраста, меня интересовали мало. А вот со средним сыном Володей у меня завязались более тесные взаимоотношения. Хотя их развитию мешала краткость нашего пребывания. Два, три дня по приезду и примерно сутки при возвращении. Это было обусловлено тем, что отпуск родителей составлял три недели, а посетить требовалось не одно место. Точно не скажу почему, но один раз я оказался один без родителей у дяди Коли в «юном» возрасте. Мы с Вовой, моим двоюродным братом, время проводили хорошо. Ловили уже более крупную, чем мальки, рыбу и ещё занимались множеством, не помню каких, но нужных дел. Вовка был старше меня почти на четыре года, но эта разница нивелировалась тем, что я для своего возраста был высоким, а брат имел не большой рост. Всё время мы проводили на улице и главное босиком. Это нам сослужило плохую службу. К концу срока, когда предстояла обратная передача меня родителям, на ногах образовались «цыпки». Это грязь, вросшая в кожу. Я с этим явлением столкнулся впервые в жизни, но «мужественно» терпел боль, пока тётя Лида, жена дяди Коли, отмывала нас керосином. До такого состояния я себя больше не доводил. …
  … Из Клетни папа обычно находил попутную машину, и мы в кузове продолжали своё движение или до Алени, или до Акуличей. При первом варианте далее вся наша семья следовала в Акуличи и далее в Северец. Во втором случае мы ехали по маршруту Северец - Алень. Впрочем, на пути следования я не влиял, а решение принимали взрослые в зависимости от обстоятельств. В тот раз сначала мы доехали на попутке до Алени. Моё предположение базируется на том, что погода стояла дождливая всё время нашего странствия. Дорога до Мужинова, это крупное село на южной стороне Клетнянского леса, представляла собой сплошное месиво грязи. В двух или трёх местах тридцати километрового пути не возможно было проехать без помощи гусеничного трактора. Их специально выделяли, какие-то службы или местные колхозы, и они курсировали, туда-сюда, переправляя на прицепе проезжающие машины по «гиблым местам». Автомобиль буквально плыл в жидкой слякоти, которая доходила, чуть ли не до кабины, но мы располагались в отрытом кузове и нас бездорожье мало беспокоило. Дождь, по-моему, не шёл. Такая же плохая погода нас ожидала в Алени. Мы сидели по домам, и ни каких запоминающихся событий не случилось. Единственное, что кроме дяди Дани и его детей, в мою жизнь вошла тетя Поля. Она была дочерью друга дедушки Ивана Тимофея, погибшего от рук карателей вместе с ним и тетей Олей, папиной сестрой. В момент моего рождения тётя Поля работала секретарем Сельсовета, и именно она ошибочно записала в свидетельство о рождение неправильное отчество мамы, Ивановна. Эта «опечатка» на мою жизнь особенно не повлияла, а папа с Полиной Тимофеевной, по мужу, Копыловой, всю свою жизнь находился в дружеских отношениях. К моменту описываемых событий тетя Поля торговала в местном магазине. Его я посетил единственный раз. На меня, по сравнению с городскими «собратьями», он произвёл  несколько удручающее впечатление. Там продавались промышленные и продовольственные товары в скудном, даже на мой «непросвещённый» взгляд, ассортименте. А главное, не было ни каких конфет, кроме сосущих и карамелек. В Ленинграде я в основном их и ел, но у меня была возможность увидеть на прилавке и другие. Сельские жители этим похвастаться не могли. …
  … Из Алени в Акуличи нас отвёз Дмитрий Егорович на председательском «козелке». Легковая машина Газ, не скажу, какой номер, продемонстрировала все свои вездеходные качества, и доставил нас до места. Там нас ждал как всегда радушный приём, тем более, что погода немного улучшилась. В «просторном» пятистенке кроме тёти Оли, маминой сестры, и её мужа дяди Васи, проживали ещё и обе матери супругов, и это не считая троих детей. Тут ещё приехали и гости. Как вы понимаете, площадь на человека не стала превышать нашу в Ленинграде. Лично мне находился, какой ни будь уютный уголок на печке или сеновале, и о тесноте я не задумывался. С матерью дяди Васи я прежде знаком не был, и о ней мне запомнилось лишь то, что она ходила собирать голубику по городскому, или «дурнику», как эту ягоду называли местные жители. Это название связано с тем, что гонобобель, ещё одно, по-моему, научное наименование, растёт, как правило, с багульником. От его запаха и болит голова, но свойство «не правомерно» приписывают ягоде. Всё это я узнал впоследствии. Основное время я проводил со старшими сыновьями тёти, среди которых я занимал место среднего по возрасту. Младший Вова был на много младше братьев, и составить нам компанию не мог. Его позднее рождение обусловлено тем, что тётя Оля хотела девочку, но не получилось. …
  … Мы с Колей и моим тезкой Витей стали «завсегдатаями» улицы. Дом тети Оли стоял на краю села. За его огородом простирались поля, засеянные в ту пору не традиционной для Нечерноземья кукурузой. Стоял конец августа, и сельскохозяйственная культура  созрела, вымахав гораздо выше человеческого, по крайней мере, моего, роста. Растение являлось собственность колхоза, и рвать початки категорически запрещалось. Но мы, ребятня, совершали вылазки на «народное достояние».  Приходилось, правда, рисковать, и я отчетливо помню ноги лошади  объездчика, «проплывавшие» сквозь заросли мимо притаившегося меня. Но «игра стоила свеч». Принесённую «добычу» баба Гаша выпаривало в котле на русской печи, и угощала нас этой вкуснятиной. Печка летом топилась приблизительно раз в неделю. На ней выпекали домашний хлеб из полученной на трудодни муки. Я забыл сказать, что в магазинах на тот период хлеба не продавалось. Замешенное тесто помещали во всю пригодную посуду. Смазывали сверху гусиным пером с подсолнечным или топлёным маслом, чтобы огромная буханка не пригорала, и помещали в протопленную печь. Выпеченный таким образом хлеб был очень «лакомым», по крайней мере, имел специфический вкус, который я больше ни когда в жизни не ощущал. Я так подробно могу описать «священнодействие», потому что мне выпала возможность быть «живым свидетелем» всего процесса. … 
  … Тетин Олин дом меня упорно «отторгал». Так я решил почистить, как, возможно, учили взрослые, яблоко перед его «поглощением». Нож был большой, кухонный и острый. Он соскочил с плода и срезал мне кожу между большим и указательным пальцем левой руки. Кровь полилась «фонтаном». К счастью это произошло на кухне, и рядом оказалась тётя Оля. Она, имевшая на войне встречу и не с такими ранами, быстро перебинтовала ладонь и остановила кровь, предварительно обработав порез. Я даже, по-моему, некоторое время носил руку на перевязи. Но с тех пор я больше кожуру с яблок, ни когда не снимал, а несколько позже и вовсе стал съедать плод целиком, оставляя одну плодоножку. Косточки, как выяснилось ещё позднее, полезны для мужского здоровья. А на память о происшествии мне остался шрам на повреждённом месте. …
  … Солнечная погода кончалась, и мы, чтобы успеть до дождя, отправились к тёте Марусе, сестре папы, в Северец. Этот путь, километров двадцать, обычно наша семья преодолевали в телеге. Брали лошадь, закреплённую за больницей, или какую ни будь другую. Пока дядя Вася работал конюхом, трудностей не возникало. Да и потом, по-моему, тоже. Там нас опять встречали как дорогих гостей, поэтому больше повторяться не буду. Вы должны были понять, что все наши родственники являлись гостеприимными людьми, по крайней мере, в отношение к нам. Детское сердце очень чувствительно к доброте и хранит даже не значительные, казалось бы, её проявления. Деревню Северец составляли две перпендикулярные улицы. На главной «магистрали», если так можно выразиться, не далеко от пересечения стоял дом тёти Маруси и её мужа дяди Сережи. Старшие их дети имели уже свои семьи. Однако, начнем по порядку. Митрафан жил, где то в Сибири, и я его ни когда не видел. Тётя Мотя была замужем за дядей Володей Калиничевым и имела двоих сыновей Витю и Валеру. Они оба немного превосходили меня по возрасту, и вполне могли скрасить моё пребывание, но в этот раз с ними я как-то не «состыковался». Не знаю почему. Так же имела мужа дядю Васю, в деревне его звали «морокой», предположительно из-за фамилии, и тетя Катя. Детей им «Бог им не дал».  Петя и Нина ещё жили с родителями. Так что народу за «праздничным» столом собиралось не мало. Самогонку в те далёкие времена пили ещё пока стаканами, и этот факт остался в детской памяти. Сам я ещё пока не употреблял спиртного. Дни стояли слякотные. Заняться мне было особенно не чем. Взрослые как могли, старались меня развлечь. Мне предлагали сходить в сад и отведать яблок. Но во дворе надо было пройти мимо будки «страшного» пса. Меня проводили и сказали, что собака охотничья и людей не кусает. Умное животное действительно на меня не реагировало, но, по словам «дяди» Пети, который с ней и охотился, прекрасно брала след и гнала зверя на охотника. В этом я впоследствии убедился. Больше об этой поездке ни чего в памяти не отложилось. …
  … Следующее посещение родных мест состоялось по ощущениям с «большим» перерывом после 4 класса. На это указывает то, что когда мы приехали в Акуличи, время кукурузы прошло. Поле за тетиным Олиным домом ещё засевали этой сельскохозяйственной культурой, но она вырастала чахлой и годилась исключительно на силос. Вообще все сильно изменилось. Дядя Вася покрыл свою избу шифром. Его матери в доме уже не было. Она или переехала жить к другим сыновьям, или умерла. Точно уже и не скажу. По хозяйству тете Оле помогала одна баба Гаша. Она продала свою хату и окончательно переехала к старшей дочери. Электричество было уже проведено, или керосиновые лампы доживали свой срок. Такая же участь ждала и выпечку домашнего хлеба. Его стали привозить в магазин из Клетни. Самогонку стали пить в деревнях по «культурному» рюмками или стограммовыми стопками. Уже ни чего не напоминало о сгоревшей церкви и даже липы, окружавшие её, вырубили. А мне так нравилось жевать их семена. …
  … Но зато мы с сыновьями тёти подросли и могли совершать более дальние «вылазки» на «подвластные» нам территории. По дороге к месту работы тёти Оли раскинулись сенокосные луга. Злаки уже были скошены и складированы в большие скирды. Не поручусь за то, но в этом месте в колхозе ещё и рос крупный и сочный, как сейчас вижу, клевер. Двоюродные братья решили, воспользовавшись удобным случаем, показать «городскому» прелести сельской жизни. Скирда превратилась в прекрасную «снежную» горку, с которой мы с увлечением и энтузиазмом принялись скатывать без каких либо специальных приспособлений. В результате нашей игры аккуратно уложенная солома приняла несколько «растрёпанный» вид. Нашлись «доброжелатели», которые видели детскую шалость и доложили в правление колхоза. Те обратились за «разъяснениями» к тёте Оли, а главное к дяде Васе, и те приняли соответствующие меры. Короче говоря, моим «подельникам» попало, а  рука у родителя была «тяжёлая», по воспоминаниям самих «участников события», когда они уже стали взрослыми. Я же, как не ведающий, а это так и было, что творил, и к тому же гость, вышел «сухим из воды». …
 … Скорее всего, в тот год последний раз на Родину съездила бабушка Дора. Мне она, почему-то, запомнилась шагающей хозяйски по Алени, где знала каждого человека и каждую былинку, и могла вдоволь поговорить с односельчанами на одном языке. Местный диалект сильно отличался от разговорного русского. В нём вволю было намешено белорусских, украинских и польских слов. Порой не всегда можно было разобрать, что говорят местные жители. Благодаря своим посещениям деревни и я могу немного понимать эти «иностранные» языки. Бабушка, конечно, посетила с нами и родственников в других селениях, но её я вижу именно в «столице деревень», как прозвали Алень. Из своих «тамошних» воспоминаний могу отметить моё «сближение» с тётей Полей. Она привечала меня как родимого, даже может быть больше чем родные тёти. Подробностей таких ощущений я не помню, но об этом косвенно можно судить потому, что в следующую поездку её дом стал моей «резиденцией» в этой деревне. Но о том немного позже. …
… Голову на отсечение не даю, но вместе с нами в тот раз навестить тетю приехал и Володя, сын дяди Коли, который, предположительно и привез нас туда на своём служебном «козелке». К тому времени он занимал пост начальника УНР. Что бы нам ни мешали взрослые, своим «штабом» мы избрали чердак дома тёти Оли. Всех «задушевных» бесед, уютно устроившись на прошлогоднем сене, не упомнить. Да это и не главное. Важно то, что двоюродные братья впервые встретились вместе. Тётин Олин Коля осмелел до того, что стал задирать через прорезь для проветривания, выходившую в соседний двор, сына учителя. Причём это была не, только профессия соседа, но и их фамилия или кличка мальчика, «учителев», или что-то в этом роде. Дядин Колин Вовка, как самый старший из нас, не одобрил поведение брата. Он сказал, что не следует провоцировать конфликт на пустом месте так, как драться придётся ему одному, что не входит в его планы. Я был самым младшим, да и плохо знал местные «законы», поэтому в «дискуссию» благоразумно не вмешивался. …
… Благосостояние народа росло, и стала закладываться добрая традиция к приезду гостей закалывать специально откармливаемого поросёнка. Ради «исторической справедливости» стоит сказать, что дядя Вася рано поутру «жертве» просто стрелял из ружья в голову. Обычно свиней резали осенью и сало солили. Но в нашем случае из молодого мяса варили суп и его жарили на сковороде. Из кишки и кусочков нарезанной «любовины» (мясо без сала) делалась домашняя колбаса. Её пекли в русской печи с добавлением ингредиентов, из которых я не делаю секрета, а просто не знаю. Получался деликатес несравнимый с «городскими собратьями», пусть даже и твердого копчения. Для меня он не был в диковинку, но раньше его я видел в присылаемых посылках, а теперь и присутствовал при самом процессе изготовления одного из моих самых любимых блюд. …
  … Мы росли и «горизонты» знания местности расширялись вместе с нами. В своих походах с ребятами я проходил, колхозные поля за домом тети Оли, и достигал кустарников росших в изобилии за ними. Туда, по-моему, мы забирались в поисках грибов. Нашли мы чего ни будь или нет, не помню, но орешника с зелёными орехами там было много. Само поле засеянное рожью с вкраплением васильков и колокольчиков, росших на «не удобьях», мне напоминало известные стихотворные строки: «Выйдешь в поле, станешь …», и далее по тексту. Вся эта картина как живая или кадры кинохроники встаёт перед глазами и заставляет уноситься в прошлое. Там я юный и полный радушных надежд. Вся жизнь еще впереди и ничего плохого не может случиться. Да как это «было давно и было недавно», если несколько поменять слова некогда популярной песенки из кинофильма. …
… В Северец мы обычно добирались на лошади. Её удалось организовать только в конце рабочего дня, поэтому мы ехали по темноте, сопровождаемые горящими глазами неведомых зверей. К тому времени дядя Серёжа умер. Нам писали, что у него был рак. Ему сделали операцию, и он вроде бы почувствовал себя лучше. Даже пошёл корчевать лес, но от физической нагрузки или ещё от чего болезнь вернулась и сделала своё «чёрное дело». В знакомом доме хозяином стал дядя Петя, но отношение к нам не изменилось. Взрослые стали заниматься своими делами, а я понемногу стал сближаться со своими «великовозрастными» племянниками Витей и Валерой, сыновьями официально моей двоюродной сестры тёти Моти. Пребывание в деревне стало интересней. Так ребята однажды повели меня за въездные ворота учиться кататься верхом на коне. Я к тому времени уже прочёл «Бежин луг», и мечтал сходить в «ночное», да и вообще овладеть искусством верховой езды. К сожалению ни чего из этого не вышло. С помощью товарищей я кое-как взгромоздился на спокойную лошадь и проехал несколько шагов. Но я был закрепощен, от страха свалиться, и попросил срочно меня снять на землю. Мои наставники свободно обращались с животными, а у меня не имелось достаточно времени, чтобы освоится. Больше попыток в этом направлении я не предпринимал. Конечно, в Северце происходили со мной и другие события, но они не были такими яркими и сохранились в памяти плохо. …
  … Следующая «вылазка» в Брянские леса состоялась после, если не изменяет память,  шестого класса. Пока я в нём учился, из Акуличей прислали скорбную весть.  Умерла бабушка Гаша. Мама плакала. Мне её было ужасно жалко до такой степени, что я на неё «сердился», за слёзы. Посетить места связанные с отцом решила Галя дочь дяди Паши, папиного брата. К описываемому же времени на Пискарёвском  проспекте открылась касса предварительной продажи билетов. Она находилась не далеко от Ключевой улицы, и это было очень удобно. Очередь, правда, занимали с вечера, и она извивалась многочисленными «кольцами удава» чуть ли не до проспекта Металлистов, но зато не надо было тратить лишнее время. Дорога на поезде прошла в штатном режиме. Пассажиры ели, запасенные продукты, и вели откровенные разговоры с соседями. Эту особенность я приметил давно. С, казалось бы, незнакомыми людьми человеку хотелось выговориться, и он выкладывал всё самое сокровенное, что накопилось в душе, или почти всё. Таким образом «исповедовавшись» своему случайному попутчику и с ним расставшись навсегда,  можно было быть уверенным в сохранение тайны. Я, не слезая со второй полки, пытался не пропустить момента проезда поезда мимо «заворожившего» меня места с ласточкиными гнёздами, но безрезультатно. В Жуковке нас встретил дядя Коля. Кроме моей семьи были ещё пассажиры так, что в его ГАЗ набилось народу, как «сельдей в бочку». Но машина справилась. …
  … Чего делали в Клетне, и как добрались до Акуличей, не скажу, но погода стояла хорошая и дорогу «не развезло». Этому возможно благоприятное улучшение качества самой «магистрали». В доме тетя Оля «командовала теперь одна, но без ущерба для гостеприимства. Этому способствовало и то, что цивилизация двигалась «семимильными шагами» и в село провели электричество. При одном из разговоров после еды, тетя Оля нам поведала некоторые подробности смерти бабы Гаши. Она болела долго. У неё была раковая опухоль. Перед смертью ей на один день стало лучше, и она даже вышла на крыльцо подышать свежим воздухом. Через день или два баба Гаша скончалась. Похоронили бабушку на местном кладбище, и мы при следующих приездах его обязательно посещали. …
  … Вообще тётя Оля была замечательным рассказчиком. Не хуже Ираклия Андроникова. У неё в запасе всегда находилась, какая ни будь байка про больных или окружающих. Всех я не упомню, но парочку для подтверждения своих слов поведаю. Одна из «клиенток» узнала о пользе укуса пчел для, кажется, ревматизма. Она «раззадорила» улей и с обнажённой спиной высунулась в открытое окно. В результате врачи насчитали потом 40 укусов. Пациентку пришлось отправлять чуть ли не в областной центр и только там удалось спасти ей жизнь. Другой «горе больной» съел за раз сорок куриных яиц и получил жесточайшую аллергию. Врачам пришлось изрядно потрудиться, чтобы уберечь бедолагу от смерти. У тёти Оли получалось всё более красочно и художественно, но главное это то, что я сохранил в памяти и пронёс через годы светлый образ своей любимой тётушки. …

  … Но вернемся к моему дальнейшему пребыванию в Акуличах. В наших рядах находился новый дорогой гость и по идее я должен был его развлекать. Но Галина Павловна сама прекрасно справлялась с этой задачей. Своим городским привычкам она не изменяла. Так на крыше сеней дома тёти Оли Галя устроила нечто вроде «пляжа». Для сельских жителей летом этот вид отдыха представлялся несколько экзотическим. В эту пору местные женщины и девушки занимались хозяйственными делами, а не лежали под солнцем в почти голом виде вообще несколько не свойственном деревне. Нет ничего удивительного, что отдельные представители сильной половины Акуличей старались «случайно» лишний раз пройти мимо дома тёти Оли, что бы полюбоваться невиданным зрелищем. Их в этом трудно винить. Двоюродная сестра была очень симпатичной особой, к тому же неплохо сложенной. Верным песиком, охранявшим покой гостьи, выступал Вова младший сын тети Оли. На тот момент сложилась интересная ситуация. Я был на половину младше двоюродной сестры, а Вова во столько же раз младше меня. Но делать из этого какой-то далеко идущий вывод не стоит. Через год, как вы понимаете, эта пропорция изменилась и со временем почти выровнялась. Особенную пикантность Галиному загоранию предавало одно событие, взбудоражившее покой села. На территории фермы, как вы знаете, расположенной недалеко от дома тети Оли, один  местный житель изнасиловал односельчанку и ожидался суд над ним. Об этом инциденте мне рассказывали не взрослые, а мои сверстники. В их интерпретации всё выглядело очень красочно, с подробностями, но не реалистично в связи с неопытность в данном вопросе. Нарушителя закона ждал «страшный» приговор в виде штрафа 25 рублей, как я понял стандартное решение суда в сельской местности. Городские суды несколько отличались по моим предположениям своей жестокостью. Это неординарное событие, наверное, затмило остальные и на память о пребывании в Акуличах в тот раз больше ни чего не приходит. …
  … В Северец мы отправились на телеге всем «табором» так же вечером, но весь путь, насколько я помню, было светло. Слева по ходу движения расстилался причудливыми волнами Брянский лес. Зрелище впечатляющее и заставляющее настроится, если не на философский лад, то на размышления о жизни точно. По прибытии все было как всегда. Приветствия. Слёзы радости от встречи. Знакомство Галины Павловны со старшей сестрой её отца и домочадцами. Про праздничные застолья я устал рассказывать, а всё прочее тоже представлялось «рутинным» и не сохранилось в памяти. Впрочем, одно событие стоит особняком. Северец находится на краю леса, а в глубине, километрах в пяти десяти, находится селение со звучным названием Монастырь. Там жили неизвестные мне до сих пор близкие родственники. Они были наши общие с двоюродной сестрой. Вот туда-то для знакомства мы и отправились на лошади, запряженной в телегу. Её нам выделил дядя Володя Калиничев, работавший к тому времени, как старый партизан, бригадиром отделения колхоза, которым и являлась фактически вся деревня. Со мною поехали обе Галки, родная и двоюродная. Кучером у нас правил Витя сын тёти Моти. Мы в первый раз путешествовали без взрослых. Кругом обступал таинственный лес. Щебетали лесные птички. Лошадь изредка «справляла большую нужду», впрочем, к этому за время странствий я уже привык. Да, дорога запомнилась, зато пункт назначения и обратный путь стёрлись начисто. …
  … Так же ни чего не могу сообщить о переезде в Алень, но для Гали старшей оно являлось так сказать «гвоздём программы». Именно здесь провел своё детство и юность её отец Мартынов Павел Иванович, сложивший свою голову в далёком Ленинграде на Пулковских высотах. Я всегда думал, что это её первое посещение родины отца, но вот совсем недавно, когда «редактировал» свой материал, неожиданно узнал, что это не так. Оказалось, что Галя уже посещала Алень ещё девочкой вместе со своей второй бабушкой Сашей. О времени визита можно судить по тому, что двоюродная сестра помнит избу моей бабушки Доры выстроенную на Горбуновке. Я же знаю только место, где та примерно стоял. А это место моего рождения. Жаль только, что эта «ценная» информация скоро исчезнет в небытиё вместе с её хранителями, впрочем, как и всё на свете. Не берусь судить о чувствах двоюродной сестры, но и в Алени Галя продолжала максимально использовать хорошую погоду и проводила время на речке. Там у неё даже появилась подруга из местных, с которой она вела разговоры о «чудовищных» событиях в Акуличах и прочем. Я не нарочно не упоминаю о родной сестренке. Просто она была младше меня со своими интересами, и мы к тому моменту совместно проводили мало времени. Это касается и родителей. Я жил своею жизнью, и мы все вместе встречались только во время приёма пищи, если можно так выразиться, и то не всегда. Своим «штабом» я сделал дом, а если говорить точнее то чердак дома, тети Поли. Этому имелись веские причины. Во-первых, подходящих сверстников для игр не было. Тётины Полины дети Валера и Галя, как младшие на два три года, мне не очень подходили, хотя я «квартировал» в их доме. Они занимались своими делами мне не интересными. Правда один раз, когда я с родителями посетил опушку Брянского леса, расположенную в километре или даже меньше от Алени, в «охоте» за грибами, Галя ходила с нами. В том походе она увела у меня из-под «носа» несколько прекрасных подберезовиков, за что я был немного сердит на неё. Но это исключение не отменяющее правило. По тем же причинам и не подходили дети крёстного и других родственников. Во-вторых, слуховое окно чердака выходило во двор дома бабушки той самой крошечной девочки из Крыма, с которой я провёл несколько незабываемых «романтических» свиданий, будучи очень маленьким. Я себе нафантазировал, что она снова должна приехать к бабушке, и мы встретимся. Львиную долю времени пребывания в Алени я и провел на сеновале чердака «карауля» выдуманную встречу. В перерывах между мечтаниями я спал и за два, три дня отлежал себе бока. Чуда не случилось. Кроме пустующего двора я ни чего не увидел. Потом, аккуратно расспросив про соседку тетю Полю, я выяснил, что к бабушке внучка больше не наведывалась, и все мои старания оказались напрасными. За мной в обеденное время приходили родители или тётя Поля, что бы подкрепить мои силы. У тети Поли я любил пить парное молоко сразу после дойки коровы, ещё не успевшее потерять тепло животного. Эту традицию я поддерживал и у тёти Оли. Один раз я наблюдал процесс приготовления «деревенского» масла. Тётя Поля из сливок его сбивала в специальной ступке толокном, ели не изменяет память в названиях предметов производства. Намазанное на ломоть ржаного хлеба оно уплеталось мной с превеликим удовольствием. К сожалению и это, не побоюсь слова, божественное наслаждение кануло в омут лет навсегда. В эту свою «побывку» родители показали меня крёстной маме. Её дом находился где-то в центре деревни. Крёстную я увидел в первый и последний раз, но запомнил, хоть и расплывчато, образ простой, немного стесняющейся происходящим, женщины. Как гостинец она мне преподнесла «шмат» сала. Это, наверное, единственное, что у неё имелось. Чистосердечный подарок я оценил, если запомнил, хотя свиной благодаря родне мы были «избалованы». …
  … Не подумайте, что моя семья оставалась не «благодарной». Всякий раз, отправляясь в родные места, мы собирали ответные «подарки». В основном это были старые, вышедшие из моды и употребления, но доброкачественные, вещи. В этом нам помогали городские родственники и знакомые. В деревне всему были рады. Денег на трудодни давали мало. Как правило, платили продуктами, выросшими в колхозе. Народ жил, мягко выражаясь, бедно, да и в сельских магазинах мало чего было. Так что по мере продвижения по маршруту наш багаж таял, пока совсем не исчезал. Для угощения и питания набиралось так же продукты, которых в деревне было не «сыскать днем с огнем». На память приходят палок пять обыкновенной вареной колбасы, которых правда, по-моему, хватало до середины пути, да и то она быстро приобретала не очень товарный вид на летней жаре. Её приходилось обжаривать перед употреблением. Купить большое количество полу копчёной, а тем более копчёной колбасы у нас самих не было денег, да и достать представлялось затруднительным. Конечно, всем этим занимались родители. Деталей и подробностей я не знал, и поэтому буду краток. …
  … Кроме деревень и сел наше «турне» начиналось и завершалось в Клетне. Там всё больше и больше крепла наша дружба с Володей сыном дяди Коли. Там на чердаке сарая мы вели «доверительные беседы». Вова показывал мне интересные вещи. Например, отслужившую свой срок пишущую машинку из конторы отца. В ней некоторые клавиши западали, что ни сколько не портило магию самого процесса печатания. Один раз к нам попытались «сунуться» наши сёстры Галя и Люда. Мы дали им отпор ногами и я случайно двинул Людке в нос. Она заревела и побежала жаловаться матери. Тетя Лида залезла к нам, и поскольку меня тронуть, как гостя она не могла, то несколько затрещин достались Вовке. Этим инцидент, собственно говоря, и был исчерпан. Брат на меня не обиделся. Постепенно в разговоре стало выпадать слово двоюродный. Наверное, каждый в душе хотел иметь брата, но Бог нас обделил. Пришлось выходить из положения самим, и мы с этим справились. Сёстры это конечно хорошо, но с ними не займешься чисто мужскими делами. Так мы с Вовкой однажды вечером, неизвестно зачем, решили прогуляться по ночным улочкам Клетни. В это время суток улицы уже были пустынны. Не успели мы отойти далеко от дома, как из-за ближайшего плетня на нас выскочил кто то. В темноте трудно было разглядеть нападавшего «врага». Мы с Вовой на всякий случай бросились наутёк. Когда опасность миновала, мы продолжили свой путь. Уже на освещённом месте брат встретил своего соседа по улице Вову Заикина. Они дружили, так как улочка имела не так уж много домов. Оказалось, это он нас напугал. К всеобщему согласию недоразумение разрешились, хотя бьющееся сердце долго не могло успокоиться. Как я с родителями доехал домой, в памяти не осталось, как и видов придорожных картин проплывающих мимо окон поезда. …
  … Хотя одно место запомнилось. По маршруту нашего следования случилась железнодорожная катастрофа. Столкнулись лоб в лоб пассажирский и товарный составы. В газетах, как было принято в то время, об этом не писали, но «шила не утаишь». Народная молва широко обсуждала не рядовое событие с «мельчайшими» подробностями. Так машинист пассажирского поезда совершил настоящий подвиг, ценой своей жизни смягчив удар при столкновении. Мы очевидцами происшествия не были, но из уст других пассажиров узнали о трагедии, проезжая мимо, еще не успевшего зарасти травой, места. …
  … Перед тем как перейти к следующей проездке на «землю предков», которая произошла через два года, следует освятить некоторые события ей предшествующие. Я заканчивал восьмой класс, а старший сын тёти Оли Коля десятый. Его родители решили, что бы образование он продолжил в Ленинграде. Тётя Оля в письмах «разрекламировала» двоюродного брата, что он такой хороший, а я в этом ни когда не сомневался, и даже умеет играть на семиструнной гитаре, беря уроки у местного «умельца». Всему этому я был несказанно рад, и говорил тёте Кате, маме Коли Веснина моего друга, с восторгом о том, что у меня с Колей появиться товарищ, который позволит нам лучше освоить этот музыкальный инструмент. Умудрённая жизненным опытом женщина только, молча, кивала, не желая развенчивать мой энтузиазм. Я же принялся, через специально купленный справочник, подыскивать, подходящее, по моему разумению, учебное заведение. Оценки в аттестате брата, насколько я знал, были не очень, по этому, мой гипотетический выбор пал на Станкостроительный техникум, расположенный не далеко от нас на Мало-Охтинском проспекте. Мои «труды» оказались тщетны. Учиться далее Коля не хотел. Ему надо было год «проквантовать» до Армии. Он поступил образовываться в ПТУ по специальности сварщик. Оно находилось на канале Грибоедова. Училище имело общежитие. У нас в городе преобладала шестиструнная гитара, которую осваивать мне с другом пришлось самому. Всему этому я не сильно огорчился, хотя и был немного разочарован, главным образом напрасностью собственных усилий. …
  … Тетя Оля с Колей после зачисления уехали в деревню, и стала ждать гостей. Если бы мы ехали вместе, я бы, думаю, запомнил. А так были обычные хлопоты с билетами, становившиеся год от года всё более затруднительными. Привычное пребывание в поезде, впрочем, мне нравившееся. Кроме всегдашнего багажа я в этот раз вёз по заказу дяди Васи коленчатый вал к его мотоциклу Ковровец в спортивной сумке, оставшейся у меня после занятия на велотреке. Так же нами был взят с собой фотоаппарат, к тому времени достаточно хорошо освоенный мной и папой. Напечатанные потом фотографии помогут мне, более точно и документально, описывать эту поездку. … 
  …В Жуковке нас встретил дядя Коля на своей служебной машине и до Клетни мы доехали с комфортом. Там в честь приезда было застолье с сопутствующими разговорами. Я исполнял роль фотографа и у меня сохранились фото о тех столь далёких днях. Вова к тому времени окончил техникум и работал мастером у отца. Работы у него было много, и достаточно пообщаться нам не довелось. Ни чего экстраординарного не произошло и всё тем же транспортом мы отправились в Акуличи. Там нас ждал то же радушный приём. На «алтарь» возложили традиционного поросёнка. Дядя Вася накатал мёду. В саду у него созрели яблоки, сливы и прочие дары природы. Так что довольно тяжёлый «заказ» я вёз не зря. С Колей мы успели сделать вылазку в чужой сад. Я стоял на «стрёме». Зачем мы это делали, не знаю. В своём саду яблоки, наверное, не были такими же сладкими. Вечером в выходной мы посетили новый клуб, где проходили танцы. Перед танцами мне запомнился один инцидент. Самым сильным в селе считался Володя Дубинин сын председателя или кого-то из уважаемых людей. Рост он имел, как и все драчуны, не большой, но крепкое телосложение. Перед танцами он, возможно, хотел подкрепить с вой авторитет и показал свою силу на старшем сыне семьи Кротовых. Детей в ней было человек шесть или сем. Отец пил и жили они бедно. Парень, тщедушный, как и отец, на голову возвышался над обидчиком. По этому «дубинушка», как его называла тётя Оля, нанёс несколько ударов в грудь «оппоненту». Мне это не понравилось, и я даже хотел, под воздействием принятого за едой некоторой дозы алкоголя, не заступиться, но посовестись «кумира» своей тети. Но благоразумие возобладало, и я не стал вмешиваться во «внутренний» конфликт. …
  … Вторым по рангу силы в деревни стоял Толик Буянов по прозвищу «буян». Он состоял в дружбе Колей. Вместе они исполнять роль «не разлучной пары» и представляли определённую силу. Танцев в родном селении нам не хватило, и один раз мы приличной ватагой пошли за три километра в Бульшево. Ночь, свет луны и пыльная дрога создавали романтическую ауру походу. Когда мы пришли танцы были в самом разгаре. У каждого из моих товарищей были свои интересы, и только я не имел определённых намерений и шел «за компанию». Толик Буянов хотел сразиться с местным парнем, которого звали «Пацай», по фамилии Пацаев, или ещё что-то созвучное в этом роде. Уверенность Толику предавала победа над противником в Новый год, когда его недруг пришел на праздник в Акуличи. В этот раз всё получилось не так удачно. Драчуны вышли на улицу, и победил скорее не «Буян», так как ему сильнее досталось. Это «фиаско» случилось по тому, что зимой неприятель, со слов свидетелей, был сильно пьян.  Я опасался, что драка перерастет во всеобщую потасовку, но этого не случилось. После танцев, на которых я присутствовал наблюдателем, все разбрелись по своим «зазнобам». Меня братья оставили на попечение одного из наших попутчиков, с которым я раньше не был знаком, но он оказался неплохим парнем. Мы проследовали за двумя особами, живущими в одном доме, который находился в другом селе Коршеве. Эта деревня была разделена с Бульшевым только речкой Опорот, так же как и в Акуличах с Аленью протекающей. Мой напарник, наверное, не пользовался у наших «избранниц» успехом, а я как незнакомец тем более, поэтому «дамы» не вышли поседеть с нами на скамеечке. Мы этому факту не особенно расстроились, хотя я и имел некоторые робкие мечты. В назначенное время встретились снова все вместе и отправились в обратный путь. Двоюродным братьям на утро ещё предстоял сенокос. Впрочем, за это не поручусь, а так, по словам Коли, махать косой, не отставая от взрослых целый день, не сладко. Этой участи не позавидуешь и врагу. …
  … Кроме вечерних занятий в один из дней мы с моей сестрой Галкой, Витей и Вовкой, младшим сыном тёти Оли, съездили на лошади в лес, расположенный километрах в трёх севернее Акуличей, за орехами. Орехов наросло много. Нас охватил настоящий азарт. Мы набрали целый мешок. Фундуком раньше я не сильно интересовался, а тут на обратном пути стал с излишним увлечением грызть еще не спелые, но крепкие плоды и, как подозреваю, сильно испортил свои зубы. Это в дальнейшем плохо «аукнулось». Орехи, к моему великому сожалению, действительно не до конца созрели и, высушенные скукожились, не представляя собой ни какой питательной ценности, а наши труды пропали даром. …
   … Время в Акуличах пролетело «плодотворно»  и быстро, но нас ждали новые встречи и открытия. В Северец на телеге всё наше кочевое семейство доставил, скорее всего, Витя. По словам дяди Васи, тот был его «любимчиком», так как он во всех делах помогал отцу и перенял многие навыки нужные для работы в деревне. В памяти возникают не отчетливые картинки надевания двоюродным братом на коня амуниции, и её прилаживание к оглоблям. Смазывания колёс телеги дёгтем из упаковок напоминающих два маленьких экрана телевизора сложенных вместе. «Отработанные» они валялись по всей деревне. Сама ставшая привычной дорога. По левую сторону простирался партизанский лес. По правую сторону раскинулись бескрайние поля. Населённые пункты по пути следования Бульшево, Мужиново, Неделька, немного изменившиеся и повзрослевшие вместе со мной за время отсутствия. За праздничным столом мне уже наливали стопки как взрослому, и это чуть-чуть наполняло меня самоуважением, но не являлось главным в нашем времяпровождении. …
   … Дядя Петя, хотя формально он приходился мне двоюродным братом, повёл нас с папой в лес толи за грибами, толи на охоту, потому что с собой он взял охотничью собаку и захватил ружьё. На настоящей охоте, пусть и несколько демонстрационной, я был в первый и, как оказалось, в последний раз. Мы неспешно шли по лесу, а собака бегала вокруг. Её лай то удалялся, то приближался. Дядя Петя, с видом «гида», нам комментировал происходящие, ориентируясь на «язык» мохнатого помощника, а тот пытался выгнать на нас, какого ни будь, обитателя леса. По различным «интонациям» лая он даже, по моему, определял кто «заинтересовал» собаку, птица или другой какой зверь. Вдруг опытный охотник вскинул висевшее на плече вниз стволами ружье, и выстрелил два раза. Мы с папой не успели ни чего понять, а подстреленного тетерева дядя Петя уже укладывал в свой «ягдташ». Правда, больше нам ни кто не встретился, не смотря на все старания четвероногого друга, но мы остались довольны «прогулкой». …
  … Так же мне приходит на память наша «экскурсия» вечером по деревне. До этого мой кругозор был ограничен домами родственников, которые стояли компактно на одной, пусть и главной, улице. В этот раз, гуляя, мы дошли до фермы, где работала тётя Мотя, старшая дочь тёти Маруси. Темень стояла непроглядная. Освещались ли улицы, не скажу, но мы шли в стороне от них и пользовались фонариками. Чуть ли не над нашими головами пролетали летучие мыши. Я даже сначала не понял кто это, и немного испугался. До этого я слышал об их существование на чердаках построек, но так близко не сталкивался. Так что в дом я вернулся с новыми впечатлениями. …
  … Время прошло незаметно. Перед отъездом все решили сделать на память общую фотографию всей тамошней родни. В оговоренный час собрались почти все родственники. На фото не попал только я, как фотограф, и Валера Калиничев, который был занят по какой-то неотложной работе. Мне немного грустно, что не догадался сделать ещё один кадр, передав фотоаппарат, кому ни будь, другому. По-моему, в этот же день или на следующее утро, мы покидали Северец. Транспорт оказался необычным. Трактор с прицепом должен был доставить нас в Алень. В неприспособленном для перевозки пассажиров прицепе мы стояли на ногах, держась за борта. Это было не очень удобно, но зато мы могли не опасаться распутицы. Попутно дядя Петя и папа хотели заехать на местное кладбище, что бы посетить могилу дяди Серёжи, мужа тёти Маруси, так много сделавшего всего хорошего для отца. Я по своей молодости этого не понимал и хотел скорее оказаться в следующем пункте назначения. Но старшие настояли, и мы все немного помянули Сергея Петровича Кулаженкова. Светлая ему память. …
  … В Алени застолья и праздные прогулки пришлось чередовать с трудовыми буднями. Да в гости ходили. Мне, например, запомнилось посещение на Горбуновке тёти Мани дочери дяди Дани. Там я в первый раз услышал рассказ о том, какой замечательный столяр дядя Петя её муж. Мой крёстный хвалил свояка за табуретку, сделанную много лет назад, которая служила исправно, не шатаясь до сих пор. Потом эту историю я слышал, много времени спустя. Мы много гуляли.  Всей семьёй вместе с дядей Даней ходили загорать на речку Опорот, протекающей вблизи деревни. Дядя Даня не купался, но с нескрываемым наслаждением хозяина здешних мест омывал ноги в холодной воде. Это осталось в моём фото архиве. На фотографиях опять же нет меня, так как я снимал и остался за кадром. В ту поездку меня сводили в первый и единственный раз на Дворец. До войны там жила семья папы, где и погиб дедушка Иван с дочерью тётей Олей папиной сестрой. Дорога до хутора проходила лесом и изрядно заросла, как и поляна где стоял дом. О нём и трагедии, произошедшей впервые месяцы войны, ни чего не напоминало. Не знакомый с историей событий ни чего бы, не мог распознать. Папа ходил на Аленское кладбище, расположенное между Горбуновкой и речкой на высоком берегу, но к тому времени не смог отыскать могилу отца с сестрой. Так постепенно всё остаётся только в людской памяти, но и она не вечна, как не вечны её носители. …
  … Но половину отведённого времени пришлось и поработать. Стояло время сенокоса. Папа, вместе с односельчанами, наверно, приехавшими из городов в гости, судя по их виду, сходил раз или два косить колхозное сено. Я как всегда занимался фотографией. Как косец, я был ни какой, да и не очень-то хотелось, по правде говоря, помогать колхозу, но не подумайте о как какой либо «политической» подоплёке. Так папа и сфотографировал меня издали и немного не в ракурсе праздно шатающегося между копнами. Потом, после завершения «общественной повинности», папа ходил помогать косить сено тёте Поли, на не удобьях, выделяемым рядовым работникам. Так, после уборки общественного сена, правлением «облагодетельствовало» колхозников. Папа вспомнил молодость, и у него это неплохо получалось. Я тоже в первый раз в жизни взял в руки косу и под присмотром опытного наставника, в лице папы, скосил ряд. Дело было даже интересным, но я оставлял слишком много травы, и что бы, ни портить покос меня заменили, хотя очень хотелось помочь любимой мной и любящей меня тёти Поли. Это мне удалось сделать, когда подошла очередь пасти стадо личных коров, в котором находилось и её собственное животное. Дети тёти Поли Валера и Галя к тому времени подросли. Разница в возрасте моя и их заметно нивелировалась. Моя сестра Галка и вовсе являлась их сверстницей. Вот такой бригаде пастухов и поручили ответственное дело, так как тётя Поля в тот день работала в магазине, и помочь нам не могла. Рано утром мы собрали своих подопечных и погнали за деревню на луга. Там мы расположились, ведя «задушевные» и просто разговоры. К нам привёл свою корову и первый папин учитель, уже пожилой человек, имя и фамилию которого сейчас, к сожалению, не назову. Делать было особенно не чего, но предстояло провести почти целый световой день, изредка собирая разбредающийся коров щёлканьем кнута. Общую идиллию портила лишь одна корова, всё время пытающаяся убежать от нас назад к хозяевам. За ней пришлось следить особо, и догонять раза три. Потом нам всё это надоело, и мы оставили беглянку на произвол судьбы. Ни чего страшного, кажется, не произошло, а хозяева были привычными к «недисциплинированности» своей Буренки. Обед мы провели на природе. Чего собрала нам тётя Поля, не помню, но всё казалось очень вкусным. …
  … В то лето в гостях у моего крёстного находилась племянница его жены. Девочку звали Олей, если не изменяет память. Приехала она из Москвы и была немного младше меня, но вполне симпатичной девчушкой. С ней как городские жители, да ещё из «столиц», мы разговорились. Она поведала мне, как интересна жизнь в Москве. Оля рассказывала, что она участвует в школьном ансамбле, и они выступают в белых батлонах модных в то время. В соответствующий случаю день крёстный истопил баню и позвал туда меня с родителями. Саму процедуру я не очень помню, но в память врезалась юная раскрасневшаяся после парилки москвичка. Она была хороша и без фирменной «водолазки». Так ещё назывались лёгкие свитера, закрывающие шею. В мечтах я немного пофантазировал по поводу московской красавицы, но времени было, к сожалению, мало к воплощению идиллий в жизнь. Да и как сказала лиса из басни Эзопа: «Виноград был слишком зелен». …
   … За время своих деревенских «странствий» я успел прочитать вторую часть «Штурманов дальнего плавания», которая называлась «По большой дуге». Там я узнал, что суда в океане плавают, или как говорят настоящие моряки ходят, не по прямой линии, а по дуге. Путь получается короче. Книгу я случайно нашел у тёти Оли, и она заполняла собой редкие свободные минуты. Тогда я окончательно решил стать гражданским «мореплавателем». Том был достаточно большим, но его дочитал до конца. …
  … Подходил к концу родительский отпуск. Пришла пора возвращаться в Акуличи, что бы забрать Колю, новоиспечённого «горожанина». Кто управлял лошадью, которой предстояло вернуться назад, не помню, но до околицы нас проводил дядя Даня. Это оказалось последним расставанием братьев. Предчувствовали они это, трудно сказать, да и невозможно. В Алень папа больше не приезжал. Дядя Даня скончался через несколько лет от рака. Когда он уезжал в больницу, по словам Нади его дочери, он был полон надежд, вернуться в родную деревню, но так не случилось. Похоронили его в Алени. …
  … По дороге в Акуличи мы проезжали деревню Бабенка или Бабино. Там оставалось две или три жилых избы. Неожиданно папа встретил одноклассника. Они разговорились, и однокашник пригласил нас в дом. Угощать «дорогих гостей» было особенно не чем, и папин школьный приятель выставил на стол тарелку, наполненную свежим, не засахаренным медом. В неё мы макали нарезанные вдоль огурцы с грядки. Такой вкуснятины я ещё ни когда не ел. Она мне так понравилась, что в последствие при наличии «ингредиентов», я не единожды пробовал воспроизводить это блюдо, но первого ощущения этой сладости не повторялось, хотя и было достаточно вкусно. Больше до Акуличей ни чего интересного не произошло. Из Акуличей в «полном составе» мы перебрались в Клетню. Оттуда на своем «козелке» дядя Коля привёз нас в Жуковку. Посадка на наш поезд всегда была не простой, но такова «ажиотажа» я не припомню не до, не после.  Билеты мы с помощью маминого брата купили, но вагоны подошедшего состава оказались настолько переполненными, что нас просто не хотели в них пускать. Начальник станции, знакомый дяди Коли, как ответственный работник, поставил перед начальником поезд ультиматум. Или нас сажают в вагон, или он не даёт отправление состава. Это возымело своё действие, и мы оказались внутри. Там сестрёнка с родителями и Коля кое-как пристроились на места. Я же вышел стоять в тамбур, и пробыл там, на ногах, почти всю дорогу. А это целые сутки пути, в течение которых я не сомкнул глаз. Остальные дремали сидя. Коля, правда, в соседнем вагоне отыскал треть полку и провёл ночь в «комфорте». Такое разве забудешь, тем более что дома я «вернул» отведённый природой срок и проспал почти те же 24 часа. …
  … Следующий раз милые сердцу места я посетил через год. Это решение я принял экспромтом, как изредка у меня это случалось. Две смены в «престижном» пионерском лагере меня немного утомили, и захотелось, какой-то новизны. Когда папа в конце смены приехал на родительский день, я попросил его забрать меня раньше времени. Лагерное «начальство» не возражало. У нас в гостях находилась тётя Оля. Она приехала устраивать на учёбу в Ленинград своего среднего сына Витю, который окончил восемь классов. Младшего Вову то же пришлось взять с собой, так как его не с кем было оставить. Мой родственник и тёска пошёл по «проторённой» старшим братом дорожке и поступил в ПТУ на столяра-краснодеревщика. Точно не скажу, в лагере или уже в городе, мне пришла в голову мысль вместе с родственниками снова побывать в деревне. Оставался ещё целый месяц каникул. Возражений моя инициатива не встретила, и я нагруженный двадцатью банками майонеза, купленными мамой по этому случаю, отправился в путь. Столь ценные продукты оказались не лишними. За год моего отсутствия в тётином Олином семейном положении произошли существенные изменения. Дядя Вася покинул родную семью, и ушёл жить к другой женщине. Это сказалось на материальном положении, и варёная картошка с огурцами под майонезом оказалась нашим с братьями основными продуктами питания. В конце срока майонез мне немного надоел, но я не голодал и не обращал на «скромность» рациона особого внимания. С Витей у нас сложились не такие теплые отношения как с его старшим братом, который к тому времени уже служил в Армии. Но это нам не мешало «ровно» относиться друг к другу, тем более что месяц предстояло провести вместе за общими трудами и заботами, да и потом Витя был достаточно не плохим человеком, а о его детской зависти моему вельветовому костюму я ещё не знал, или на это обращал мало внимания. Виктор Васильевич в семье стал старшим мужчиной. На него свалились все хлопоты по подготовке к зиме. Я, как мог, разделил их с ним. Тетя Оля захотела поменять старый деревянный настил двора и заготовить на зиму дров. Нам пришлось ехать в лес за «материалом». Проблем с «доставанием» лошади и её «запряжкой» в телегу не было. Тётушка «позаимствовала» больничного коня, а с другой проблемой брат прекрасно справлялся и год назад, так как был главным помощником отца. Вообще рубить в лесу деревья запрещалось, но лесником там работал брат родной или двоюродный дяди Васи по прозвищу «Коршун» или «Ястреб», который в случае чего должен был стать «щитом» племянника. До леса мы доехали нормально и с энтузиазмом взялись за профессию лесорубов. Деревья мы валили не большие, так как в нашем распоряжение находилась только двуручная пила, прозванная в народе «Дружба-2» в отличие от бензопилы «Дружба», но и не маленькие. Где то после обеда целый воз дров был готов, и мы отправились в обратный путь. Тут-то мы и столкнулись с некоторыми трудностями. Во-первых, к нам на коне подъехал дядя Вити. Препятствий нам чинить он по-родственному не стал, только попросил, чтобы мы замазали свежие пни, для «не броскости» их на фоне «собратьев». Во-вторых, мы по своей неопытности не учли качество дороги. На подъёмах и ухабах тягловой единице не хватало «лошадиный сил», и бедное животное как его не понукали, не могло сдвинуть с места перегруженную телегу. Приходилось уменьшать груз. В Акуличи довезли если не на половину, то очень «похудевший» воз. Впрочем, на ремонт двора материала хватило и ещё осталось на дрова. Когда мы их пилили, с нами пытался заговорить дядя Вася. Но сын демонстративно его игнорировал. Я к дяде Васе относился всегда хорошо, но счёл нецелесообразным лезть в чужие дрязги, и последовал примеру двоюродного брата, хотя меня подмывало ответить дружелюбным заискиваниям «запутавшегося» мужчины. …
  … Больше ни чем существенным, по крайней мере, я, по хозяйству не занимались. Зато ходили на охоту. От отца в «наследство» Вите досталось ружьё двенадцатого или шестнадцатого калибра, а может быть и два. Брат снарядил патрона четыре, и мы пошли на промысел за Акуличи на поля. Побродив некоторое время, мы вышли к небольшому озерцу. Там, притаившись, стали поджидать добычу. Наше терпение вознаградилось. Прилетела парочка уточек и села на воду. Мы, или я один, выстрелили с учетом траектории возможного полёта птиц, и, о чудо, одна бедняга раненая упала вниз. Нам подранка даже удалось отыскать в траве, но что делать с ним дальше мы не особенно представляли. В конце концов, брат придушил несчастную утку. Дальше я мог бы рассказывать, что с наслаждением ел добычу, приготовленную вкусно тётей Олей, выплевывая дробинки, но врать не буду, ни чего такого не помню. Больше нам ни чего не попалось из добычи, и мы, сделав круг по полям около деревни, вышли в районе больницы. Боеприпасы ещё оставались, и их надо было израсходовать. Вдалеке около земли кружил, какой то, пернатый хищник. Я решил в него выстрелить. Повел цель с упреждением на перемещение, и только хотел нажать на курок, как на мушке оказалась голова Вовки, младшего Витиного брата, который увязался за нами на охоту. Я, конечно же, опустил ружьё, правда, это мгновение мне стоило несколько «седых волосков», как говорят популярные авторы. О возможных последствиях, не хотелось даже думать. В дальнейшем с оружием я обращался с большей осторожностью, а на охоту мы больше не ходили. …
  … У нас хватало и других занятий. Двоюродный брат дружил с Серёжей Кулаковым. Его фамилию я узнал позже, да и то случайно. В деревне он носил прозвище «Кулак» или что-то созвучное в этом роде. Серёга являлся колоритной фигурой. Мой ровесник примерно моего роста или даже чуть повыше, выделялся крепким и красивым телосложением. Его сила досталась ему не только по наследству, но и в результате физических упражнений. В разговоре он не без гордости рассказывал, что в свои четырнадцать лет, работая грузчиком на ферме, нагружал грузовик сорока литровыми бидонами с молоком. Наружность он тоже имел мужественную и привлекательную для женского пола. По этому, нет ни чего удивительного, что по его словам он наносил визиты к «Пяньчихе», особе известной всему селу своим «легким поведением». Один раз в подтверждение своих заявлений Сергей и нас с братом после танцев повёл в гости к своей «подруге». Стареющая, по нашим представлениям, женщина на меня и Витю впечатления приятного не произвела, да и наши намерения были не совсем ясны, поэтому из дома «увеселений» мы «вылетели пулей», хотя я может быть, и несколько преувеличиваю. А так много свободного времени мы проводи втроём. Сергей однажды даже привёл нас к себе домой, и мы нацедили их бидона по кружке браги. …
  … Ещё одно «приключение» нам устроила тётя Оля. Одна местная особа широко отмечала свои шестнадцать лет. Она была дочерью уважаемых родителей. Тетя Оля тоже, как я понимаю, входила в «элиту» Акуличей и выхлопотала нам с братом приглашение. В качестве подарка нам было выдано по рублю, что было общепринятой нормой и не противоречило правилам тамошнего этикета. Деньги на селе представляли редкость, и каждой копейке были рады. На торжество мы отправились за три километра в Слободу. Это было соседнее село или часть Акуличей, сейчас точно не скажу. Гостей в избу набилось много. Стол ломился от яств и выпивки. С братом мы всласть поели и выпели. Когда пришло время бросать на кровать преподношения, я по рекомендации Вити сделал вид что произвёл манипуляцию, но деньги оставил у себя. «Напарник» поступил аналогично. Ни кто не заметил нашей хитрости, а небольшие угрызения совести я легко оправдывал своим «стеснением в средствах», что не противоречило действительности. Единственное, что ещё произвело на меня впечатление на празднике, это привлекательная внешность одной гостьи. Она была настолько незаурядна, что я даже в своём богатом воображении рисовал всевозможные соблазнительные сюжеты. Впрочем, всё мечтами так и осталось,  поскольку предмета своих «вожделений» я больше не встречал, да и по возрасту, мы не подходили друг другу, хотя та и была достойна всяческого внимания своей красотой. Со дня рождения мы возвращались по освещённой луной полевой дороге, распевая песни Высоцкого. По ночным окрестностям разносились слова: «Солдат всегда здоров, солдат на всё готов и т. д.». …
  … На сэкономленные деньги мы с братом купили бутылку красного вина в Клетне, куда поехали, за какой-то справкой для Вити. Там мы навестили дядю Колю. Вовы в доме отца не было. Он уже служил в Армии. Дядюшка радушно встретил племянников и выставил на стол тоже «слабый» горячительный напиток. Поскольку доза получалась большая для юношей, только входивших в жизнь, то свои припасы мы выпили, наверное, уже в Акуличах перед танцами. Следует заметить, что на развлекательных вечерах я стоял в сторонке в силу своей стеснительности и не проявление ко мне интереса со стороны представительниц слабого пола. Так что, какими то, успехами на этом «фронте» похвастаться не могу. Но все равно время проходило достаточно интересно и насыщенно. …
  … К тому же мне предстояло выполнить одно задание папы. В прошлый свой приезд он, видимо, пообещал своей племяннице Нине, младшей послевоенной дочери тёти Маруси, банку белой краски. Отвезти столь дефицитный по сельским меркам товар предстояло мне. Нина жила с мужем в Мужинове, извините за невольную тавтологию. Попутно я решил посетить и Северец. До Мужинова я доехал на велосипеде без проблем. Дорога туда вела одна. Там я по описанию или по памяти, возможно, мы год назад заезжали к Нине, нашёл нужную хату. К «счастью» в доме оказался хозяин, к «несчастью» хозяйка находилась в отъезде по служебным делам. Создалось впечатление, что Сергей к тому времен забыл обещание родственника, но собрал на стол немудрёную закуску и мы выпили за встречу по «глотку» самогонки. Сергею спешил на работу, а я с чувством выполненного долга и «приободренный» отправился дальше. Мужиново представляло собой довольно большое село, и дорог было несколько. Я напряг всю свою память пассажира, а не водителя, и зная примерно направление, выехал на правильный путь. Проехав Недельку, я добрался до Северца. Оттуда, как вы понимаете, меня не выгнали, и хотя гостил не долго, успел с Витей и Валерой Калиничевыми сходить на местные танцы. Они сильно отличались от таково же мероприятия в Акуличах. Клубом служила, пусть и большая, мало освещенная изба. Как таковых танцев я не припомню. Местная молодежь в основном развлекалась «состязанием» в своеобразный «ручеёк». Если в обычной игре взявшиеся за руки и выстроившиеся в ряд пары пропускали в образовавшийся «туннель» одиноких участников, имеющих право в свою очередь разъединить любую из них, то в нашем случае все играющие рассаживались на лавки. Водящий наносил удар ремнём по одному из них, которому передавал ремень и право следующего «шлепка». Я тоже имел «счастье» сидеть на лавке, но и здесь особого интереса ко мне не проявили, и пришлось, оставаться в стороне от «разворачивающихся событий». …
  … Чуть не опустил одно «немаловажное» мероприятие. Дядя Петя попарил меня в настоящей русской бане. В то время «любитель» я был не заядлый, но кое, какое представление о парилке имел. Погревшись немного на полатях,  я уже хотел приступить к мытью. Дядя Петя меня остановил и сказал, что надо попариться как следует. Ни чего, не подозревая, я согласился и лёг на живот. Дядя Петя подбросив «парку» стал меня хлестать веником. Потом перевернул меня на один бок, затем на другой. Кончилась вся процедура, лёжа на спине. Надо ли говорить, что из бани я еле выполз, а дядя Петя ещё остался париться сам. Где то через полчаса на свежем воздухе я отдышался. Так произошло моё «крещение» на этом «поприще». Со временем я поднаторел немного в деле «парных искусств», но такого уже не испытывал ни когда. Других ярких событий в Северце не припомню, да и вообще тоже. Лето кончалось, и мы с двоюродным братом убыли в Ленинград. …
  … Витя же и стал поводом моего следующего визита на Родину через долгие пять лет. Немного спонтанно я прибыл на свадьбу двоюродного брата в Акуличи. Со мной родители переслали подарок, как так сами приехать на бракосочетание племянника не смогли. К дяде Коле в Клетню я, по-моему, не заезжал, а поехал прямиком к любимой тётушке.  На привокзальной площади я встретил тогдашнего главврача больницы, где работала Ольга Афанасьевна. Это я понял из его разговоров. Оттуда же я узнал некоторую  информацию о готовящейся свадьбе и о тете Оле, которую судя по интонации, начальник не очень жаловал. В райцентр он приехал на санитарной машине, по каким-то делам, но набиваться в попутчики я не стал, поскольку с молодым заведующим был лично не знаком. В Акулическую больницу к тому времени назначали на руководящую должность выпускников медицинских ВУЗов различных узких специальностей. Например, этот, по полученной от Тети Оли случайной информации, был стоматологом. Связь между людьми была налажена не так как сейчас. Точного времени торжества я не знал и приехал на неделю раньше. Тетя Оля, занятая приготовлениями к знаменательному событию, благосклонно отнеслась к раннему гостю. За прошедшую «пятилетку» в её жизни произошли существенные изменения. Дядя Вася вернулся в «лоно семьи» и они женили старшего сына Колю. Новая молодая пара прибыла в родные места только через неделю, которую я провел в праздности, так как находился в законном отпуске, первом за последние пять лет. Витя со своей избранницей оказался проездом из Пскова, где он оканчивал школу прапорщиков и нашёл свою «суженую», через Ленинград, на Серебряной Свадьбе моих родителей. Всех этой коллизии заранее я не знал, а то не пропустил бы родительский Юбилей и в Акуличи приехал вместе со всеми гостями. Папа и мама на меня, надеюсь, не сильно обиделись. Во всяком случае, мне напрямую неудовольствие не высказывалось. День приезда брата в родное село, мы знали, но время определялось наличием «попуток». По этому, прождав почти весь день, часов в шесть вечера за околицей встретили молодых и приезжих гостей, прибывших порознь на разных машинах, поскольку в один транспорт все желающие не помещались. На свадьбу брата отправился ещё Коля с молодой женой. Кроме того вместе с женихом и невестой, приехала её сестра, ставшая свидетельницей на свадьбе. Мать девушек умерла года за два до этого, и увидеть дочь в свадебном наряде ей не довелось. Их отец посетить радостное событие дочери также не смог. Не на кого было оставить хозяйство. По каким-то причинам отсутствовал и свидетель, намеченный двоюродным братом, и выполнять эту роль, по общему согласию сторон, было поручено мне. Будущая жена своей внешностью мне понравилась. Я даже немного помечтал, как её, когда-нибудь, «отобью» у брата. Но занятие это было немного хлопотное и чересчур авантюрное, и поэтому от своего намерения я со временем безвозвратно отказался, а мечты остались мечтами. Хотя в дальнейшем я к ним не раз возвращался. Сестра невесты на мой вкус была менее «соблазнительной», хотя они были как близнецы очень похожи и даже сдавали друг за друга какие-то зачеты и ходили на свидания. Так что окружающие их путали. Мне это представлялось странным. У свидетельницы был совершенно другой разрез глаз, впрочем, придающий её лицу некоторый шарм. Да я чуть не забыл представить барышень. Невесту звали Наташей, а её сестру Тоней. Это я выяснил при знакомстве, а остальную информацию получил позднее по мере развития событий. …
  … Далее всё шло своим чередом. Свадьба состоялась, если не наследующий день, то в скором времени, так как к ней было все готово. А главное тётей Олей было наварено два молочных бидона самогонки по сорок литров каждый. Молодые расписались в новом клубе, расположенном почти у самого дома Витиных родителей. Кроме половины деревни односельчан, на свадьбу племянника приехал дядя Коля с тётей Лидой и внучками Аллой и Наташей, дочерьми старшей дочери Ани. Впрочем, насчёт половины села я немного «погорячился». Тетя Оля, как главврач или его заместитель в дальнейшем, занимала видное положение в местном обществе, и на свадьбу пригласила только уважаемых людей и близких родственников. Да и Акуличи были достаточно большими, чтобы даже половина их поместилась в «банкетном» зале. Как свидетель я быстренько поставил свою подпись куда следует и приступил к исполнению более важных обязанностей фотографа. Так что как всегда моих собственных фотографий нет, хотя с другой стороны они все мои. После «оформления» документов новоиспечённые муж и жена последовали в дом родителей. Праздничный банкет тётя Оля решила проводить во дворе. Там было больше места и не так душно. Две стороны двора ограничивали жилое помещение и хозяйственные постройки. Еще дна сторона была въездными воротами с калиткой, а оставшаяся являлась забором с проходом в сад.  В это пространство и поместили праздничный стол со всевозможными стульями, табуретками и скамейками для сидения. Для уменьшения «поголовья» мух вся территория обработалась, каким-то специальным средством, а для уменьшения неприятных запахов от него и домашних животных двор украсили сломанными ветками берёзы. Всё получилось достаточно празднично и уютно. Молодых встретили при входе с хлебом и солью, где им пришлось по традиции откусить как можно больший кусок буханки с солью, для определения положения главенствующего в семье, и приготовления к последующим трудностям семейной жизни. Это, пожалуй, последнее, что я с достоверностью могу сказать о первом дне. Немного «пощелкав» фотоаппаратом молодожёнов и гостей, я приступил к обычным занятиям на свадьбе; веселью, крикам горько, еде и питью. Так что к разгару празднества некоторые гости оказались пол столом. Погода стояла теплая и их ни кто не беспокоил. Самые стойкие представители дождались танцев. Для них служила поляна перед домом, куда тётя Оля провела соответствующую музыку. Первую брачную ночь Витя с Наташей провели на сеновале чердака, так как в доме свободного места не было. Все спальные места были заняты гостями. Кто и где размещался, сейчас точно не скажу. У меня была собственная кровать отгороженная занавеской. …
   … Второй день праздника начался с немного больной головой и без пошлых вывешиваний простыней, как это заведено в некоторых местах. Голову быстро «поправили». Наладились и наши отношения со свидетельницей. В первый день она сидела рядом с женихом и невестой, я же, как фотограф, оказался на другом краю стола и наши пути на время разошлись. Почему то не помогли и танцы. Зато на следующий день мы своё наверстали. Освободившись от «служебных» обязанностей преступили к «возведению» своих собственных отношений, тем более что это соответствовало общепринятым правилам «жанра». О любви с первого взгляда речи не шло, мы оба, наверное, это осознавали. Но нам, ни что не мешало разговориться «поподробней» и «подружиться». Вечером мы уже свободно спустились к речке и вдоволь целовались с «жаркими» объятьями. Впрочем, дальше дело не зашло. Как сказал «мудрый и многоопытный» старший брат жениха Коля, если девушка не потеряла своей невинности, то и не станет этого делать, «на всякий случай», до собственной свадьбы. Я перешёл на пятый курс. Тоня перешла на третий курс. Строить какие-то серьёзные планы не приходилось, так как, несмотря на хорошие отношения с родителями, рассчитывать я мог только на свои силы. Мы с Тоней не особенно этому обстоятельству расстраивались и продолжали «ворковать как голубки». …
  … Для нашего «узкого круга», куда кроме молодоженов входили я с Тоней, старший брат Коля с женой Валей и младший брат Вовка, праздник продлился примерно на неделю. В основном мы проводили время на берегу озера образованного от запруды речки и находящегося в шаговой доступности от дома тёти Оли. Необходимо было только пройти около фермы и вновь построенного кирпичного завода колхоза. Там наша компания загорала и купалась. Проголодавшись, мы утоляли голод принесённой с собой снедью. Для пущего веселья мы выпивали самогона, которым нас снабжала тётя Оля, из второго открытого молочного бидона. В день свадьбы он был спрятан под кроватью Коли, и он с огорчением удивлялся, что не узнал об этом раньше. Тот год был «урожайным» на лягушек. Они буквально кишели по берегу, но нам не особенно мешали. Один раз к нам присоединился кто-то из деревенских знакомых или родственников на мотоцикле. Воспользовавшись, случаем, я оседлал и даже немного проехал на «железном коне». Инструкция по обучению проводилась спешно, по этому я с трудом справился и не получил должного удовольствия от езды. На мотоцикле я проехал первый и последний раз в жизни. Кроме развлекательной программы у нас имелась и «культурная». Мы сходили на могилу  бабушки Гаши, которой не суждено было побывать на свадьбе внуков, и убрали её. На память об этих событиях я сделал фотографии, которые сейчас рассматривая, грущу о прошедших днях. На одном снимке даже кто-то, воспользовавшись моим фотоаппаратом, запечатлел меня в обнимку с Тоней на берегу искусственного озера. Этот снимок стал в моей судьбе не маловажной вехой. …
   … Один раз с братьями нам удалось вырваться на охоту. Вооружившись обоими дядиными Васиными ружьями, не особенно экипированные, мы отправились втроём по старым нашим с Витей местам. Вдоволь находившись и не встретив дичи, мы распили прихваченную с собой бутылочку. Чтобы «боеприпасы» не пропали зря, их тут же расстреляли по стеклянной мишени. Точно не скажу, чем были заряжены патроны, дробью или пулями. Одна нам удалось бутылку из-под шампанского разбить выстрелами в несколько приемов. Один раз в неё попал и я. Не подумайте, что мы только развлекались. Стояла пора сенокоса, и мы отправились косить, чтобы помочь дяди Васи. Я пошёл со всеми скорее за компанию ввиду своей «профнепригодности». Зато во время обеденного перерыва на равных пил пиво. Его нам доставил хозяин из соседней близлежащей деревни Бульшево. Напиток был просрочен, и в нем плавали не понятные «ошмётки», но это не помешало нам «поправить голову» и утолить жажду. Неделя после свадьбы прошла насыщено, но пора было и «честь знать». Впрочем, ни каких подробностей отъезда память не сохранила. …
  … С Тоней мы расстались без особых обязательств, как выяснится, на два года, но её я «держал в уме», впрочем, не на первом плане, да его у меня и не было. Но когда я через два года после свадьбы сестры и посещения новых родственников возвращался назад домой в Ленинград, то решил заехать заодно на обратном пути в родные места. Кроме ностальгии у меня была и другая цель. По имеющейся информации Витя с Наташей должны были приехать в отпуск с Дальнего Востока, где брат проходил службу после окончания школы прапорщиков. Кого больше хотел увидеть, брата с женой или её сестру, честно точно не скажу. Будем считать, что это «перст судьбы» вёл меня по просторам жизни. Добираться до Акуличей решил «неизведанным» маршрутом. На Ждановском поезде, который стал для нас с сестрой «путеводным», я доехал до Брянска. Там иногда, когда позволяла погода, и были желающие, летал «кукурузник» прямо до Акуличей или ходил автобус до Клетни. Полетать на самолете не удалось, и я воспользовался наземным транспортом. К дяде Коле я уже по своей собственной традиции не заехал, не потому что плохо к нему относился, а просто летом его дом наполняли многочисленные внуки, и не хотелось доставлять лишнее беспокойство. Очутившись в Акуличах, узнал, что гости с другого конца страны ещё не прибыли, и я решил пока, опять же на велосипеде, посетить другие «памятные» места, благо дело маршрут был знакомым. Мой приезд ни кто не ожидал, но в Северце меня встретили тепло. Только муж тёти Кати дядя Вася «Морока» немного досадовал, что стояла уборочная пора, и нельзя было нормально «погудеть». Осенью это представлялось бы сподручнее. Впрочем, и без этого я не скучал. Тётя Маруся к тому времени умерла. Моей основной «штаб квартирой» стал дом тети Моти. Её старший сын Витя женился и работал механиком в Мужинове. В этот раз его я, по-моему, даже и не видел. Моим «опекуном» стал Валера, младший сын моей формально двоюродной сестры. На самом деле она мне годилась в матери, а учитывая то, что женщины на селе рано старели от непосильного труда и прочих неурядиц, то и в бабушки. Конечно, я немного преувеличиваю, но не очень. Валерий к тому времени уже работал в колхозе или ещё учился. Во всяком случае, у него было свободное время, чтобы уделять мне. Иначе мне было бы совсем «грустно». Все взрослые родственники занимались сельскими делами, а дети дяди Пети были на много младше меня, и не могли быть мне равноценными товарищами. Валера как мог меня развлекал. Мы слушали у него пластинки, выписанные им по почте. Они являлись большим дефицитом на селе. Почему-то мне запомнились слова одной песни сейчас уже редко звучащей: «Самолёт поднимается выше и выше. И моторы натужно гудят. А внизу виднеются крыши. И под этими крышами люди живут и т. д.». «Воды много утекло», и текст я, возможно немного путаю. Во дворе дома меня «племянник» познакомил с самогонным аппаратом, представляющим из себя два больших чугуна поставленными друг на друга, образуя «рабочую» ёмкость. К ним крепилась трубка змеевика. После заполнения брагой, стыковочный шов замазывался размоченным хлебом. Иногда использовалась оставшаяся после процеживания полуфабриката масса. Оставалось только довести жидкость до кипения, и можно было пользоваться продуктом труда. Единственное что не могу сказать с уверенностью, запускали мы процесс производства или нет. Однако, простата и доступность агрегата мне понравилась. «Квартировал» я у Калиничевых, там же и «принимал пищу». Меня немного удивило то, что на обед тётя Мотя сварила на щи или суп с мясом. Обычно в деревне мясные блюда появлялись осень, когда производился забой скота и продукты не портились от летней жары, и хорошо хранились в зимние морозы. Моё недоумение быстро разрешилось. Мой приезд совпал с «добычей» дядей Петей лося. Его мясом он и снабдил всех родственников. Дело было противозаконное, но «находиться около водицы и не напиться» представлялось странным. Муки совести меня не особенно мучили, когда я узнал, что ем не говядину из магазина. Вечером за столом, когда все собирались вместе, велись задушевные беседы. Дядю Володю я просил подробней рассказать о жизни в партизанском отряде. На это он скупо отвечал, как и все лично мне известные участники войны, что ни чего особенно героического не происходило, а были «серые» будни. Идя на задание, подрывник получал не кусок сала, а порцию взрывчатки, и пока поезд не будет пущен под откос, о возвращении обратно в отряд нечего было и думать. В эти же не долгие вечера тётя Мотя поведала мне некоторые неизвестные до сих пор «страницы» жизни моей семьи. Была дополнена некоторыми деталями гибель дедушки Ивана и тёти Оли сестры папы. Тогда я узнал и подлинную историю судьбы дяди Вани. До этого он считался мной погибшим под Киевом. Отец потом объяснял мне, что правду не говорили по тому, что опасались моей детской реакции на дядю полицая. Я, конечно, был воспитан в «духе патриотизма», но думаю, что и маленьким разобрался во всём правильно, если бы мне сказали всю правду. «Активным» строителем коммунизма я ни когда не являлся и на всё имел своё мнение. Дядю Ваню я считаю жертвой войны и обстоятельств, а виновниками тех, кто развязал страшную бойню. Жалко что «компетентные» органы во всем не разобрались до конца, да они, скорее всего, и не хотели. Если о дяде Ване меня неправильно информировали из благих намерений, то о женитьбе родителей я мало что знал да и особенно не проявлял интерес. Тетя Мотя заполнила немного и этот «пробел».  Мой визит в Северец был кратким и продлился от силы дня три. Мне надо было до возвращения в Акуличи заехать хоть на денёк в Алень. Туда я и направил своего «железного» коня. …
  … Время с моего последнего посещения малой Родины прошло достаточно много. Целых девять лет. Из родственников, с которыми я общался, почти ни кого не осталось. Умер дядя Даня. Мой крёстный переехал жить в Ростовскую область. Туда же он «перетащил» сестру тётю Маню с семьей. С крёстным уехала младшая дочь дяди Дани Надя с мужем. У неё уже были свои дети. Младший сын папиного брата остался в родной деревне и приезжал к нам в гости в Ленинград, когда я окончил второй курс. Он очень удивлялся моим восьмистам рублям, полученным после строй отряда за два месяца работы. Такую сумму на трудодни он получал за целый год работы комбайнером. Вскоре после своего посещения нас он утонул, переходя после, какого-то праздника по льду через «водохранилище» родной речки. Чтобы обнаружить тело пришлось даже спускать воду. С его женой и двумя дочерьми я как то не общался, и даже только приблизительно знал, где они живут. Поэтому единственной моей связующей с Аленью ниточкой оставалась тетя Поля. К ней я и направлялся. Как только я въехал в деревню, мне повстречалась на околице старая незнакомая женщина. По заведённому порядку мы поздоровались. Было принято у нас в местности приветствовать любого встречного человека. В городской толчее это мне представлялось бы, затруднительным, мягко говоря. Так что этому я не удивился. Меня поразило другое обстоятельство. Старуха спросила: « А не из Мартыновых ли ты будешь». Я ответил утвердительно, совершенно не ожидая, что меня помнят. Возможно, сыграло роль наше какое-то общее семейное сходство, а им могло быть только моя похожесть на деда Ивана Васильевича. Тетю полю я застал дома. Она мне искренне обрадовалась, хотя и выглядела несколько уставшей и постаревшей. В это время в родном доме находился Валерий только что отслуживший в армии, и отдыхающий после ратного труда. За ужином тётя Поля в честь приезда гостя выставила нам припрятанную «маленькую». Потом мы с Валерой пошли прогулять по мосту и улице соединяющей Горбуновку с остальной частью деревни. Валера за время службы  физически окреп и постоянно задирал встречных девушек вольными сальностями. Он ещё находился в «дембельском» угаре и всячески хотел показать свою свободу. Меня это слегка коробило, но не очень. Мне хотелось быстрее попасть в Акуличи, и я собирался на следующий день «отчалить». Валера всячески старался меня задержаться на день. Из Брянска должна была приехать его сестра Галя. Она к тому времени толи заканчивала учёбу в педагогическом училище, толи уже работала, и брат, очень гордясь сестрой, хотел, чтобы мы увиделись. Галя приезжала один раз к нам в гости с подругой в Ленинград, но я трудился в стройотряде, и мы не встретились. Я имел свои планы и на Валеркины уговоры не согласился, и, может быть, зря. Потом переписываясь с моей сестрой Галей, её теска прислала свою фотографию. На ней я увидел очень, и даже очень, привлекательную особу, которую не портил, а придавал пикантность, чуть вдернутый носик. Сейчас я немного сожалею, что в очередной раз в своей жизни проявил «твердость». Был упущен шанс, в благоприятном направлении изменить судьбу. Кто  знает? Но история не имеет сослагательного наклонения, как и жизнь. …
 … В Акуличи гости уже прибыли или это произошло в ближайшее время. Надо ли говорить, что приезду сына с другого края страны тётя Оля радовалась. Дядя Вася, работавший тогда завхозом в школе и отвечавший за снабжение школьной столовой, закормил всех гостей, включая и меня, сэкономленными конфетами и печеньем. За прошедшие два года Витя и Наташа не очень изменились. Брат успел послужить, по его словам, прапорщиком на складе, а затем перевестись в специальное подразделение ГРУ. В прочем это может быть произошло немного позже. Его молодая жена, имевшая красный диплом, преподавала в каком-то ВУЗе Уссурийска. Жили они, правда, в общежитии, но заметно пополнили своё благосостояние и не без гордости демонстрировали приобретённые вещи. Ещё брату как то удалось провести пару пачек патронов к пистолету Макарова. Немного подточенные, они подходили к оружию, оставшемуся после войны от первого мужа нашей второй матери. Браунинг был где-то припрятан. За давностью лет об этом можно рассказать свободно, а в советское время можно было «схлопотать» статью, и оружие хранилось в секретности. Как ближайшего родственника меня посвятили в «страшную тайну», хотя всех подробностей я не знал. Вместе с Наташей приехала и её сестра Тоня, основной «объект» моей заинтересованности. Она перешла на пятый курс, и нам обоим предстояло задуматься об устройстве «личной жизни». Поцелуи двухгодичной давности немного «потускнели» прежние отношения восстанавливались не без некоторых «шероховатостей». Так однажды вечером «по пьяни», немного повздорив с Тоней, я отправился один на танцы под неудовольствие тёти Оли. Впрочем, ни чего страшного не случилось. Хотя я протанцевал пару «туров» с приглянувшейся мне юной, симпатичной девчушкой близкой по внешнему облику к моему идеалу женской красоты. Забегая вперёд, скажу, что она стала впоследствии  женой младшего сына тёти Оли Вовки, а тогда я, насколько мне помнится, даже имени у Тамары не спросил. С Тоней мы померились, а других запоминающихся событий в Акуличах не произошло, да и гостили мы не долго. …
  … Мой первый рабочий отпуск заканчивался, а ребята хотели ещё посетить родные места близнецов. Когда мы в Клетне сели в вагон местного состава, который нас должен был доставить до Жуковки, по перрону суетился тётин Полин Валера с компанией каких-то знакомых, парня и двух девушек, приехавший, наверное, к матери в гости на этом же поезде. Выходить к нему с приветствием я не стал. Поезд должен был, скоро тронутся, да и говорить было особенно не о чём. Так Валера стал последним близко знакомым, которого я видел на родной мне земле. В Жуковке мы сели без особых приключений на наш «фирменный» Ждановский поезд. Теснота вагона нисколько не мешала весёлому времяпровождению пути, тем более что тётя Оля снабдила нашу небольшую, но сплочённую компанию парой грелок, наполненных отнюдь не горячей водой. Впрочем, жажды тот напиток не утолял. В Смоленске я вышел в местный железнодорожный вокзал с надеждой найти лимонад. Лимонада я не отыскал, но чуть не отстал от поезда, вскочив в соседний уже тронувшийся вагон. Пьяным везёт. Половину ночи мы провели с Тоней в обнимку на верхней полке общего переполненного вагона, хотя ни каких договорённостей пока не было, как и полной ясности во взаимоотношениях. Витя с сёстрами вышел под утро на станции Сущёвской, где им предстояла пересадка до Пскова. Я проследовал далее до конечной станции. Больше на «малой родине» мне побывать не пришлось, хотя весточки оттуда до меня доходили и вызывали чувство легкой грусти о детских и юношеских годах. …
Подборка 3. Школа №134.
   … Как я уже сказал ранее первый отрезок «жизни» закончился, и начинались трудовые будни, которые к жизни, пользуясь вышеупомянутым выражением, отношения не имели. Я пошёл в первый класс. Как первый раз переступил порог школы сейчас я точно уже и не помню. Осталось только смутное ощущение смеси радости, счастья и праздника. Ещё запомнился букет из гладиолусов, который в честь этого события купили родители. Так же был приобретен портфель, тетрадки, пенал с перьевой ручкой, чернильница «не выливай-ка», счётные палочки, карандаши цветные и простые, альбомы для рисования, ластики и не помню еще, что составляло материальную базу обучения. …
  … Так прекрасно экипированный я стал учеником первого «Г» класса школы № 134 города Ленинграда. Буква «Г» мне казалась самой лучшей, потому что была моей, и я ей страшно гордился. Хотя сейчас я думаю, был бы так же доволен и любой другой буквой обозначающей мой класс, посланный мне судьбой, тем более что у нас в школе их наличествовало шесть или сем. Больше такого количества параллельных классов мне не встречалось. Моей первой школьной учительницей стала Комлева Роза Александровна. Она была женщина достаточно миловидная и примерно одного возраста с моими родителями. Поэтому пользовалась у нас первоклашек если не любовью, то непререкаемым авторитетом. Я к ней, во всяком случае, относился со всем уважением. У неё были свои две дочери дошкольницы. Их она держала в строгости и когда они не слушались, наказывала веревкой. Это мы знали с её слов. С нами она была гораздо мягче и провинившихся горемык ставила только в угол. В классе насчитывалось более сорока человек и часто все углы бывали заняты. Этой горькой участи и мне избежать не всегда удавалось, но это случалось редко. Как вы понимаете, клиентов было достаточно и без меня, а я себя считал мальчиком относительно спокойным. Ещё Роза Александровна для подержания дисциплины и контакта с родителями пользовалась написанием записок в блокноты, представлявшие собой половину школьной тетради, и созданные как будто для этих целей. Дневников у нас ещё не было так, как мы не умели писать. В конце каждой недели она записывала в «кляузные журналы» наши прегрешения за этот отрезок времени, и в выходные дни родители должны были расписаться в ознакомлении с принятием мер в зависимости от тяжести содеянного и личных качеств воспитателя. Меня только ругали, а ребятам приходилось хуже. Но и это было для меня человека гордого очень неприятно. Один раз я даже от безысходности вырвал листок с замечанием из блокнота. Расчет был прост. Воспользовавшись перегруженностью Розы Александровны канцелярской работой, она могла не заметить, что замечание «испарилось». Так оно и произошло. Этот «дерзкий поступок», видимо, не предусматривался педагогом. Я долго мучился с проблемой, куда деть злополучный обрывок бумаги. Мне казалось, что при его уничтожении или выбрасывание моя тайна раскроется и будет грандиозный скандал с плачевными последствиями. В конце концов я не нашел ни чего лучшего, как спрятать улики моего «преступления» под крыльцо нашего дома. Там они и лежали, наверное, до тех пор, пока не сгнили или крыльцо не снесли вместе с жилищем. …
  … Впрочем, вскоре нашлось более простое разрешение моей проблемы. Друзей по учебе мы не выбирали. Они сами как бы образовывались исходя из обстоятельств, а основным фактором служило то, с кем ты возвращался домой из школы. Так моим первым школьным другом можно считать Сашу Скрябина. Белорусская улица доходила до речки Лапки, как вы, наверное, помните, и, поворачивая направо под своим именем или уже под другим, где то заканчивалась. В этом районе жили цыгане. Они ассоциировались с петушками на палочках, производимые ими же из обожженного сахара, и массой «страшных» историй. Там и жила Сашина семья, а может, скорее всего, снимала жильё. Так что после учебы до моего переулка наши пути совпадали. Саша был воспитанным и милым мальчиком, что позволило нам подружиться. Один раз я даже был у него в гостях, и меня угощали чаем с печеньем сдобренным поучениями его старшей года на два сестры. Дружба, к сожалению, была не долгой. После первой четверти или полугодия Сашина семья переехала куда-то, и его я больше не встречал. Скучать одному по дороге домой мне пришлось не долго. Саша Курилов жил на другой стороне речки Лапки, в створе прямого участка всё той же Белорусской улицы, с мамой. Она одна воспитывала сына, что для моего класса было редкостью, но тогда особого значения я этому не предавал. Ещё некоторым отличием от окружающих соседей было то, что Сашина мама по национальности являлась полькой, и это выделяло её в моём воображении из остальных жителей нашей окраины. Дома у Саши я был раз или два. Комната, где они с мамой жили, показалась пустоватой и не такой уютной как наша. Просто может она была больше, да и значения это не имело, так как в основном по выходным Саша приходил ко мне, и мы шли кататься в Сосновку на лыжах. О них стоит рассказать особо. Купленные к школе, они у меня были скорее охотничьи и покрыты темным лакам. Сначала мне может быть и помнятся бамбуковые палки, но из них я быстро вырос, а покупать так часто новые, тем более что лыжи годились и старые, не представлялось возможным, и я, как настоящий охотник, обходился без них. Впрочем, я немного отвлёкся. Так вот один раз, придя на лыжную прогулку, Саша, случайно или нарочно, проговорился о замечании, написанном мне Розой Александровной. Сообщить сам эту новость родителям я ещё не успел. В первый момент я на «друга» даже обиделся, так как в случайность его намерений не особенно верил. Отчитывать при постороннем меня особо не стали, а после прогулки острота вопроса как то и ушла. Саша повёл себя по моим представлениям не хорошо, но польза была на лицо, и я благоразумно решил этим пользоваться.  Сработала русская народная поговорка: «С паршивой овцы хоть шерстки клок». С того времени у нас так и повелось. Саша приходил утром в воскресенье и выдавал мою страшную тайну, а потом мы с ним оба довольные шли кататься на лыжах. Всё происходило автоматически и мы даже не сговаривались. Потом всё постепенно изменилось. Роза Александровна перестала писать записки. Зима кончилась, и с ней прекратились лыжные прогулки. Саша, по-моему, изменил маршрут до дома и стал ходить по улице Коммуны.  Может быть, что-то случилось с хлипким деревянным мостиком, чрез который он переходил речку Лапку, идя по Белорусской улице. Не знаю. В те края я больше не заглядывал, а Сашу новый путь домой, однажды чуть не подвёл. Как гром с ясного неба, нас взбудоражила страшная весть. Саша Курилов попал под машину, да не простую, а под «шаланду». Улица Коммуны была очень перегружена транспортом и представляла большую опасность в этом плане. Об этом говорил, если вы помните дорогой читатель, и случай со мной. Мы все искренне очень расстроились. Словам очевидцев, жившим в районе происшествия, приходилось верить. К счастью всё обошлось. Через день или два Саша снова был в строю, правда, с забинтованной головой, а слегка прихрамывал он и раньше. Хотя может быть, и нет. Столько прошло лет. Однажды около своей поликлиники я видел шофёра скорой помощи похожего на Сашу. Подходить к нему для подтверждения своего предположения я не стал. Может я ошибался. Да и тот особого внимания на меня не обратил. …
  … Дружеские отношения были, как видите, не простые, да и мальчик я был уже, по моему мнению, большой и пришла пора в кого ни будь влюбиться. Решение, конечно, было скорее волевое, чем чувственное. По моему мнению, самой красивой девочкой в классе являлась Лена Стеклянникова. Она то и стала моей «Дульсинеей Табоской», если кто читал Сервантеса, то знает, что это имя обозначает, а мотивы, побудившие меня и Донкихота к такому шагу, были в сущности схожие. В том возрасте мы почти все красивые. Даже я не мог на это жаловаться, но Лена была этакой маленькой «дамой пик» и в моём воображении представлялась верхом совершенства. «Сердцу не прикажешь», а уму тем более. Моё сердце было очень большое и в нём хватило места и мальчику. Им стал ещё мой один одноклассник Олег Филиппов. Оба они были со «Стекляшкой», псевдоним для внутреннего потребления Стеклянниковой, на мой взгляд, самыми красивыми в классе, хотя между собой даже не дружили, и, что не маловажно, являлись круглыми отличниками в отличие от меня имевшего одну четверку. Не подумайте, чего ни будь плохого. Любовь была чисто платонической. О ней Лена и Олег так и не узнали. Когда Лена справляла день рождения и одноклассники по традиции тянули её за уши до появления маленьких трещинок на мочках, то я даже не посмел к ней притронуться. Моё чувство было большое и бескорыстное. …
  … Чтобы картина моего тогдашнего общения была полной, следует упомянуть ещё об одном  «человеке». Народу в классе было много. Чтобы снизить уровень шума на уроках девочек сажали с мальчиками на одну парту. Так моей первой соседкой по парте стала Ира Ремнёва. Мы с девчонками в то время особенно не водились, и разговаривать с ними было особенно не о чем, но необходимых и практических тем для общения с соседкой по парте хватало. Ира запомнилась мне человеком деятельным, не глупым и очень практичным. С ней было не скучно, и она уже в то время представлялась мне хорошей женой, каковой, наверное, впоследствии и стала, не являясь красавицей но, оставаясь хорошим товарищем, что немаловажно для спутника жизни. Мы с Ирой старались на уроках, конечно, не разговаривать, но расчёт педагогов не очень оправдывался. Хотя такая практика ими и применялась класса до седьмого, если не изменяет память. …    
  … Писать, читать и считать дети должны были научить в школе. Дошкольное приобретение этих навыков не приветствовалось. Считалось, что родители могли обучить не правильно, и пришлось бы переучивать. Особенно это касалось чистописания. Надо было в прописи, это такая тетрадка, в каждой строке которой напечатана правильно буква, и её надо было повторить, красиво написав пером с правильными нажимами. Как на беду, то с пера срывалась клякса, то буквально в самом конце домашнего задания дрогнет рука, и приходилось всё переписывать заново. Весь этот процесс проходило под наблюдением мамы, а надо было делать и другие уроки. Сколько пролито слёз не сосчитать. Один раз мама даже взялась за ремень после моего категорического отказа переписывать, и пришлось спасаться бегством от неё по переулку. К счастью потом все успокоились, и такого больше не повторялось с негласного согласия обоих сторон инцидента. Все мои мучения не прошли даром. Понемногу я втянулся в процесс обучения и первую четверть, а там и весь год, закончил с одной четверкой. Это было не просто, но мне нравилось быть на хорошем счету пусть и не отличником. …
  … Что ещё сказать об учебе? Понемногу мы научились считать, складывая и отнимая счетные палочки, писать не очень сложные предложения, читать сначала по слогам, а потом целые слова. На уроках труда делали красивый носовой платок из куска простой материи, у которой по краям выдёргивались нити, и получалась красивая бахрома. Вдобавок к этому вышивался красивый рисунок. У меня «красовался» ландыш с листиками. Всё это занимало массу труда и времени, но считалось полезным для развития у ребёнка трудовых навыков. На этих уроках ещё мы делали маленький гербарий из сушёных листьев. Листья дуба, клена и других деревьев, которые росли в зоне нашего обитания, высушивались между страницами книги или тетради под грузом и помещались в альбом. Не простыми представлялись и уроки рисования. Например, надо было изобразить галку. Образцом служило чучело этой птицы, которое находилось на столе учителя. Галка, птица, а не имя, хоть вроде бы сидела смирно, но, ни как, не входила в нужные пропорции и получалась, то толстой, то кривобокой. Уже тогда я понял, что художник из меня не получится, а приходилось стараться, что бы получить хорошею оценку. Не простое это дело «прыгать выше головы». …
   … Но, как я уже сказал, все мои труды оказались не напрасны, и к празднику 7 ноября я был принят в октябрята и даже стал командиром звёздочки. Моё начальственное положение подчёркивала матерчатая красная пятиконечная звезда на рукаве. У меня в подчинении находилось четыре человека, но поскольку, ни каких особых дел не затевалось, то я сегодня даже не могу назвать имена своих подчинённых. Забыл. К своему искреннему сожалению и великому стыду должен сказать, что сейчас не назову имена всех своих тогдашних одноклассников, а класса до седьмого знал всех можно сказать наизусть, так что потом даже пришлось, составлять список оставшихся в памяти. Попробую по мере возможности и в связи с запомнившимися эпизодами из жизни класса их «воскресить» из небытия. …
  … Начнём по алфавиту, а там как получится по мере значимости событий связанных с товарищами. Первым по списку стоял Валера Агапитов. Отличник, напоминающий маленького Ленина с октябрятской звездочки. К слову сказать, они были двух видов. Одна целиком металлическая, а другая пластмассовая с  вставленной в неё фотографией маленького вождя. Мне, почему то, нравилась первая. Валера то же был маленького роста, но головастый, с большим лбом и своей аккуратностью со спокойствием пользовался авторитетом у товарищей. Он мог бы повторить путь Ильича, но, к сожалению, после первого класса, Валера нас покинул, и я с ним больше не встречался. Потом идет, если не изменяет память, Таня Антипова. Отличница с весёлым, если судить по школьной фотографии, характером и «гнилой» сущностью. Именно она, являясь соседкой, мной любимого,  Олега Филиппова, сообщала однокашника о его криках во время педагогических мероприятий после полученных плохих оценок. К ней я относился сдержано и её болтовню не слушал. Танька вклинилась в моё повествование совершенно по формальным признакам раньше Миши и Сережи Архиповых. В родстве они не состояли, но объединяло их то, что они учились на двойки. Миша был тихим двоечником, и я, легко представляя его взрослым в качестве пьющего колхозника или слесаря, может быть и ошибочно. Он имел вид, немого угрюмый и тихий. Серёжа слыл самым сильным мальчиком в классе. Коренастый, скуластый и не по годам широкий в плечах он был похож на кулаков, которых тогда часто показывали в фильмах про коллективизацию. Впрочем, его силу в стычке с ним мне не пришлось испытывать в отличие от, занимающих второе место « в табели о рангах», братьев Гвоздевых. Витя и Саша всегда находились вместе и, представляя определённую силу, тем более что были «физически не обойдённые» и по отдельности. Это ещё объяснялось, наверное, их суровым воспитанием. Однажды, во время какой-то прививки в мягкое место, у них нашли следы от сетки, и случился скандал с вызовом родителей в школу. И вот один раз после уроков около школьной раздевалки они престали ко мне из-за какого-то пустяка. Сила я понимал, была не на моей стороне, но держался достаточно твердо, и мы, немного повозившись за грудки, разошлись. Ко мне братья больше не приставали. Особым драчуном даже в то время я не был, но например, у меня был фирменный удар в солнечное сплетение. Причем всё происходило автоматически, раньше чем я успевал подумать, и, только этим можно объяснить то, что однажды мой приём пришлось на себе проверить Вадику Гущину. От удара он согнулся, и у него перехватило дыхание. Все происходило как в рассказе Джека Лондона «Морской волк», который я, конечно, прочитал позднее. Я даже немного испугался за товарища. Повод был пустяковый и всё к счастью обошлось. Я даже испытывал небольшое чувство гордости от красоты одержанной победы. Во всём конечно виновата необходимость выплеснуть детям на перемене энергию сдерживаемую дисциплиной на уроках. Но проявление агрессии было для меня не типично. Других серьёзных потасовок я не припоминаю. …
  … В перерывах между занятиями обычно мы носились как угорелые. Однажды меня это сильно повело. В качестве сменной обуви я использовал тапочки на войлочной подошве. Пол в школе был паркетный и хорошо натирался техническими работниками. Один раз, разогнавшись, я на повороте поскользнулся и сбил подставку с глиняным цветочным горшком. Горшок разбился и оказавшаяся на месте уборщица, громко ругаясь, сказала, что я к следующему занятию должен принести деньги за попорченное имущество. Я оказался в сложном положении. Говорить родителям о причине необходимости денег по понятным соображениям не хотелось, да я и не собирался, зачем их расстраивать, а себя подвергать неизвестно какому наказанию. Можно было просто сказать, что зачем то в школе собирают деньги, но вот сумму тётенька в гневе не сказала, а я не спросил в силу своей застенчивости и стеснительности. В этом и была сложность. Событие произошло в субботу, и я промучился все воскресенье в решении этого вопроса. Спросить у взрослых, сколько стоит горшок, не представлялось возможным, так как это могло вызвать лишние подозрения. Узнать самому в магазине стоимость разбитого предмета было невозможно. Я не имел представления, в каком именно точке торговли, и где та находится. Решив действовать наверняка, попросил у мамы три рубля. Сумма была большая, это я понял по удивлению «технички», когда ей вручал банкноту, но она её взяла, и инцидент был исчерпан. Я вновь обрёл «долгожданный» покой, хотя было жаль денег и родителей, претерпевших материальный урон о котором они так и не узнали, в отличие от меня запомнившим об этом случае на всю жизнь. …
  … А жизнь школьная текла своим чередом, почти полностью затеняя собой «частную», особенно ярких моментов, которой я и не припомню. Хотя один раз оба существования объединились, а произошло это так. Наступила весна и на пасху мы пошли на Пороховское кладбище. Я стал большой и больше по дорожкам не бегал, крича дядю Пашу. Народу было много и вот мне в толпе неожиданно повстречались Нина Николаева и Виталик Горькуша мои одноклассники. С девочками в то время мы ещё не дружили ввиду разности интересов. Они «совпали» потом в старших классах, хотя и тогда пары можно было пересчитать по пальцам. У Нины и Виталика родители дружили. Учились они вместе и, по-моему, сидели за одной партой. В классе их даже за это не дразнили. «Чета» эта была запоминающаяся. Нина девочка энергичная имела маленький рост и хрупкое телосложение.  Виталик был сама невозмутимость, гораздо более плотный с не пропорционально большой головой «обрамленной» ещё более выдающимися щеками. Он имел вид настоящей груши рифмующейся с его фамилией. С ребятами мы поздоровались и немного разговорились. Хотя на занятиях мы особых контактов не имели, но в более свободной обстановке ощутили свою искреннюю общность. Жаль, что  продолжения в дальнейшем наша случайная встреча не получила. …
  … А так моё «повествование» плавно переходит ко второму первому сентября. Уже достаточно опытный я шел по своему родному Чеченскому переулку в школу. Событие было не столь значительным как в первый раз, поэтому букет цветов, наверное, был скромнее, и я очень удивился, когда меня остановила соседка по переулку. Дом её находился немного в глубине за корпусом маминого завода. Они с мужем жили тихо и даже, по-моему, были оба, или кто-то один из них, глухонемые. Своих детей у них не было. Возможно, поэтому соседка заменила мои «растения» роскошным букетом красных георгинов росших у неё в палисаднике. Подарок я принял с благодарностью не только на словах, но главное в душе. Цветы были торжественно вручены Розе Александровне. Первый день занятий обычно праздничный и короткий. Он быстро кончился. Вот тут то и случилось событие, во многом повлиявшее на всю оставшуюся мою жизнь. Учительница, наверное, очень спешила и, не дожидаясь, когда мы разойдемся, стала сортировать подаренные в большом количестве цветы. Которые получше она оставила себе, а остальные пошли «вниз головой» в ведро, заботливо принесённое уборщицей помогавшей ей. Одного ведра было даже мало. Мои георгины выделялись на фоне остальных, и я без труда заметил что они, попали в разряд «избранных», но мне  стало обидно за скромные букеты товарищей. Достаток в семьях был скромный, но разный, а чувства искренние. Правда остальные ребята не заметили и не возмутились. Для себя я в знак протеста решил, что больше приносить цветов на первое сентября не буду. Данное себе самому слово я сдержал, и исключение сделал только после окончания десятого класса. Правда букетов в эти торжественные дни было всегда много, и моего демарша ни кто не замечал, во всяком случае, мне об этом ни кто не говорил, а сам я не «афишировал. …
  … Но начало учебному году было положено, и он завертелся своим чередом. Вторые классы занимались во вторую смену. Сразу после уроков, которые кончались часов в шесть, поужинав, приходилось делать с мамой домашнее задание. Но мы уже были второклассники, смотревшие свысока на первоклашек, и делали уроки иногда и без помощи родителей на следующее утро, тем более что бабушка меня кормила и отправляла в нужное время в школу. Помогать в написании слов и арифметических действиях она не могла, так как писать и читать не умела, но я справлялся и сам. По дороге в школу и из неё при встречах мы обсуждали с глубокомысленным видом дроби и таблицу умножения, что ещё больше подчёркивало наше привилегированное положение по отношению к первоклассникам. Моим новым попутчиком в этих походах стал Серёжа Чумин. Он жил в собственном доме на углу Белорусской  и  Куликовской улиц. Полпути мы проходили вместе, и этого времени нам хватило, что бы для начала обменяться в «не формальной» обстановке небольшими сувенирами, а затем и подружиться. Мне он подарил статуэтку первого спутника земли с одной сломанной антенной, а их на нем, если припоминаете было четыре. Чем «отдарил» его я уже и не припомню. Но главным «приобретением» от дружбы с ним стало, то, что через него я «официально» познакомился и подружился с Олегом Филипповым, к которому раньше, как к своему кумиру, и подойти не решался. Он жил в кирпичном доме на третьем этаже при пересечении Куликовской ул. и ул. Сергея Лазо. Серёжа был компанейским парнем, без комплексов в отличие от меня, и познакомился с Олегом раньше. С того времени мы стали «неразлучной троицей» и проводили свободное время вместе. Местом наших игр и встреч в основном стал двор дома Олега. Две его стороны ограничивало само строение, которое представляло собой букву «Г». Оставшиеся две стороны образовывали заборы воинской части и частного дома с гаражом неведомого зубного врача. В прорехи ограждения военных мы иногда проникали на пару метров, и с чувством нескрываемого любопытства наблюдали за «таинственной» жизнью, как нам казалось, секретного объекта, представляясь сами себе разведчиками. Второй забор дыр не имел, но по нему мы, пока хозяев не было дома, забирались на крышу гаража и прыгали в сугробы снега. Зимой вообще было интересней. Например, один раз мы провели целый игровой день в штурме небольшой кучи щебня присыпанного снегом. Развлечение родилось экспромтом, и мы с нескрываемым азартом старались овладеть вершиной скромной «высотки». Несколько раз я был у Олега дома, когда заходил за товарищем погулять. Он иногда только заканчивал  домашние задание, и у меня было немного времени, чтобы осмотреться, да ещё общаясь с родителями товарища. Они в моём представлении относились к разряду служащих и были строгими, но вместе с тем доброжелательными. Кем работали  Филипповы старшие, точно так и не узнал, но уже тогда я различал людей по классовому признаку, пусть и интуитивно, но достаточно хорошо. В эту мою  детскую «классификацию» ещё входили рабочие, крестьяне, интеллигенты. Руководящая прослойка мои рассуждения не занимала, так как была совсем за рамкой моего общения. Особого значения этой градации я не предавал, но инстинктивно, и для удобства восприятия окружающего мира, раскладывал всё «по полочкам». Ну а с Олегом потом мы отправлялись на улицу. …
  … Школьная жизнь текла достаточно монотонно, но иногда раскрашивалась запоминающимися событиями, о которых постараюсь сейчас и поведать. Начнем с трагического случая. Неожиданно в класс пришла плохая весть. У Серёжи Ильина умер отец. Да непросто умер, а, по-моему, его убили. Серёжа был мальчик крупный, превосходящий габаритами даже Серёжу Архипова силача номер один у нас, и предельно открытый окружающим людям. Мы по мере детских возможностей ему сочувствовали, но помочь, ни чем реально не могли. Когда я рассказал о случившемся своим ближайшим знакомым и домочадцам, то дядя Володя Серов, сопоставив трагическое событие с имеющейся у него информацией, сказал, что убийство совершили шилом. Хотя пришествие такого рода редкость для нашего тихого уголка, эти данные мне представляются не достоверными, но существа дела это не меняло. Серёжа остался без папы, и мы его жалели. …
   … Другое происшествие случилось со Светой Барболиной и Ниной Мингазудиновой. Девочки жили в новых кирпичных домах напротив Отечественной улицы на другой стороне улицы Коммуны перед «триумфальными столбами» старой границы города. Учились они, не очень чередуя двойки и тройки, но дружили между собой. И вот совершенно неожиданно их обвинили в воровстве происшедшем в булочной на улице Сергея Лазо. Магазин был, я бы сказал, полу самообслуживания, что-то вроде прототипа наших современных универсамов. В него я ни когда не ходил, даже смутно представляю его местонахождения, так как если и покупал хлеб то на трамвайной остановке улицы Коммуны, а в основном в ларьке тети Шуры. Подруги пытались вынести, не оплатив конфеты или печенье, и попались. В школе их стыдили перед классом или даже на собрание всей школы за поведение не достойное октябрёнка. Событие конечно громкое, но у меня оно не вызвало особых отрицательных эмоций по отношению к девочкам. В то время я ещё находился на «перепутье». Учитывая всеобщую и свою в частности мягко выражаясь, бедность не раз хотелось взять, что ни будь чужое. От нехорошего поступка удерживал страх неотвратимости наказания, как нам тогда говорили. На самом деле это было не совсем так. Но в один прекрасный весенний и солнечный день, кончая второй класс и сидя на уроке за партой, я самостоятельно принял решение, не иметь в своей жизни, ни какого «криминала». Этого слова в тогдашнем лексиконе не имел, но остался верен «зароку», данному самому себе, «на всю оставшуюся жизнь». Меня страшило даже не само «возмездие», а постоянный страх его ожидания, который превращал бы жизнь в вечную пытку, существенно укорачивая дни пребывания на свете. Это было моё личное ощущения, но портить себе жизнь я не хотел, ясно осознавая свои физические и психологические возможности. Как сказано в библии: «Лучше горсть с покоем, чем пригоршни с трудом и томлением духа». …
  … Память хранит и события менее значимые. Один раз заболела Алла Критская и Роза Александровна поручила мне отнести однокласснице домашнее задание, что бы та не отстала от школьной программы. Жила она, как считала учительница, по пути моего следования в доме тёти Раи, но на первом этаже и с входом на противоположной стороне, поэтому мы с Аллой, ни когда не «сталкивались», и я даже, по-моему, не предполагал до этого случая, что она там обитает. Критская была девочкой очень красивой, как кукла Мальвина из сказки Алексея Толстого «Золотой ключик». Скорее всего, я тогда был уже знаком по старому мультфильму с этим произведением. Алла к тому же была круглой отличницей, и портить показатели класса Роза Александровна не желала. Ходил домой я другой дорогой. Но меня смущало не это, а то, что приходилось идти в дом к совершенно не знакомым людям, а человек я был, как уже не однократно говорил, на редкость стеснительный. Пришлось на помощь звать друга. Серёга Чумин являлся мальчиком без комплексов и согласился меня сопровождать в этом сложном деле. Поручение было выполнено. Мы даже, угодив на День Рождения подопечной, попили чаю и посмотрели, какую-то интересную раскладную книжку. Я подобных «фолиантов» не видел и не имел. …
  … Запомнился так же, хоть и хуже, поход на новогоднюю елку в дом или дворец культуры Охтинского Химического Комбината (ОХК). Мы собрались у школы. Самой елки я не помню, но мне очень понравилась целлулоидная игрушка «Дядя Стёпа моряк», которая правда досталась не мне, но я с ней помнится, немного поиграл. Своего подарка память не сохранила, наверное, под сильным впечатлением от чужого. Зато наверно с тех пор запомнилась большая труба  нашего «градообразующего» предприятия, которую я увидел так близко впервые. Как позже я узнал, она предназначалась для рассеивания вредных выбросов падающих на головы жителей района, напоминая Эйфелеву Башню, но с железной круглой трубой внутри. Она долгое время оставалась как бы символом нашей окраины. Постепенно, на это ушли десятилетия, производственное назначение утратилось. Появились, скорее всего, новые технологии. Саму трубу убрали. Ажурный каркас сделали на половину ниже, но бывая в тех краях, проезжая мимо на электричке или городским транспортом, я невольно всякий раз глядя на неё, вспоминаю старые Пороховые, которых под многоэтажными новостройками уже нет. Остались только небольшие «осколки» того времени. …
   … Когда я ездил на новое место жительства, по получении семьи жилплощади, неожиданными попутчиками на новом маршруте оказались одноклассники Серёжа Петров и Володя Окольнишников. Серёжа жил, где то недалеко, но ему приходилось ездить на трамвае, и мы с ним несколько раз встречались на остановке трамвая по ул. Лазо. Для этого я даже стал пользоваться этим местом посадки, а не на улице Коммуны. Володя получил новое жильё и выходил на Пискарёвском проспекте немного дальше меня. Ребята оказались интересными собеседниками, и я прекрасно проводили время до прибытия трамвая, когда оказывался вместе с ними. Жаль, что это произошло поздно, а то мы могли и подружиться. Особенно мне импонировал Володя, который мне своим спокойствием и гордой осанкой, почему то представлялся в образе белогвардейского офицера из фильма. С ним я даже встречался раз или два после смены места учёбы, но потом наши пути разошлись окончательно, хотя мы и жили вроде бы близко. …
  … Ещё забыл упомянуть, что мои школьные пути переплелись со «стезей» Серёжи  Богданчука. Серёжа был скорее даже двоечником, но как оказалось очень добродушным и само ироничным товарищем.  Мне очень понравилась его манера рассказывать о своих «успехах» в учёбе и быту в юмористической манере. За такой предельно незлобивый характер даже родители, наверно, только слегка журили его. Мной он воспринимался как этакий хорошо известный в своё время юморист Тимошенко, имеющий псевдонимом Штепсель, только маленький. Да и внешне они были похожи. Разве что о росте сложно говорить, так как Сережа ещё не вырос до размеров взрослого человека. …
  … С другими своими одноклассниками ярких эпизодов не припоминаю, но они сохранились все в моей памяти как живые хотя несколько поблекшие от времени. Их я могу перечислить по именам, правда, уже не всех, хотя раньше помнил. Богданова училась очень плохо и имела всегда немного растрепанный вид. Её однофамилец Богданов Витя учился лучше и был твердым троечником. Алексеева Ира встаёт в моей памяти как этакая «серая мышка». Серёжа Шведов входит в «когорту» второгодников. Он жил в Гришином переулке и у себя дома показывал мне по-соседски разводимых у них в сарае кроликов. Мальчик он был спокойный, но дружбы у нас не получилось из-за разности интересов и возраста. Серёга по два года проводил в одном классе. А так он жил ближе всех одноклассников ко мне. Тихомирова запомнилась как крупная, но приятная девочка. Володя Овчаров выделялся в классе свой старой школьной формой, которую он донашивал, наверное, после старшего брата. Все мы носили аккуратные серые костюмчики. Его одежду составляли брюки и гимнастерка подпоясанная ремнём. Так ходили школьники пятидесятых. Учитывая всеобщий скромный достаток, ему это в виде исключения разрешили. Галя Капралова по успеваемости не уступала мне и могла служить эталоном миловидности с целеустремленностью, хотя последнее моё предположение. Катя Иванова на фотографии первого класса сидит рядом с Валерой Агапитовым, и если не знать что он отличник, а она двоечница, то их можно сравнить с маленькими ангелочками. …
  … С ребятами, с которыми начинал свой учебный путь, я больше почти не сталкивался. Года через три, когда ещё можно было узнать друг друга и дружеские связи были не совсем утеряны, будучи в гостях на Леонтьевском, встретил Олега Филиппова. Он спешил с приятелем в новую школу, так и не ставшую мне родной, и мы даже вроде бы поздоровались, хотя говорить было особенно и не о чём. С Ирой Филипповой по воле судьбы мы встретились в девятом классе и окончили  школу, как и начинали, вместе. До этого мы уже учились в одной школе и раньше, но в разных классах, а я её совершенно не помнил. Да и когда стали ходить в один класс, только на вечеринке у Иры дома, мы разговорились, вспомнив друг друга. По крайней мере, я тогда от Иры узнал, а с ребятами из половины нашего класса она училась ещё долгое время в школе на улице Коммуны, что Лена Стеклянникова стала к тому времени охотницей за женихами. Наверное, не очень удачливой по тому, что когда появились компьютеры и базы данных, я нашел предположительно её под девичьей фамилией и проживающей в том же районе «трех дураков», который возник на месте наших старых Пороховых. Тогда же были обнаружены и Олег Филиппов с Серёжей Чуминым в том же месте проживания. И хотя фамилия Филиппов распространённая с большой долей вероятности можно предположить, что именно мои однокашники получили там новое жильё вместо своего старого. Володи Окольнишникова я не обнаружил, но нашел Кирилла Владимировича Окольнишникова проживающего в районе Анникова проспекта. Что произошло с одноклассником для меня осталось загадкой. Роза Александровна прожила всю жизнь около кинотеатра «Гигант» в районе улиц Васенко и Овсеенко совсем не далеко от меня. Папа даже один раз встретил её и разговаривал. Я, хотя часто проходил в том районе, с первой своей учительницей так и не повстречался ни разу. Проводить более глубокие изыскания я не стал. Человек я застенчивый и не очень общительный, да и зачем «ворошить прошлое», хотя узнать о дальнейшей судьбе сопричастных мне людей было бы интересно, и с удовольствием откликнулся бы, если они «нашли» меня сами. Этого к моему искреннему сожалению  не случилось. …
Подборка 4. Лагерь.
  … Назвав так условно и экспромтом эту часть «моих записей», я не подумал, что под этим словом мы подразумеваем несколько значений. Лагерь может быть детским, местом за колючей проволокой, пунктом временного расположения воинского подразделения в походе и прочее. На слуху лагеря колонистов Америки. Это слово несёт мрачноватое значение, когда к нему прибавляют уточняющее слово концентрационный или отправляют его в систему ГУЛАГа. В моём случае мы имеем самое безобидное значение, ибо речь пойдет о пионерском лагере. Носил он, навевающее весну и свежесть, название «Юность» и принадлежал тюлевой фабрике им. Самойловой, названной фамилией пламенной революционерки с редким именем Комкордия, если не изменяет память. Впрочем, обо всём этом я узнал позднее. Честно скажу от первого посещения явственно осталась лишь одна картина, на которой вижу себя около спального корпуса. Остальное это смутные ощущения маленького мальчика оторванного от мамы, бабушки и уютного родного домика, где я чувствовал себя большим и самостоятельным. А следует заметить, что в лагерь меня отправили после первого класса. Тут приходилось заправлять по правилам кровать, делать зарядку, чистить зубы, строится на утреннюю и вечернюю линейку. Всего не перечислишь. Незнакомая доселе обстановка и отсутствие, наверное, ярких запоминающихся событий почти стёрли первый год пребывания в лагере. Я не могу даже с точностью сказать, кто у нас был тогда воспитателем и пионервожатой. Все-таки думаю, что пестовала нас Зинаида Ивановна. Она долгое время руководила самыми маленькими из третьего отряда, притом, что вожатые менялись каждый год. Возможно в первый приезд, отцы, которые работали вместе помощниками мастера на фабрике, познакомили меня и Сашу Родионова. Он как и я каждое лето проводил в лагере, а до этого в летнем детском саду, а возможно и яслях, всё от того же производства, и располагавшихся по соседству с «приютом» старших детей. Это, пожалуй, все о первом знакомстве с лагерной жизнью, которое вышло немного «комом», как и «первый блин». …
  … На следующий год всё, как волшебной палочкой, переменилось и встало на свои места. Поэтому я с большим знанием дела могу описать место моего летнего времяпровождения и события связанные с ним. Начало сезона отдыха предваряло обязательное проведение медосмотра. Он происходил за проходной папиной фабрики в одноэтажном помещении, которое служило, точно не скажу каким производственным или иным целям, но вполне подходило для осмотра врача. Потом в назначенный день и время мы собирались на Финляндском вокзале и организованно ехали до станции Мельничный ручей. К своему стыду не могу точно сказать, на чем мы ехали дальше. На автобусе или электричке, да это и не важно. Главное что потом оказывались в самом конце трехкилометровой улицы с правой стороны по ходу движения электропоезда от Ленинграда. Далее «простирался» лес и дороги на три Ждановских озера и одноимённую дачу. Лагерь располагался в сосновом лесу. Доминантой, безусловно, являлось двухэтажное здание спального корпуса. Сквозную рекреацию входа обрамляли по три спальни, определяющие количество отрядов, на каждом этаже. Первый этаж предназначался для мальчиков, а второй для девочек. С наружной стороны спальные помещения выходили на террасу с пожарными выходами и лестницами. Перед парадным входом размещалась площадка, на которой проводились пионерские линейки. За ней находилась спортивная площадка с ямами для прыжков в длину и высоту, турником и бревном для гимнастических упражнений. Слева от главного здания находились туалеты, помещение хранения личных вещей, место оборудованное умывальниками для мытья лица, рук и ног. Далее располагались буквой «г» пионерская комната и столовая. Немного в глубине за пунктом питания находился ледник покрытый опилками, укрывающими заготовляемый зимой лёд. Чуть дальше в глубине приютились спальные помещения обслуживающего взрослого персонала. Обрамлялась вся территория хлипким забором с въездными воротами и калитками, которые связывали лагерь с «большим миром». Около первого технического въезда стоял домик начальника лагеря Ноны Альфредовны, которая по основной работе была школьным врачом, поэтому строение служило ещё и изолятором для больных. Он находился сразу за спортивными площадками, так что медицинская помощь в случае чего могла оказываться незамедлительно, но «оказий»  представлялось не много. Ещё глубже спален взрослых простиралась территория подведомственного нашей фабрике детского сада и яслей. Заканчивались «владения» баней и домом коменданта Алевтины, отчество вот запамятовал. А так даже имён многих других скромных и заботливых работников, обеспечивающих нас беззаботный отдых, я не знал. Исключение составляет разве что дядя Петя работавший подсобником на кухне. Он был общительным человеком и работал у нас позднее «плавруком». В этот разряд ещё входил муж комендантши Константин, привозивший на грузовой машине продукты и помогавший жене. …
  … Справа от главного спального корпуса участок занимал сосновый подлесок, разделённый на две равные части главной аллеей с парадными воротами. Аллеей мало пользовались, так как ворота всегда были закрыты, а ходили и бегали кроссы по боковым дорожкам, идущим вдоль забора, но не вплотную, а на некотором расстоянии покрытым все тем, же лесом. Сосны скрывали от «людского взора» волейбольную и баскетбольную площадки по одной стороне главной аллеи и футбольное поле по другой её стороне. Надеюсь, некоторое представление о лагере «Юность» вы получили из моего описания, пусть может быть и не очень вразумительного. Выходить за территорию лагеря категорически запрещалось без старших, что не мешало представителям первого отряда, а в особенности девочкам её иногда покидать. …
  … По мере возможности место своего летнего времяпровождения я обрисовал, и теперь пора перейти к подробностям пионерской жизни. Свой первый сезон я не особенно запомнил, но зато приобретённые навыки мне помогли уже в следующий раз чувствовать себя «бывалым» лагерником. Кровать заправлялась. Лицо умывалось. Зубы чистились. Ноги на ночь мылись. Всё это происходило автоматически, и освобождённый от рутины мозг стал более детально воспринимать окружающее. Тем более что сверстники моего возраста в третьем отряде стали старшими, а сними и я. Воспитателем у нас уже точно стала Зинаида Ивановна, но она в основном занималась девочками. Мальчики были поручены пионервожатой Тамаре Ивановне. Она училась в Мухинском училище, наверное, на скульптора. Раз или два, посещая её спальный «пенал», в который помещалась кровать и тумбочка, я видел, вылепленные очень художественно барельефы не скажу сейчас чего. Являясь поклонницей Дюма или просто желая нас чем-то занять, она с первого дня предложила нам игру в мушкетёры. Срочно были изготовлены шляпы из ватмана с приклеенным бумажным плюмажем и деревянные шпаги с жестяными эфесами из крышек консервных банок. Все остальные члены отряда были не «вооружены» и носили одинаковые пилотки. Такие имели бойцы интернациональных отрядов в Испании в годы гражданской войны с диктатором Франко. Они стали головными уборами советской пионерии.  После утреней линейки по итогам дел и поведения за предыдущий день Тамарой Ивановной назначался д’Артаньян, Атос, Партос и Арамис. В основном д'Артаньяном становился Витя Горячев и без того лидер среди мальчиков. Он отличался правильными суждениями и спокойным характером. Силой между собой мы как то не мерялись, да и драк я не припомню. Дружески «возились». Это да. Бывало. Звание Арамиса носил главным образом Юра Павлов. Мальчик красивый рассудительный и эта «кличка» ему подходило, как я сейчас понимаю. Меня попеременно переименовывали в Атоса и Партоса, что меня устраивало, хотя пару раз «дорастал» до звания главного героя Александра Дюма. В «первачи» я ни когда не рвался. Серёжка, по моему, Голубев, которого все звали просто «гулей», разделял мою «участь», хотя и на не регулярной основе. Он был общительным и добродушным мальчишкой, но его иногда заменяли другие ребята отряда. Например, Виталик Вишневский по прозвищу «вишенка» или Серёжа Кравченко. Всех и не упомнишь. Зато точно мой «закадычный» товарищ Саша Родионов в число избранных почему-то не попадал. Кроме того мы всем отрядом выучили песню мушкетёров из спектакля Михаила Светлова, как я позже узнал, «Двадцать лет спустя». Там имелись такие строки: «Трусов плодила наша планета …». Мы искренне, не понимали значения слова «плодила». Мы считали его существительным, а не глаголом. Тамара Ивановна долго объясняла этот «щекотливый» для малышей термин, но так до конца и не смогла его растолковать. К счастью на память о «мушкетёрстве» у меня сохранились фотографии, сделанные довольно профессионально мужем нашего коменданта и выкупленные у него родителями. На обратной стороне одной из них есть такое пожелание, сделанное рукой пионервожатой: «Витенька, расти смелым, прямым, жизнерадостным и люби книгу». Это напутствие сбылось, может быть не в полном «объёме», но в целом оказалось, если не пророческим, то близким к нему. …
  … Тамара Ивановна так заботливо и заинтересованно возилась с нами, потому что сама являлась одним из первых питомцев данного лагеря. Лагерь фабрика построила, где то во второй половине пятидесятых годов, если судить по возрасту Тамары Ивновны. По её словам, когда она пионеркой отдыхала в Мельничном ручье, их жизнь была не так благоустроена как наша. Не знаю, жили ли они в палатках, но пищу готовили, чуть ли, не на кострах, да и вообще в остальном было больше романтики и меньше комфорта с обслуживающим персоналом. Но и тогда, я думаю, зарождалась традиция начинать утро со звуков пионерского горна. Под бодрую мелодию у нас в ушах звучали слова, возможно «народные», во всяком случае, неизвестно кем придуманные: «Подъём! Подъём! Кто спит того объём!». После тихого часа, по-моему, на туже мелодию слышались другие незатейливые строки: «Вставай! Вставай! Порточки надевай. Трусики подтягивай! Песенку затягивай!». Перед завтраком, обедом и ужином горн оповещал в другой интонации: «Бери ложку! Бери хлеб! Собирайся на обед! Нету ложки! Нету хлеба! Оставайся без обеда!». Мелодия отхода ко сну была успокаивающей и более мелодичной: «Спать, спать по палатам пионерам и вожатым. Пионеры спать не хочут. Над вожатыми хохочут». Не помню как в обычные дни, но в праздники к мелодии горна прибавлялась дробь барабана и мы шли на линейку с дальнейшим построением буквой «п» перед трибуной, к которой выносил знамя лагеря знаменосец в сопровождении двух ассистентов. После зачитывания распорядка дна и прочих объявлений, а в праздники и поздравлений, мы вслед за знаменем покидали строем своё пионерское «капище». Все это повторялось каждое лето изо дня в день в течение всей смены, поэтому нет ни чего удивительного что я, по пришествию сколького времени, прекрасно всё запомнил. …
  … Вообще мы, не смотря на шляпы и шпаги, были слишком малы и «Трех мушкетёров» я прочёл позже. Но как истинный «рыцарь» не мог обойтись без дамы сердца. Как обычно это со мной бывало, я назначил себе предмет воздыханий, впрочем, не без доли истинных симпатий. Мой выбор пал на Марину Большакову самую красивую, по моему мнению, девочку отряда. Я плохой физиономист, поэтому скажу кратко, чтобы вы получили представление о внешности. Она была похожа на маленькую Марину Влади. Марина о моих чувствах не знала, да мне хватало и своего одностороннего расположения. Впрочем, вскоре представился случай, поближе познакомится. В «тихий час», кто бывал в лагерях, тот знает, что это такое, маленькая проказница не смогла или не захотела добежать до туалета и пописала прямо на террасе второго этажа рядом со спальней. Проступок заметили старшие, и Марине объявили общественный бойкот. Когда мы пошли на второе озеро купаться и загорать, она сидела отдельно от всех на крутом склоне как насупленный, но гордый воробышек. Картина представлялась у меня в воображение прекрасная. Я даже имел большое желание, наперекор всем, присоединится к своей «возлюбленной». Но не рискнул это сделать. Меня не особенно пугало общественное порицание, но тогда я всем явно открывал свои чувства, а природная застенчивость не позволяла это сделать. К тому же мне ещё не исполнилось и девяти лет. Единственное на что я решился, это в знак солидарности, разместится то же отдельно от всех с Сашей Родионовым, подсевшим зачем-то ко мне, и бросать взгляды на Марину. Конечно, может быть, я себя чересчур оправдываю. Но, как говорит Библия: « … если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы». Больше на этом «фронте», ни каких заметных событий не случилось. …
  … Стоит более подробно рассказать о месте принятия водных процедур. Наш лагерь был самым крайним в череде других подобных заведений, а до «второго» озера предстояло пройти ещё с километр. Нет ничего удивительного, что наша купальня была единственной на водоёме, который окружали с нашей стороны довольно крутые берега, представляющие собой прекрасные «шезлонги» для загорания. Она имела не большие размеры, где то 5х10 метров, но в ней прекрасно помещался отряд приблизительно из тридцати человек, мальчиков и девочек примерно поровну, что диктовали размеры спален. В воду мы заходили по графику и пребывали там строго ограниченное время в зависимости от температуры окружающего воздуха. Плавать я не умел и поначалу просто барахтался в воде. Потом это занятие надоело. У более «развитых» ребят я подсмотрел технику и стал по немного осваивать стиль, который в «народе» именовался «плавать по-собачьи». Проплывая дистанцию всё длиннее и длиннее, я смог перейти к более сложным стилям, напоминающим «кроль» и «саженки». Не имея достаточно поставленной техники расстояние, проплываемое мной, сильно не увеличилось. Для достижения более весомых результатов потребовались «годы и годы», и только перейдя на «брас», я смог достаточно долго «держаться на воде», не ища другой опоры. Но «азы» закладывались тем далёким временем в нашем уютном маленьком «лягушатнике». …
  … Кроме водных процедур и солнечных ванн на память приходит игра в «Военную тайну, или секрет», в которой принимали участие все отряды. Каждому «подразделению» выдавался запечатанный конверт с указанием места, где находилось следующие послание. На отдельных для каждого отряда маршрутах таких мест имелось три или четыре с общим конечным пунктом, где и находилась спрятанной главная цель всей игры. Кто первый справлялся с заданием, тот и побеждал, получая кроме славы и дополнительную порцию компота. В результате все как оголтелые бегали по прилегающей к лагерю территории с шумом и весельем. Обычно побеждал первый отряд чисто по объективным причинам. Старшие и бегали быстрее и были сообразительнее. Но один раз случилось «исключение». Вторым отрядом верховодил Вова Шилов мальчик энергичный и смекалистый. Он и привел свой «корабль» к финишу первым. Но это был редкий случай. …
  … По выходным нам показывали фильмы. Киносеанс проводился в столовой или пионерской комнате. Не помню точно, как и не могу назвать первые просмотренные киноленты. Но нас обслуживало пригородное предприятие кинопроката, и поэтому в основном показывали старые, но интересные картины. На скучные «произведения искусства» местный зритель не пошёл бы. Для примера могу назвать парочку. Это франко итальянская версия «Трёх мушкетёров» или фильм о приключениях Тарзана. Кино конечно не совсем для детей, но эротики не было, да и взрослые смотрели вместе с нами. А всякие поцелуи закрывались заставкой, как это показано в фильме «Добро пожаловать, или посторонним вход запрещен». Он вообще точно показывает летнюю пионерскую жизнь того времени, да и совпадает по выходу на экраны с ней. Если кому то не хватает моих скромных описаний, может посмотреть эту киноленту, чтобы полнее погрузится в ту далёкую атмосферу и воочию увидеть детали с подробностями, как это иногда делаю я. …
  … Главным праздником любой смены оставался «родительский день». Его ждали с нетерпением, и проводился он в один из выходных, а первоначально это число и было только таким. С утра угол забора на пути следования родителей был облеплен встречающими. Гости прибывали «порциями» сообразно графика электричек, которые ходили примерно каждые полчаса, и заветный уголок постепенно пустел. Но каждый раз находились такие несчастные, которые по тем или иным причинам отца с матерью не дожидались, хотя надежду хранили до последнего. Счастливчики же меняли грязную одежду и пополняли растаявшие запасы печенья, конфет и других разрешённых продуктов, а так же лакомились овощами, фруктами и прочей не хранящейся долго снедью. Но главное это, то, что до обеда отпускали под расписку с родителями за территорию лагеря. Можно было на свободе отдохнуть от лагерной дисциплины и вдоволь пообщаться с родителями. Не возбранялось так же и посещение других родственников, знакомых и друзей. Но всё хорошее кончается. Заканчивался и «родительский день». После обеда взрослые потихоньку разъезжались, и жизнь входила в привычное «русло». Как правило, до конца смены оставалась неделя или что-то около того. Это время проходило в предвкушении грустного расставания с лагерем и радости продолжения лета. Смена заканчивалась общим пионерским костром. Его разжигали на футбольном поле. Что бы пламя разгоралось быстрее, добавляли немного бензина, и он взрывался, немного пугая зрителей и символизируя завершение пионерского отдыха. В вечерней тишине разносились слова песни: «Взвейтесь кострами сини ночи … ». …
  … На следующий год я перешел во второй отряд и свысока смотре на малышей из третьего отряда. К тому же я стал пионером и с полным основанием мог находиться в одноимённом с моим новым статусом лагере. Впрочем, каждый отряд жил своей обособленной жизнью и «пересекались» мы в основном при посещении столовой. Из нашей мушкетёрской четвёрки выбыли Юра Павлов и Витя Горячев, а главное уже не стало Тамары Александровны. В шляпах и со шпагами мы больше не фланировали, да и надо было «притираться» к новому коллективу. Костяк в лагере был неизменным, но мы попадали в разные смены и поэтому основная масса отряда всякий раз менялась. Так, например, со мной в отряде оказался Виталик, если не изменяет память, Дудкин. «Дудочка», как его все ласково звали, до этого попадал со мной в разные смены и я его не знал. Но он по каким-то причинам пользовался всеобщей любовью и уважением. Ни чего, не подозревая, я в один из первых дней с ним даже не подрался, а так завозился и возможно, по мнению внешних наблюдателей даже одержал победу. Ко мне подскачил Лёшка Синельников и сказал, что если я буду обижать Виталика, то буду иметь дело с ним. Синельников мне был знаком по одной из предыдущих смен. Мать у него работала уборщицей на фабрике и воспитывала сына одно. Леша проводил время в Мельничном ручье больше чем я, и был мальчиком немного злобным. Связываться с ним я не стал, да и к «Дудочке» особых претензий не имел. Больше конфликтов у нас не случалось, хотя было немного странным, что я «уважаю» Синельникова, а он в свою очередь Дудкина, который мне был «по зубам». …
  … Еще хочется рассказать об одной лагерной традиции. В конце пребывания на отдыхе ребята закапывали, где-нибудь в укромном месте леса «секреты». Это могли быть кусочки разбитого цветного стекла или какая-то сломанная безделушка, которая не  представляла ценности. Главное что через год, при прошествии «множества» времени, «клад» выкапывался и забытые давно предметы возвращали на время в прошлое с его воспоминаниями. В этом действие было немного чарующей магии и колдовства. Я, правда, подобными «глупостями» не занимался, но был очевидцем при исполнении товарищами этих «ритуалов». …
  … К моей «несказанной» радости в одном отряде со мной снова оказалась Марина Большакова. Если раньше моими любимыми женскими именами были Лена и Оля, то теперь к ним прибавилось и имя Марина. Кроме того в лагере у меня появился друг. До этого все были просто товарищами, даже Саша Родионов, которого в ту смену и не было. С Юрой Ивановым, мальчиком очень «импозантным», мы как-то сразу прониклись взаимным расположением и стали «не разлучной парой». Из разговоров с ним я узнал, что отец у него работает на фабрике начальником ОКСа (Отдел Капитального Строительства), и живет он в центре города на Лиговском проспекте. Проводить время вдвоём нам было интересно. Появился человек, которому можно поведать «сердечные» тайны. Юрке я рассказал о незримой своей связи с Мариной Большаковой. Он решил от меня не отставать и выбрал объектом своих симпатий Олю Егорову. Поскольку Марина заняла всё моё воображение, то Олю я как-то не обращал внимания, а зря. В последствие Егорова стала одной из первых, если не первой, красавицей лагеря. Так что «прозорливость» друга оказалась поразительной. Мы стали старше и наша заинтересованность в выражениях чувств не ограничивалась пустыми воздыханиями. Во время «тихого часа» мы обменивались записками с «дамами сердца». Послания были наивными, но представляли собой определённый этап во взаимоотношениях со «слабым полом». …
  … О свиданиях и прочем речь не шла, да и строгими лагерными правилами они не приветствовались. Когда в это лето я остался в первый и, если не изменяет память, единственный раз на вторую смену, мне пришлось пережить не шуточный «разговор», мягко выражаясь, с воспитателем отряда. Она перед очередной сменой чистила тумбочки в спальне девочек и наткнулась, у уехавшей Марины, на мои писульки. Они особой оригинальностью не отличались, а были продуктом модных и распространённых в тогдашних кругах тем. В одной из записок я писал: «Я тебя лю… ». Что при полном прочтении обозначало: «Я тебя любой доской огрею». Юмор был не очень изысканный, но «из песни слова не выкинешь». Это касается и «детских» анекдотов про Пушкина находящегося во время игры в прятки с Бусей под столом, или незадачливого иностранца кушающего мыло и говорящего: «Мило не мило, а деньги заплачены, есть надо». Так вот мне пришлось оправдываться перед несведущей наставницей, что ни чего «предосудительного» я в виду не имел, «расшифровав» текст после многоточия. Только тогда она немного успокоилась. Эти записки оказались последним реально связующим звеном с моей «Дульсинеей». Больше Марину Большакову я не встречал. На следующий год наши смены не совпали, но мне пришлось выдержать поединок с моим соперником, который занял, если не сердце Марины, то моё место в попытках овладеть расположением «дамы». Мальчик был намного старше меня, но мелковат для своего возраста. Он хозяйски ходил по дорожкам лагеря, и мне сразу слегка не понравился. «Добрые люди» меня просветили о его взаимоотношениях с Мариной. Обо мне он тоже, что то, похоже, знал. По этому, не сговариваясь, мы при первом же удобном случае сцепились в схватке. Силы оказались примерно равные, и немного повалявшись на земле, мы разошлись испачкавшиеся, но удовлетворенные. Друзьями не стали, но и особых инцидентов между нами больше не было. …
  … Однако вернёмся назад. Лишившись друга с «возлюбленной» я не то чтобы заскучал, но «краски как то потускнели». Точно не скажу, но во второй «срок» произошли некоторые события. Во время лагерной спартакиады мы бежали километровый приблизительно кросс по дорожкам вокруг территории. Я, не обладая особыми легко атлетическими навыками, принял решение хотя бы немного покрасоваться впереди забега. Мной был задан спринтерский темп на стайерской дистанции. Дальше всё произошло как в песне Высоцкого о бегуне. Я быстро устал, но и мои более сильные соперники, бросившиеся за мной, тоже выбились из сил. В результате на финише я оказался третьим. Наш физрук Павел Степанович ужасно на меня разозлился, так как показанное всеми время было плохое, что расстроило его какие-то планы. Но нашего спортивного наставника я не очень жаловал. Главное удалось вполне честно мне попасть в призёры, а остальное меня не сильно волновало. …
  … «Срок» пребывания в лагере получился слишком большим настолько, что я даже успел простудиться и попасть в изолятор. Вообще болеть мне в определённой мере нравилось. Особенно когда начинаешь выздоравливать. Лежишь. Отдыхаешь. Взрослые тебя, как больного кормят всякими вкусными деликатесами. Не жизнь, а рай. В лагере дела обстояли иначе. Ни чего вкусного, кроме еды, приносимой из столовой, естественно не было. Нона Альфредовна, наш начальник лагеря и врач по совместительству, правда давала различные таблетки и микстуры, но это не то. Все сверстники продолжали вести насыщенную жизнь, а тебе приходилось целый день находиться взаперти в четырех стенах. Даже почитать ни чего не было, по-моему. Домик изолятора находился среди сосен и поэтому всегда был в тени, что придавало дополнительную сумрачность моему положению. Когда дня через три меня освободили из неволи, я был несказанно рад и даже счастлив, а приобретённый опыт пребывания в медицинском учреждении использовал в дальнейшей жизни, хотя и не часто. …
  … Во время родительского дня нас как всегда отпустили с папами и мамами на свободу. В этот раз в качестве гостинца мне привезли с пол кило сушёных фиников. Они были приторно сладкими, но я во время «увольнительной» их съел почти все. До этого я их не особенно жаловал, а тут ни чего другого особенного не было. Во время обеда меня стошнило. Правда я почти успел выбежать на улицу, и только немного испачкал белую праздничную блузку старшей пионервожатой, дежурившей у входа в столовую. Звали её, кажется, Людмила Николаевна и она занимала эту ответственную должность в лагере не один сезон. Больше ни каких примечательных событий этого затянувшегося сезона не припомню. …
  … Учебный год пролетел в трудах с заботами, и снова настало время пополнить ослабшие силы. В лагерь я прибыл уже опытным «сидельцем». Там меня ждала встреча с Юрой Ивановым. За год мы подросли и «возмужали», но старой дружбы не забыли. Юра с гордостью рассказывал, что повлиял на отца, и тот через профком выхлопотал, пользуясь своим служебным положением, новую сетку на футбольные ворота. Старая была вся в дырах, через которые свободно пролетали мячи, что затрудняло порой судье принимать правильные решения, да и вообще было не «солидно» играть с таким инвентарем. На основание этих «заслуг» Юра даже занял, кажется, место в воротах. От прежнего голкипера Шамиля Каримова остался в наследство только чёрный вратарский свитер, который имел несколько обветшалый вид, но за выслугу лет все последующие защитники ворот его носили. И ещё надо сказать, что отец «Шамы» работал заместителем начальника цеха, в котором трудился мой папа. Юра не стал исключением во вратарской экипировке. Вообще футболисты пользовались особым уважением среди лагерной братии. Они, как правило, занимались в футбольных секциях и играли в настоящих бутсах. Рядовым членам команды, набрать полностью «профессионалами» которую было практически, из-за малочисленности нашего лагеря, не возможно, приходилось довольствоваться кедами. Прошла уйма, мягко выражаясь, времени, но я помню наших тогдашних нападающих Витю Колбасова и Колю Полякова. Гол последнего, когда он прошел по краю поля и забил с острого угла, стоит перед моими глазами и сейчас. Мы, правда, проиграли более «крупному» по численности лагерю со счётом 5:3, но это не умаляет мастерства Коли. К тому же наша команда играла на «чужом» поле. …
  … В этот год мы поехали впервые в лагерь с сестрой вместе. Галка закончила первый класс и «заслужила» право отдыхать со старшим братом. Особых хлопот мне это не принесло. Находились мы в разных отрядах со своим графиком мероприятий. К тому же сестра уже тогда отличалась самостоятельностью, и в моей опеке не особенно нуждалась. Воспитатели потом с удивлением рассказывали родителя, что они только ближе к концу смены узнали, что мы родственники, а не однофамильцы. Как положительный пример, они приводили Серёжу Алдоничева, который со своей малолетней сестрой возился как нянька буквально каждую свободную минуту. Но как говорится: «В каждой избушке свои игрушки». А с Галкой мы виделись и разговаривали по мере надобностей и возможностей. …
  … Лето катилось своим чередом. Мы исправно кушали, с трудом преодолевая чувство голода, хотя Зинаида Ивановна, которая стала начальником лагеря вместо Ноны Альфредовны, с гордость говорила, что нас кормят на один рубль и пять копеек в день. Напомню, что завтрак в школьной столовой стоил 16 копеек, а обед 26 копеек.  Может быть, наш аппетит объяснялся тем, что мы целые дни проводили на свежем воздухе с обязательными водными процедурами и солнечными ваннами, когда позволяла погода. Так как мы заметно подросли, то нас стали привлекать к общественно полезному труду. Один раз мы с час или немного дольше пропалывали турнепс, который рос рядом со вторым озером. Не особенно утомившись потом перед купанием, сидя на крутых склонах, мы глодали, почти созревшие овощи похожие на репку и не расстроили желудки. Другой раз нас направили на тимуровскую работу, к тому времени почти заглохшую, убирать территорию дома, помеченного звёздочкой, от мусора. Дом располагался на улице, ведущей к вокзалу, и это поручение много времени не заняло. …
  … А так в наш размеренный отдых лишь изредка вкрадывались некоторые нештатные ситуации. В тот день мы как всегда всем лагерем отдыхали в «амфитеатре» второго озера с промежутками по графику залезая в купальню. Делать было особенно не чего, и старший отряд стал разбредаться в обозревании окрестностей. Валера Кондрашов, старший сводный брат Серёжки Голубева, достиг в своих изысканиях старой геодезической вышки расположенной невдалеке и залез на самый её верх. Это увидел вожатый отряда. Он был мастером спорта по прыжкам с трамплина, и, имея сравнительно не высокий рост, отличался «плотным» телосложением, таким я его и запомнил. Пионерский вожак бросился к вышке и заставил Валеру немедленно спуститься. Подросток, который был, по крайней мере, не меньше ростом, выполнил приказ старшего товарища. Тот на него набросился, чуть ли не с кулаками. От этого удержал лишь «педагогический» такт, как и от произношения не нормативной лексике, но Валера услышал много нелицеприятных слов. Если бы с ним чего случилось, отвечать по закону пришлось бы вожатому. Из этого случая я, где то глубоко в подсознание, сделал практический вывод, что лучше если за кого и отвечать, то только за себя. …
  … Родительский день в этот сезон получился не тривиальным. Весь лагерь угодил в «изолятор», точнее в карантин. Кто и чем заразным заболел сейчас трудно вспомнить, но пап и мам на территорию не пустили, а об «увольнительной» и нечего было думать. Наш отряд в этот день дежурил, и меня поставили нести «службу» на входную калитку. Я должен был не пускать на «объект» ни кого из посторонних и объяснять всем родителям сложившуюся ситуацию, так как «беда» случилась неожиданно и ни все были в курсе дела. Мои родные тоже были не осведомлены и приехали в Мельничный Ручей с Колей Весниным моим другом, который проводил всё лето в городе. К сожалению, полноценно хорошо провести время загородом у него не получилось, хотя стоял солнечный летний денёк. Самому мне удалось воспользоваться своим «служебным положением» и провести некоторое время с другом и родными по ту сторону калитки, впрочем, от неё особенно не удаляясь. Родители потом, кажется, направились к «водоёму», что бы день ни пропал зря, а я продолжил свою «нелегкую» службу. У папы был с собой фотоаппарат, и на память у меня осталась фотография, на которой я запечатлен с другом и сестрёнкой. В остальном смена прошла нормально, без особенно запоминающихся событий. При расставании,  мы тепло простились с Юрой Ивановым, впопыхах даже не обменявшись домашними адресами. Потом я не один раз специально приезжал к Лиговскому проспекту в надежде случайно столкнуться с другом. Мне, почему то представлялось, что он живёт на участке до Московского вокзала. Но чуда не произошло. Юру я больше не видел. Лиговский проспект оказался слишком большим. …
  … Не будем грустить и «перехлестнем страницу», а впереди меня ждало следующее лето. После пятого класса я опять на правах «маленького» оказался в первом отряде. Старшие ребята не то что бы очень обижали младших, но неприятные инциденты иногда случались. Так в одну из первых же ночей Женя Колоницкий намазал меня спящего зубной пастой. «Урон» представлялся не большим, но скорее от возмущения и неожиданности поступка старшего товарища я расплакался, что со мной случалось редко в исключительных случаях. Володя Семенников, который был к нам «откомандирован» детской комнатой милиции, отнёсся «негативно» и без жалости к моей слабости. Он был одним из авторитетов «Конторы Ленсовета» известной в городе «хулиганской», мягко скажем, группировки, базирующейся в одноимённом саду, и наводящей страх на весь Петроградский район. Я с ней ни когда не сталкивался, но был немного наслышан, и факт пребывания у нас в пионерском лагере такой личности немного настораживал. Впрочем, Володя ни чем «криминальным» себя не проявил, кроме «фи» высказанного мне. Он был, в общем-то, обыкновенным парнем, по крайней мере, находясь у нас. Мы даже немного купались в «лучах его славы», впрочем, тогда я и слов то таких не знал. С Женей же мы отдыхали почти каждое лето. Его родители не только работали на фабрике, но и жили в расположенном рядом с ней «фабричном» доме на улице Чапаева. Женя имел избыточный вес, таких у нас называли «жир трест», и, как и все полные люди, имел добродушный, во всяком случае, не злобный характер. Так что всё неприятное происшествие носило единичный характер, а я больше поводов усомниться в своей «мужественности» не давал. …
  … В старшем отряде жизнь проходила намного интересней. Например, в графике нашего времяпровождения появилось такое понятие как поход. Он был однодневный, но проходил целый день и обед мы брали сухим пайком. Полностью состав пищи я не назову, но на обратном пути мы с ребятами бросались оставшимися недоеденными концентратами киселя. Конечным пунктом похода было «третье озеро». Оно находилось в километрах, если не изменяет память, десяти за «Вторым». Полное официально название «Ждановское» мы в разговоре опускали. Рядом с озером находился поселок «Ваейково» с метеорологической станцией. Но об этом я узнал гораздо позже, когда зимой на лыжах под воздействием ностальгического настроения повторил весь маршрут. А тогда запомнилась лесная дорога и небольшое озерцо в окружение деревьев, за зеленью которых не видно было населённого пункта Ваейково, который разглядеть смог только зимой. Ещё этот населённый пункт был широко известен даже в стране своей метеорологической станцией «работающей» на прогноз погоды. Целый день жизни был израсходован, но мы возвратились из похода уставшие и довольные. …
  … Кроме того в нашу жизнь непосредственно вошло такое понятие как вечерний «Огонёк». «Голубые Огоньки» уже вовсю транслировались по выходным дням и в праздники по телевидению. Чтобы не отставать от времени, по субботам у нас в «Пионерской комнате» устраивались подобные мероприятия. Приглашенных известных гостей не было, но по чашечке чёрного кофе, сэкономленного работниками столовой, мы выпивали. Ну и конечно обязательные танцы «до упада». Танцевать я не умел. Восполнить пробел в моём «бальном» воспитание взялась Лариса Блазер. Личностью она являлась примечательной, так как занималась волейболом на стадионе им. Ленина, расположенном на Петроградской стороне не далеко от места работы наших родителей. Вместе со своей подругой и одноклубницей Наташей Липской она являлась костяком волейбольной женской команды лагеря. Они даже проводили игры, как и мужская футбольная команда, с соседями. Поэтому я был удивлен и польщён, когда такая личность предложила мне скромно стоящему у стенки передать свои танцевальные навыки. Дело оказалось не таким уж и сложным. Протанцевав со своей наставницей пару туров, я смог приглашать партнёрш сам. «Изыскам», к которым отношу, например, вальс, я так ни когда и не научился, но медленный блюз освоил. Главное было не наступать «дамам» на ноги и слушать музыку, что даже с моим плохим слухом не представляло труда. Когда мы были приглашены на танцы в соседний лагерь, я ещё не осмеливался приглашать девочек, тем более незнакомых, и плохо запомнил само мероприятие. Зато как девчонки по дороге на мероприятие восхищались в полголоса у меня за спиной, а я всё слышал, моей стройной ещё детской фигурой не забыл, так как это было немного приятно. В дальнейшем моя внешность, немного преобразившаяся с годами не в лучшую сторону, такого внимания дам больше ни когда не вызывала. …
  … В первом отряде начали складываться и более взрослые личные взаимоотношения между ещё не юношами и девушками, но уже не мальчиками и девочками. Вовка Шилов, ставший к тому времени председателем совета дружины, мечтательно заявлял перед сном, что он был бы готов «осчастливить» Наташу Липскую, если бы та согласилась. Девочка она была не только спортивная, но и очень красивая. Своей стрижкой напоминала одну из героинь фильма тридцатых годов «Весёлые ребята», но была на мой вкус красивей, чем Любовь Орлова. Мечты оставались мечтами, но поцелуи, я думаю, случались в достаточном количестве. В отряде появились очень симпатичные пары. Кроме Вовы и Наташи узы Гименея стали опутывать Олю Егорову и Сережу Морозова, приятеля Жени Колоницкого. Серёжа мне напоминал Пушкина. Только он был чуть симпатичнее великого поэта и имел светлые, в отличие от того, мелко вьющиеся волосы. Кроме того он был спортивен и несмотря на не очень большой рост преодолевал на тренировке в яме для прыжков, почти соответствующую себе высоту. Всем этим он покорил сердце Оли, которая уже, наверное, и не вспоминала моего друга Юру Иванова. Она вообще знала себе цену. Из разговоров, случайно мной услышанных, её с подругами, я узнал, что билеты в кино для неё покупают «кавалеры», и она это воспринимает как должное. Егорову я за это не осуждал, но отдавая дань её безусловной красоте, особых чувств не испытывал. …
  … Восходящей «звездой» на лагерном небосклоне засверкала юная красавица Леночка. Она была, наверное, младше меня. Её Саша Родионов знал ещё по совместному пребыванию в летнем детском саду от фабрики, располагающемся по соседству с лагерем. Они вместе сидели на соседних горшках, поэтому он по-простому называл её «Киской». Такое в дошкольном учреждении у неё было прозвище. Бабушка этой девочки работала в системе обслуживающего персонала, для возможности внучки проводит лето на свежем воздухе. Она её очень опекала и осталась довольна тем, что за «Киской» стал ухаживать один мальчик из нашего отряда. Он у нас в лагере был один год и его имени я не помню, но юный поклонник был красив. Своим загаром и орлиным профилем, он напоминал вождя индейцев из книги Майн Рида «Оцеола вождь Симеолов» …
  … Как символ всех этих перипетий у меня перед глазами встаёт картина. Во время купания на «втором озере» в разных углах нашего деревянного «лягушатника» весело брызгают водой друг на друга Вова Шилов с Наташей Липской, Серёжа Морозов с Олей Егоровой и я с Мариной Бониной. С первыми двумя парами всё понятно, а вот мы с Мариной, наверное, заменили третью красивую пару, потому что Леночка с нами не купалась, так как находилась в другом отряде, и были затянуты в этот «круговорот» магической энергетикой наших старших товарищей и прекрасным настроением. Возможно, повлияло имя моей «напарницы». Ещё были свежи воспоминания о другой Марине, Большаковой. До этого случая Бонина, девочка «без изъянов», но немного «крупноватая» для меня, не попадала в поле моего зрения. Во время послеобеденного сна я переписывался с другой «визави», имя которой сейчас трудно вспомнить, хотя она мне прислала после лета письмо домой. Условно назовём её Юля Зенкевич. Переписка, правда, оборвалась после пары посланий, по тому, что интереса она для меня не представляла, и ответил я больше из вежливости. Наше плескание с Мариной Бониной так же не переросло в нечто большее. …
  … Активная жизнь в лагере продолжалась. Трудно забыть ночную ловлю раков на нашем любимом «втором озере». Где то были найдены или сделаны «рачевни», это такие корзины с «односторонним» движением. Войти можно, а выйти нет. В столовой взяли остатки от разделки мяса, выдержанные для заманивания запахом членистоногих. Когда снасти были расставлены все стали ждать результата и как-то незаметно разбрелись преимущественно попарно по близлежащим кустам в ночной темноте. Пары у меня не имелось, и я стойко отбивался от наседающих комаров. Половину ночи мы провели в ожидании крупной добычи. Насколько я помню, ни чего нам не попалось, но вторую половину оставшегося тёмного времени суток ознаменовали крепким сном уже в помещение, и всё равно немного не выспались, о чем сильно не жалели. …
  … Родительский день «ознаменовал» тем, что вместе с родителями навестить меня приехали дядя Паша Горбунов вместе со своей женой тётей Тамарой. В «увольнение» мы отправились всей дружной компанией в лес не далеко от территории лагеря. Погода стояла солнечная. Настроение было хорошее. На полянке, месте нашего расположения, росли ландыши. Взрослые выпили по рюмочке. Мы с сестрой, вырвавшись на волю, веселись во всю и без «горячительного». Не помню, кто фотографировал, папа или дядя Паша, но у меня в альбоме осталась фотография нас с Галкой резвящихся и смеющихся. День прошёл прекрасно. Взрослые и дети остались довольны этим «времяпровождением». …
   … Видно я оказался «однолюбом» и моё сердце закрылось на «замок», по крайней мере, в лагерях. Хотя один эпизод выпадает из правил. В то лето я боролся с бородавками, «заработанными» мной зимой на уроках труда при разгребании снега, с помощью сока свежо сорванных одуванчиков. Во время процедуры смазывания «болячек», как сейчас помню в районе изолятора и боковой калитки, мы оказались на какое-то время вдвоём с девочкой из нашего отряда. Возможно, там вместе дежурили. Она заинтересовалась моим занятием. Завязался разговор. О чём конкретно мы говорили, сейчас трудно сказать, но вот чувство полного взаимопонимания возникшего между нами осталось и по сей день. Такое ощущение я испытывал полтора раза за всё своё долгое существование,  и этот «раз» был полным. Это и есть, возможно, родство душ. Неизвестно как бы повернулась моя дальнейшая судьба, но был конец смены. С девочкой, имя которой я даже предположительно не назову, я больше, из-за краткости оставшегося времени, не «контактировал» и мы разъехались по своим районам. Так закончились моё предпоследнее пребывание в пионерском лагере «Юность» гардинно-тюлевой фабрики им. Самойловой. …
  … На следующее лето в лагере я уже стал не младшим в первом отряде, но и не самым старшим. В самом летнем оздоровительном заведении произошли существенные изменения. Наша старенькая деревянная купальня на «Втором» озере пришла в окончательную негодность и восстановлению не подлежала. До этого её каждый год чистили, слегка ремонтировали, и она проходила обязательную проверку «Санитарно Эпидемиологической Станцией». В этот раз, наверное, не получилось, и нам пришлось ходить купаться на «первое озеро» в «благоустроенные» железные понтонные конструкции соседних лагерей, заполонивших половину берега. Это осуществлялось на правах «бедных родственников», то есть приходилось постоянно «попрошайничать» и использовать свободное время хозяев. Вторую половину  береговой полосы занимала угрюмая «Ждановская Дача». Мимо глухого забора, которой мы иногда проходили, идя на родное «второе озеро». Всё это было неудобно, но имело и свои плюсы. Утром вместо утренней зарядки дядя Петя, бывший подсобный работник столовой, а теперь плаврук, водил желающих мальчиков первого отряда купаться. В это время все купальни были свободны, и мы этим обстоятельством с удовольствием пользовались. …
  … Вторым существенным изменением являлась постройка клуба на месте обычно пустующей баскетбольной площадки. На её песчаной поверхности можно было скорее играть в пляжный баскетбол, которого в мире не существует. Мы иногда бросали мячик в кольцо, но исчезновение этого спортивного места нас не опечалило. Зато просторное здание учреждения культуры в дождливую погоду вмещало весь контингент и служило прекрасным зрительным залом для просмотра фильмов, а также постановки самодеятельных спектаклей. Этим последним обстоятельством сразу же воспользовались почитатели театра. Точнее почитательница. Её мама стала в лагере работать воспитателем, а она попала в наш отряд. Девочка не отличалась красотой, зато её выделяла бурная энергия и любовь к театру. В повседневной жизни она занималась в театральной студии и поэтому взяла на себя обязанности режиссёра с исполнением главной роли Олеко Дундича в сценах из спектакля, так как вся постановка занимала, слишком много времени для нашего случая. Убрав волосы под головной убор, «прима» на репетициях с темпераментом изображала героя гражданской войны. Остальные персонажи как могли ей подыгрывали. За достоверность не ручаюсь, но эту постановку потом показали на праздничном концерте в честь приезда родителей. …
  … Здание клуба не пустовало и в хорошую погоду. В нем стал работать авиамодельный кружок. Его вел вместе с нами живший представитель секции аналогичного профиля «Дворца Пионеров», специально прикомандированный к лагерю для работы, а заодно и для отдыха. Ровесник, который, правда, был немного старше нас, имел первый разряд. Он нам рассказывал, что для его получения необходимо было иметь ещё не меньшие достижения в легкой атлетике, чтобы не выглядеть дохляком технарём. Поэтому, не смотря на небольшие габариты, он смотрелся вполне спортивно. Я в работе кружка участия не принимал, но вмести со всеми ходил на возвышенности за «первым озером», граничившие с Всеволожском, смотреть на испытания сделанный кружковцами планеров и моторной модели самого наставника. …
  … Кроме того у нас в лагере отдыхал направленный к нам на лето «выпускник» детского дома. Парень был старше нас, но не чем особым не выделялся. Он сосредоточился на выход во «взрослую» жизнь. Один только раз его сильно разозлил Лёшка Синельников, который назвал его детдомовцем. Он вспылил и погнался за обидчиком, надавав тому пендалей. Синельников занимался к тому времени в секции какой-то борьбы на стадионе им. Ленина, но это ему не помогло, так как соперник был крупнее его. Меня эта сцена немного озадачила. Лешка сам воспитывался без отца и должен бы был боле сочувственно отнестись к товарищу по несчастью. Впрочем, этот конфликт, остался без каких либо последствий. …
  … Ещё «новенькой» у нас в отряде стала пионервожатая. Она работала, где то на родной фабрике. К Люде или к Любе, а может быть к Нине, мы хорошо относились. Когда к ней приезжал жених, то «тихий час» старались проводить без происшествий. Она в это время удалялась с ним в лес за территорию лагеря. После «знатоки» по её походке пытались определить, была у них любовь или нет. …
  … Ещё к нам в лагерь на неделю приезжал Костя Пшеничников, тут я могу ошибиться, отдохнуть и потренироваться. Он был бывшим воспитанником лагеря, хотя раньше я с ним не сталкивался, и защищал ворота какой-то известной команды на юношеском или молодёжном уровне. Во всяком случае, его знало руководство, а наш бессменный физрук Павел Степанович им очень гордился и ставил в пример нам, как настоящего спортсмена. Костя был высоким с заметной мускулатурой и по утрам бегал кроссы. Во время своего пребывания он занял место в воротах нашей футбольной команды. Поскольку выбор игроков был не велик, меня поставили защитником. Я несколько раз принял удары соперников по воротам на себя, чего настоятельно требовал от нас голкипер, и вызвал его одобрение. Матч мы не выиграли, но и не проиграли, во всяком случае, с крупным счётом. Ведь у нас защищал ворота такой высококлассный «профессионал» не сильно выделяющийся по возрасту от остальных участников матча. Вообще в футбол я «гонял» во дворе и где то к этому времени вышел на пик своей спортивной формы. Игра на настоящем поле немного отличалась от «уличной». Размеры площадки и количество игроков психологически производили давление, поэтому «раз на раз» не приходился. В следующей игре у себя в лагере мяч буквально отскакивал от меня. Я своей игрой даже вызывал смех своих болельщиков, впрочем, безобидный и скорее доброжелательный, так как мои промахи не сильно повлияли на конечный результат, который канул в «омут» времени. …
 … Так же увереннее я стал себя чувствовать на танцах, которые иногда проводились по вечерам. Фокстроты и вальсы в мой «репертуар», как и раньше, не входили. Но неспешно подвигаться, держа в «руках» теплое тело партнерши, не наступая ей на ноги, я мог. Единственное, что меня немного подводило, это «природная» доброта. Я не мог безучастно смотреть на девчонок «стоящих в сторонке» и меня буквально тянуло пригласить на танец их, а не тех с кем мне хотелось «вальсировать». Немного компенсировало мои «потери» дальнейшее поведение моих «не любых» партнерш. Они сразу становились гордыми и неприступными. Этот процесс мне было любопытно наблюдать, хотя он меня слегка смешил, и давало развиваться уже своему чувству гордости от собственной «благотворительности». …
  … За всеми этими занятиями не заметно подошёл родительский день. Мы с сестрой, папой и мамой отправились на «Первое» озеро. Этот поход мне запомнился не ясной погодой и угощениями, а желанием попы посоветоваться всей семьей, прежде чем принять одно важное решение. У него на работе давали участки земли в рамках садоводческого товарищества, что широко практиковалось в то время. Мы с сестрой, не представляя, какую ношу, хотим взвалить на плечи родителей, с энтузиазмом проголосовали за возможность заиметь собственный дачный домик. Мама тоже не возражала. К счастью папа поступил мудро и, согласно одному известному выражению: «Послушай, что скажет женщина, и сделай наоборот», понемногу «на тормозах»  спустил начинание, и мы не стали «завсегдатаями» Радофинниково. …
  … Ещё в этот родительский день мне, почему то запомнился случай рассказанный папиным товарищем по работе. Его сын был в младшем отряде, и звали его Аркадий. Возможно,  так звали самого отца. Это не важно. Коллега папы однажды с братом, который плавал на судах, попал в драку. Силы были не равны, и они спасались бегством. Но делали это «полезно», избрав интересную тактику. Один из убегающих, отставая, наносил удар преследователям, и прибавлял «ходу». Когда те бросались за ним, его напарник поступал аналогично. Так, попеременно чередуясь, братьям удалось выпутаться из неприятной истории. Странно устроена наша память. Какие-то, может быть, важные моменты жизни стираются из неё навсегда, и я не могу о них рассказать, а подобная ерунда остаётся. …
  … Навсегда запечатлелась в памяти такая картинка, всякий раз встающая перед моими глазами, когда возникает соответствующее настроение. Наш отряд идёт купаться на «первое озеро» привычной дорогой меж сосен. Он растянулся, так как старший и уже не ходит строем. Я оказался не далеко от одинокой Оли Егоровой задумчиво поющей песню Эдиты Пьехи «Город детства». Эту песню я уже слышал раньше в оригинальной трактовке и оставался, к ней равнодушен. А тут в самодеятельном исполнение первой красавицы лагеря она открылась в новом «свете» и стала, пусть не сразу, одной из моих любимых песен. Всякий раз, когда слушаю её, передо мной встают; «Пороховые», пионерлагерь «Юность», Ключевая. Это мой город детства, который постепенно уходил куда-то в небытиё. Заканчивалось моё последнее пребывание на станции «Мельничный ручей» в качестве «хозяина». Меня туда тянуло, и я иногда возвращался в милые сердцу места «погостить», но в реку прошлого нельзя вступить дважды. …
   … Процесс расставания прошёл «скомкано». Отец Саши Родионова дядя Коля достал для сыновей путёвку на следующую смену в «элитный» лагерь от Университета, где, возможно, работала его жена тётя Рая. Но в него, как и во все лагеря, брали детей закончивших первый класс, а младший сын Коля готовился только туда поступать, хоть семь лет ему, кажется, исполнилось. Младшего Родионова не взяли, и путёвка оказалась «горящей». Всех деталей я не назову, но мне через папу предложили, отдохнуть в Рощино. У меня особого желания не было, но пришлось «выручать» дядю Колю, к которому я хорошо относился, да и новое место немного «интриговало». Графики отдыха не совпадали, поэтому, меня забрали из лагеря на два или три дня раньше и свой последний пионерский прощальный костер я не увидел. На перроне мы оказались «по воле рока» вместе с Мариной Бониной, которая тоже по каким-то причинам не смогла завершить отдых «штатно». Мариной мы обменялись последним взглядом. Не скажу, что бы он был грустным, но символичным точно. Детство по капельке покидало нас. …
  … Теоретически я мог бы ещё раз съездить в родной лагерь после седьмого класса. Но этому помешали другие «неотложные» дела, о которых расскажу в иных частях повествования. Сейчас немного сожалею, что до конца не использовал время именно в Мельничном ручье, но зато удалось посмотреть другие места Карельского  перешейка. Первым таким местом стало Рощино, где расположилось детское оздоровительное заведение, принадлежащее Университету. Оно имело десять отрядов, и туда допускались девятиклассники. С солидностью учреждения я столкнулся уже во время медицинского осмотра предваряющего отдых. Более квалифицированные врачи у меня сразу обнаружили узлы на щитовидной железе, и посоветовали родителям удалить их, что впоследствии и было сделано. …
  … Серьёзностью отличались и мероприятия, проводимые с детьми. Например, вело поход на Щучье озеро. У себя в «Юности» мы и не могли мечтать о наличие велосипедов, да ещё на целый отряд. Пройдя предварительную проверку умения управлять этим видом транспорта, мы дружной колонной отправились к цели нашего путешествия. Надо сказать, что с заданием проехать «восьмерку» между двумя колпачками справились не все, хотя отряд был шестым или седьмым и его составляли мои сверстники. Бедолаги, которых, впрочем, были единицы, остались скучать в лагере, и чем они занимались, я естественно не знаю. Приехав на озеро «Щучье» мы искупались, а потом пообедали. Там я узнал от «коллег» или от воспитателя, что после приёма пищи лучше не купаться, так как может случиться почти что «завороток кишок». Во время пребывания на шоссе аварий и несчастных случаев не случилось, поэтому больше рассказать о «вояже» нечего. …
  … Следующий поход, входивший в план мероприятий, состоялся на озеро Красавица. Он, насколько помнится, был двухдневный и не простой, а лодочный. По лесной речке, название которой не сохранилось, предстояло проплыть порядка десяти километров. Я к тому времени уже год занимался в морском клубе и считал себя заправским моряком, так что с уверенность сел за весла своего «судна», тем более что в состав команды входили девочки. Грёб я сносно, но постоянно приходилось «спешиваться», что бы преодолевать свалившиеся деревья перегораживающие маленькую речку. Она мне так запомнилась что, когда я был на экскурсии в «Русском музее», мне понравилась одна малоизвестная картина про такой же лесной «ручеёк». По итогам экскурсии я написал сочинение о нем, а не об популярных полотнах наполнявших залы. Справившись со всеми препятствиями, мы достигли пункта назначения. Озеро Красавица оказалось гораздо больше Щучьего и вполне соответствовало своему названию. Как не странно, но такие важные события, как приём пищи, и ночлег остались глубоко в подсознании. Причём это касается всего пребывания в этом лагере, название которого «кануло в Лету». Запомнился только небольшой инцидент. От избытка чувств я расшалился и немного переусердствовал в приставании к одному мальчику нашего отряда. Звали его Рафик, или как то, так, и у него были проблемы с позвоночником груди. Сначала он мирно реагировал на  мои «домогания», но потом не на шутку рассердился и потерял свои очки, без которых почти не видел. Я понял свою неправоту, хотя ни чего плохого не имел в виду, и вместе со всеми стал искать пропажу в вечерней траве. К счастью все закончилось благополучно, хотя Саша Родионов, бывший в этом лагере не первый год, предупредил меня, что могут быть «большие неприятности», так мой обиженный ходил в старожилах и к нему все относились уважительно. Утром мы вернулись «на базу», не потеряв ни одного судна, и без каких либо нежелательных последствий для меня. …
  … Походами общественная жизнь не ограничивалась. Меня «назначили» в редколлегию отрядной стенной газеты. Для её выпуска коллектив «редакции» собирался не один раз, а два. Способностями к издательскому делу, а тем более к рисованию, ни кто из «коллег» не обладал. Но коллектив большая сила. Один занимался борьбой и нарисовал борцов. Я придумал, какие-то тексты, внеся свою «ленту». Так «с миру по нитке» газета постепенно «вышла в жизнь». Мы, как смогли, справились с порученным заданием и заполнили чистый лист ватмана. …
  … На обще лагерном празднике «Пионерского костра» надо было исполнить соответствующую песню. Наши наставники выбрали до этих пор неизвестную мне авторскую песню «Зелёные глаза». Мы провели несколько репетиций и выучили слова, которые не все, как и я, знали. Первое место на конкурсе наш отряд не занял, да и вообще, по мнению некоторых посторонних слушателей, которое я случайно услышал из их разговоров, те не сразу поняли, какое произведение мы исполняем. Как бы то ни было, но я окунулся в атмосферу большого лагеря и «выжил». Больше на память об этом «кусочке» биографии ни чего не приходит. На этом эту главу можно завершить, хотя мне удалось ещё побывать на следующий год, пусть не в главной пионеркой здравнице страны, но в центральном лагере нашей области и всего Северо-запада. Об этом речь пойдёт позже, так как разговор будет вестись об отдельном этапе биографии. …
Подборка 5. Ключевая.
  … Переезд позволил моей семье значительно, приблизится к центру города, тогда как новосёлы от него обычно удаляются, хотя и это место в то время можно назвать такой же окраиной, только ближе лежащей. К тому же новая квартира имела и свои существенные недостатки. Комнаты оказались смежными. Туалет и ванна были  совмещённые. Горячая вода виделась в далёкой перспективе. Пока её дали прошёл ни год и ни два. На выручку пришли смекалистые сантехники, которые за небольшую мзду врезали краник в змеевик отопления ванной комнаты. Случилось это не сразу, а по мере того как приходилось обживаться на новом месте. Вода имела ржавый цвет, но для мытья годилась. Всё лучше, чем ни чего. Мыть ею посуду, а тем более пить мы опасались. Так поступали многие  наши соседи, хотя это не афишировалось и официально не разрешалось. К изъянам нового места жительства можно отнести и малый метраж кухни 9 квадратных метров, но если учесть, что до этого мы впятером жили на такой площади, то станет понятна наша радость от нового жилья. Это чувство не портили и несколько серые обои комнат, напоминающие, особенно в не солнечную погоду, о каменных джунглях на которые были похожи наши скромные пятиэтажки. Но это было первое впечатление после переезда, которое постепенно прошло. Обои поменялись. Во дворы натаскали всяких растений из близлежащего питомника, и они разрослись. Остатки деревянного дома около нашего исчезли. И со временем зона нового обитания стала уютной и родной. …
  … Произошли и существенные изменения и в меблировке. Из старой обстановки осталась только родительская кровать, которая разместилась слева от входа в большую комнату, и старый стол, напоминающий скорее верстак и выполнявший раньше множество функций: кухонного, обеденного, для приготовления уроков и прочее. Его теперь, правда поместили на балконе и использовали в хозяйственных целях для всяких старых вещей и утвари. На новоселье был куплен круглый обеденный раздвижной стол. Ещё большая комната пополнилась платяным  шкафом с отделениями для одежды и белья с большим зеркалом, если не изменяет память. Он встал напротив родительской кровати, и места хватало как раз на то, чтобы он свободно раскрывался. Рядом с ним поставили ещё одно совершенно новое приобретение для нашего жилья сервант. В нем стали хранить посуду, вилки, ложки, рюмки, стаканы и многое другое по мере приобретения. Справа от входа в эту комнату поставили диван-кровать, на котором спала сестрёнка. Обстановку этой комнаты завершал набор стульев уступленный нам по случаю новоселья дядей Гришей. Стулья были не часто встречающиеся в магазинах, а, по-моему, импортные из стран народной демократии. Дядя Гриша этот гарнитур купил для своего нового дома, но этот дом был не достроен и появился ещё не скоро. Эти предметы для сидения несколько украшали нашу стандартную и скромную мебель. Я с бабушкой занял маленькую комнату. Бабушка стала спать отдельно на где то приобретенной подержанной кровати, которую не сразу, но никелировали по случаю законно или не очень. Мне был куплен ещё один диван-кровать. Место у окна занял посменный стол, на котором я выполнял домашние задании. На кухню купили соответствующий стол и стулья. Предметы интерьера появились все, может быть не сразу, но в кратчайшие сроки, что говорит о том, что взрослые готовились к переезду в отличие от нас маленьких. Это обстоятельство делало событие, произошедшее с семьёй, ещё более радостным для детей. …
  … Переезд на новое место жительства не ограничился новой мебелью. Постепенно стали знакомится с соседями по дому и двору, который образовывали в нашем случае две пятиэтажки с парадными, выходящими на него. А, например, двор дома N19, на который выходили наши окна, образовывало одно здание. Моим первым знакомым на новом месте стал Саша Шапляков. Фамилия не часто встречающаяся, во всяком случае, людей с ней я больше не знал, поэтому за сто процентную правильность не поручусь. С Сашей мы познакомились в один из последних учебных дней, когда я возвращался из старой школы. Сойдя на своей трамвайной остановке, моим попутчиком до дома оказался мальчик несколько старше меня. По дороге мы с ним разговорились. Оказалось он живёт в соседнем подъезде, и окончил четвёртый класс. На меня особое впечатление произвела парадная пионерская форма и то, что он тоже был «хорошистом», как и я. Школьные занятия кончились. Мы стали выходить на прогулки иногда вместе и обживать новую территорию. Один раз, когда забрели на спортивную площадку за домом N19, мы чуть не подрались с двумя мальчишками из этого дома. Один был моего возраста, а другой Сашиного. Силы были, как вы понимаете, равны и до серьёзного конфликта дело не дошло. Так немного подержали друг друга за «грудки», да и делить было особенно не чего, но территория постепенно «метилась». Потом мы обычно играли на своей площадке и на чужую не заходили взаимообразно. Так нашим родным обитанием стал двор и пространство за домом N15, куда иногда заглядывали жители дома № 13, не имеющие места для игр. Ребята дома №19 не ходили к нам, а мы к ним. Это были какие-то не писаные правила. Нам хватало и своего двора, а войны по «захвату территорий» с соседними «государствами» я и не припомню. Хотя мальчик, с которым мы «возились», буквально осенью оказался моим одноклассником аж до десятого класса Сашей Громовым и мы прекрасно уживались. Один конфликт, правда, случился, но об этом исключительном случае позже по мере повествования. Ещё в доме Громова жили братья Рагаян. Мы с ребятами со двора играли на пустыре за трансформаторной будкой, где находилось, что-то вроде небольшого песчаного карьера оставшегося после строителей. Валера и Саша подошли к нам и мы, познакомившись, разговорились. Знакомство состоялось, хотя потом внутри дворовые связи стали крепче, и с Рогаянами я сталкивался не часто, но следил за их судьбой, по мере возникающих событий, как вы увидите далее. …
  … Основным местом проведения свободного времени был как, наверное, и у многих двор. Наш составляли, если вы помните, два дома с парадными, выходящими на него. Дорожки от парадных кончались проездом для транспорта, который одним концом соединялся непосредственно с улицей, а другим упирался в трансформаторную будку, перед которой имелась площадка для разворачивания машин. Вот она и являлась местом «внутри дворовых» наших игр. Девочки на ней скакали через верёвку и играли в «классики», а мальчики в футбол, хоккей, ножички и прочие интересные развлечения. Там я познакомился с Колей Весниным. Он в один солнечный, как сейчас помню, денёк вышел погулять во двор. Там мы встретились и впоследствии подружились. Коля жил в соседнем подъезде на третьем этаже. Этажом ниже жил Саша Шапляков. На пятом этаже проживал Миша Андреев, двоюродный брат Саши. Их матери были родными сёстрами. Наверное, через Сашу я познакомился с Вовой Макаровым, жившим в доме N15 на первом этаже в подъезде, напротив, Сашиного. Там же на пятом этаже жил Серёжа Филиппов, друг Миши. Где то в первых парадных нашего дома обреталась Таня Лыжинкова. Она одевалась, а главное вела себя во всем, как мальчишка, поэтому и вошла в нашу компанию и на равных правах играла в футбол, хоккей, лапту. Коллектив сложился не сразу, но постепенно обрёл окончательны состав. Мы были в хороших отношениях и с другими ребятами двести квартирного двора, но наши были более доверительные и их можно характеризовать как дружбу. Разница в возрасте в диапазоне трёх лет этому не мешала. …
  … Предположительно летом произошло событие, которое я не мог не запомнить. 29 июля у меня день рождения, который я не отмечал в силу различный объективных обстоятельств, а тут, наверное, всё совпало. Просторная, по сравнению со старым жилищем, квартира. Я в это время ни куда не уехал. И родители решили, возможно, отпраздновать. Всё это из области предположений. Сам праздник, и был ли он вообще, гостей и их количество, всё это ушло в «небытие». Но подарок дяди Гриши, целых пять рублей, останется в памяти навечно, а главное, то, что мне разрешили им распорядиться по собственному усмотрению. Я себя считал мальчиком серьезным и на всякие финтифлюшки тратить своё богатство не стал. На смену простого пера, которого приходилось каждый раз макать в чернильницу, пришли авторучки с заполняющимися чернилами «ёмкостями». До этого я использовал дешёвые пипеточные приспособления за 90 копеек или чуть больше рубля не суть. И вот я приобрел настоящую поршневую ручку за 3 рубля 50 или 60 копеек. Механизм заправки позволял набирать больше чернил, да и всё остальное было лучшего качества, хотя конечно не «Паркер», о котором тогда я и не слышал. Оставшиеся деньги я потратил с не меньшей пользой, трудно сказать какой, а ручка мне служила долго, пока её не потеснили шариковые собратья. …
  … Всех наших занятий, конечно, не упомнишь, но об наиболее ярких и запоминающихся моментах постараюсь поведать. Например, катание на велосипеде. Нашим «велодромом» служил питомник саженцев для нужд города. Домов с четными номерами по Ключевой улице в описываемое время не было, да и много позже появившиеся постройки имели не жилое назначение. А пока место было пустое, если не считать огромного котлована с горами нарытой  земли для прокладываемой теплотрассы. Дальше шла яблоневая аллея с дикими плодами, но очень красиво цветущая весной. За ней и простирались вплоть до улицы Бестужева «плантации» всевозможных растений в дальнейшем украшавших город герой. С двух других сторон участок ограничивался Пискарёвским проспектом и улицей Замшина. Он не застраивался долгое время и по тому, что по нему проходили линии высоковольтных электропередач. Но дорожки питомника, главная из которых располагалась напротив нашего дома, служили прекрасным местом для езды на велосипедах и прогулок. Между посадками летом прекрасно загоралось. Где-то в конце центральной дорожки располагался оставшийся со времени войны разрушенный ДЗОТ или два. Его мы под впечатлением от революции на Кубе называли «Сьерра-Маэстра». Это кажется, название горы или горной местности, где скрывался Фидель Кастро после высадки на «остров свободы». Тогда это название было «на слуху» и повсюду звучали слова песни: «Куба любовь моя …», а сейчас наверно мало кто помнит, здесь я немного утрирую, и самого «команданте». Та вот на этой возвышенности мы играли в войну или просто собирались компанией и разговаривали обо всем. Зимой с этой «высотки» хорошо спускалось на лыжах. Однажды весной, когда канава, окружавшая её, была переполнена водой, младший брат Саши Мальцева моего одноклассника, под присмотром которого он находился, Дима зачерпнул в резиновые сапоги ледяной воды. Мы боялись, что малыш заболеет, но к счастью этого не случилось и наш «недосмотр» остался не замеченным. А так «в няньках» Саша находился редко и в основном мы гуляли «вольными». …
  … Так возле забора строящегося кирпичного девятиэтажного дома обрамляющего нашу игровую площадку с северной стороны мы нашли строительные закладные представляющие прекрасные ножички для метания. Их мы и бросали в деревянные предметы и они, как финские ножи, втыкались в податливый материал. Саша Мальцев был мальчик развитой и многое я почерпнул у него. Так он меня научил делать бумажные танки. Собственно говоря, это была одна широкая гусеница, сделанная из склеенного листа школьной тетради с множественными разрезами, не нарушающими общую целостность конструкции. Под воздействием ветра устройство могло катиться по земле за счет разрезов и даже преодолевать не сложные препятствия. Подобные занятия представляли определенный интерес, но быстро надоедали и забывались, в отличие скажем от футбола или хоккея. Гонять шайбу или мяч мы могли целый день, но и между этими играми надо было делать некоторое разнообразие, и «домашняя» жизнь этому способствовала. …
  … Теперь у меня был собственный уголок диван с письменным столом. Всю комнату я, правда, делил с бабушкой во время сна и с сестрой за играми, так как помещение считалось условно детской, и бабушка основное время проводила на кухне. Там она на газу, а не на керосинке, готовила еду. Мама то же варила щи, борщ, суп с мясом, но у неё основное время занимала работа, и ездить приходилось на старое место жительства. На одном производство она и проработала почти всю жизнь. Даже когда завод «Партизан» перевели в «Весёлый посёлок» и переименовали в фабрику пластмасс N2,  мама осталась верна своему предприятию. Благодаря стараниям мамы и бабушки я стал приверженцем простой домашней пищи и остаюсь им до сегодняшнего дня. Впрочем, мы немного отвлеклись. Я хочу, чтобы вы прониклись преимуществами нашего нового жилья. Печку топить необходимости не возникало. Её заменяло паровое отопление. Выходить в холодный коридор для посещения уборной не надо было. Туалет размещался непосредственно в квартире, которая была отдельной. Пол паркетный с паркетинами, хотя и не в ёлочку как в «старинных» квартирах, а квадратиками, но из дерева и они прекрасно циклевались, покрывались каким угодно лаком и натирались. Всем этим занимались родители, а когда подрос то и я. Утруждать себя походами на колонку тоже необходимости не было. Холодная вола, а впоследствии и горячая, текла из крана. Еда приготовлялась на газовой плите, и не надо было иметь дело с «пахучим» керосином. Можно было бы вспомнить и ещё что ни будь, но и этого вполне достаточно. …
  … С новыми соседями отношения складывались добрососедскими, но не такими тесными за отсутствием тесноты, извините за тавтологию, и по тому уже не родственными, а скорее товарищескими. Каждый жил своею жизнью и, хотя звукоизоляция не баловала, в чужую без особой нужды не лез. У нас на лестничной клетке помещались четыре квартиры. Соседнюю квартиру с окнами, выходящими в наш двор занимала семья со звучной фамилией Невские. Дядя Слава мне запомнился добродушным человеком, как я гораздо позже понял, повзрослев, с некоторыми безобидными причудами. Его жена тётя Люся эту его особенность осознавала, но к ней относилась спокойно. Они воспитывали двух сыновей младше меня, поэтому я их имён и не вспомню, хотя раньше наверняка знал. С ними ещё жила мать дяди Славы. Простая рабочая семья, почти похожая на наше семейство. В квартире с дверью напротив нашей поселилась пожилая женщина  с двумя взрослыми детьми. Её дочь имела сына возраста моей сестры. Взрослый сын, кажется дядя Миша, семьи не имел. Как вы понимаете, с этими соседями я особенно не общался, из-за разности в возрасте их и моей, хотя родители с ними были в хороших отношениях и по-соседски обменивались всякими мелкими домашними услугами. Третью квартиру нашей лестничной площадки занимала не общительная одинокая женщина. С ней я сталкивался редко, а потом её посадили, за что то, в тюрьму и квартира пустовала. Это были ближайшие соседи, так что говорить об остальных, а квартир в подъезде было двадцать, а в доме их имелось сто, не представлялось на первых порах большой возможности. Я уже не «привлекаю» внимания к соседнему дому образующему наш «уютный дворик». …
  … Хотя с соседями мы жили без конфликтов и дружно, но праздники отмечали со старыми знакомыми и друзьями. Центр проведения торжеств переместился в основном к нам на квартиру, так как остальные ещё долгое время оставались жить в своих деревянных домиках. Но иногда праздновали на «Пороховых» в Леонтьевском переулке, так что связь со своим «Городом детства» я не терял. В году отмечали три главных торжества: Новый год, 1 мая и 7 ноября. Пасха постепенно стала домашним праздником и проводилась в семейном кругу, хотя и на неё иногда приезжали гости, но уже не в таком большом количестве. С этим праздником было связано одно неудобство. Во время праздничной службы перед празднеством бабушка не разрешала смотреть по тогдашним церковным канонам телевизор. Государство у нас проповедовало атеизм, и в это время показывали самые убойные фильмы. Такие как «Лимонадный Джо», «Приведения в замке Шпессор» и другие такие же редкие для нашего телеэкрана. Их хотелось так посмотреть,  что я один раз вечером ходил несколько кругов по двору с надеждой, что меня увидит в окно Коля Веснин или Саша Мальцев и пригласят к себе домой посмотреть телевизор. Чуда, к сожалению, не произошло и мои мысленные со страшной силой распространяемые пожелания канули в межзвёздное пространство,  оставив только воспоминание об этом случае. …
  … Приезжавшие гости привозили горячительные напитки, что-то из еды, фруктов, сладостей. В основном хозяева, но и гости тоже, готовили неприхотливые закуски и горячее. Мы дети во все эти подробности не вникали. Нас интересовали лимонад, сладости и что ни будь вкусненькое. Примерно в это время взрослые нам стали наливать рюмку вина для веселья. У нас настроение и без того было приподнятое и одна маленькая порция алкоголя его не особенно меняла, но позволила к алкогольной продукции относиться в дальнейшем гораздо спокойнее, ведь только запретный плод особенно сладок. Так что я получил «иммунитет» в раннем возрасте от алкоголизма, принимая небольшие дозы, но это индивидуальное «противоядие», и относиться к нему надо с осторожностью, можно привести множество противоположных примеров. А наши взрослые же под воздействием вина становились только добрее, и мы на их состояние спокойно реагировали. У нас за столом в разное время в разных составах собиралась дружная компания. Дядя Володя с тётей Настей. Юра к нам не приезжал, так как был уже взрослый и у него, наверное, имелся свой круг общения. Дядя Толя с тётей Тоней и Ирочкой. Дядя Гриша с молодой женой тётей Шурой и маленьким сыном Алёшкой. Тетя Рая, правда, без дочери Гали по тем же причинам что и Юра. Тётя Настя Мандрыкина иногда с Люсей. Как видите все наши знакомые по «Пороховым». Дядя Толя работал на заводе «Шампанских вин», который располагался на Свердловской набережной сравнительно не далеко от Ключевой, и приносил к столу по две бутылки коньяка и советского шампанского. Эти напитки были украшением нашего праздничного стола, и я это прекрасно осознавал, хотя и отведывал их только, когда немного повзрослел. На Новый Год запомнилась елка. Она устанавливалась в большой комнате рядом с окном. Между ней и диваном образовывалось пространство, куда мы с сестрёнкой любили залезать и играть в этом сказочном по нашему представлению месте, обживая свой «заповедный уголок. …
   … В те далёкие дни была хорошая традиция, отмечать общенародные праздники, посещением, ранним утром демонстрации, а вечером, после праздничного стола, салюта. Такой фейерверк один из первых, если не первый, мне врезался в память. Я его смотрел с Литейного моста на плечах дяди Паши Горбунова односельчанина папы, про которого уже упоминал, а связь с ним не оборвалась и на новом месте жительства. С глазомером старого моряка он говорил про расстояние в семь человеческих ростов, имея в виду или глубину Невы, или высоту пролёта, не скажу точно. Теперь мы жили в полчаса езды от центра города, а пешком можно было добраться за час, и это позволяло заканчивать праздник «мажорным аккордом». Ну, это, пожалуй, и всё, что приходит на память, связанное с домашней жизнью в описываемый период. …
  … Всё мои не многочисленные «драки» относятся к школе. Во дворе как не странно я вообще ни с кем не ссорился. На ум приходит только единственный случай. У нас в доме в третьей или второй парадной жил мальчик Толя. Он по возрасту был, может немного младше нас, но в наших ребячьих играх участия не принимал и в основном водился с девчонками. В общем, являлся эталоном такого «маменькиного сынка». Поэтому нет ни чего удивительного в том, что один раз с Сашей Мальцевым, проходя мимо его парадной, мы, нет, даже не стукнули, а немного шуганули домашнего мальчика. Толи он успел пожаловаться своему отцу, толи тот видел инцидент, но его папа набросился на нас с ужасными криками и даже погнался за нами. Он работал шофёром скорой помощи, его машина часто стояла во дворе, и был, как и все люди этой профессии, резким человеком. Мы с Сашей убежали в разные стороны и нас не догнали. Толика мы больше не трогали. Себе дороже. Об этом происшествии я рассказал только потому, что хотел показать, насколько мы детвора жили в мире и согласии, что даже такой незначительный момент запомнился. …
  … У взрослых же иногда случались конфликты. Так запомнилась «страшная» ссора между целыми дворами. Дело было вот как. Саша Верещагин, живший на первом этаже под нашей квартирой, уже работавший на заводе, с друзьями отмечал какой-то всенародный праздник. У него произошла стычка со старшим братом Сашей мальчика Вовы, или имена, наоборот, с которым у нас  с Сашей Шапляковым, если вы помните, было противостояние после переезда. Братья жили на втором этаже парадной Саши Громова с окнами во двор  дома №19. Их отец работал, на каком-то заводе уважаемым рабочим и имел заметную лысину, которая не помешала ему начать собирать из знакомых представителей двора и окрестностей толпу, что бы отомстить обидчикам сына. Я был над происходящим, то есть смотрел на всё из своего окна четвёртого этажа. Начала конфликта я не видел, но двор «бурлил». Приходили и уходили какие-то люди. Саша Громов позже рассказывал, что сосед всех вооружал столовыми ножами. Саша Верещагин с друзьями в белых рубашках в честь праздника выходил на переговоры. Все участники событий были «навеселе» и в воздухе носился запах взбудораженной крови и алкоголя. Всё действо было в духе Шекспира, заняло полдня, и главное происходило на самом деле, а не с экрана или со сцены. Кульминации по законам жанра к счастью не случилось. Постепенно всё успокоилось и стихло. Саша Верещагин впоследствии стал, а возможно уже им являлся и тогда, в районе авторитетом. Роста он был не большого, телосложения не выдающегося, но, наверное, выделялся бойцовским характером. Я всего этого не знал и немного удивлялся и сочувствовал его противостоянию можно сказать целой улице. Потом он женился на симпатичной девушке, но пристрастие к спиртному оказало ему плохую услугу. Последним его местом работы стал открывшийся сравнительно не далеко от нас крематорий, где он и исчез из поля зрения и, по-моему, навсегда. Отец его умер гораздо раньше, а младшая сестра, разница в возрасте у них с братом была большая, стала одноклассницей моей сестры Гали. Вот и всё что я могу поведать об этой простой рабочей семье, хотя непосредственно с её членами и ни когда не общался, но они были моими соседями, и приходилось естественно иногда «видеться». …
  … В нашем доме в первых подъездах жила ещё одна одноклассниц моей сестры Галя Троян. О ней я ни чего особенного сказать не могу, но вот её старший брат Толик нашёл уголок в моей памяти. Он был старше сестры и года на три меня. Во дворе все его считали немного ненормальным за неуравновешенный и бескомпромиссный характер. Я сам видел сцену когда он, поссорившись с двумя парнями старше его, схватил попавшуюся под руку доску и заставил ретироваться опешившего противника. Но с младшими ребятами вел себя дружески. Толик сам себе сделал самокат, состоящий из двух досок, соединенных железной полосой буквой «Г», с подшипниками на концах. Третья доска, выструганная для удобства рук и прибитая сверху, служила рулём. Такое же средство передвижения он смастерил Серёже Нахратову жившему в нашем дворе, кажется в четвёртой парадной дома № 15. У Сергея не было отца и, наверное, это обстоятельство повлияло на старшего товарища и сдружило их. С характерным шумом издаваемым подшипниками они гоняли по ещё не разбитому асфальту нашего дворика. Мне поделка Толика настолько понравилась, что я, ранее не общавшийся с ним, подошел к нему с моим другом Колей Весниным, и попросил нам сделать подобную вещь. «Мастер» нам не отказал, проявив свою покладистость и дружелюбие, но, сославшись на отсутствие пока «колёс», которых надо было добыть на неизвестном заводе, просил подождать. Своё обещание Толик так и не выполнил. Летом, купаясь в деревенской реке, он утонул, возможно, из-за своей безалаберности и независимости. …
   … Сашу Мальцева в школе прозвали «Таранту», но это не из-за его характера, и я «смело» бывал у Саши дома. Там он показывал втайне от родителей искусствоведческую энциклопедию с малюсенькой иллюстрацией картины Гойи «Обнаженная маха». С порнографией и эротикой в те времена были сложности, да и детей от них сильно оберегали. Сашин отец носил звание подполковника и служил в штабе Ленинградского военного округа. Правда, когда я с гордостью за друга рассказывал об этом ребятам со двора, Саша Шапляков говорил что в этом нет ничего особенного и, например, у них в классе на Охте учился сын генерала. Но для меня все равно и папа подполковник являлся достаточно, заслуженным человеком. Хотя у меня и у Коли Веснина папы работали помощниками мастера, а мой папа к тому времени уже перешёл на эту должность, которой я в глубине души гордился, но и против наименования простой рабочий ничего предосудительного не имел. Ещё мне запомнилась у Сашиного папы татуировка.  Кажется, на правой руке, между большим и указательным пальцем, было написано слово Паша. Чтобы рассказ о семьях друзей завершить, скажу, что мама Саши была домохозяйкой, как это тогда называлось, и не работала, а мама Коли работала в Железнодорожной больнице и красиво именовалась кастеляншей, хотя в действительности просто принимала на хранение одежду больных, а потом по выздоровлению выдавала её. А ещё у Коли и Саши в квартирах жили братья. У первого старший Витя, а у второго младший Дима. Поэтому время мы проводили главным образом во дворе. …
  … Места во дворе для разнообразной игры имелось вдоволь и мы этим пользовались. Главным нашим занятием являлся футбол летом и хоккей зимой. Футбольным полем служил небольшой «пятачок» для разворота машин напротив пятых парадный наших домов, с четвертой стороны ограниченный трансформаторной будкой, и, когда игроков набиралось много, спортивная площадка за домом № 15. Играли в основном волейбольными мячами. Футбольные мячи стоили дороже и больше весили, что создавало большие трудности, так как специальной обуви конечно ни у кого из ребят двора не было. Игра начиналась, когда обладатель кожаного «чуда» выходил гулять, и заканчивала с его уходом. Хозяин мяча пользовался некоторым уважением, но периодически менялся с выходом из строя своего сокровища. Об этом мы ни когда специально не договаривались. Всё шло естественным путём по мере возможности. Гонять мяч хотелось, а в одиночку это не интересно, и без любимого развлечения мы не оставались ни когда. Даже я, когда стал немного постарше, при своём скромном финансовом потенциале уговорил родителей купить мне ватерпольный мяч, и мы с ребятами им играли до выхода из строя. Стоил он ещё дешевле, но мы «не брезговали» и такими мячиками. …
  … В холодную пору «баталии» полностью переносились во двор. Воротами служили проволочные ящики из-под молока. Клюшки использовались разные. Коля Веснин, например, играл клюшкой из хоккея с мячом,  перешедшей к нему по наследству от старшего брата, хотя мы играли шайбой. У себя я запомнил две клюшки. У одной сломанной почти полностью отсутствовал крюк, и с шайбой приходилось управляться жалким его «огрызком». Потом появилась клюшка с целым крюком, но сломанная посередине. Я отремонтировал «инвентарь» с помощью подручных материалов и очень дорожил им, пока время не пощадило и его. У некоторых ребят были и нормальные игровые средства, но в основном обходились мало-мальски пригодными и самодельными предметами. Говорить о другой экипировке не приходится, но о самих игроках, ребятах с нашего двора рассказать стоит. …
  … Начну с парадной Саши Мальцева, где жильё получило много семей военных. Серёжа Орлов жил этажом выше Саши и учился хорошо в параллельном 4 «А» классе. Кроме совместных спортивных баталий, он мне запомнился тем, что у него дома стоял холодильник, вещь редкая в ту пору. Один раз Серёжа даже привёл нас к себе на кухню, для ознакомительной экскурсии «диковинного» агрегата. Особенно в нём мне понравилось то, что можно было хранить мороженное, регулируя температуру, хотя морозильная камера была маленькая. На этом же этаже жил Сережа Беляков. Они с Сережей Орловым учились в одном классе, но были антиподами по успеваемости. Беляков неважно учился, может, по тому, что у него не хватало одного глаза, который  он потерял, упав съезжая с горки на лыжах и наткнувшись на сучёк. Во дворе он носил кличку «Одноглазый», на которую не особенно обижался. Хотя представлял собой довольно крупного мальчика и мог за себя постоять перед обидчиком. На одной лестничной клетке с Мальцевым, или ниже этажом, проживали Саша Погодин, с младшим братом Олегом, и Серёжа Сукачёв. Они были старше нас года на три и в совместных играх не участвовали, но дружили между собой и запомнились мне следующим. Саша Погодин отучил нас ругаться матом. В четвёртом классе нам хотелось казаться старше, и мы в разговоре между собой, когда рядом не мешали взрослые, через слово вставляли не хорошие выражения. Один раз Погодин, которому все это наверно надоело, просто спросил, зачем мы это делаем, какой в этом смысл и сослался на себя. Сам он не выражался нецензурно. Я задался этим вопросом и пришел к выводу, что ругательства, пожалуй, лишние в моём лексиконе. Этого мудрёного слова я ещё конечно не знал, но портить свою речь перестал, да и сейчас «крепкие» слова использую в исключительных случаях. Что касается Серёжи Сукачёва, то он кончил институт и пошёл служить в органы ОБХСС. Впрочем, я, наверное, ошибся и Сукачев жил в третьей парадной и его окна выходили на спортивную площадку. …
  … Ещё во второй парадной этого дома уже и не помню точно, на каком этаже, проживали члены нашей «спортивной команды» Вова Маслов и Серёжа Розанов. Вова по годам приходился ровесником Саши Шаплякова, но был выше его ростом и импозантнее, а Серёга был немного младше меня и, ни чем не выделялся среди сверстников, но мне нравилась его фамилия. Так же фамилией и бойцовским характером отличался его одногодок, а может быть и чуть младше, Серёжа Любимов. Сергей жил на пятом или четвёртом этаже в аналогичной моей парадной дома № 15. Ну, вот, пожалуй, и все о товарищах дворового «ближнего круга». …
  … Двор населяли и другие ребята, которые мне меньше запомнились по тем или иным причинам, но остались в моей памяти. Например, Саша «Д’Артаньян». У него с друзьями была своя компания, где они представлялись мушкетёрами, и он носил это гордое имя, наверное, потому что пользовался авторитетом у товарищей. Он был старше нас, но это не мешало нам всем вместе ходить пару раз купаться на «Баваровку». Это пруд или даже несколько тянущихся водоёмов чуть ли не до Невы, на соединении Полюстровского и Пискарёвского проспекта. По дороге Саша рассказывал нам, как отец застукал его с приятелями за курением папирос. Рядом с ним на втором этаже четвертой парадной дом N15 жил Саша Ермаков. Мальчик не большого роста, но очень не по годам серьёзный. Они вместе даже дружили, но судьбы сложились по-разному. Ермаков кончил вечерний институт и получил высшее образование. Другой Саша вместе с приятелями «мушкетерами» попал в криминальную историю и получил срок, правда, не большой. Освободился. На этом пути приятелей теряются за давностью лет и моим отходом от дел двора. В доме № 15, где то в первых парадных жил мальчик Гриша, фамилию которого я не помню, но он где-то «профессионально» занимался футболом. Иногда он выходил в полной футбольной экипировке толи дополнительно позаниматься, толи «пофорсить» перед нами, хотя вёл себя он скромно. На меня произвёл большое впечатление его удар ножницами через себя. Мы так не умели и не применяли этот приём. С нами Гриша кожаный мяч, по-моему, не «гонял». Боялся, наверное, испортить «квалификацию». …
  … Однако вернёмся во времена четвёртого класса. Он пока не закончился, а дошёл до середины, которой бес сомнения является Новый год. Это мне кажется самый любимый из официальных праздников. Он считается семейным, но в ту далёкую пору отмечался большой и шумной компанией. Все были веселы и беззаботны. Мне особо запомнился один курьёзный случай. Один раз под бой курантов взрослые выключили свет и зажгли бенгальские огни. Было красиво и завораживающе, но когда свет снова появился, то оказалось, что весь праздничный стол вместе с тарелками и едой закоптился продуктами горения дивной иллюминации. Пришлось срочно наводить порядок, и больше этого не повторялось по практическим соображениям, но было так обворожительно, что немного жаль действа. По окончанию торжества уставшие гости оставались ночевать в нашей скромной квартире. Все размещались, кто, где мог.  Иногда кровать доставалась представителям разных полов не состоящим в браке. Тогда они ложились «валетиком», так это называлось, и передо мной, например, встаёт слегка возбужденное лицо тёти Насти Мандрыкиной, оказавшейся в несколько «пикантном» положении, хоть убейте, ни припомню сейчас с кем. На кроватях места всем конечно не хватало, и ложились на полу, застеленном разными подручными материалами. Это создавало неудобство, но недовольных тесноте «клиентов» не имелось. …
  … Дальше начинались каникулы и праздничные ёлки. Теперь моя сестра, как школьница, имела право на приглашение, и родители на работе получали по два празднично раскрашенных билета, с обязательным отрывным талоном для получения подарка. У нас на двоих выходило по две красочных картонных коробки укомплектованных конфетами, шоколадкой и другой «вкуснятиной». Их мы не съедали сразу, а растягивали удовольствие. Постепенно у нас даже сложилась традиция играть в замки, возведённые из всевозможных коробок и другого похожего строительного материала имеющегося под рукой. Цитадели населялись королями и рыцарями из шоколадных конфет с их блестящими обертками и простых воинов с «одеждами» и начинками поскромнее. Между «твердынями» происходили настоящие сражения. В них по очереди метали, какой ни будь не большой снаряд и павшие защитники съедались. К концу каникул «бойцов» не оставалось ни одного. …
  … Этот конкретный Новый год запомнился ещё и тем, что мама достала дополнительное приглашение на бал во Дворец Культуры им. С. М. Кирова. У неё на работе кто-то не смог воспользоваться счастливым случаем, и она принесла два билета, с условием, что подарок придётся вернуть хозяевам. На второй «купон» со мной согласился пойти Саша Мальцев, предварительно ознакомленный мной с ситуацией. Дополнительную интригу прибавляло ещё то, что на вечер должна была прийти дочка маминой «коллеги» по работе. Её имени я точно сейчас не помню, но оно своей простотой органично дополняло красивую фамилию Маякова. Девочку я не знал и должен был определить по платью стилизованному под матросский костюм. Наши мамы по производству дружили и хотели, чтобы мы познакомились и понравились друг другу с дальнейшими радужными в родительских зыбких мечтах планами. Бал прошёл неплохо. Я был впервые на таком солидном мероприятии, но он, ни чем особенным не запечатлелся в своей обыденности. Девочку мы с другом нашли. Саша кажется, первым её выделил в шумной толпе гуляющих школьников, но я к ней так и не подошел, хотя мы обменялись оценивающими взглядами. Девочка была ни чего, но у меня имелись свои идеалы «принцесс» и она им не соответствовала. Я на неё тоже впечатления не произвёл, да и по всем законам должен был подойти первым. Подарок оказался для меня не интересным, какая-то сувенирная модель самолета на постаменте, и я должен был бы её отдать товарищу, как это сейчас мне представляется. Не знаю, правда, зачем она и ему пригодилась бы. Но этого «широкого жеста» не сделал, сам не ведаю почему. Более того занял у друга 10 копеек на дорогу, которых у меня почему то не хватило. Наверное, мы пошли на метро, по заснеженному Большому проспекту Васильевского острова, попутно катаясь на раскатанных от снега ледяных дорожках, и поехали на нём, а не без пересадки на трамвае N6. Долг Саше я так и не вернул. Сначала не было возможности, а потом случая, и далее судьба окончательно нас развела. Не знаю, помнил ли о моем «должке» друг, но я с чувством некоторой неловкости вспоминаю и теперь о том гривеннике. Оставаться куму либо чем ни будь должным, я не люблю, хотя в жизни подобных ситуаций и не избежать. Чего стоит один только долг перед родителями, который конечно ни когда не вернуть, как бы мы не старались. … 
  … Время не остановить и жизнь продолжалась. Со своей дворовой компанией мы окончательно сблизились, чему в большой степени способствовало совместное отмечание одного из официальных праздников, не скажу точно какого. На праздник мы собрались в квартире у Миши Андреева, двоюродного брата Саши Шаплякова если помните. Взрослые праздновали на втором этаже, а квартира на пятом пустовала. Еду для праздничного стола принесли вскладчину, кто что может. Я насколько помнится, принёс тарелку холодца, который так вкусно готовила мама. Украшением застолья являлась бутылка крепленого вина. Собрались я, Саша Шапляков, Миша Андреев, Коля Веснин, Вова Макаров, Серёжа Филиппов, Таня Лыжинкова. Бутылка была одна на всю компанию, но выходило всё равно больше, чем одна рюмка которую я получал дома, а главное свобода, самостоятельность и чувство взрослости. Как прошёл праздник не помню, но было весело, хотя мы и были немного «закрепощены» сознанием этого самого «раздолья», к которое ещё не вошло в привычку. …
  … Предыдущим, пусть и знаковым событием наша «деятельность»,  в составе сложившейся компании, не ограничивалась. Обо всём рассказать не берусь, но об наиболее ярких и запомнившихся моментах «доведу до вашего сведения». Нашим главным «заводилой» являлся, бесспорно, Вова Макаров. Он жил с мамой, бабушкой, младшей сестрой и отчимом. Родители им не занимались и на него особенно не влияли. Поэтому он рос предельно самостоятельным и раскрепощённым мальчиком. Это, например, позволило ему записаться в театральную студию, организованную при Ленинградском телевидении, куда я думаю, пришлось преодолеть не маленький конкурс. Зато мы с гордостью за друга смотрели телеспектакль «Будьте готовы ваше величество», где он в массовке пробегал в одной из сцен. Ещё кажется, был один спектакль с его участием, но который сейчас уже и не вспомню. Вовка вообще мне напоминал Марка Бернеса популярного тогда по исполнению песен и ролям в кино. Правда я не знал, был ли тот рыжим. По чёрно белым кадрам тогдашнего экрана трудно судить. В то время мы начали увлекаться разведением рыбок. Их покупали на Калининском рынке, для чего ходили на кольцо трамвая №6. Рядом располагалась одноимённая площадь с кинотеатром «Гигант» и Универмагом этого же имени. Это был культурный центр нашего района. Нас в основном интересовали меченосцы и гуппи, доступные по цене обитатели аквариума. Они стоили 10 копеек. О стоивших 3 рубля красивых рыбках скаляриях, или что-то по звучанию в этом роде, можно было только мечтать. И вот Вовка предложил съездить на старое место жительства Суворовский проспект, в какой-то научно-исследовательский институт, где, как он сказал, можно за бесплатно выпросить различных рыбёшек. При этом ссылался Вова на свой предыдущий опыт. В научное учреждение мы и отправились. Постояли у закрытой двери и ни с чем вернулись домой. Таким же результатом закончилась и наша вылазка в Музей Суворова, находившимся в том же районе, правда мы попали туда в выходной. Нам тоже были обещаны «золотые горы» не нужных «раритетов», оказавшиеся несбыточными. На товарища мы сильно не обиделись. Без фантазёров  жизнь стала бы не интересной, а так я потихоньку познавал свой прекрасный город. …
  ... Очередной учебный год начался не тривиально. Отец Саши Родионова моего товарища по пионерскому лагерю, дядя Коля, работавший вместе с моим папой, летний отдых поводил в Молдавии. В этот раз он привёз оттуда столько фруктов, что попросил мою маму помочь его жене их консервировать. Их семья жила на две остановки дальше нас по Пискарёвскому проспекту в таком же доме, как и наш. Я отправился вместе с мамой. Пока она вместе со своей теской, её тоже звали Раей, занимались хозяйством, мы с Сашей пошли на улицу погулять. У них во дворе стояла карусель, представляющая собой четыре перекладины, вертящиеся вокруг оси. У нас такая была около дома №19. Аттракцион предполагал, что раскручиваться на нём надо из положения «вис». Я же уселся на конструкцию и опрокинулся навзничь. Головой не ударился, но чиркнул по гравийному грунту и здорово рассек затылок. Кровь пошла довольно сильно, и мы вынуждены были поехать на ул. Шаумяна в травмпункт, где мне перебинтовали рану и сделали укол или не один против столбняка. Всё это произошло буквально накануне начала учебного года. …
  … Стоит упомянуть, что в начале нового цикла обучения мы с ребятами со двора решили в дополнение к учебе записаться в секцию футбола на стадион завода «Красный Выборжец» располагающимся не далеко от нас на углу ул. Замшина и пр. Металлистов. Сама запись прошла празднично. Пришло много желающих отточить своё мастерство владения кожаным «снарядом». Ещё набирали желающих играть в настольный теннис. Туда записался Коля Веснин, не могущий из-за больного сердца бегать по полю, и сестра какого-то мальчишки, пришедшая за компанию с братом и оставшаяся не у дел из-за отсутствия в то время женского футбола. В Советском Союзе игра в этом виде спорта считалась не женским занятием, учитывая особенности тела, и даже считалась вредной для здоровья будущих мам. На первой тренировке мы дружно выполняли футбольные упражнения, а Колька «перебрасывал» шарик с девчонкой в помещении стадиона. Занятие было первым и последним для меня и нашей ватаги. Ни кто в профессиональном футболе, которого и не было в нашей стране, не задержался. …
  … В дворовой жизни на меня подуло из другого неизвестного мира. В первых по номеру домах нашей улицы проживал один «интересный» паренек. Известен он был своей принадлежностью к преступному миру. Рост и телосложение он имел, мягко говоря, не богатырские, но «славу» большую в пределах всей улицы, а может быть и района, имел. Носил он, не гармонирующую с его видом кличку «Папаша». Я о нём знал из разговоров ребят и видел мельком, но случай нас два раза столкнул вплотную. В очередной раз этот пятнадцатилетний уголовник вышел из колонии и отдыхал на свободе. Я гулял в питомнике по тропинкам между посадками. Вдруг неожиданно мимо на велосипедах промчался «Папаша» с друзьями со своего двора и, расчищая дорогу ногами, слегка пнул меня. Я естественно предпочёл с ними не связываться, хотя поведение «озорников» немного задело моё самолюбие. Через некоторое время наше «свидание» повторилось в более «драматичной» обстановке. Я сам катался на велосипеде, и поскольку в родном дворе было тесновато и не интересно, черт меня дёрнул оказаться недалеко от места обитания Бориса, так, кажется, звали официально моего «злого гения». Мы столкнулись «лоб в лоб» и избежать встречи я не мог. «Папаша» попросил вежливо, прокатится на моем «двухколёсном друге». Я не возражал и, зная репутацию просителя, мысленно простился со своим «коньком», хотя в душе лелеял слабую надежду на милицию. К моей несказанной радости, сделав пару кругов, как и обещал, «похититель» вернул велосипед. От дальнейших негаданных встреч Бог меня хранил. «Папаша» пошел по своему избранному пути, а я, идя на автобусную остановку мимо «исторического» места, не скажу, что и испытывал, но этот точку местности выделял. …
  … Точно не помню, но где-то в это время я записался в детскую библиотеку. Она размещалась на углу ул. Васенко и ул. Федосеенко. Произошло это по настоянию учительницы или самостоятельно не имеет значения, но теперь, по крайней мере, раз в две недели приходилось менять книги, которых выдавали по две в одни руки. Человек я был ответственный и строго выполнял все предписания. Понемногу я приспособился выискивать, блуждая между стеллажами, интересные книги. Не всегда это получалось, и в очень редких случаях книги возвращались не прочитанными. Названия всех книжек не упомнишь, но со временем имена Марк Твена, Финемора Купера, Майн Рида, Вальтера Скотта, Стивенсона переставали быть «пустым звуком». Кроме того в библиотеке приходилось брать книги изучаемые на уроках литературы, которых не было в хрестоматиях. В сложном, но интересном деле выбора произведений случались и неудачи. Так уже наслышанный о « рыцаре печального образа», я взял толстый двухтомник Сервантеса. Чтение ещё не окрепшему уму читателя показалась занудным и больше 20 страниц я прочитать не смог. Так шедевр мировой литературы и остался непрочитанным, до той поры пока я заимел его в свою домашнюю «библиотечку». Однако не будем забегать вперёд. …
  … В 100 метрах от библиотеки располагался кинотеатр «Гигант». Величественное здание с барельефами кадров из фильмов тридцатых годов на фасаде. Наиболее узнаваемым являлся без сомнения Василий Иванович Чапаев с Петькой, строчащий из пулемёта «Максим». Кинотеатр имел два зала. Большой с просторным фойе, балконом, широкоформатным экраном и малый, попроще. Фильмы сначала шли в прокат, а потом через некоторое время показывались по телевидению. Поэтому все старались наиболее интересные картины посмотреть на большом экране цветными. Телевизоры имелись теперь почти во всех семьях, но черно-белые. Именно там я с интересом смотрел «Операцию «Ы» и другие приключения Шурика», «Королевство кривых зеркал», «Неуловимых мстителей», «Гусарскую балладу» и другие «хиты». Удовольствие было не дешево. Билеты на дневные сеансы стоили 25 копеек, а на вечерние целый полтинник. Премьеры обходились в 70 «монет». Правда, по выходным проходили детские утренники за 10 копеек, но на этих сеансах фильмы не так впечатляли. …
  … Чего не сделаешь из «любви к искусству». Я большими средствами не обладал, и приходилось выкручиваться. «Свадьбу в Малиновке» мне удалось посмотреть бесплатно. Перед вечерним сеансом этого фильма показывали картину в рамках школьного абонемента. Незадолго до окончания ленты я в незакрытые и неохраняемые билетёршей двери выскочил в фойе и смещался с толпой взрослых зрителей. Сеанс был вечерний и детей, кажется, не пускали. Но это являлось не единственной «сложностью». Народу собралось много и предстояло найти свободное место. Сначала я скромно пристроился в последнем ряду, но зал быстро полностью заполнялся, и меня попросили освободить место. Положение становилось критическим, но тут я обратил внимание на свободные в шестом ряду кресла. Я перебрался туда и с волнением дождался, пока погаснет свет. Операция, пусть не без тревог, прошла успешно. Я остался доволен своей предприимчивостью, пусть и не совсем законной. Позже от Коли Веснина, отец которого задолго до описываемых событий служил одно время в милиции, узнал что в «Гиганте» специально оставляли «резерв» свободных мест для работников органов, а наше отделение милиции находилось почти на площади Калинина рядом с кинотеатром. …
  … Я опять забежал вперёд. Вернёмся в шестьдесят пятый год. Теперь немного о жизни в семье. Мама вместе со всей страной перешла на восьмичасовой рабочий день, и суббота стала не рабочей. Папу работавшего в три смены это особенно не коснулось. И, хотя появилось больше времени на «воспитание детей», основным нашим попечителем оставалась бабушка. О ней и поговорим немного. Ей к тому времени было около 80 лет. У неё уже имелся фанерный чемодан с похоронными принадлежностями, который она периодически перебирала, чему я иногда являлся свидетелем. Больше всего на меня впечатление произвели кирзовые или яловые «чёботы», как их называла бабушка. Они были очень аккуратные, маленького размера и бабуля ими очень дорожила. Ещё у нас со старых времен осталось радио, висевшее над родительской кроватью, но потерявшее своё главенство, вытесненное телевизором, а позже радиоприёмником с проигрывателем «ВЕФ» Рижского радиозавода, который установили на купленный новый комод для белья. Он занял почти всё место, предназначенное для новогодних ёлок. Старое же радио было включено почти всё время, и являлось бабушкиным предпочтением. Любимой трансляцией была передача «Для верующих и неверующих», потому что в ней упоминался Бог. Так же она прерывала все домашние дела, когда передавали песню «Орлёнок», которую любил петь старший сын Павел погибший, как вы помните на войне. Бабушка не забывала и своё умение врачевать, так она заговорила «Рожу» на ноге матери моей одноклассницы Иры Рябухиной, и та в благодарность принесла коробку шоколадных конфет. Всё время бабушка, что ни будь, делала, и её маленькие сухие ручки трудились «от зари до зари». Такой её я и запомнил навсегда. …
  … Наше благосостояние улучшалось. Родители по мере роста стажа и мастерства стали получать больше денег. У нас появился чёрно-белый телевизор «Рекорд». Эра цветных ещё не наступила, но виделась не за горами. Теперь я не ходил смотреть фильмы к друзьям, а точнее к Коле Веснину, а обсуждал с ним передачи, увиденные на собственном экране. А поговорить было о чём. С периодической частотой программа прерывалась и нам сообщали о новых успехах страны в области космонавтики с телетрансляцией происходящего. Имена первых примерно 20 космонавтов и очередность их полетов я знал наизусть. Теперь за полётами особенно не слежу и могу назвать только космонавтов связанных со знаковыми событиями, в прочем, как и фильмы. Первый советский телесериал «Вызываю огонь на себя» с Людмилой Касаткиной в главной роли. Первый из зарубежных телефильмов «Капитан Тенкиш», показанный в дни зимних школьных каникул, который с интересом смотрела вся детвора, да и некоторые взрослые присоединялись к ним. А уж вся страна, без преувеличения, смотрела «Знатоков», КВН, «Голубой огонёк», «Кабачок 13 стульев». Уже где-то в этот период начала выходить программа «Время». Всего не перечислишь, да и не упомнишь. Телевизор помогал «жить в ногу» всем со всеми. …
  … Как я уже сказал, благосостояние возросло, и у нас появилась первая домашняя «скотинка». Ею стал кот. Я не обрадовался, потому что считал только собак другом человека, а возможно и равными нам по своему развитию, но и не возражал. Кота по моему настоятельному предложению назвали «Пиратом» в честь моего лохматого друга, которого я помнил. Следующего кота, появившегося у нас в квартире вместо первого, я назвал «Флинтом», чтобы не повторяться и под впечатлением песни «Бригантина» в исполнение на пластинке певцом Юрием Пузырёвым со словами Павла Когана. Причину исчезновения первых четвероногих друзей я не могу назвать, но трагическая гибель следующего, ещё котенка, запомнил. Наш диван в большой комнате иногда не штатно срабатывал и резко падал при разборке. Как на беду во время одного такого сбоя внутри мебели оказалась ещё не смышлёная киска, и тяжелая конструкция обрушилась на неё. Малыш погиб, а я, по-моему, не успел придумать ему даже и имя. Но хватит о грустном. …
  … Наши родственные отношения с сестрой достигли своего «апогея». Хотя мы учились в разных школах и смены, но в свободное от занятий и различных нагрузок время проводили вместе во всевозможных развлечениях. К тому времени сбылась моя мечта дошкольника, и мне купили настольную игру «Футбол». Конечно я из неё вырос и статичные железные футболисты с мечущимися в воротах по дуге вратарями не вызывали былого восторга, но матчи с сестрой проходили в острой спортивной борьбе и скрашивали свободное время. Часто к нам в гости приходила Галкина подружка Инна Попова. Она жила в доме №15 на пятом этаже в четвёртой парадной с мамой. Тогда я превращался в тигра, на которого нападали два хищника поменьше. Игра была очень «контактной», и доставляла массу потаённого удовольствия всем участникам. Инна была девочка «дородная», с почти оформившимися формами, насколько это возможно для данного возраста, в отличии от маленькой и миниатюрной сестрёнки, и для меня представляла больший интерес. Кто играл в такие игры, тот, наверное, знает. Это напоминает возню зверюшек на площадке молодняка, готовящую их к взрослой жизни. К сожалению, Инна переехала в другой район и наши контакты оборвались. Мы с сестрой находились в таком счастливом возрасте что всякое, казалось бы, незначительное развлечение доставляет неописуемый восторг. В дни праздников, когда в доме появлялись воздушные шарики, мы с радостью перебрасывали их друг другу, забывая о времени. Всего такого и не упомнишь. …
  … К этому времени у нас с сестрой появились свои маленькие «детские секреты», которые совершенно не надо было знать взрослым. Это обстоятельство и разрушило нашу «идиллию». Один раз, когда я в «воспитательных» целях толкнул в плечо или слегка дал подзатыльник, Галчонок в ответ неожиданно «окрысилась» и заявила, что расскажет о нашей тайне родителям, если я впредь буду так поступать. Мера была явно не адекватной и вероломной. Я понял свою ошибку, что подпускать к себе «близко» ни кого нельзя, и впредь этого не совершал. Галю я «оставил в покое», но дальше нас разъединила трещинка не заметная для постороннего глаза. Брат потерял сестру, а она брата. Каждый зажил своей жизнью по «взаимному согласию», а у кого что получилось, узнаете из дальнейшего рассказа. …
  … Примерно в этот период произошло немаловажное событие, повлиявшее на моё развитие. Придя к нам в гости, один раз, дядя Паша Горбунов подарил мне фотоаппарат «Смена» за целых пять с чем-то рублей. Он вкратце проинструктировал, как им пользовать, так как свой у него кажется, был. Процесс освоения фотодела начался. Пришлось покупать фото бачок, проявитель с закрепителем для плёнки и фотобумагу. Первое время печатать фотографии приходилось в ванной комнате, являющейся и туалетом, у Коли Веснина, который уже имел соответствующую технику. Он же выступил и в роли инструктора, получив навыки, наверное, от старшего брата. Достаточно быстро, ещё и с помощью папы, я освоил новое занятие, и стал увековечивать наши семейные праздники и будни. Папа так увлёкся фотографией, что вскоре купил себе фотоаппарат «Зоркий», а нам вместе с ним фотоувеличитель. Ещё объектом моего внимания стал наш прекрасный город, который я постепенно полюбил. Я доезжал до центра, и совершал длительные пешие прогулки по проспектам, улицам и площадям Ленинграда, фотографируя достопримечательности, которыми богат Ленинград. Книг, буклетов и открыток, посвященных Питеру, имеется в большом множестве, но собственные снимки, сделанные своими руками, в каком пожелаешь ракурсе, милее для сердца их автора, ели можно так выразиться. Ленинград занимал, по общепринятым представлениям, имеющимся у меня, второе место по красоте, после Парижа. Я бы, сравнивая столицу Франции и нашу Северную столицу, поспорил и на первое место поставил свою. …
  … Как я уже, наверное, упоминал гости в нашем, теперь «просторном» доме, не выводились. Где-то в это время началось знакомство с родственниками по линии отца мамы дедушки Афанасия. Первым стал двоюродный брат мамы дядя Леша сын брата моего деда Стефана. Довольно долго я его считал Алексеем Степановичем, трудно сказать почему, но меня, ни кто не поправлял. До определённого периода я его и сестёр не знал, так как они уже покинули родные места, и, отдыхая в деревне, не встречал. К этому времени двоюродный дядя окончил сельскохозяйственный институт и начал работать под Ленинградом, управляющим отделения совхоза. Он естественно захотел наладить достаточно близкие родственные связи, прерванные после войны, с жившими в городе родными и преуспел в этом. С родителями он подружился, хотя первые посещения нас помню смутно. Более отчетлив первый ответный визит к нему, во всяком случае, маршрут, до станции Шапки с Московского вокзала, а далее с пересадкой до конечной остановки пути станции Нурма, запомнился. Там ещё не женатый родственник жил вместе с матерью. Квартиру я так же помню плохо, но мы вдоволь побродили на природе. …
  … Ещё первый, если не изменяет память, и последний раз нас в новой квартире навестил дядя Даня старший брат папы. Он, наверно, впервые попал в такой большой город, и все ему нравилось и удивляло своей обстановкой. В его ознакомлении с Ленинградом я ещё участия не принимал, и поэтому ни чего сказать не могу, но вот деятельное участие дяди Дани в моей подготовке, наверное, к новогоднему карнавалу запомнил. На праздник я решил предстать в наряде мушкетёра. Опыт в этом деле по пионерскому лагерю был и шляпу с бумажным плюмажем я изготовил самостоятельно. Со шпагой то же обошлось без проблем. Отец Миши Андреева работал на Механическом заводе расположенном немного в глубине кварта ограниченного проспектом Металлистов и Пискарёвским. На производстве сыну он смастерил две замечательные шпаги из деталей продукции завода. Они то и послужили первым толчком задумки. Сражаться этим оружием не представлялось возможным, так как лезвия, сделанные из простых не закаленных металлических прутков, гнулись, но для карнавала оно годилось. Плащ делался, не скажу из чего, но вот в его то изготовлении принимал самое живое участие папин брат, хорошо владеющий ниткой и иголкой. Как я решил проблему «ботфортов», сам праздник, да и состоялся ли он, утонуло, к сожалению, в омуте времени. …
  … Список гостей нашего дома  приблизительно в описываемый период пополнил Анатолий Иванович Горбунов, младший брат дяди Паши. Хотя разница в возрасте у меня с ним была лет в 15, его я называл просто по имени. Толик к тому времени отслужил в воздушных войсках и приехал в Ленинград поступать в Мухинское художественное училище. Они с братом имели природный талан к изобразительному искусству и оба неплохо рисовали. Толик до армии по его словам писал портреты вождей в Клетне. Его любимое выражение: «Мы сачки художники», я запомнил. Но действительность часто разбивает все наши мечты. Конкурс в художественные вузы города был большой и Толик его не прошёл. Уезжать назад в деревню он не стал, а поступил в школу милиции в Стрельне. Так он стал завсегдатаем нашего дома. Будучи уже не курсантом, он как то приехал к нам в гости с товарищем по службе и подарил мне бюстик Ленина. Зачем тот мне был нужен, я толком не знал, но статуэтка долгое время украшала мой письменный стол. …
   … Брат Кольки Веснина мой теска Витя окончил ШМО (Школа Морского Обучения) при БМП ( Балтийское Морское Пароходство) и стал плавать (правильнее по-морскому слово ходить) в дальние страны и привозить из плавания  на продажу дефицитные вещи в число которых входила и жевательная резинка. Мне как другу младшего брата иногда перепадала в качестве «гостинца» целая упаковка. Однажды из Испании он привёз этот продукт в оригинальном оформлении в виде маленьких бочоночков, и мне так же досталось несколько штук. К слову сказать, в один из первых своих рейсов в подарок брату Виктор купил маленький игрушечный пистолет, выполненный в старинном стиле на подобье дуэльного оружия Пушкинской поры. Кроме хлопка от пистона при выстреле ещё вылетала пробка при воздействии пороховых газов. Надо ли говорить, что в наших культтоварах такого не продавали. В нашем районе иногда фланировала пара друзей. Они жили, где то на другой стороне Пискарёвского проспекта. Ребята искали приключений и один раз отняли у Кольки его игрушку. Были подняты по тревоге Витькины приятели, и вещь возвратили, но друзья авантюристы видимо на этом не успокоились, и спустя некоторое время полезли на опору высоковольтной линии электропередач, проходившую по территории питомника. Шалость закончилась трагически. Одного из пацанов ударило током, и он обгоревший упал на землю. Я сам при случившемся не присутствовал, но очевидцы рассказывали, что зрелище выглядело ужасно, и врачам спасти сорвиголову не удалось. Да мальчишки склонны к не нужному риску. Коля Веснин, когда мы с ним гуляли в районе застроенной Благовещенской улицы, места его прежнего проживания, рассказал две истории. В одной из них сорванец пописал на железнодорожные пути с верхотуры перехода станции Пискарёвка. Другой шалун шел на спор по рельсам, недалеко от той же самой станции, рядом с мчащейся электричкой, и не услышал звука встречной, к которой он находился спиной. Как вы понимаете, оба случая окончились трагически. …
  … Хватит «ужасов», и вернёмся к нормальному течению жизни, а она неутомимо продвигалась вперед. Сын дяди Володи и тёти настии Юра пошёл служить в армию. Наши пути с ним немного до этого времени разошлись в связи с большой разницей в возрасте и оторванностью от мест детских игр. На меня несколько раз накатывала «ностальгия», и я, выкраивая свободное время в «напряжённом графике», посещал близкие сердцу места. Проходил по улице Коммуна мимо моего старого домика. Дальше шёл по Леонтьевскому переулку, вглядываясь в закрытые окна добрых знакомых, с непонятным страхом встретить их. Но  окна были зашторены и во дворе, ни кто меня не окликал. Далее по Белорусской, Куликовской и Лазо, я возвращался из прошлого, так ни кого из знакомых и не встретив. Душа на некоторое время успокаивалась. Даже когда мы ездили в гости на «Пороховые» официально с Юрой я виделся не часто. Могу припомнить достоверно только один случай. Я с папой и мамой шел на праздник к его родителям, и, пересекая любимую площадку детских игр на углу Леонтьевского переулка и улицы Коммуны, повстречал Юру повзрослевшего в «фигурной»  папахе модной в то время. Мы поздоровались, и он пошёл по своим делам, наверное, отмечать торжество с друзьями. И вдруг он мне неожиданно написал письмо из ГДР, где проходил службу. Пришлось отвечать защитнику Родины, хотя чего писать я не знал, да и сочинения «строчить» я ещё не особенно умел. Пришлось использовать принцип акына, «что вижу о то и пою». Таким событием стала встреча двух ватаг. Прошла она около нашего дома, под воздействием ли рыцарского фильма, переданного по телевизору, или из-за очередного показа «Александра Невского», попавшего на благодатную почву, не скажу точно. Зрелище получилось достаточно «эпохальным». Две толпы вооружённые выструганными из дерева меча и копьями, со щитами противостояли друг другу. К счастью крови не пролилось, и все мирно разошлись. Я, как зритель, и этим исходом остался доволен. Обо всём этом я и написал Юре, по возможности красочно. Не знаю насколько понравился воину ответ, но у нас завязалась, пусть и вялотекущая, переписка. В одном из конвертов мне даже прислали наклейки красивых девушек, бывших в нашей стране в диковинку, а в Германии продававшихся свободно. Их я наклеил на обёртку своего дневника, что, в общем, нарушало не писанные школьные правила, хотя красавицы и не были обнажены. Но мой авторитет уже поднялся до такой степени, что строгие педагоги, ставившие оценки, не замечали моей вольности. Некоторое чувство гордости за себя меня «распирало». Когда Юра чем-то серьезно заболел, его направили лечиться в Ленинградский госпиталь, который находился в центре города между Охтинским мостом и Московским вокзалом. Я навещал друга и там встретился с Юриным дядей Мишей и его женой тётей Зиной симпатичной женщиной. Раньше их если и видел, то только мельком. Мы разговором приободрили больного племянника. Пана и Мама, наверное, навещали сына отдельно друг от друга, так как «воспользовавшись» временным отсутствием «ребёнка», успели поссориться и развестись. Я при всём этом не присутствовал, но по слухам был громкий скандал. Тётя Аня, не занявшая сторону брата, даже дала дяде Володе пощёчину, и тот ушёл к другой женщине. Это создало определённые трудности для нашей семьи в проведение праздников, так как мы оставались дружны с обеими враждующими сторонами, и родителям приходилось «разводить» их. Когда у нас гостили тётя Тоня с дядей Толей и, главное для меня, Ирочкой приезжала тётя Настя. Если их не было, наш дом посещал дядя Володя со своей новой избранницей. Женщина она была обыкновенная, но вот её младшая дочь представляла для меня определенный интерес. Девочка имела родимое пятно на лице не красящее её внешность, но она стойко боролась со своим недостатком. Написала письмо Аркадию Райкину о своей беде, и он, надо отдать ему должное, прислал ей большую и дорогую коробку с театральным гримом. Когда девчурка им пользовалась, то становилась вполне симпатичной личностью. Еще «стойкий оловянный солдатик» имела «архи» сложную мечту стать капитаном дальнего плавания. Женщин в мореходные училища тогда не брали, хотя я видел документальный фильм об одной такой, но это было исключение. Мне это всё рассказывалось горячо явно в «рекламных» целях. Конечно, хотелось познакомиться с такой неординарной девочкой, но я ясно понимал, что реально, ни чем ей помочь не могу во всех смыслах. Так наша встреча и не состоялась, тем более что Юра вернулся из армии и помирил родителей. Оставленная несчастная женщина даже приходила к моей бабушке с просьбой помочь ворожбой вернуть дядю Володю обратно, но та, как истинно верующий человек, такими делами не занималась и отказала ей. С Юрой у нас снова возобновились старые отношения, но ненадолго. Демобилизованный солдат представлялся хорошим кандидатом в женихи, да и ему самому предстояло задуматься о своём будущем. Перспектива жить с родителями в маленькой комнатушке «не улыбалась». Поэтому в этом направлении, совершенно правильно, Юра вел соответствующую работу. Один раз, когда мы били в гостях на Леонтьевском, я вместе с Юрой ходил к перспективной кандидатке в жёны. Она жила в районе деревянных домиков за улицей Лазо и трамвайной линией. Я это место посетил первый и последний раз, и меня оно интересовало в качестве ознакомления с «родным краем». У Юры были другие интересы, и он вёл «светские беседы», а я выступал в роли статиста. В общем, мы неплохо прогулялись. Сейчас трудно точно установить хронологию, но через некоторое время состоялось Юрино бракосочетание. С невестами на Пороховых видимо не получилось, и Юра своей избранницей сделал молодую женщину с ребёнком. Наташа была миловидна, а о других подробностях Юриного выбора я не осведомлён, поэтому и не берусь рассуждать. Праздничный банкет происходил в кафе на проспекте Энергетиков. Это было моё первое посещение подобного мероприятия, и я с любопытством наблюдал за поздравлениями гостей, криками горько и другими действиями присущими подобному событию. Из гостей мне запомнившихся я отмечу Женю Михалева. Юрин друг и сосед по Леонтьевскому пришел с опозданием, и, поздравив, вскоре покинул свадьбу. Из досужих разговоров других гостей, а большинство из них, так или иначе, были связаны с Пороховыми,  я узнал, что Женя женился, но любовь оказалась несчастной, и он сильно переживал. Через некоторое время по слухам Женя добровольно ушёл из жизни. Так трагично закончилась судьба обоих братьев Михалёвых. Не знаю, дожила ли до этого мать, простая дворничиха с окраины. А Юру семейная жизнь затянула, и мы стали видеться от случая к случаю. Иногда проезжая с оказией мимо того кафе я всякий раз вспоминаю Юрину свадьбу. …    
  … Круговорот гостей в нашей квартире снова вошёл в нормальное русло. В один из приездов дядя Паша (Горбунов) привёз мне макет корабля, на котором служил во флоте, выполненный из прозрачного орг. стекла. Корпус сторожевика или эсминца был чуть-чуть недоделанный, но мне понравился. Как я уже говорил, дядя паша обладал художественными способностями и руки у него «были на месте», но он, наверное, в связи с ожидающимся переездом в новую квартиру, решил оставить занятие рукодельем и избавлялся от лишнего «балласта». Для этого я должен был приехать к нему на старое место жительства и забрать остатки. Оно находилось дальше ул. Коммуны на две трамвайные остановки на правом берегу реки Охты. Что бы туда попасть, приходилось переходить узенький мостик. Раньше это место я не посещал, и мне запомнилась картошка со сметаной, которой нас угощала тётя Тамара. Я выполнил просьбу дяди Паши и забрал оставшиеся детали и материалы, с помощью которых намеревался довершить начато дело. Из свалившегося «наследства» мне особенно понравился цельный кусок оргстекла, из которого я хотел выточить настоящий парусник. К сожалению, дяде Пашиными талантами я не обладал, и мечты остались мечтами. Даже довершить строительства почти готового корабля я не смог. У меня были «руки крюки». Ими они и остались, как это не печально. Зато массу времени заняли фантазии на эту тему, которые принесли уйму сладостных минут. А Горбуновы потом переехали на Малую Охту. Лично я в новой их квартире ни разу не был, да и точного адреса так и не узнал, хотя у нас на Ключевой дядя Паша и Тётя Тамара оставались не редкими гостями. …
 … Приближался новогодний праздник. Я привык Новый год встречать в кругу знакомых лиц. Особенно мне нравилось, когда к нам в гости приезжали дядя Толя с тетей Тоней и Ирочкой. У нас тогда подбиралась своя детская компания, состоящая из меня, Галки и Ирочки. У взрослых существовал свой мир, а у нас свой, хотя конечно праздничный стол объединял всех. Веселье только с сестрёнкой доставляло не то удовольствие. В тот раз приезда Молодцовых не ожидалось, но этого так хотелось. Я даже пошел гулять на улицу за несколько часов до боя курантов, с надеждой, что когда вернусь домой Ирочка с родителями по неизвестным, но так желанным, причинам окажутся в нашей квартире. Я даже немного колдовал, направляя все свои помыслы для исполнения моей новогодней фантазии, заглядывая в незнакомые праздничные окна. Чуда не случилось, и все мои иллюзии растаяли в мире реальности. Желаемое часто невыполнимо. Но я не унывал. Тем более что с Ирочкой мы встречались и в другие праздники, и в иных местах. Из запомнившихся мне случаев, отмечу нашу поездку за грибами на дядином Толином «Москвиче». Его гараж располагался рядом с домом дяди Володи в Леонтьевском переулке. Рано утром с родителями я приехал туда с пересадкой. Потом мы по шоссе отправились по направлению к Колтушам, где в лесу «облюбованному» дядей Толей стали собирать грибы. Стоял конец сентября или начало октября, поэтому грибов было мало. Зато мы нашли змеиную шкуру, оставленную после «линьки». До этого подобных находок я не делал, да и впоследствии тоже, хотя в лесу бывал часто. Из «поездки» я вернулся довольный главным образом тем, что проехал за грибами на «личном» транспорте, а не на «общественной» электричке. Ещё, например, я с родителями посещал их дом, располагавшийся недалеко от Светлановской площади. Воспоминания от коммунальной квартиры, просторного двора, куда мы с Ирочкой выходили подышать воздухом, обязательной прогулки после застолья в парк Челюскинцев, пусть и смутно, но сохранились. Помню и нашу встречу, уже повзрослевших детей, в доме на Леонтьевском переулке. Стоял конец лета. Ирочка рассказывала о своём первом посещении пионерского лагеря, впрочем, насколько помнится не очень восторженно. Я, ветеран лагерной жизни, слушал сдержанно, разглядывая большого малярийного, как мы думали, комара. Трудно сказать, почему именно это запомнилось, как и старая змеиная шкура в поездке за грибами на дядином Толином «Москвиче» с «Пороховых», где взрослые и дети вдоволь надышались свежим осенним воздухом. Так что «старые связи» не обрывались. …
  … На новый год, кроме традиционных ёлок, я побывал на балу в Таврическом дворце на балу старшеклассников, хотя к этой категории пока не относился. Билет достался по случаю. Старшая сестра Игоря Ельца Люда, по каким-то причинам не смогла туда пойти, и на тусовку, как сказали бы сейчас, старших школьников я отправился вместе с её младшим братом, с которым мы уже учились в других школах, но продолжали общаться, вместе занимаясь шахматами. На троллейбусе №3 мы доехали до «Большого дома»,  так в народе называли УВД (Управление Внутренних Дел) по Ленинграду и области, далее по улице Воинова пошли пешком до Таврического сада, где размещался дворец. По пути мы зашли к тёте Игоря навестить родственницу. В Таврическом я был первый и последний раз. На балу подарков насколько помнится, не давали, но выступал певец Анатолий Королев, песня которого «Королева красоты» звучала из всех радиоприёмников. Его выступление забылось, но сам факт, что его видел «в живую», находясь в историческом месте, наполнял меня гордостью и некоторой значимостью собственного существования. Такого рода событиями моих сверстников не баловали. …
  … Точно не скажу когда, но, по-моему, после окончания сессии на каникулы к нам в гости приехал Вова сын маминого брата дяди Коли. В подарок нам он привёз сало по его воспоминаниям, правда, у меня в памяти это сильно не отложилось. Мы были избалованы такими деревенскими дарами и поэтому я, наверное, и не зафиксировал такое обыденное событие. По своим посещениям деревни Вовку я знал хорошо, на сколько, это было возможно, учитывая плотный график наших деревенских поездок, и обрадовался ему. Вова в Ленинграде оказался в первый раз. К сожалению, знакомится с достопримечательностями, ему пришлось самому. У меня каникул не было, а родители работали. Впрочем, если не изменяет память, мы вместе с братом и сестрёнкой Галкой успели сходить в кинотеатр «Гигант», перед отправкой его домой. До начала сеанса оставался час времени и мы, чтобы «убить» его, пошли погулять по Кондратьевскому проспекту и достигли его конца. Раньше я в этот район за ненадобностью не заглядывал, и мне было интересно посмотреть теплицы фирмы «Лето» вблизи. Город брату скорей всего понравился, если судить по дальнейшим событиям. Он уже года два учился в Брянском строительном техникуме, да и до этого «чистым» деревенским жителем не был. Клетня где он жил являлась всё-таки районным центром. Ещё я оценил Вовину помощь мне в освоении конструкторского дела. Я черчение только начинал осваивать, а он был признанным мастером, и даже уже зарабатывал, выполняя однокурсника курсовые работы. Мне он, на правах старшего товарища, помог сделать какой-то чертёж, и научил правильно «лопаточкой» затачивать карандаши. Как ответный гостинец Володя домой увёз апельсины, которые покупал не я, и поэтому тоже не запомнил. …
  … Я понемногу «осваивал» любимый город.  При каждом удобном случае старался побродить по незнакомым местам. Однажды зимой меня «занесло» к Петропавловской крепости на лед Невы. Там была вырублена целая водная дорожка для любителей зимнего плавания. Сам клуб находился, где то на территории «цитадели». По протоптанной снежной дорожке члены «товарищества» в купальных костюмах добирались до места принятия водных процедур, а потом по ней же возвращались переодеваться и греться. Но меня поразили не они, а один «дикарь». С виду ни чем не приметный гражданин скромно подошёл к краю «проруби». Побыв немного на месте, он стал, не афишируя, разоблачаться. Эту его стеснительность я понял только когда полноправные хозяева стали возмущаться на «чужака». Конфликта не последовало. Мужичок тихо окунулся в простых семейных трусах, и, одевшись, ушёл. Поведение членов клуба меня немного удивило, хотя может быть, они сами раскалывали лёд или платили за это.  Я бы каждому «герою» погружающемуся на морозе в ледяную воду давал бы, если не орден, то медаль за отвагу. …
  … Не надо думать, что моя жизнь состояла только из рутины и развлечений. Иногда выпадали и испытания. У бабушки случился приступ болезни какого-то органа в животе, кажется желчного пузыря или поджелудочной железы. Её на скорой помощи увезли в больницу и срочно прооперировали. У мамы уже произошла раньше точно такая же операция. Она прошла удачно и в памяти у меня особо не сохранилась. Разве что с тех пор мама за праздничны столом в рот не брала ни грамма спиртного и наполняла стопки лимонадом, соком или обычно водившимся у нас в избытке клюквенным морсом. С бабушкой дело обстояло сложнее. Ей уже стукнуло 80 лет и повреждённые скальпелем мышцы плохо срастались. Из больницы бабушку фактически выписали с образовавшейся килой и не снятым швом плохо зажившей раны. Положение было очень серьёзным. Бабушке пришлось использовать народную медицину, секретами которой она владела, не делая из этого большого секрета. Больная стала на рану прикладывать листья подорожника. Повязку приходилось часто менять, по мере засыхания целительного материала. Помощником бабушки стал я. На мою долю выпало собирать в питомнике лекарственное растение и помогать в замене повязок. Одной бабушке было трудно, справится. Мне приходилось, преодолевая позывы рвоты от запаха и вида гнойного бинта, менять ткань. Я понимал, что кроме меня делать это не кому. Родители находились на работе. Бабушку же я очень любил и был должен ей за её, даже не подарки, а каждодневную заботу. Не сразу, а в продолжение месяца и не одного, но все нити швов вышли из тела, и рана зарубцевалась, оставив не вправленную выпуклость грыжи. Бабушке потом пришлось  всё время носить поддерживающий бандаж, как напоминание о перенесенной операции, но это было меньшее из зол. …
  … Шестой  класс закончился. Летом кроме обычных мероприятий двоюродная сестра Галя, дочь тёти Раи, в один их выходных пригласила к себе на работу в Колтуши. Она к этому времени окончила институт. Отучилась в аспирантуре, по-моему, и работала в знаменитом институте академика Павлова. О её учение я знал мало. Могу сказать только, что в ресторане, куда уни пошли отмечать окончание вуза, на закуску подавали маслины. О них она рассказывала родителям, а я запомнил именно это «экзотическое» блюдо. Защитить кандидатскую степень она не смогла по причине того, что тогда не смогла бы найти места работы. И вот в воскресный день я оказался в пустом святилище нашей биологической науки. Были срочные опыты, и пришлось работать в неурочное время. Двоюродная сестра принесла кошку, закрепила её на стенде и стала на голове бедного животного фиксировать проволочки. Для этого Галя специальным буравчиком сверлила кость. Зрелище было не приятное. Потом молодой учёный стала снимать показания приборов и заносить их в журнал. В перерывах между записями или после окончания опытов мы успели сходить покупаться в местный водоём. По окончании эксперимента животное усыпили, сделав «гуманный» укол. Время мы с сестрой провели интересно и не без пользы, хотя с тех пор я любил при случае подшучивать над «живодёрским» родом деятельности Галины Павловны. …
  … Учёба закончилась, и кроме работы двоюродной сестре пришло время задуматься и о личной жизни. Девушка она была симпатичная, если вообще не сказать красивая. Первым известным мне во всех смыслах этого слова претендентом неожиданно стал один из братьев, выменявших у меня на «Пороховых», если помните, замечательную финку дяди Вовы Сафронова. Он жил с родителями в пятиэтажке, схожей с нашим жильём, в квартале за кинотеатром Гигант. Галя взяла меня за компанию на «смотрины». Я по своей застенчивости не очень хотел идти к чужим людям, но пришлось поддержать невесту, тем более что жили мы не далеко. Знакомство состоялось. Я выступал в роли статиста, поэтому помню всё смутно. Не скажу даже точно, угостили нас чаем или нет. Зато то, что на обратном пути мы садились в трамвай на остановке «Улица Ватутина», мне запомнилось. Это было немного странное решение. Можно было сесть на транспорт раньше и не идти лишнюю остановку. Но «штурманом» являлась Галя. Она, по-видимому, плохо знала район, как, впрочем, и я. Но это не важно. У «молодых» что-то не «срослось» и они расстались. …
  … Летом мы с ребятами со двора один раз поехали купаться к стадиону им. В. И. Ленина. Сразу за спортивным сооружением находился Петровский пруд. В нём купалась, как водилось, детвора со всего города, хотя в основном это были ребята с Петроградской стороны. Но на нас нигде не было написано кто мы и откуда, поэтому «инцидентов» не возникало. Водоём был переполнен, так как стояла хорошая погода. Над водой возвышалась старая вышка для прыжков в воду. Она была не действующей, поэтому ступеньки для подъёма на неё отсутствовали. Но мальчишек это не останавливало, и они всё равно по строительным конструкциям забирались наверх для интересного развлечения. Трёхметровый же трамплин находился немного в стороне, и я с удовольствием прыгал с него. Потом решил «поднять» спортивные достижения и забрался на главный «снаряд». Тут меня ждало «большое разочарование». Высоты я боялся, и «сигануть» даже с 5 метров было страшно, не говоря уже о 7 и 10 метровой отметке. Однако, пути к «отступлению» не было. Поток желающих рискнуть был непрерывный, и спустится вниз, не имелось возможности. Не сделаешь же этого по головам товарищей. Пришлось, преодолевая дрожь в коленках, ринуться в водную бездну «солдатиком» рискуя разбиться о гладь. Всё окончилось благополучно и, хотя был горд за себя, больше «экспериментировать» я не стал. …
  … Седьмой класс начинался обыкновенно. Как всегда в первые десять дней сентября происходила запись в кружки и секции, чтобы загрузить детей и отвлечь от нежелательной деятельности в свободное от занятий и выполнения домашнего задания время. Я записался в морской клуб Дворца пионеров им. Жданова. Уже, по-моему, по истечении этого срока по радио объявили дополнительный набор на велотрек. На велосипеде я кататься мог, и меня были два не занятых дня, поэтому потащился « к чёрту на кулички» в самый конец пр. Энгельса и записался в спортивную секцию, не много слукавив о переломах рук и ног. К тому же хотелось немного физически окрепнуть. Это был пик моей внеурочной деятельности. Все дни недели получились занятыми с учетом турниров по шахматам в воскресенье. …
    … Остановлюсь немного подробней на моих занятиях спортом, так как они заняли самое небольшое место в жизни, и не стоят отдельного разговора. На велотрек приходилось добираться на двух трамваях с пересадкой. Трамвай № 23 довозил почти до кольца на Поклонной горе. Моего спортивного наставника звали Александр Александрович или как мы для удобства произношения называли его Сан Санычем. Сан Саныч в прошлом был действующим спортсменом и имел звание мастера спорта. По его словам на одной из гонок он удачно ушёл в отрыв, да так первым и доехал до финиша. За это он и получил такое почётное «наименование». Как большинство велосипедистов, рост он имел не большой, но телосложение плотное. Наверное, ему ещё не было и сорока лет. Судя по тому, как в «экстренном» порядке добирались группы, условно отличающиеся спортивным профилем, особых надежд на нас не возлагали и поэтому, тренировали для сохранения штатов. Тем более, что нам  уже стукнуло 13 лет, и мы мало подходили  для спортивных достижений. С нами параллельно группу вел молодой тренер, который немного высокомерно говорил, что мастером спорта он стал примерно в нашем возрасте. Потом, правда, с ним случилось несчастье. Перед одним из стартов он плохо «разогрел» мышцы и порвал «Ахиллесово» сухожилие. Мечту о «большом» спорте пришлось забыть, и перейти на скромную тренерскую работу.  По-человечески парня было жаль. Я только не принимал его «снобизма». …
  … Тренировки проходили, немного формально. Обычно после разминки Сан Саныч давал нам мяч, и наша группа, разбившись на две команды, играла осенью в футбол, а зимой, когда выпал снег, в регби. Главное было не сама игра, а возможность потолкаться для развития навыков и мышечной массы, что потом должно было пригодиться в гонках. Иногда мы тренировались и в зале. Там мы на велосипедных станках, представляющих из себя три вращающихся цилиндра, накручивали километры, оставаясь на одном месте. Удержаться на таком приспособлении было не просто, но у меня получалось. Так что велосипед мы тоже иногда видели. Кроме этого на тренировке мы бегали кроссы по парку «Сосновка», который обширной территорией располагался около велотрека. Не надо только путать это название с «Сосновкой» Пороховых. Обычно тренер подключал нас к «старожилам», знающим лучше местность. Одним из них был Кубышкин по прозвищу «Куба». Он был какая-то местная знаменитость, и позволял себе приходить в спортивное здание в «разобранном» состояние. Но это происходило до начала тренировочного процесса в дни «отдыха». А так мы с час или около того бежали за ним стараясь не отстать. Нас он особенно не нагружал, и, доставив по окончанию тренировки на начало старта, продолжал ещё свою тренировку. Особых иллюзий на счет спортивной карьеры я не питал, и меня всё устраивало. Где то зимой, возможно в честь зимних каникул, на велотреке устроили кросс по пересечённой местности. Участникам, занявшим первое и второе место, в награду давали для тренировок велосипеды. Толпа бегунов выстроилась большая, и я, особенно ни на что, не рассчитывая, начал бег спокойно, оказавшись в общей группе. Где то в середине дистанции мои конкуренты начали уставать, и я потихоньку стал их перегонять, пока, в пылу охватившего азарта, не вырвался на первое место. Предстояла финишная прямая, но она проходила вверх по крутому склону. Тут силы начали покидать и меня. Участник, который лидировал всю гонку, обогнал меня. Но я «дотерпел» и в предобморочном состоянии прибежал вторым. На землю не рухнул, но с полчаса не мог отдышаться, и только обменялся с первым местом замученными взглядами. Не помню, поздравил ли меня с успехом Сан Саны, но он сказал что «железного коня» мне соберут из чего ни будь. Надо было только взять форму № 9 в жил конторе. Тогда бы я смогу посещать на собственном «Росинанте» тренировки и к лету набрать хорошую форму. Доехать своим ходом с Ключевой улицы, через Пискарёвку, до велотрека представлялось реальным. Справку я, кажется, достал, но обещанный велосипед так и не получил, «оборвав» спортивную карьеру. На то имелись веские причины. После восьмого класса собирался поступать в мореходку, и перед этим надо было заняться одним неотложным делом. …
  … Безотлагательным мероприятием стала операция на щитовидной железе. Летом, когда проходил медосмотр в пионерский лагерь ЛГУ (Ленинградский Государственный Университет), у меня тамошние, наверно, хорошие врачи обнаружили узлы на «щитовидке», и посоветовали родителям прооперировать её. В городе, по их словам, имелось только два специалиста по этим операциям. Один работал профессором, кается, в университете, и был, наверное, простым гражданам не доступен, а второй трудился в больнице при ЛОМО (Ленинградское Оптико-Механическое Объединение), если не изменяет память, не далеко от нас в конце Минеральной улицы на производственных задворках. Я считал, что хирургическое вмешательство излишне, так как ни каких признаков недуга не ощущал. Родители и «главный» биолог двоюродная сестра Галя были другого мнения. На мои уговоры, поиск больницы, договорённость с врачом, понадобилось время, и только к весне я лёг на операцию. Она прошла успешно под местным наркозом, что бы разговаривая со мной о всякой ерунде, хирург мог видеть мои органы речи и случайно не задеть их скальпелем. Первый день после «процедуры» с «перерезанным» горлом я чувствовал некоторый дискомфорт. На второй день больного навестили родители и верны друзья с гостинцами. На свидании Коля Веснин жаловался, что еле нашли медицинское заведение, пройдя всю Арсенальную улицу, хотя по Минеральной улице было бы короче. В один день со мной удачно оперировалась еще, какая-то женщина, но мы лежали в разных палатах. В моей комнате лежало человека четыре. Мне смутно помнится только один и то, потому что он, или его приятель, являлся мужем, или бывшим, дочери комиссара «Авроры» Белышева. Из его рассказов в памяти осталось только то, что «родная кровь» героя революции, также со слов «очевидца», была не красива. На третьи или четвёртые сутки меня выписали домой, где я неделю или две пробыл на бюллетене. Месяца через два я распрямил плечи, до этого заживающая рана наклоняла голову несколько вперед, и на память остался не заметный шрам через всё горло. Вот после всего этого мной и было принято «волевое» решение оставить спорт. Перерыв получился большой, да и плотный график меня немного утомил. …
  … Приближался Новый 1967 год. Ирочки с родителями опять не предвиделось. Я ушел из дома ещё раньше и отправился в кинотеатр на конце Старо Невского проспекта смотреть фильм «Опасные гастроли» с Владимиром Высоцким в главной роли подпольщика и революционера, распространяющего газету «Искру». В то время у мальчишек возникла мода зимой ходить с непокрытой головой, а шапка ушанка болталась на завязках за спиной. Я стойко выдержал мороз по дороге в кино и обратно. Но когда я вернулся с сеанса домой, чуда снова не произошло и мы встречали праздник без Молодцовых. Стоит подчеркнуть, что этот факт за давностью времени я возможно придумал. Но зима, мороз, гуляние по Невскому проспекту с непокрытой головой, именно этот фильм, всё это со мной происходило точно. …
  … После Нового года нас как всегда ждали, по-моему, последние праздничные ёлки. Мне запомнилось посещение этого мероприятия в переулке Антоненко недалеко от Исаакиевской площади. Меня заинтересовал не место в центре города, ни само представление, а один из конкурсов, проводимых перед его началом. Участникам предлагалось показать из имеющихся денег копейку с наименьшим годом выпуска. Местные ребята, или хорошо знакомые с условием, продемонстрировали монетку 1928 года и получили приз, но не это главное. Меня поразил сам факт, того что ещё в обращении такие старые денежки, повидавшие на своем веку не мало. Это врезалось в мою память и годами позже натолкнуло на мысль собирать коллекцию из медных денег номиналом 1, 2, 3, 5 копеек, которых не коснулась реформа 1961 года. Монеты продолжали выпускать, и их количество увеличивалось, а пробелы в датах предшествующего времени постепенно благодаря каждодневному поиску заполнялись, хоть и не до конца. Самая «раритетная» копейка, которую я имел, была «помечена» 1932 годом. …
   …  Надо сказать, что этот отрезок жизни характеризуется не столько «трудовыми» буднями, но и внутренними существенными изменениями, происходящими в организме подростка и его психике. По «научному» определению, это называется переходным возрастом. Его я прошёл, по моему мнению, достаточно легко. Я слышал «краем уха» в какой-то передаче по радио или телевизору, что для этого периода в сознании уже не мальчика, но ещё не мужчины характерно обострённое восприятие смерти. Ты отчетливо понимаешь, что она неизбежна. Это создаёт определённый «дискомфорт» в существование. У меня тоже имелся такой отрезок, но он был короткий и не сильно повлиял на моё сознание. Некоторых по слухам это доводит до суицида. В данное же время происходит «возмужание», называя деликатно естественные физиологические процессы, и ломается голос. …
  … Совсем бесследно «взросление» не прошло. Всех своих переживаний и томлений я уже не передам, да и не помню, но об одном случае характеризующем моё тогдашнее состояние стоит рассказать. Мы всей семьёй, кроме бабушки, собирались идти, по-моему, на первомайскую демонстрацию. Примкнуть к нам должна была Ирочка с родителями. Тут на меня накатило неизвестно почему плохое настроение, и я, «закапризничав», отказался идти, считая, что на это имею полное право, как свободная личность. Я, в общем-то, понимал, что ставлю родителей в неловкое положение своим решением, но, ни чего поделать не мог. Папа вышел из себя, схватил ремень и ударил меня, сказав, что бы немедленно собирался. Я понял что немного «перегнул палку» и вынужден был подчиниться. Свои ошибки автор этих строк «хоть и со скрипом», но осознавал. Весь праздник мной владело не лучшее расположение духа, но история скоро забылась, а наши знакомые «возможно» и не заметили, ни чего. Остались только воспоминания о случившемся, которые иногда всплывают из закоулков памяти не вызывая особого «восторга». …
  …Ну ладно о неприятном эпизоде, хотя куда от неприятностей полностью уйдёшь. Почти весь учебный год Коля Веснин проболел. Я посещал его в больнице, носил на дом школьные задания и вместе мы как могли, разбирали их. Колька страдал редкой болезнью. Какой-то нервный центр был с рождения смещён и любое излишне волнение или физическая перегрузка приводили к учащению пульса до 220 ударов в минуту с увеличением печени. Состояние организма ухудшалось до критической отметки. Снять эти симптомы представлялось проблематичным и требовало много времени. Врачи с большим трудом возвращали здоровье, но приступы периодически повторялись, и здесь медицина расписывалась в своём бессилии. Дальше продолжать обучение в школе Колька не мог. Учителя выправили годовые оценки, частично ссылаясь на мои с Колькой «занятия», что позволило другу поступить в специализированное ПТУ на Расстанной улице. Так наша совместная учёба закончилась, но дружба продолжалась. …
  … Всё имеет конец. Заканчивался и седьмой класс. Летом произошли интересные события, но о них расскажу в других частях моего «бытописания». Пока Колька болел, мы с Лёней в отсутствие друга продолжали вместе учиться и осваивать морское дело. Своей свободной площади у меня не было, и я сравнительно часто стал посещать дом на Антоновской улице, где Лёня с братом занимали отдельную  маленькую комнату, у которой вход не проходил через «апартаменты» родителей. Андрей Павлушев был гораздо младше брата, и его во внимание мы не брали. «Апофеозом» моего посещения нашего «уголка отдохновения» стало празднование дня рождения двоюродной сестры Лёни. Каждое лето Лёня проводил на родине мама в Вологодской области. Её деревня находилась на берегу Свири. Кроме ловли щук Лёня много время проводил с двоюродными сёстрами Людой и Наташей. С Людой  у него даже был детский роман, и они целовались вдоволь. У мамы Наташи были, скажем, так, серьезные проблемы с позвоночником, но она не теряла бодрости духа и жизнелюбия. Родила дочь и в родной деревне пользовалась уважением, работая заведующим клубом. Отмечать какой то «юбилей» дочери она приехала в Ленинград. Видимо Леня заочно познакомил со мной сестёр. Наташа прониклась ко мне «романтическими» чувствами, рисуя в воображении сцены ожидания возлюбленного из плавания. Возможно, девочка записала в общую тетрадь друга, наряду с произведениями Эдуарда Асадова, песню, где есть такие слова: «За штормами в десять балов. Терпеливо ждут девчонки своих милых адмиралов». Я немного был осведомлён обо всех обстоятельствах, и на приглашение Лёни ответил вежливым отказом. Я в то время слыл «женоненавистником», да и загружать себя лишними «приключениями» не хотел, идя прямым курсом к намеченной жизненной цели.  Но не тут-то было. Люда с Наташей, проявив настойчивость, пришли сами с приглашением ко мне на квартиру. Обижать девчонок я не захотел и принял предложение. По счастью у меня оказалась, по какому-то случаю, симпатичная мягкая игрушка рубля за три, и я смог вручить имениннице не очень плохой подарок, так как на выбор и покупку другого времени не оставалось. Сам праздник прошёл несколько сковано, но на должном уровне. Мать Наташи тётя Римма пыталась нас всячески развеселить, используя свои профессиональные навыки, и мы как могли, насколько я помню, ей подыгрывали. Впрочем, оливье мне не очень понравилось. Моя мама его приготовляла вкуснее. Отец Лёни дядя Вася потом ещё долго меня «сватал» родственникам, завлекая меня рассказами о состоятельности возможной тещи, которая будущему зятю сразу могла купить мотоцикл «Урал», а он стоил около тысяче рублей. Я «скромно» отмалчивался. Наташа мне не настолько нравилась, хотя не имела отталкивающей внешности, что бы совершать подобный смелый шаг. Со слов Лёни, в дальнейшем Люба, которая мне даже внешне больше нравилась, стала хорошей женой и матерью двоих детей. Судьба Наташи сложилась более сложно. Она окончила библиотечный институт в Вологде или Череповце, но не смогла выбрать достойного мужа, хотя, как я понимаю, пыталась.  Потом сведения о девочках затерялись на «колдобинах жизни». Надеюсь, у Наташи всё закончилось счастливо. …
  … Точно не скажу, но где-то в это время двоюродная сестра Галя нашла свою «вторую половину». Она вышла замуж за Женю Михайлова. Он с матерью проживал где-то на Отечественной улице, не далеко от моей первой школы. Но с ним я, ни когда  до этого не встречался. Да и немудрено. Подробности знакомства и сама свадьба, если она была, остались без моего присутствия. Своё прекрасное жильё, правда, без удобств, родственники разменяли на две комнаты в малонаселенных квартирах. Тетя Рая с бабой Сашей остались на «Пороховых» в новом, построенном из белого кирпича, доме близ стел символизирующих старую границу города, а Галя с мужем отправились на площадь Калинина в один из домов, по-моему, сталинской постройки. Я пару раз бывал там и там. Двоюродная сестра с мужем стала чаще приходить на Ключевую улицу. Женя обещал научить меня игре на кларнете, которым владел сам. Перспектива была заманчивая, хотя я понимал свои музыкальные способности и сильно не обольщался. Один раз Михайлов затащил всю нашу семью на футбол. Стоял воскресный солнечный день. Мы расположились пикником в Приморском Парке Победы, а Женя стал добывать «лишние билетики». Народу в  парке собралось много. Одних только болельщиков стадион им. С. М. Кирова в ту пору вмещал около ста тысяч. Зрительские места просто писались на деревянной скамейке. После реконструкции скамейки заменили индивидуальными креслами, и вместимость снизилась почти в два раза. Кроме любителей футбола гуляли просто отдыхающие, и их не представлялось никакой возможности сосчитать. Скоро запасы лимонада, купленные родителями, кончились, а до начала матча оставалась уйма времени. Понимая, что возможности папа и мамы ограничены, да и сладкий лимонад слабо спасал, я, мучимый жаждой, пошел «погулять».  Придя на берег Невы, я напился «сырой» неочищенной воды прямо из реки. Опасность заразится инфекционной болезнью, меня не испугала, и все закончилось хорошо. Приближалось начало матча. Женя, наконец, достал все билеты, и мы отправились смотреть футбол не по телевизору, а в «живую». До этого подобными состязаниями я особенно не увлекался, а на спортивную арену и вообще пришел впервые. Матч состоялся не простой, а с участием сборной СССР. Игра носила товарищеский характер. Иностранные клубы не часто посещали нашу страну, и этим легко объясняется большой наплыв болельщиков. Дополнительную интригу добавляло то обстоятельство, что за нашу команду после долгого отсутствия выступал Эдуард Стрельцов. С кем точно играли, и как закончился матч, не припомню, но звезда нашего футбола сделал пару передач «пяточкой» Михаилу Гершковичу, и тот даже с одной из них забил гол. Впрочем, за это не поручусь. …
  … Осенью Женя решил, наверное, не отставать от жены, и поступил на первый курс в Сельскохозяйственной Академии. Помню его восторженные рассказы о первых днях учёбы в нашем доме. Я уже был достаточно большой, что бы понимать «практическую» сторону вопроса. Мне казалось немного непонятным дальнейшее материальное существование молодой семьи, но в чужие дела я уже тогда старался не вмешиваться. Так оно и получилось. Первый радостный «угар» прошел, и Женя завербовался куда-то в Сибирь и «сгинул». Двоюродная сестра вынуждена была ждать год для получения развода за отсутствием мужа. Она снова съехалась с тетей Раей, которая к тому времени потеряла мать, на Крюкову улицу в однокомнатную квартиру на втором этаже кирпичного дома. Они стали жить ближе к нам, и мы начали чаще встречаться. Стоит добавить, что Александра Филимоновна последние два года была прикована к кровати, и такой я её видел последний раз. Через несколько лет я в вагоне метро встретил человека похожего на Женю Михайлова, но к нему не пошёл, да и чём было говорить. …
    … Свободного времени стало больше, и я, освобождённый от занятий велосипедом и шахматами, а последние были тоже «заброшены», даже мог позволить себе бесцельно постоять около своего дома и подышать воздухом. Это занятие оказалось чревато неприятностями. Как то к нам с Лёней Павлушевым подвалил изрядно выпивший Женя Вяткин и «попросил» денег. К тому времени он бросил школу, работал и женился. Женю я немного знал по совместной учёбе, только он учился в «Б» классе. Жил он в последней парадной  дома № 19 на третьем этаже. Наши окна, можно сказать, смотрели друг на друга. Я ещё помнил его папу, когда он был жив,  сидящего у открытого окна. Мне он представлялся пожилым, скажем, сапожником с надвинутыми на кончик носа очками, тачающим сапоги. Сам Женя хорошо рисовал и занимался изостудии  или кружке. Один раз при сборе макулатуры из горы собранной бумаги мы извлекли с кем-то из друзей старый учебник французского языка, разрисованный Женей. Его дорисовки к картинкам книги были настолько удачны, что мы сочли невозможным отправить их «на переплавку». Из-за своих способностей он являлся «любимым» учеником Ларисы Матвеевны нашей географички. Он оформлял ей стенды, а она ставила ему пятёрки. По остальным предметам Вяткин учился не так успешно, поэтому и повторял курс обучения несколько раз. Как вы теперь понимаете Женю, мы не боялись и вежливо ему отказали, сославшись на неимение средств. Он предложил Лёне пройти с ним в подъезд вновь построенного кирпичного дома около детского сада. «Грабить» на открытом месте «злоумышленник» не решился. Лёня спокойно последовал за ним, а я на всякий случай спрятал под кирпич 60 копеек, которыми обладал. Вернувшись ни с чем, пьяный человек позвал теперь меня. Я «опустошенный» не противился. Оказавшись в закрытом помещении, Женя неожиданно стал «стыдить» меня в оставлении друга в «беде» и настаивать на том, чтобы я стал перед товарищем на колени. Я оказался в неприятном положении, пока Вяткин разглагольствовал о том, что он виноват перед семьёй своим попаданием в вытрезвитель и выписанным штрафом в размере 25 рублей. Ещё он упрекал уже нас обоих в несмелом поведении в отношении его. Мы должны были уже наставить ему синяков, пользуясь численным преимуществом. Об этом я тоже подумывал. Всего сказанного и не упомнишь. В конце концов, я принял решение, что бы ни обострять ситуацию и поставил уже друга в «щекотливое» положение, выполнить ритуал. На этом всё и закончилось. Лёня потом, оправдываясь, говорил, что когда пошёл в подъезд Женю Вяткина ни сколько не боялся, но неприятный осадок от происшествия остался. …
  … Как я уже  сказал, пока мы учились в восьмом классе, Коля Веснин приобретал профессию переплётчика. Когда я приходил к нему в гости он с увлечением рассказывал о фальцевании бумаги и прочих премудростях своего ремесла. Его старший брат в это время служил в армии, и их общая комната была свободна. Этим обстоятельством мы пользовались. И в ненастную погоду, да и в хорошую, проводили много времени у друга на квартире. Там же мы отметили девятого февраля шестнадцатилетние Коли. Собралось много родственников. Там я познакомился с Колиными двоюродными сёстрами Галей, Валей, Таей и братом Толиком, носящими фамилию Живалёвы. Впрочем, сестры были уже, кажется, замужем и имели другие фамилии. Толик служил предположительно в милиции и имел звание капитана. С ним мы сыграли партию в шахматы и продолжили эту традицию в дальнейшем, когда позволяли обстоятельства. Мы с Лёней Павлушевым пришли к Другу при полном параде в костюмах загодя сшитых в ателье на Пискарёвском проспекте к окончанию восьмого класса. Мы наравне с взрослыми сидели за праздничным столом и не пропускали тосты за именинника и родителей, хотя и со скромностью, так что сильно пьяными замечены не были. Что я подарил другу, да и гости тоже, в памяти не отложилось, так как все дни рождения слились и с исторической точностью их не воспроизвести. Зато именно об этом дне осталась фотография. Она сделана Колькиным фотоаппаратом кем-то из гостей. На ней вся наша троица запечатлена с серьёзными лицами, задумчиво устремлёнными в неизвестное будущее. В шестнадцать лет гражданин СССР получал паспорт со всеми правами и обязанностями, а главное новой ответственностью перед законом, хотя и не до конца. Нам с Лёней предстояло это пережить через год, а Коля уже мог оформляться на работу, что он и сделал после окончания училища. …
  … Где-то в апреле к нам в гости неожиданно приехал дядя Ваня  Прилуцкий с Серёжей. Когда мы покинули Пороховые, то виделись редко. К тому времени дядя Ваня с тётей Ниной, племянницей тёти Раи, развелись, и Сежа уже воспитывался мачехой. Впрочем, обо всех перипетиях я знал мало, и распространяться на эту тему не вправе. Интрига приезда дяди Вани сохранялась не долго. Он хотел занять у моих родителей какую-то значительную с нашим достатком сумму денег. Средства требовались, по-моему,  на покупку нового мотоцикла. Пока взрослые вели «деловые» переговоры мы с подросшим Серёжей успели погулять на улице и подробности «сделки» мне до сих пор не известны. Судя потому, что потом за столом велась непринуждённая беседа, а дядя Ваня предложил мне через, скажем, неделю поехать к ним на дачу, всё прошло хорошо. …
  … Прошло, условно, 7 дней и я прибыл в назначенное место, откуда мы пригородным автобусом поехали куда-то на Карельский перешеек. Хозяева пока размещались во времянке, строительство дома находилось пока в планах. Тетя Валя, так звали мачеху Серёжи, оказалась спокойной и миловидной женщиной, хотя в привлекательности она тёте Нине, по моему мнению, и уступала. Пока взрослые занимались своими делами, мы с Серёжей и его дачным товарищем пошли обозревать окрестности. Они представляли собой места прежних боёв. Но не были похожи на, привычные для меня, Пороховские, где легко угадывались окопы, землянки, блиндажи, противотанковые рвы и другие атрибуты войны. Здесь с ребятами мы бродили по заросшим буеракам. Мои «гиды» правда, утверждали, что иногда выкапывали стреляные гильзы и не помню ещё что, но мы, с приятелями немного покапав, ни чего не нашли. Потом был обед. Я в качестве своей «доли» выложил на стол кусок «фирменного» сала, который в дорогу мне выделили родители. Оно у нас в доме не выводилось благодаря связям с деревней. Из развлечений, которыми меня занимали заботливые хозяева можно назвать ознакомление с пневматическим ружьём. В свободной продаже их не было, но дядя Ваня любил занимать сына «экзотическими» подарками. Пулек, правда не имелось, и пострелять не довелось, зато мы «вволю» фотографировались с «оружием». Для этого пригодился привезённый мной фотоаппарат «Зоркий», к тому времени приобретённый папой. Чем занимались на следующее утро уже и не скажу. Единственное что можно отметить, это приезд Серёжиной  мамы тёти Нины. Она хотела уладить какие-то дела. С ней приехал её новый избранник. Мужчина не молодой, но аккуратный и, насколько помнится, в галстуке. Как мне кажется, по «иронии судьбы» он жил в старой тётиной Раиной квартире. Тётя Нина на тот момент работала проводницей, и я видел её в последний раз. Назад домой в город я добрался без приключений. После этого случая с Серёжей мы стали встречается чаще, и уже вместе с нашей общей двоюродной сестрой пошли на демонстрацию 1 мая от папиного производства. …
  … В мае месяце я с Лёней Павлушевым съездил на автобусную экскурсию в город Талин. Её нам устроил Лёнин отец дядя Вася, как его для простоты называла жена, хотя официально он имел имя Иосиф. Он работал механиком в троллейбусном парке, располагающемся приблизительно на углу Минеральной улицы и Кондратьевского проспекта. Столица Эстонии воспринималась почти как заграница, поэтому я принарядился и даже надел галстук, чего раньше себе не позволял. Дядя Вася пользовался авторитетом на производстве. Он строго проинструктировал руководителя поездки местного профсоюзного деятеля, чтобы за «детьми» присмотрели и накормили обедом. Для путешествия мы сдали свои три рубля в общую кассу. К вечеру автобус прибыли на место. Нас разместили в каком-то общежитии родственной транспортной организации. Круиз проводился в рамках взаимообмена. Утром мы с Лёней добрались до центра города, и пошли обозревать достопримечательности. Меня несколько удивила не гостеприимность некоторых местных жителей, которые не хотели отвечать на какой-то возникший у юных «туристов» вопрос, ссылаясь на не знание русского языка. Нас выручил пожилой старшина милиции, по-моему, русский. Вдоволь находившись по старой крепости и сделав кучу снимков, мы с Лёнькой, в назначенное время и в оговорённом месте, встретились с куратором всего мероприятия. Он нас отвёл в маленькое кафе и накормил вкусным обедом, на который потратил наши трёшки. Мне особенно запомнился острый суп харчо. Из приобретённых, уже на личные деньги сувениров особенно хочется выделить мармеладную пасту в тюбиках. В магазинах Ленинграда такую продукцию не продавали. Ликера «Ванна Талин», который мне, возможно, заказывали, в торговых точках Талина я не видел. Хотя более предприимчивые экскурсанты его, где то достали. К ним отнесу некоего Николая, парня немного взбалмошного, поэтому запомнившегося. «Местные красавицы» считали его сильным физически, так как он служил на флоте. Назад на берега Невы я вернулся полный впечатлений и довольный. …
  … Впереди были выпускные экзамены начального образования. За них я не волновался, так как к тому времени принял «вынужденное» решение продолжить обучение в девятом классе. Четыре экзамена прошли быстро и незаметно. Кроме запланированных на лето «мероприятий» отмечу поездку в Мельничный ручей к сестре на «Родительский день». В родном лагере «Юность» я впервые был не хозяином, а гостем. С лёгкой грустью наблюдал, как повзрослевшая сестра на торжественной линейке выступала в качестве ассистента знаменосца. Его роль выполнял Серёжа Терентьев, которого раньше как младшего по возрасту я не очень то и замечал, хотя его родители работали с моим папой в одном цеху. А тут вчерашняя «малышня» вытянулась и заняла «пустующее» место, как и положено, в жизни, которая продолжалась. …
  «Бурное» лето с поездкой в лагерь «Зеркальный» и на малую родину закончилось появлением в городе на Неве первого нашего родственника из деревни. Им стал Коля старший сын маминой сестры тёти Оли. Он прибыл в город вместе со мной, возвращавшимся с летнего отдыха в Брянских лесах. Его приезд был предварительно «разрекламирован» тётушкой. Она поведала, что её сын играет на семиструнной гитаре. Он посещал уроки местного «умельца». Я с самого детства мечтал о брате и с нетерпением ждал его появления в Ленинграде. Об этом я с восторгом рассказывал тёте Кате маме Коли Веснина, когда бывал у них. Она такой период нашествия родственников из деревни уже пережила, но со мной не спорила, а только умудрено кивала мне головой. Для Коли я подыскал Станкостроительный техникум на Малой Охте не далеко от нас, так как сама тетя Оля признавала, что у Коли особых успехов в школе не имелось, и о высшем образовании речь не шла. Но все мои старания оказались напрасны. Когда тётя Оля приехала с сыном сдавать документы, то они выбрали училище в самом конце канала Грибоедова. Оно принадлежало одному из Ленинградских заводов, и Коля предпочел профессию сварщика, на освоение которой отводился год. Брат жил в общежитии, и когда по выходным изредка приезжал к нам на Ключевую улицу, то мама угощала его обедом и предоставляла место для отдыха. В общем, ему было где «приютится», а мне с кем пообщаться. С Колей с самой деревни у меня сложились хорошие отношения, хотя моя задумка повысить своё владение гитарой тоже не осуществилась. Брат играл на семиструнном инструменте, тогда как в городе были в моде шестиструнные гитары, которую я и пытался освоить вопреки всему сам. …
  … Всё время в девятом классе было расписано буквально по минутам, так что его оставалось мало и вспомнить, сколь ни будь, существенное трудно. Так повседневная рутина. Я поменял детскую на взрослую библиотеку. Она находилась на Пискаревском проспекте. Что бы до неё дойти, надо было пересечь проспект Металлистов, так что времени на её посещение я выгадывал мало, зато по качеству литературы просветительские учреждения сильно разнились. Можно было прочитать Мопассана, Золя и прочих «взрослых» писателей. С этого периода началось моё увлечение чтением по-настоящему. К обязательному курсу русской литературы я самостоятельно прибавил зарубежную классику, которая по школьной программе освящалась скупо. Могу разве что назвать «Ромео и Джульетту» Шекспира и «Фауста» Гёте. С помощью взрослой библиотеки я свободно читал понравившиеся мне произведения Роберта Стивенсона, Вальтера Скотта, Жуль Верна, Райдера Хаггарда, Артура Конан Дойля, Майн Рида. Всех не перечислить, но нельзя не упомянуть о «Трёх мушкетёрах» Александра Дюма. За продолжениями этой книги я буквально «гонялся», желая узнать дальнейшую судьбу понравившихся мне героев. Это произведение стало моим первым любимым. Мне очень нравилось творчество Лиона Фейхтвангера. Он живым языком описывал интересные исторические события. Не упрекайте меня в не патриотизме. С не меньшим интересом я «проглатывал» раннего Валентина Пикуля, хотя это были ещё его не исторические романы, а повести «Океанский патруль» и «Из тупика», где рассказывалось об отечественной и гражданской войне в несколько «розовом» свете, что признавал и сам автор, хотя такие нюансы меня в то время не сильно заботили. Я большую часть досуга посвящал любимому занятию, комфортно развалившись на диване, забывая про всё на свете. Эту привычку я сохранил до сегодняшнего дня и не люблю предаваться чтению, где то в транспорте или другом неудобном месте. Правда сейчас, как в известном анекдоте, «чукча писатель, а не читатель», и поэтому я до чтения давно не «добирался». Впрочем, в самое «новейшее» время стал чередовать и то, и другое. Например, решил, наконец, «освоить» полное собрание сочинений Достоевского, о чём давно мечтал, имея его в домашней библиотеке. …
  … Пока я неплохо устроился в девятом классе, Коля Веснин приступил к трудовой деятельности. Он устроился работать в ВПТИ (Всесоюзный проектно технологический институт) Литейной Промышленности. Это заведение находилось в самом начале Кондратьевского проспекта. Окна Колиной мастерской выходили во двор женской пересыльной тюрьмы, и были зарешёчены. Два этих здания тёмного кирпича раньше были, наверное, одним целым. Такое соседство другу не мешало, и он быстро освоился в трудовом коллективе, и даже с напарницей у него были сносные отношения.  Я позднее один раз был у друга на работе, и сейчас проезжая по Кондратьевскому проспекту или по Арсенальной улице всякий раз вспоминаю о друге. …
  … К сестре тёти Раи тёте Пани мы тоже один раз наведались в гости на Новоизмайловский проспект, где она с мужем дядей Колей жили после переезда в однокомнатной кооперативной квартире. Вся наша семья на столь важное торжество собралась почти в полном составе, за исключением бабушки Доры, которую заменила её первая внучка и племянница хозяйки дома. Я очень хотел, что бы с нами был и Серёжа Прилуцкий, внук Полины Ивановны. Но мои «благие ожидания» не осуществились и остались только фантазиями, которые периодически посещали меня и разнообразили существование. Это обстоятельство ни в коей мере не помешало хорошо посидеть за столом, накрытым по такому случаю, и совместной прогулки на свежем воздухе, которая и была мной запечатлена фотографиями. А в памяти отложился, казалось бы, незначительны эпизод. Полина Ивановна пользовалась вставными зубами и периодически прибегала к зубочистке в присутствие гостей. Особым знатоком этикета себя не считаю, но меня несколько удивляло такое поведение, пусть и пожилого человека. Впрочем, не берусь судить, а тем более осуждать. Сама же поездка к Демидовым позволила узнать район, что мне в дальнейшем пригодилось при посещении кинотеатра «Слава». Если в «Гиганте» не демонстрировалось подходящего фильма, я обращался к «Киноафише», размещенной на стене Калининского универмага, и находил, что ни будь интересное, дальше отправляясь на своеобразную экскурсию по городу в поисках приглянувшегося мне кинотеатра. Таков был один из моих методов познания «родного края». И так я использовал всякую возможность для расширения «кругозора» предоставлявшуюся мне. …
    … Девятый класс заканчивался. Кончалось и обучение Коли Малахова. Они тоже сдавали какие-то «выпускные экзамены», но это была простая формальность в моём представлении. Дальше следовало бы говорить о начале «трудовой деятельности» двоюродного брата, но это нарушало бы заведённый порядок течения жизни принятый в нашей стране. Каждый гражданин, по достижение восемнадцати лет, обязан был пройти службу в рядах вооружённых сил, если не имел уважительных причин этого не делать, а их было две. Это состояние здоровья и обучение в ВУЗе, если кто успевал туда поступить. У Коли ни той, ни другой причины не имелось, и его отправили на «казённое обеспечение». Перед призывом на службу будущим защитникам Родины делали «отвальную». Как происходило это событие у самого брата, я точно не скажу, но на «отвальной» его близкого друга по училищу побывал. Парень был значительно выше и сильнее даже Коли, хотя тот имел не плохое телосложение. Они вместе любили прогуляться по Невскому проспекту и «позадирать» не понравившихся прохожих, которые ни в коем разе не были женщинами и детьми. Я эти рассказы брата не одобрял, но с ним не спорил. Колин друг тоже имел родственников в Ленинграде и жил в общежитии. Именно в квартире родни на Гражданском проспекте родители товарища и делали «отвальную». Мы с братом разыскали нужный адрес и неплохо провели время без особых приключений, которые должны были начаться после «праздничного» ужина. Но посещение женского общежития через окно представлялось делом рискованным, и брат меня поберег, отправив домой. При этом я испытывал двойственные чувства. С одной стороны, «подогретый» винными парами я не прочь был «покуролесить», но, с другой стороны, мероприятие было авантюрным и осторожность, свойственная мне, возобладала. Впрочем, с  Колей тоже ни чего страшного не произошло, и он отправился в танковые войска служить механиком водителем. …
  … Летом я в последний раз побывал в пионерлагере «Зеркальный». Потом можно сказать «экспромтом» присоединился к тёте Оле и поехал в Акуличи. Надо отметить, что в её жизни за этот год произошли существенные изменения. Дядя Вася покинул семью и ушел к другой женщине. Это сказалось на материальном положении, и её средний сын Витя стал самым старшим мужчиной в доме. Впрочем, ненадолго. Она приехала в Ленинград устраивать его в ПТУ после восьмого класса. В этом ей, возможно, помог двоюродный брат Алексей Стефанович, на служебную дачу в Зеленогоск которого она вместе с моими родителями ездила. Он в то время работал инструктором Обкома Партии и конечно имел больше возможностей, пользуясь словами Фамусова, «порадеть родному человечку». Это всё конечно мои предположения, но как бы, то, ни было, Витя поступил на три года изучать профессию столяра краснодеревщика с получением среднего образования. А пока я вместе с ним отправился в Клетнянский район подготовить его маму, остающуюся с ещё маленьким сыном Вовой, к зиме и отдохнуть. Всю эту программу мы выполнили и к осени вернулись в город. Витя двинулся к месту учёбы в Купчино жить в общежитии и учиться. Нас он тоже не забывал и по мере необходимости наведывался, хотя основная его жизнь протекала вне зоны моего внимания. Впрочем, парень он был компанейский и «расчетливый». Быстро подружился с двумя физически наделенными ребятами из Псковской области, что позволило сей компании себя в обиду не давать. Так, что за брата я был «спокоен». …
  … Так же не приходилось волноваться за ближайших друзей. Коля Веснин переплетал проекты своего литейного института. Летом он с родителями съездил в Бобруйск к месту службы старшего брата. Того военкомат долгое время не мог «выловить», так как он всё призывное время находился в плавании. Но «сколько верёвочка не вейся, а конец найдётся». Так что в армию Витя Веснин попал в «пожилом» возрасте и если не пользовался привилегией «дедов», то находился на особом положении и служба в ВВС по охране аэродрома неприятностей не приносила. Через год или полгода и она для моего тезки закончилась. Кончилась и наша «лафа». Старший брат плавать больше не пошёл, а устроился работать электриком на фабрику «Возрождение», где работал его отец. Там же он решил наладить «личную» жизнь, женившись на работнице данного производства. Возраст уже поджимал. Надя трудилась прядильщицей, жила в общежитии, и была девушкой умеющей за себя постоять, чем и подкупила жениха. Свадьбу сыграли на Ключевой улице. Надины родители были из Ленобласти, а точнее с Карельского перешейка из деревни с красивым названием Маслово. Сельские родственники, кроме всего прочего, привезли домашнего пива, которым Коля угостил на второй день и меня в честь торжества брата. На самой свадьбе я не был, так как двухкомнатная  квартира еле вмещала гостей. Пиво мне понравилось. Таково своеобразного напитка мне больше пить не доводилось.  У молодых вскорости родился сын Саша, и посещать друга стало затруднительно, как и ему бывать у меня. Мы стали больше общаться на улице и у Лёни Павлушева. …
  … Лёня Павлушев понемногу вырастал в симпатичного юношу, и это вкупе с обходительным характером, в отличие от меня, делало его привлекательным для противоположного пола. В десятом классе он «завладел сердцем» девятиклассницы Иры Ильиной, и даже бывал у них дома, где отец девочки показывал слайды своей командировки в Чехословакию. Жила Ира в новом доме на застроенной части родного питомника. В этом квартале улицы Замшина возвели один из первых Универсамов. Так что появилась возможность ходить за продуктами и туда без проигрыша расстояния и времени по сравнению с другими точками торговли. …
   … Со своей «дворовой» компанией я окончательно расстался. Ребят я, конечно, встречал во дворе, но мы обменивались приветствием и расходились по своим делам. Гонять в футбол было как то не солидно, а играть с девочками в «картошку» у меня не имелось свободного времени. Хотя Вовка Макаров при встрече уважительно отзывался о моём первом разряде по шахматам. …
  … Наведывались в наш дом и дальние родственники из деревни. Так я узнал Надю Никищенкову. Её отец приходился троюродным братом папе или маме, а я так точно и не выяснил до конца данных родственных связей, и жил в Северце. Во время последнего нашего семейного посещения тех мест после восьмого класса я его несколько раз видел. Он запечатлён мной на общем снимке родни вместе с младшей дочерью, которая составляла компанию моей сестрёнке в «коротании» деревенских дней. Есть даже их совместная фотография той поры. Тогда я всех подробностей не знал, как и не видел старшей дочери. А у неё были большие «проблемы» с внешним видом. Заячья губа не столько портила лицо, сколько делала почти непонятной речь. Исправить этот изъян Надя и приехала в Ленинград. Родители как родственницу её приняли довольно радушно, хотя всегда были рады любым гостям. Так как папа с мамой работали, я в будний день помог найти Наде требуемое лечебное учреждение. Институт лицевой хирургии им. Вердена, если не изменяет память, находился рядом с Петропавловской крепостью и Артиллерийским музеем под сенью деревьев парка им. В. И, Ленина, где базировалась известное «сообщество»  хулиганов именуемое «Конторой Ленсовета». Надя прошла обследование, и ей сделали операцию. Предварительно она видимо списалась с врачами, так как везде в СССР «процветали» очереди. Приблизительно через год Никищенкова приехала на повторную «процедуру». Поддержать сестру в этот раз приехал старший брат Нади. По Северцу я его не знал, так как на тот момент он уже находился в Риге и готовился стать моряком, или уже бороздил моря. Вася ходил в загранку, и приехал в наш город вместе с товарищем по профессии. Я поводил ребят по берегам Невы, показывая достопримечательности. Они, как «состоятельные» люди предложили сходить в ресторан. Я в этом роде занятий был человек не искушенный и боялся, что меня в заведение без галстука не пустят, так как носил, купленный мамой, простой и скромный зелёный трикотажный свитер. В результате мы сходили в кафе на углу Невского и Владимирского проспектов, которое именовалось «Сайгон». Может это был пивной бар, расположенный дальше по Владимирскому проспекту. Точно не помню. «Кабак» мои гости посетили в другой день без меня. Надя же хотя полностью не избавилась от дефекта, но он стал почти не заметен, и она удачно вышла замуж, за избранника, который её ждал. А девушка она была достаточно, если не соблазнительная, то привлекательная. Как говорят про таких: «Имеет всё при себе». …
  … Из этого же  ряда и приезд в Ленинград маминой подруги тёти Нади. После Брянщины судьба её забросила в Крым. Связь с подругой мама поддерживала с помощью писем. В Симферополе она вышла замуж за железнодорожника и родила дочь. К тому времени «девочка» подросла, в свою очередь женилась и наградила маму внучкой. Дорогую гостью я, по заведённой традиции, водил по городу. С тётей Надей мы посетили Эрмитаж. Там, гуляя по залам, мы рассматривали картины. Когда тетя Надя, особенно не задерживаясь, прошла мимо «Данаи» Леонардо да Винчи, я «просветил» гостью, и сообщил ей, что полотно оценивается в миллион долларов. Она возвратилась назад, и простояла около картины некоторое время. Таким образом, в моих глазах и в моём лице, «честь»» музея была восстановлена. Что обойти весь Зимний Дворец, по легенде, необходим год или тысяча дней из расчета 1 минуты на зал. Но я уже достаточно хорошо его знал, и у меня были даже любимые места. Так мне особенно нравилась статуя Весны на лестнице Эрмитажа. Приблизительно четырнадцатилетняя девушка была свежа и обворожительна, хотя высечена и из мрамора. В выходные я маму с подругой повёз в Петродворец. Там я продолжал фотографировать «односельчанок» на фоне фонтанов «во главе» со знаменитым Самсоном. Сам я из «скромности» на фотографии не попал, и сейчас немного сожалею о том. Дальнейшая судьба тети Нади сложилась не очень счастливо. Муж, кажется, её оставил. Дочь рано умерла, и бабушке пришлось одной поднимать внучку. Всё это мама поведала мне из писем, которые приходили долгое время. …
  … Другая мамина подруга, с которой она переписывалась, сама к нам не приезжала. Зато визит нанёс её муж. Человек он был немного странным. В Ленинград он заехал, возвращаясь из Прибалтийского санатория или дома отдыха. Там его обворовали, но он, упорно стараясь выполнить всю культурную программу, приехал к нам в «весьма стеснённых обстоятельствах». Наша семья приняла его гостеприимно, ни обращая внимание на материальные издержки. Я его поводил по музеям моей экскурсионной программы, а их посещение почти всех, кроме Эрмитажа требовавшего наличие билета, было бесплатным. Нас он развлекал всевозможными разговорами о своей жизни. Мне запомнился рассказ о переезде его семьи в товарном вагоне во Владимирскую область, где они жили теперь. Поезд следовал с множеством остановок трое или более суток. На одной станции курицы, которых они вместе с остальным домашним скотом везли, разбежались. Их еле успели поймать до того момента, когда состав тронулся, да и то, по-моему, не вех. Получился, как говорят: «И смех, и грех». Другие «коллизии» путешествия были не менее занимательны. С гостем мы расстались тепло, во всяком случае «претензий» ни одна их сторон не предъявляла. …
  … К сожалению, некоторые посещения не обходились без «шероховатостей». Так случилось с Надей младшей дочерью дяди Дани папиного брата. Она окончила десять классов и работала библиотекарем при местном доме культуре. У неё присутствовала полная уверенность «покорить» Город герой. Действительность оказалась сложнее. Прописаться в Ленинград можно было, только пойдя работать на стройку или текстильную фабрику. Устроится «клерком» в ЖЕК, как мечтала Надя, не представлялось возможным. Я в эти все дела особенно не вникал, но понимал родителей, которые необходимых связей не имели. Короче говоря, племянница папы уехала недовольная городскими родственниками. С годами эта обида несколько забылась, хоть и не до конца. …
  … Сам же я без особых приключений, если не считать «личной жизни», продолжал двигаться к намеченной «финишной прямой» своего среднего образования. Однако она неожиданно могла превратиться в «кривую». Папа заболел туберкулёзом и слег в больницу им. Мечникова. Положение усугублялось ещё и тем, что недуг заметили не сразу. Флюорографию в нашей стране делали каждый год, тем более что папа работал на вредном производстве, где он каждый день получал пакет молока. Когда флюорографический снимок показал наличие болезни, то стали смотреть предыдущий и оказалось, что и на нём можно было выявить болезнь. Врачи проявили невнимательность, и лечение запоздало на год. К тому же не сразу отбросили версию онкологии. В общем, всей нашей семье пришлось переживать за папу, а мне вдобавок ко всему и за своё будущее, так как если бы что случилось с папой, ни о каком высшем образование речи не могло и быть. К счастью всё окончилось благополучно. Папа, пролежав в больнице около года, вылечился. Мне правда пришлось проверяться в тубдиспансере по «контакту», как это называется у врачей. «Палочки» выявлено не было, но анализы были плохие и меня отправили в поликлинику к урологу. Специалист оказался хороший, что проявлялось в его некоторой «грубости». Неуверенные врачи, по моему складывающемуся тогда мнению, сюсюкают с пациентами. Мы с доктором совместно проверили мой рацион воды на день, так как сам я не знал много, или мало выпиваю, воды в течение суток, и он вынес вердикт, что ни чего страшного нет. Успокоившись, лет двадцать о почках я и не думал. Попутно мы поговорили о коллоквиумах по химии, так как я уже учился в институте. Врач сказал, что значение этого слова для него до сих пор остаётся загадкой. Обо мне на этот счёт и говорить не приходилось. …
  … Нашу семью в трудную минуту поддерживали новые родственники, которые у нас появились. Двоюродная сестра Галя вышла замуж за соседа по подъезду. Саша с родителями жил на четвёртом этаже. Его мама Елена Александровна, одно время работавшая в больнице, сказала, что волноваться не стоит. Больные «раком» имели специфический цвет кожи, чего у папы не наблюдалось. Для переживающих людей, любая «соломинка» в их положении спасительна. Вообще семья нового избранника Галки, оказалась очень интеллигентной. Папа работал крупным инженером по строительству нефтехимических заводов. Его хорошими знакомыми являлись главный режиссёр театра Ленсовета Игорь Владимиров, архитектор памятника героическим защитникам Ленинграда Сперанский. В одном из фильмов Игорь Владимиров играет руководителя проектного института. Так вот актёр прообразом своего героя взял приятеля. Обо всём этом я узнал позже, хотя фильм смотрел, и он мне понравился. Мама в Казанском соборе служила научным сотрудником и принимала участие в организации различных выставок. Сам Саша работал на хлебном комбинате, который находился в районе Лиговского проспекта. Он являлся заместителем председателя Профкома, членом партии и активным дружинником. Ещё в семье жил младший брат Толя. Громких торжеств по поводу бракосочетания не было. Саша переехал на второй этаж. Тётя Рая переместилась в кухню. Молодая семья зажила обычной жизнью, не забывая родственников. Я тоже посещал их квартирку на Крюковой улице, которая отходила от Среднеохтинского проспекта, и кончалась, упираясь в проспект Металлистов. Она напоминала «крюк» хоккейной  клюшки, хотя конечно к этому предмету, ни какого отношения не имела, а название, скорей всего, получила из-за внешнего вида и застроена была добротными кирпичными пятиэтажными домами. По словам мужа двоюродной сестры в одном из них жила артистка театра им. Ленинского комсомола Лариса Малеванная, которая любила ходить по утрам загорать в парк, расположенный на другой стороне пр. Металлистов. Сам её я, правда, не видел. Галя с Сашей, которого я постепенно стал называть Шурой, свозили меня, в рамках программы ознакомления с роднёй, к Сашиной бабушке. Она жила вместе с сестрой в Невском районе не далеко от ул. Бабушкина в одном из домов, построенных немецкими военнопленными сразу после окончания войны. Кварталы таких строений были разбросаны в разных частях города. Один из них был построен недалеко от Ключевой улицы, на углу Кондратьевского проспекта и проспекта Металлистов. От милых хозяек веяло ещё дореволюционной интеллигентностью, и они в родном кругу назывались Бусей и Милей. На меня человека рабоче-крестьянского происхождения это произвело благоприятное впечатление. Ольга Георгиевна, кажется, напоила нас чаем, а «молодые» произвели какие-то свои дела. Тетя Миля, по-моему, болела и лежала в кровати. …
  … Мы в свою очередь продолжали встречаться с нашей прежней роднёй и знакомыми. Мамины двоюродные сёстры понемногу стали перебираться поближе к городу. Если старшая сестра тётя Катя осталась у себя в районе станции Нурма, то тётя Надя, оставшись одна после смерти мужа с «падчерицей» перебралась в Славянку на Московском проспекте. Тётя Шура уехала из Крыма, куда я её с сыном Колей даже один раз провожал на Московском вокзале, и устроилась в фирму Лето. Через какое-то время они с мужем дядей Стёпой получили однокомнатную квартиру в хорошем кирпичном доме на Московском проспекте близко от парников, где тётя Шура выращивала первые огурцы и прочую раннюю продукцию для города. Иногда молодая зелень перепадала и на наш стол. По случаю такого события было организовано новоселья, куда вместе со всеми близкими родственниками пригласили и нашу семью. За праздничным столом я всех узнал поближе. Сыновья тёти Кати, хоть и были младше меня, но гордо пили со мной на равных. Под воздействием выпитых рюмок, я позволил себе погладить по коленке, оказавшуюся соседкой по столу, совсем юную и «притягательную» дочь тёти Нади Тоню. Она сильно не возражала, хотя вела себя строго. С детьми тёти Шуры Колей и Ниной я был уже немного знаком и поэтому новых впечатлений не вынес. Мужей тёти Кати и тёти Шуры соответственно дядю Васю и дядю Стёпу, я до этого раза почти не видел и познакомился с ними более тесно. Самому младшему из «клана» родственников мамы Алексею Стефановичу, которого тогда я ещё называл Степанович, меня представлять не надо было. Он на тот момент ещё работал инструктором Обкома и успел, кажется, сменить квартиру на Московском проспекте на вторую около метро Фрунзенская. С первым жильем в Ленинграде у него были связаны трагическое событие. Его мать, которая жила с ним, попала под машину, переходя вне зоны перехода Московский, и погибла. Бабушка и родители её хорошо знали по жизни в деревне и скорбели. К тому времени у дяди Лёши родился первенец Юра, которого папа сфотографировал вместе с мамой Ларисой. Ну, вот, пожалуй, и всё о тех с кем мы праздновали новоселье Малаховых. А маминой двоюродной сестре не пришлось менять фамилию, так как дядя Стёна носил такую же. Случай редкий, но встречающийся. Само застолье прошло в дружеской и непринуждённой обстановке, тем мне и не запомнилось. …
  … Не забывали Ключевую улицу и старые знакомые. Дядя Паша Горбунов получил новую квартиру на Малой Охте и закончил свою пожарную карьеру. Он устроился работать в ЖЭК плотником. У него уже родилась дочь, а может быть и вторая. По выходным, когда он приезжал к нам в гости, с ними видимо сидела теща, мама тети Тамары, так что девочек я ни когда не видел. Брат дяди Паши Толик нашел невесту в Клетне, когда навещал мать в деревне, и женился. Молодые стали жить в однокомнатной квартире в районе Таллиннской улицы. Медовый месяц затянулся и Толик, бывая у нас в гостях, был полон «восторга», а мне приходилось скромно отмалчиваться по поводу его тирад о «плясках на животе». О своей службе участковым он был менее разговорчив. Им считалось, что когда на нём форма, он при исполнении, а в обычной одежде - обыкновенный гражданин. В излишнем служебном рвении Толю нельзя было упрекнуть. …
  … Пока ещё не распалась и компания с «Пороховых». По праздникам в стенах нашей квартиры было весело, но они проходили, похожие один на другой, так что выделить, что-то запоминающееся трудно. Иногда наведывались папины товарищи по работе. В тот период на производстве существовала традиция. На день рождения трудовой коллектив, в папином случае все помощники мастера смены, сбрасывались и покупали имениннику «хороший» подарок, который и вручали, приезжая к нему домой.  Тот в свою очередь организовывал маленький «банкет». Таким образом, у нас в доме появился пылесос «Вихрь» довольно мощная штука. Ещё остались фотографии, где папа в аналогичной ситуации посещал коллег. Особо близкие друзья бывали в гостя друг у друга и просто так. Поэтому папино окружение на фабрике я, немного знал. …
  … Календарное лето прошло насыщено. Прозвенел последний звонок, и закончились выпускные экзамены. Потом была подготовка к вступительным экзаменам и зачисление в ВУЗ, с массой «приключений». Наконец всё осталось позади. Я стал настоящим студентом. После поездки на картошку у нас в доме гостил Алексей Стефанович. Он с интересом расспрашивал об экзаменах. Так мою химическую формулу, какого-то соединения, которую я не смог написать, он свободно изобразил со связями. Так же он сказал, что если бы я с ним связался, то вопрос с «Макаровкой» можно было бы решить. Но «после драки кулаками не машут» и со своими проблемами я справился, как мог сам. Да и вообще быть чем-то кому-то должным я не любил уже тогда. …
  … Вообще я был немного в эйфории от своего нового статуса. Мне очень нравился свитер яркого цвета «морской волны» из толстой искусственной ткани, купленный мне мамой. Когда Павлушев в одно из первых своих увольнений позвал меня с Колькой на день рождения девочки из клуба «Космонавтов», с которой он познакомился ещё в «Зеркальном», я ужасно не хотел идти. Но друзья уговорили. Я отправился в гости в любимом свитере без подарка, на который у меня не было денег, да и Лёня сказал, что его не надо, а главное «разбавить» женский коллектив подружек именинницы. Букет цветов мы, правда, купили, и отправились на проспект Науки около станции Ручьи, где совсем недавно на полях одноимённого совхоза собирали щавель, а теперь выросли кварталы пятиэтажек. На торжество мы пришли рано. Стол был ещё не накрыт, и юбилярша с подругами сновали по хозяйски около него, диковато поглядывая на нас. Они наверно рассчитывали увидеть красавцев типа Лёни, а «наткнулись» на меня с Колей. Самих «дам» я особенно не разглядел, и отправился на лестницу с мужчинами, которых к «работам» не привлекли. Нас разговорами развлекал дядя виновницы торжества. Он работал на фабрике «Скороход» и долго нам объяснял, как не просто снимать заготовки с колодок на конвейере. На этой операции требовалось по нормам два человека, а он справлялся один. Это требовало от этого щуплого телосложения человека не дюжиной физической силы и выносливости. Свои секреты питания и прочей подготовки он около часа раскрывал нам. Об этом феномене я позже подтвердил сведения из других источников. А тогда мне вся неловкость положения окончательно надоела. Я, выйдя на улицу позвонить, сослался на неотложные дела, и покинул приятелей, не дождавшись «веселья». Коля с Лёней немного обиделись, но потом всё забылось за чередой других событий. …
  … Осенью 1971 года у двоюродной сестры Гали, которая стала Пафомовой, родился сын Серёжа. Посещая с поздравлениями двоюродную сестру, а мне всё время приходится уточнять степень родства, чтобы не путали с родной сестрой, так как по моей «вине» они имели одинаковые имена, я, возможно, мельком видел Сашиного отца. Во всяком случае, об этом говорят фотографии дедушки с внуком, которые выполнил, опять же предположительно, я или мой папа. Да времени прошло немало и сказать, что ни будь со стопроцентной достоверностью нельзя, поэтому договоримся считать моё «произведение» не документальным, а художественным. А пока в однокомнатной квартире родственникам стало совсем тесно, и тётя Рая, как я предполагаю, встала на льготную очередь, ибо она  числилась семьёй погибшего. Официально второй раз замуж она так и не вышла и считалась вдовой. …
  … О Новом Годе ни чего не скажу, так как был занят мыслями о подготовки и сдачи первой в жизни сессии. Потом не большой отдых в доме отдыха, организованный папой. Дальше большой «отдых» до следующей проверки знаний. Как поётся в старой студенческой песне: «От сессии до сессии живут студенты весело …». …
  … Где то по весне Лёня Павлушев в своё увольнение отправился навестить мать в больницу им. Красина. Мы с Колей Весниным «увязались за компанию» с другом. Тётя Женя страдала астмой. Побыв у больной, мы пошли на «экскурсию» по моим детским местам, благо дело они находились не далеко и были ещё не уничтожены безжалостным временем. Посмотрев на родные мне переулки, мы отправились на пикник. У нас было куплено две или скорей всего три бутылки креплёного вина. Мы расположились на берегу речки Лапки не далеко от железнодорожного моста. Закуски было мало, но это нас не беспокоило, как и наличие пиявок в воде не помешало нам искупаться. Настроение было прекрасное, но я, стараясь выручить друга, которому вечером надо было вернуться на службу, немного «переусердствовал», и на определённое время у меня почти отключилось сознание. Ладно, я повёл друзей дальше по речке пытаясь выйти, как всю жизнь считал, на станцию Ржевка, но и вытворял в «сумеречном состоянии» другие пьяные фортеля. К счастью повторить подвиг Ивана Сусанина не удалось, и мы вышли пусть не на железнодорожный, но на какой-то автобусный маршрут, и добрались до квартиры Лёни, где я, поспав, немного протрезвел. За всю жизнь в таком состояние мне доводилось бывать, раз пять, и я себя успокаиваю только тем, что со многими другими это происходит гораздо чаще, и они не сильно стараются «комплексовать» по этому поводу. Надо попробовать всё, и сделать соответствующие выводы. …
  … Весной кончил служить в армии сын маминого брата дяди Коли Вова. Оставаться в Клетне у него желания не было, и он приехал в Ленинград устраиваться на работу. Ему в этом посодействовал Алексей Стефанович и устроил его мастером строительного цех в совхоз «Фёдоровское» расположенный недалеко от Павловска, куда дал соответствующую рекомендацию племяннику. Хотя главным образом сыграла свою роль неплохая подготовленность брата. Учился он хорошо. До армии успел поработать по специальности и за два года не забыл полученные знания. Так что с пониманием дела ответил на пару вопросов прораба Черновой и был зачислен директором совхоза Рапапортом в штат. Но до этого, пока он был у нас дома, мы с братом успели посетить ЦПКО им. С. М. Кирова. В конце июня погода стояла солнечная, но вода была ещё холодная. Это обстоятельство нас с Вовкой не остановило, и мы полезли купаться. Чистка пляжей после зимы не производилась, и я здорово поранил стопу, наткнувшись на осколок разбитой бутылки. Кровь текла «как из ведра». Народу на пляже почти не было, но брат не растерялся и помог дойти до здравпункта, который к счастью в парке работал. Дежурившая медсестра остановила кровотечение и сделала повязку. Но «праздник» был испорчен. Всё же я кое-как доковылял до дома. К врачам я   обращаться больше не стал, а самостоятельно сделал несколько перевязок, хотя рана к стройотряду не совсем затянулась. Пришлось за неё немного поволноваться, чтобы не попала грязь во время работы, да и «повреждение» немного побаливало. Но всё обошлось. Ко второму трудовому месяцу про свой «недуг» я забыл. …
  … За лето, пока я был в стройотряде, произошло печальное событие в семье Пафомовых. Отец Саши поехал в дом отдыха на Карельский перешеек. Там, купаясь, ему стало плохо с сердцем, и он утонул. Его нашли не сразу и Саша, доставлявший тело в город, ещё больше расстроился от вида отца. Так что череп и  немецкая пробитая каска, привезённые Саше в «подарок» из стройотряда, оказались не к месту. Хранить дома при верующей бабушке было тоже не с руки, и я отдал свой дорогой «сувенир» однокурсникам Боре Гершуну и Давиду Коринфельду, снимающим комнату на улице Желябова. Вскорости умерла и тётя Миля. Елена Александровна взяла мать к себе, тем более что и младший брат Саши Толя женился, и квартира на Крюковой улице опустела. Впрочем, я не настолько ещё хорошо познакомился с их семьёй, и подробности знал плохо. …
  … Так же пока я проливал пот на земле Киришского района, к нам гости приехал мамин брат дядя Коля. Он привёз устраивать свою младшую дочь Люду в Ленинград. Они нашли хорошее училище, при объединении «Скороход», но там не было общежития, и Людмила стала жить у нас в квартире. Она разделила диван в родительской комнате с моей сестрой. У нас с бабушкой была своя отдельная комната, и поэтому я не сильно расстроился, хотя и не обрадовался, тем более что меня поставили перед фактом. Своё отношение ко всему происходящему я выражал в песне, исполняемой мной под  гитару: «А в нашей двухкомнатной квартире. Жили две «кастрюли». Назывались они дурюли». Это было, можно сказать, мое первое «творческое произведение». «Писать» стихи я стал значительно позже. Впрочем, девочки жили дружно, и по ночам, наверное, делились своими девичьими секретами. Тем более что Галка поступила на первый курс Механического техникума при ЛОМО, новый корпус которого построили за кинотеатром «Гигант», и подругам было о чём рассказать друг дружке. …
  … В сентябре у Лёни Павлушева в училище было принятие присяги. Будущим воинам исполнилось 18 лет. На торжество приехали родители и друзья. До этого я ни когда не был в Лёнькином училище, да и в самом Пушкине тоже. После мероприятия курсантов отпустили в увольнение. Мы пошли гулять по парку Царского села. По моему, посетили памятник великому поэту. Это тот где он сидит в раздумье на скамейке. Бродя по осенним аллеям, мы разговаривали о делах житейских. Мама Лёни тётя Женя была задумчива и волновалась за судьбу сыновей. Она как бы предчувствовала свою кончину, которая и последовала через пару месяцев. У неё  случился приступ астмы, и её увезли в больницу. Врачи, по словам расстроенного, дяди Васи, что-то сделали не так, и тётя Женя умерла. Искать виновных муж не стал. Этим жену было не вернуть. Я с Колькой отправился в училище сообщать другу скорбную весть. Он очень удивился неожиданному визиту. Мы как могли, подготовили друга к плохим новостям и наконец, объявили о смерти матери. Дежурный офицер отнесся с пониманием к сложившейся ситуации, и оставил Колю переночевать, чтобы поддержать товарища, так как время было позднее, и начальства выписать увольнительную не было. Я должен был отправиться в город предупредить родителей Коли, чтобы они не волновались. Уже в первом часу ночи я с последнего автобуса сошел на Ключевой улице. Вместе со мной вышел ещё пассажир и пошёл в моем направлении. Я пошел за ним по пустынной улице. Случайный пешеход оказался из Колиного подъезда, и я ненароком повторил весь его маршрут. Возможно, попутчику было неприятно такое «преследование», да и я ощущал неловкость, но объясняться мы не стали и всё кончилось благополучно. Я позвонил в квартиру друга в столь поздний час и выполнил поручение. Чувства, возможно, были обострены непривычной скорбной ситуацией, и я отчётливо запомнил этот маленький «казус». …
  … В начале 1973 года умер дядя Володя Серов. У него обнаружили рак. Незадолго до смерти я навестил его с родителями в комнате на Леонтьевском переулке. Дядя Володя уже не вставал с кровати и держался только на лекарствах. Визит был не долгий, а это жильё из памяти моего детства я  посетил последний раз. Похоронили Владимира Сергеевича на Пороховском кладбище почти у самого берега речки Лубья (Луппа) рядом с сыном тёщи, бабы Лины, Анатолием, умершем в 1942 году во время блокады. В 1981 году и сама Акулина Алексеевна Булахова легла рядом. В 1995 туда подхоронили и тётю Настю, жену дяди Володи. Возник целый семейный «склеп». Поминки по папиному другу прошли в почти достроенном просторном доме дяди Гриши Гусакова. На них я разговорился с Юрой Серовым. К тому времени он с женой Наташей имели комнату в одном из местных «небоскрёбов», как я называл «типовые» двухэтажные постройки окраины детства. Юра рассказывал, как они весело отмечают праздники, особенно Новы Год, в Сосновке. Он приглашал на них и меня, но я так в гости и не выбрался туда. Зато Юра сам приезжал к нам на Ключевую заменять морозилку холодильника по неопытности испорченную мамой при «разморозке». Он работал в фирме «Сокол» мастером по холодильному оборудованию. Потом мы немного «посидели», обмывая ремонт. Он немного грустил, что не удалось получить высшего образования, в отличие от двоюродной сестры Иры. По его мнению, женщинам оно было совсем не обязательно. Потом я узнал, что в сорок лет он оставил Наташу и женился на более молодой женщине. Своих детей с первой женой у него не было, а тут у него «на старости лет» родилась дочка. Спустя ещё некоторое время Юра позвонил мне на ул. Кораблестроителей. Мы поговорили, оба обрадованные возможностью вспомнить былое.  Я звал друга детства в гости, но он не приехал. Последний раз я с Юрой случайно столкнулся на пересечении ул. Савушкина и Приморского проспекта. Он с новой женой и дочкой, наверное, гуляли. Я спешил на «работу» в «Окна Чесмы» и был не совсем уверен в правильности своего предположения, так как времени прошло слишком много, и я мог обознаться. Пока меня мучили сомнения, счастливое семейство прошло мимо. Юра меня или не заметил, или не узнал. Потом я выяснил, что он получил квартиру именно в этом районе, но изменить, ни чего было уже нельзя. …
  … Где то в этот период отслужил в армии Коля Малахов. Он вернулся в Ленинград, и пошёл работать на стройку. Колька устроился сварщиком и получил место в общежитии, где то в районе конца Московского проспекта. Один раз я его там, кажется, навещал. На меня этот визит особого впечатления не произвёл, но вот Вове Малахову посещение брата сильно не понравилось своим отношением, так скажем, к алкоголю, и он тогда решил идти своей «дорогой». На праздник 7 ноября Вова пригласил меня в гости к себе в совхоз «Фёдоровское». Поскольку это название выделено особой главой, то останавливаться сейчас на этом событие не будем. Скажу только, что «первый блин получился комом». А так жизнь «текла своим чередом». Посещение лекций. Плотно учёбой я занимался только перед сессией. Чтение книг. Походы в кино и просмотры телевизора. События в стране и мире меня тоже интересовали. Немного «тесноватая» обстановка в доме. Всё это как то утонуло в «пыли» прошедших лет, оставив только приятные ощущения. Второй год в институте пролетел незаметно. Я сдал экзамены и поехал в свой второй стройотряд в Коми АССР. …
  … В мое отсутствие произошло одно знаменательное событие. Вова Малахов женился на подруге по учебе Люды Малаховой. Её сестра с мужем жила в Аннолово, где располагалось подразделение совхоза «Фёдоровское». Там они, возможно, и познакомились. Свадьба была, наверное, весёлая. На ней присутствовали вместе  Вовины и мои родители. Этого не довелось сделать мне. Со свадьбой двоюродного брата у меня вообще как-то не заладилось. На большинстве круглых дат бракосочетания Гали и Вовы меня не оказалось. Вот и Золотую свадьбу, скажу, забегая вперёд, отметили без меня, отсутствующего в это время в городе. …
  … Из своего второго стройотряда я приехал состоятельным человеком и решил, кроме покупки магнитофона, немного «пофорсить». Для этой цели я выделил прошлогоднюю стройотрядовскую куртку. Её я хотел украсить каким либо рисунком. Сам я рисовать не умел, но Саша Пафомов взялся за это дело, так как обладал некоторыми навыками в этой области. Я купил за три рубля коробку хороших масляных красок и кисточку. Когда я принёс Шуре материалы для творчества на Крюкову улицу, он сообщил мне трагическую весть о смерти команды космического корабля, где командиром был космонавт Волков. До этого уже погиб Комаров, упавший после сбоя траектории приземления в Атлантический океан. На этот раз при возвращении на Землю, произошла малюсенькая разгерметизация, которую можно было, если бы нашли место неполадки, закрыть пальцем. В условиях полёта устранить неисправность не представлялось возможным. Новость, которую передавали по радио и телевиденью, была не радостная, но уже не столь уникальная, и мы с Сашей, опечаленные, все-таки выбрали из альбома гербов рисунок дракона. Его «живописец» и представил мне недели через две «творческого» труда. Результат получился не то что бы плохой, но Саша размахнулся на всю спину куртки, и красок нужного колера не хватило, что сделало «произведение» несколько бледным и расплывчатым. Впрочем, я не очень расстроился, решив, что для рабочей формы следующего стройотряда сойдет и так. Для прогулок по городу герою эта «амуниция» мало подходила и выглядела вызывающе. …
  … В своей «учебной» жизни родная сестра Галка, развила «бурную» деятельность. Их группа оказалась дружная. Одну из первых вечеринок, приуроченных к какому-то празднику, родители разрешили провести у нас, как близко живущих от места учёбы, дома. Я волей неволей оказался в числе участников на правах хозяина. Девочки и мальчики были совсем «младого» возраста, в отличие от меня «старика». Главным элементом праздника были, конечно же, танцы. На меня, уже «искушённого» танцора, произвела неизгладимое впечатление одна юная особа. Я заметил, что степень сближения тел танцующих, является своеобразным индикатором взаимоотношений. Если вы ведёте партнёршу «на пионерском» расстоянии - это одно. Когда в танце вы позволяете некоторые «вольности», и «дама» благосклонно к ним относится, определяя степень допустимого - это другое. Моя «визави», так прильнула своё миниатюрное тело к моему, что казалось «барьеров» между нами нет ни каких. Я, конечно, сильно на этот счёт не заблуждался, но так со мной, ни кто в жизни не танцевал. Девочка же на последнем курсе по рассказу сестры вышла замуж за выпускника мореходного училища. Я даже, кажется, мельком видел её в транспорте с избранником. Они ещё не успели набрать вес за медовый месяц. Молодожёны являли собой симпатичную пару, кукла Барби с соответствующим другом. Потом, со слов сестры, ребята заметно пополнели. На той же вечеринке на меня, возможно, обратила внимание другая подруга по учёбе сестры Галя Базакина. Информация о её чувствах дошла до меня, но я не изменял своему принципу, не «пудрить» девочкам мозги, хотя Галя в моём понимании казалась вполне подходящим спутником жизни, чему способствовала и её внешность. Но у меня имелись другие планы, и я на девичьи чувства не поддался. …
    … Весной 73 года забрали в армию служить Витю Малахова. После окончания своего ПТУ он успел год поработать по специальности, о чем говорит поздравительная открытка маме на день рождения вставленная в рамку и залитая лаком. Витя попал в ВДВ (Воздушно десантные войска) и отправился на Дальний Восток. Я очень удивился, когда буквально через полгода, он прибыл на побывку в отпуск. Всё объяснилось просто, если можно так сказать в данном случае. Во время учебного прыжка не раскрылся парашют. Брат не растерялся. Обрезал стропы не сработавшего приспособления, и раскрыл запасной. За проявленное самообладание командование части  наградило молодого солдата, и он поехал на родину в Акуличи через Ленинград. За брата я был горд, а представив себя на его месте, не мог избавиться от мурашек. …
  … Я в свою очередь окончил третий курс, и поехал в свой последний стройотряд. Эта «вылазка» в Коми АССР оказалась не столь удачной, но я уже получал стипендию, и моя совесть была «чиста». А первые два с половиной года обучения помощи от государства не получал, но это была моя вина. Пока я «покорял» очередную комсомольскую стройку, Лёня Павлушев окончил своё военное училище. В ту пору оно было ещё средним, и учились там три года, но звание лейтенанта получали. Лёньку направили служить в другой конец страны, на Сахалин. Наша «троица» на некоторое время «осиротела». Билет на самолёт до Владивостока в один конец стоил 120 рублей. Много не налетаешься, да и школьный друг приблизительно через год женился. Лёнин отец дядя Вася всё же летал к сыну на свадьбу. Мы с Колькой такой роскоши позволить не могли. Мои друзья вообще были люди общительные и у них имелись многочисленные знакомые кроме меня, а определить степень близости знакомства было очень не просто и я немного «ревновал» товарищей. Ведь ни каких документов подтверждающих дружбу естественно не имелось. Если в классе Лёня «водился» только со мной, то вне школы он пользовался полной свободой. Так я узнал, что он хорошо знаком видимо с соседом по улице Замшина Юрой Куколиным. Старший брат Юры Борис был «грозою» района и ходили многочисленные легенды о его «подвигах». Имея не большой рост, но широкий в плечах, он вступал в единоборство даже с сотрудниками милиции. Чего уж тогда и говорить о местной братии. Правда были и исключения. Один раз, повздорив с негром, наверное, студентом, до драки Боб дело не довёл. За иностранца могли дать пять лет, а это ни кому не надо. Юра был не намного слабее брата, хотя в конфликты особенно не вступал, но вместе они представляли достаточно грозную силу. Уходя в армию, Юра оставил Лёне бордовый вельветовый пиджак, как знак знакомства, которому я ни знаю какое слово и подобрать точнее. …
  … Коля Веснин то же не являлся «верным» товарищем. Так он хорошо был знаком с Игорем Шебеко, жившим этажом выше Кольки. Вместе они ходили в походы. Когда я однажды, загорая в питомнике рядом с домом, сделал неожиданное «открытие» о болезни Игоря, пришедшего принимать солнечные ванны рядом со мной. С ним случился приступ эпилепсии. Еще в четвёртом классе я знал, что у кого-то из «А» класса существует эта болезнь. Лидия Андреевна, наша учительница, даже провела целое собрание по поводу внимательного отношения к товарищам. Ученик параллельного класса Шестопалов, мальчик физически одарённый, ударил одноклассника, и у того начался приступ. Как Игорю помочь ни я потом, ни окружающие тогда в школе, особенно не знали. В учебном заведении это происшествие наделало много шума, но имя пострадавшего не «афишировалось». Этим эпизодом я поделился с Весниным. Для него это не было новостью. Он сказал, что в одной из вылазок на природу, ему уже пришлось оказывать Шебеке помощь, но меня об этом он тогда не поставил в известность, всё из те же моральных соображений. В таких «испытаниях» росла и крепла моя дружба с товарищами. Строго судить друзей было не в моих правилах. А дальнейшая судьба Игоря сложилась печально. После окончания школы он, по его словам, «застолбил место под солнцем» и поступил учиться на официанта. Окончив обучение, Шебеко работал по специальности, и это ему нравилось, хотя труд требовал физической силы. Что бы снять напряжение он с коллегами периодически сам посещал чужие рестораны, и оказывался уже в роли клиента «по другую сторону баррикады». К сожалению, по меркам жизни, это продолжалось не долго. О тяжёлом ранении младшего брата в Афганистане Игорь уже не узнал. Вот и всё, что до меня «донесла молва» об этих соседях по дому. …
 … Если не изменяет память, на четвёртом курсе меня ждало испытание не связанное с учёбой. Летом тётя Оля привезла устраивать на учёбу младшего сына. Училища с общежитием не нашли и Вова должен был жить у нас дома, и мало того мне предстояло делить с ним мой замечательный диван. Здесь я не выдержал и стал сильно возражать. Я, конечно, понимал, что «долг платежом красен». Но мне такое «алаверды» не казалось равноценным. Одно дело, когда мы летом не каждый год проводили неделю в Акуличах. Я и сам всегда рад был гостям. Другое дело целых два учебных года предстояло принимать гостя, да ещё с такими «стеснёнными обстоятельствами» лично для меня. К тому же, пусть и не явно, получалось, что былое радушие родственников сводилось к «холодному» расчёту. Это даже чуть не подпортило моего искренне уважительного отношения к тёте Оле. Но это годами взращенное чувство, в конечном счёте, возобладало, и под воздействием родителей, которые были главными в решение этого вопроса, я смирился. Диван, когда раскладывался, был достаточно широким. Брат ночью не храпел и мы с ним мирно существовали, тем более что его я не считал виновником моих неудобств, а такой же жертвой. К тому же, не доучившись и года, Вова младший по своей инициативе, а не от моих «истязаний», сбежал от городской жизни назад в деревню, где и «кантовался» до армии. Впрочем, его самого об истинных причинах оставления Ключевой улицы, я не спрашивал. …
   … Из запомнившихся событий 1974 года отмечу смерть бабушки Саши Пафомова. Ольгу Георгиевну похоронили на Южном кладбище. Меня на похороны пригласили в качестве новоявленного родственника, и помочь нести гроб. Народу было не особенно много и «мужских» рук не хватало. Могила Буси находилась на запоминающемся месте рядом с проездом, но её отделяла казавшаяся большой канава. Хорошо, что воды в ней было не много и мы без особых затруднений пронесли свой скорбный груз. Потом от этой канавы не осталось и следа, а могила оказалась рядом с «проезжей частью». Поминки проходили в квартире Елены Александровны на Крюковой улице. Мне запомнилась парочка подруг Ольги Георгиевны, которая вела тихий разговор о словах героев «Преступления и наказания» Достоевского в такой-то главе и таком-то абзаце. На меня повеяло дореволюционной интеллигентностью. Но особенно грустить о качествах мне не доступных, не было времени. Печальное мероприятие совпало с днём рождения мамы четырнадцатого октября. Я, долго не засиживаясь, вежливо попрощался с «обществом» и отправился на Ключевую поздравлять маму. Так что день оказался заполненным разноречивыми чувствами и это «разновкусье» не очень дополняло друг друга. В такой ситуации, переиначивая сложившееся выражение, с «похорон на бал», я больше, пожалуй, не оказывался. …
  … Жизнь продолжалась. На свадьбе Вовы Малахова свидетелем «выступал» Коля Малахов. Свидетельницей была подружка по учебе невесты и Люды Малаховой Валя. Молодые люди познакомились и понравились друг другу. Событие не редко встречающееся, когда и сами свидетели решают «соединить судьбу». Примеров много, так произошло и этот раз. Молодые расписывались, не помню где, но праздничный банкет проходил в «хрущёвке», идентичной нашей жилплощади. Там жил дядя невесты с семьёй, и она сама во время учёбы. Родители Вали были из сельской местности Украины, и по своему происхождению соответствовали тёте Оле и дяде Васе. Так что брак был равным, в отличие от известной картины «передвижника». Для торжества полностью освободили одну из комнат, так как народу было много, и стол получился большой. Сама свадьба получилась не плохой, но обыкновенной. Даже драк не случилось. …
  … Единственное, моей соседкой по столу оказалась Лена особа не много полненькая, но достаточно бойкая, так что небольшая разница в возрасте, а она была младше меня, не чувствовалась. Впрочем, всё это говорю, не умаляя привлекательности «неоперившегося» лица усыпанного весёлыми веснушками. Характер у ещё почти девочки оказался достаточно независимым, как я понял из разговоров, когда мы гуляли в перерывах застолья по Ульянке, району её детства, украсившего маленькие ручки множество мелких шрамов. Своё знакомство мы решили продолжить и «на трезвую голову». Не знаю как у Лены, а у меня она была именно в «противоположном» состоянии. Первое наше свидание произошло в центре города. Мы под ручку походили по Дворцовой площади и прилегающим окрестностям. Букета цветов я, по-моему, не преподнёс за неимением средств и соответствующих навыков. Зато мы вели «непринужденную» беседу, посвящая друг друга в некоторые подробности предыдущей жизни. В частности я узнал, что Лена в детстве пела в хоре при Ленинградском радио. Следующее «рандеву» мы по моей инициативе постановили провести загородом и съездить в Мельничный ручей. На меня напала «ностальгия» по пионерским дням. Там дошли до моего лагеря «Юность». Стояла весна, и он ещё пустовал. Потом мы двинулись ко «второму Ждановскому озеру». В лесу снег сошёл не полностью, но «влюблённые» выбрали сравнительно сухое место, что бы отдохнуть. На моей верхней одежде мы вдоволь нацеловались. Отважиться на более смелые действия я не решился из-за плохих условий и осторожности. Учёба была «в полном разгаре» и обременять себя какими-то дополнительными обязательствами не имело смысла. Впрочем, наверное, это я говорю сейчас, а что мной двигало тогда «одному Богу, известно», как и то, что по этому поводу думала Ленка. Когда мы выходили из леса, я предложил по пионерской традиции «девочкам сходить налево, а мальчикам – направо» или наоборот. Я уже долгое время испытывал «дискомфорт». Лена отказалась, оказавшись «стойким оловянным солдатиком», а я нет, так как до города мне было, пожалуй, не дотерпеть. Расставаясь на Финляндском вокзале, целеустремлённая девочка сказала, что её ждут важные дела. Окончание школы и поступление в техникум. Всё это требует массу времени, и наши встречи придется прекратить до осени. Я с радостью согласился, делая понимающее лицо. Какого ответа ожидала Лена, не знаю, но мать «маленького пирата», как я надуманно называл подружку, работала врачом-гинекологом, так что дочка была, наверное, в курсе «всяких тонкостей». В сентябре я напрасно прождал на Финляндском вокзале, где мы договорились встретиться. Не скажу дословно, но француженки говорят так: «Когда на первом свидание мужчина лезет с руками это – хамство, а когда на втором свидание не проявляет интереса к телу – это свинство». Возможно, я слишком плохо, или наоборот хорошо, думаю о Лене. Но это значения уже не имеет. Больше мы не виделись. …
  … После же свадьбы Валя с Колей сначала снимали комнату на улице Солдата Корзуна, недалеко от Валиного дяди. Я бывал там, и мы с Колей ходили в пивной ларек покупать трёхлитровую банку прохладительного и опьяняющего напитка. Коля с Валей не редко навещали и тётю, мою маму. Один раз я отправился провожать гостей пешком до Финляндского вокзала. Нас с братом Валя вела под руку по Кондратьевскому проспекту, и нам всем троим было хорошо. Когда Коле от работы дали комнату на Придорожной аллее, я не забыл родственников и делал визиты в их жилье. У нас с Валей сложились дружеские отношения. Дружба между мужчиной и женщиной возможна, но чаще она носит невольно некоторый «романтический» характер особенно с замужними «дамами». Обеим сторонам хочется ещё дополнительного внимания, помимо «законной» любви. Это сплошь и рядом приводит к изменам и даже к перемене «партнёра», но это не мой случай. Я всегда ограничивался, особенно когда был не женат, «невинными» знаками внимания, делающими жизнь «многограннее» хочется думать для обеих сторон. Я со своими «симпатиями» ни разу не целовался, за исключением поцелуев в щёчку при встречах. К этим рассуждениям я пришел позже, а пока просто «плыл» интуитивно не нарушая правила приличия и свои установки. Так один раз даже оставшись за столом с Валей наедине, Колю мы считали сильно выпившим, не вызвали сильного неудовольствия притворившегося мужа. Он только потом пожурил жену, хотя ни чем «серьёзным» мы заниматься не могли, а мне и вообще ни чего не сказал. Больше возвращаться к этой «философской» теме я не стану, а буду излагать только факты. …
  … Где-то в 1974 году тётя Рая получила, наконец, причитающуюся за мужа жилплощадь и переехала на проспект Луначарского. Двухкомнатная квартира в 136 серии, не имела проходной комнаты, и была гораздо удобней нашей. Но обо всём этом будет рассказано отдельно. А жизнь двигалась своим чередом. Точно не скажу когда, но к нам в гости приезжал дядя Коля вместе с тётей Лидой навестить обживающихся в Ленинграде детей. У них ещё своего жилья не было, и он останавливался пока у нас. Мне особенно запомнилось целое ведро солёных белых груздей, привезённое Лидией Ивановной в качестве гостинца. Таких красивых и хрустящих даров леса, а главное в таком количестве, я больше не едал. Под рюмочку водки с отваренной картошкой лоснящиеся от подсолнечного масла грибы мне представлялись верхом кулинарного искусства, и закончились довольно быстро. Но были у нас гости и по папиной линии. С начало приехала папина племянница Нина с мужем. Их приезд я помню смутно. Потом нас посетил с женой старший сын другой племянницы тети Моти Витя Калиничев. Он приехал вместе с женой Пашей. Она носили не только имя прославленной Паши Ангелиной, но и имела с ней одну профессию механизатора. Эту симпатичную молодую женщину я с трудом представлял за рычагами трактора и отдавал ей должное. Поэтому я с напором «сватал» ребят в совхоз «Фёдоровское» к двоюродному брату, но что то «не срослось» и родственники уехали к себе в Мужиново. …
  … Четвёртый курс кончился. Пролетели экзамены и производственная практика. В начале своего первого полноценного отпуска за время учебы в институте я, наконец, смог отпраздновал совместный День рождение с двоюродной сестрой Галей. Она в то время с семьёй находилась в доме отдыха. Он располагался в Репино на берегу залива, и назывался, если не изменяет память, «Дюны». Посидев у них в номере за «праздничным» столом и провозгласив разнообразные тосты, мы отправились купаться. Стоял чудный летний вечер, а ели быть точнее, ещё окончательно не закончившаяся, Белая Ночь. Она была теплой, что не очень характерно для наших широт, и публики на пляже собралось много. Мне особенно запомнилась встреча там с одним преподавателем из института. С ним мы знакомы не были, но его я знал визуально. Он с женой и маленьким сыном или дочкой, точно не скажу, так же нарушал «режим», а час был поздний, и его появление на моём «небосводе» вносил некоторую предопределённость, сослаться на случайность в таком большом городе и при таких обстоятельствах весьма легкомысленно, всего в окружающем мире. Встретить знакомое лицо в пятимиллионном «мегаполисе», да ещё в такой необычной обстановке, казалось невозможным и по тому манящим своей неразрешённость вопроса. Получилось сбивчиво и несколько непонятно, но пишу, как умею, хотя в мистику не верю тогда, как за этим последовала череда событий, сильно повлиявшая на дальнейшую мою жизнь. И вместе с тем всё зависело от моих решений, однако тяга к полученному, в конце концов, результату всегда присутствовала. Возможно, под воздействием всех этих впечатлений на следующее утро, возвращаясь в город, в вагоне электрички я решил поехать на свадьбу брата в Акуличи. Мне инстинктивно хотелось чего-то не обычного, хотя полностью отчёта себе я не отдавал. Мой «экспромт» в корне меняло все планы. Я пропускал «Серебряную свадьбу» родителей. Не знаю, обиделись они или нет, но, снабдив чайным сервизом в качестве подарка, отпустили меня на торжество. Ехал я так же немного «наобум», так как точной даты не знали и сами новобрачные. Приехав раньше времени, я немного поскучал, но зато хорошо отдохнул после «интенсивной» учёбы и труда. Само праздничное событие прошло замечательно, но об этом подробней я опишу в другой части воспоминаний. …
  … Вернувшись в конце августа в Ленинград, я «всецело» отдался учёбе, тем более, что оставался «последний рывок». Но мероприятия связанные с цепями Гименея меня не «забывали». В начале сентября решила сменить фамилию и младшая дочь дяди Коли Люда. Регистрацию семейного союза назначили в новом Дворце бракосочетания на проспекте Стачек. Старый особняк, приспособленный для этой цели, был несколько скромнее, чем подобные заведения на набережной Красного флота и улице Петра Лаврова, но выглядел вполне сносно. Там я был первый раз, и больше его посещать не доводилось. Сам праздничный ужин должен был состояться в Войбокало. Туда все приглашенные должны были добираться на электричке с Московского вокзала, которые в этом направление ходили не часто, и пришлось долго ждать. Это свободное время, до свадьбы сестры, Вова Малахов использовал на поиск шампуня в прилегающих к вокзалу магазинчиках на Невском и Лиговском проспектах. Для меня подобный аксессуар был «в диковинку», по тому, видимо, это не бог весь какое событие и запомнилось. Наконец подошел «транспорт» и многочисленные гости отправились в «родовое гнездо» жениха. Как Люда нашла и познакомилась с будущим мужем, я не знаю. Но Коля Андреев оказался спокойным и хорошим деревенским парнем, к которому я сразу проникся чувством симпатии. Он воспитывался вместе со старшим братом, который отличался ещё более невозмутимым характером, матерью без отца. Поэтому на ребят с самого детства легли мужские обязанности, и они выросли крепкими и самостоятельными. Похожие и симпатичные лица дополняли приятное восприятие. Чем приглянулась Люда, не берусь сказать, но Коле её решительный характер и немного мужская внешность, а она была похожа на отца, видимо пришлись по вкусу. Еды и питья на свадьбе хватало, а потому было весело. Я даже не поручусь, пили ли мы самогонку, так как «казённой» водки хватало. Но это и не важно. …
  … На тот момент Люда ещё пристроила не всех подружек по учёбе за братьей. Галя Корнелева, с которой я уже свёл знакомство, была свободна, и я волевым решением захотел за ней «приударить», надеясь на прежние поцелуи. Мои расчёты не оправдались. Притворные попытки, под видом очень пьяного, оказаться на ночлег в одном доме потерпели «провал». Видимо представлению о мужской красоте и силе Корнелевой, я не соответствовал. Меня разместили у кого-то из родственников или знакомых одного, о чём я и не очень-то сокрушался, так как постельное бельё пахло травами и парным молоком или чем ещё. Особых снов я так же не видел. Наутро болела голова, так что «продолжение банкета» пришлось кстати. Больше ни каких идей устройства своей судьбы я не имел. …
  … Неожиданно на «белый танец» под одноименную песню меня пригласила Колина «коллега» по бригаде. До этого момента на неё я особого внимания не обращал, так как был занят другими мыслями, а напрасно. Моя новая знакомая, а имя Люда я узнал в «процессе» танца и соответственно тоже «рекомендовался», напоминала мне тётю Нину мать Серёжи Прилуцкого и актрису кино Маргариту Терехову, которые мне были обе очень симпатичны. Протанцевав вместе ещё пару танцев, мы отправились подышать свежим воздухом на «край села», ища уединения. Там перешли к поцелуям, для чего собственно и искали «укромный уголок», а не для «краеведения». По приходе с прогулки мы уже не «расставались», стараясь, как можно больше узнать друг о друге. Люда была старше меня года на три или четыре, но выглядела прекрасно, и разницы, в том возрасте, что мы находились, не ощущалось. Она была разведена и имела пятилетнего сына, которого по её словам очень любила. Жила она в однокомнатной квартире вместе с матерью. Поскольку на свадьбе я часто общался с мужем  старшей сестры жены Вовы Малахова, Вовой Спичковым, который приехал на торжество на собственных «Жигулях», то Люда решила, что я тоже имею отношение к автомобилю. Как человек честный, я сразу же «дезавуировал» это её заблуждение, что не снизило интереса молодой женщины ко мне. Что происходило на самой свадьбе в это время, как то не запомнилось, так как мое внимание было приковано к другим «интересам». Вечером бригада по работе жениха собралась уезжать назад в Ленинград. Я отправился с ними, хотя родители оставались ещё на ночь. Пока мы ждали электричку, организовали небольшой «пикник» рядом с платформой посредством пары бутылок спиртного, выделенных на дорогу хлебосольным хозяином. По приезде в город мы с Людой сбросились и, купив ещё водки, поехали в гости к её подруге жившей, где то на Юго-западе. «Львиную долю» расходов Люда взяла на себя, так как у «бедного студента» деньги кончались, и строго предупредила, что бы я её не «обижал» иначе за неё вступится вся бригада. Подруга и её семья, сын, который уже спал, с матерью, встретили нас хорошо. Там мы ещё немного посидели и нас оставили ночевать в «переполненной» двухкомнатной квартире, выделив диван в уголке комнаты. Что было потом, я помню не отчётливо. Сказался «утомительный» двухдневный праздник, заселённость жилья и моя неопытность в подобных вопросах. С женщиной в одной постели я оказывался не часто. Даже можно сказать редко. А если быть совсем точным – ни когда. Впрочем, Люда, ни каких претензий мне не выказала. Утром мы всей квартирой попили кофе и я, за два дня обросший щетиной, уставший «духовно» и физически, отправился домой. У Люды начинался отпуск, и она уезжала на Юг проводить «бархатный сезон». С ней мы договорились встретиться через месяц в вестибюле метро станции Парк победы. …
  … На Ключевую улицу я прибыл утром раньше родителей, которые вернулись только после обеда. Вопрос, которым не особенно то и интересовались, где я провёл ночь, мной «замылился». Месяц, невольно отведённый на раздумье, я провёл в непрестанных размышлениях, взвешивая все «за» и «против».  На одной чаше весов была привлекательность Люды, а главное её интерес ко мне, в чём не было ни каких причин сомневаться даже за наше короткое знакомство. Доля расчёта в её действиях меня не смущала, так как моё сердце было давно «разбито», да и особой корысти я собой не представлял. Мне предстояло ещё год учиться. Особых иллюзий по поводу последующей зарплаты я не испытывал, хотя в дальнейшем надеялся сделать прекрасную карьеру и улучшить своё материальное положение. К тому же я, как порядочный человек, переспав с женщиной, хотя, скорей всего в прямом смысле, а не в переносном, «обязан» был жениться. Как говорит народная поговорка, услышанная мной от Владимира Тихоновича Протасова, о котором я расскажу, потом и что бы ни забыть его «инициалы»: «Пощупал. Женись». Я, конечно, иронизирую по этому поводу над собой. На другой чаше весов размещались разница в возрасте, наличие ребёнка, отсутствие у нас обоих жилья, малое время знакомства. Подумать было над чем. Не скажу, что одна сторона перевесила другую, но на свидание я не пошёл, придумав себе не мудрёный повод, отправиться в назначенный день выступать за команду института по шахматам. На этом всё и кончилось, но не совсем. Когда один раз во время преддипломной практики я приехал домой, к нам в гости пришли Люда с мужем. Коля поведал мне, что другая Люда на меня страшно обиделась, напрасно прождав в условленном месте. Свою неправоту, мягко выражаясь, я признал и хотел, что бы Николай попросил ещё об одной встрече. Воспоминания были ещё свежи, да и появилась материальная база, а на практики я получал деньги, что делало возможным дарить даме цветы и водить в кино. Не возможность это делать то же сыграло роль в моём, надо сказать честно, не красивом поступке. В следующий приезд в город я связался с Колей. Он проявил своё явное нежелание влезать и в это дело, и посоветовал мне самому придти к проходной Полиграфмаша на Петроградскую сторону, где работала их бригада, для выяснения отношений с Людой.  Я этого делать не стал из-за нехватки времени и нежелании усложнять жизнь, а «недосказанность» в этом деле осталась саднящей раной в душе на долгие годы. …
  … Но на «побывки» во время пребывания в Нарве я продолжал приезжать. В одну из них я побывал у Вовы Малахова. Они с супругой уже получили однокомнатную квартиру и обживались в ней. У брата я взял почитать «Слово и дело» Валентина Пикуля. В совхозе функционировало «Общество книголюбов» и Володя создавал библиотеку из дефицитных по тем временам книг. Этот том я решил прихватить с собой на практику, что бы занять свободное время. Как на грех был, какой-то праздник, и я возвращался «сильно навеселе». Книгу я сунул просто за пазуху, не имея в руках других аксессуаров. Сначала в вагоне метро я «нарвался» на замечание гражданина, когда промахнувшись, сплюнул случайно на створчатую дверь, а не на землю. Товарищ имел интеллигентный вид. Нарываться на скандал я не стал, и вытер рукавом свою «оплошность». Потом моя ноша «провалилась» и упала на грязный снег. Я чуть не упустил момент и не потерял её. Но всё закончилось, в конце концов, хорошо, и брат не обратил внимания на некоторое загрязнение произведения, оставшееся после моих старательный попыток вычистить, когда я его возвращал. …
  … Так в трудах и заботах учебный год пролетел незаметно. Потом была защита дипломного проекта. Расставание с институтом. Если не подводит память, свой последний учебный отпуск я повёл очень содержательно. Проходила скорей всего Олимпиада. Этому грандиозному событию я решил посвятить весь свой отпуск. Телевизор работал у меня если не круглосуточно, то «каждодневно». По ночам телевиденье тогда ещё не показывало. В редкие перерывы между передачами и хорошую погоду, я позволял себе позагорать в родном питомнике. Для «солнечных ванн» у меня к этому времени имелись и другие маршруты, но они были протяжённее, и меня не устраивали. Так я иногда на трамвае №6 ездил к Петропавловской крепости, где можно было не только проникнуться «духом города», но и искупаться в Неве. Перипетии самих соревнований «канули в вечность», как и многое другое, что в «близи» выглядит большим, а на расстоянии едва заметно. Кажется, блистал Валерий Борзов. Но факт остаётся фактом. Я убил месяц драгоценного времени жизни, в общем, на ерунду, но это понимаю только сейчас, а тогда мне казалось, что я приобщился к грандиозному событию. …
  … В начале августа строго по порядку я прибыл на место работы. Об этом особый рассказ. Работа «полностью захлестнула» меня, но выдавались и свободные дни. Их я проводил или за книгой, или ездил в гости, или гости прибывали на Ключевую улицу. Этой осенью к нам с папой «напросилась» по грибы Нина, старшая дочь тёти Шуры двоюродной сестры мамы. Это произошло, когда они гостили у нас. Прибыть с другого края города в Осельки на первой электричке, как ездили мы с папой, она не смогла. Папа остался её ждать, а я отправился в лес, чтобы не упустить «ранние» грибы. Встретиться должны были прямо в лесу, так как места уже изучили. «Стыковка» прошла в штатном режиме. Грибов было не так много как в тот раз, когда я проникся «любовью» к этому занятию, но достаточно чтобы набрать полные корзины. Нина, может быть, имела и другие «виды», но это чисто гипотетическая моя теория. Мы оставались хорошими родственниками, и эти отношения не испортило даже то, что Нина, взяв у меня почитать книгу «На смерть героя», какого-то скандинавского писателя, не вернула её, потеряв во время переезда на новую квартиру там же на Киевском шоссе. А доставал я литературу с трудом в «Обществе книголюбов». …
  … Из запомнившихся моментов жизни можно отметить празднование 7 ноября или Дня рождения у дяди Гриши Гусакова. Вообще он любил делать такие неожиданные приглашения к себе на праздник. Однажды когда у нас в гостя находился дядя Паша Горбунов с тётей Тамарой, приехал на своей машине дядя Гриша и стал звать к себе.    Папе было неудобно оставлять своих гостей. Я взялся выручить папу и заменить хозяина дома, чтобы дальше «развлекать» Горбуновых. Папа уехал, а дядя Паша не очень обиделся, чему подтверждением служит вставленное треснувшее стекло в маленькой комнате. Его мы с Галкой повредили ещё в детстве, пытаясь закрыть форточку, до которой не доставали, лыжной палкой. Утешением дяде Паше так же послужила бутылка вина, выпитого нами. Всё окончилось неплохо. В этот раз Григорий Васильевич тоже заехал за нами на своём автомобиле. На нём мы проезжали выстроенные новые кварталы «страны дураков», как этот район теперь именовался «в народе». Я этой дорогой никогда ещё не ездил, и мне всё было интересно. Старый уголок «Пороховых» «выскочил» неожиданно. Свой дом дядя Гриша почти достроил. Две большие комнаты и кухня были не совсем благоустроены, но зато просторного места для праздничного стола хватало. Закуска имелась простая, но достаточная и питья хватало. К тому времени Григорий Васильевич обзавёлся молодой спутницей жизни. Наташе было лет двадцать пять, и она работала на Комбинате им. С. М. Кирова. С ней присутствовали две подруги девушки симпатичные, особенно одна, хотя их имён не вспомню. Тогда у меня ещё появилась задумка переманить «коллег» к себе на работу, но они, к сожалению, работали в прядильном цеху, а я в чёсальном - ленточном - ровничном. Даже на праздники я думал о производстве, в котором катастрофически не хватало рабочей силы.
  Молодцовых в тот раз не было, если не изменяет память. С Ирочкой, пока учились, встречались редко. На память приходит только один случай. Она приехала на Ключевую улицу печатать какие-то её фотографии. В тёмной кладовке, где находилась моя импровизированная фотолаборатория, всё располагало к «романтическим» действиям. Но я сохранил выдержку, понимая, что «отступления» не будет. В желудке громко урчало, так я и не понял до конца у кого. Потом бабушка накормила нас вкусным обедом. 
  Но маленьких приключений во время торжества хватало и без того. Так мне помню, что я лихо отплясывал с тётей Настей Серовой. Ещё дядя Гриша немного приревновал меня к своей Наташе, впрочем, совершенно напрасно. В общем, праздник был в полном разгаре, когда я обратил внимание на Лену Терентьеву. Её мама тетя Настя, когда я спросил о сыне Серёже, которого я знал по занятиям в морском клубе на Лесном проспекте, погрустнела и ответила немногословно. Разлад сына с отцом продолжался. Нашла коса на камень. С Леной мы «прошли» несколько туров танцев, в продолжение которых я узнал, что моя партнёрша стойко ждет потенциального жениха из Армии. Я на это обстоятельство обратил мало внимания, и, отправившись провожать юную особу, успел с ней договориться о встрече после её работы на железнодорожном пешеходном мосту напротив ЛОМО, где она трудилась. На это свидание я не пошёл, так как Лена особых чувств ко мне не выказывала, оставаясь верна своему избраннику, с которым я не стал по настоящему «конкурировать». Нельзя не сказать об одном эпизоде омрачившем празднество. Одна из подруг «хозяйки дома» была в дефицитном в то время парике, который делал её ещё более привлекательной. Его у неё все собравшиеся женщины просили примерить, так как многие не имели своих красивых волос. В конце торжества парик исчез, и его не смогли найти. Мы с Леночкой уже ушли и у меня, потом спрашивали, не несла ли какой поклажи моя спутница. Честь «дамы» я защитил, отвергнув досужие инсинуации. Григорию Васильевичу, как хозяину дома, пришлось заплатить пострадавшей 120 рублей. Этим тёмная история и закончилась. …
  … Посещение гостей вообще являлось, если не главным, то распространённым «развлечением» того времени. Люда, бывшая Малахова, после свадьбы первоначально стала жить в пустующей комнате каких-то родственников мужа не далеко от нас на Герасимовской улице, соединяющей улицу Замшина и Кондратьевский проспект. Там остались два старых дома, которые собственно и составляли улицу «утонувшую» в новостройках. Поскольку это было «в шаговой» доступности от нас, то я с  родителями не мог не посетить родственников в их «гнёздышке». Но запомнилось не само посещение, которое представлялось заурядным, а возвращение домой, когда я, поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, стал «от избытка чувств» перегораживать папе дорогу держась за перила и показывая свою «недюжинную» силу. Папа рассердился, что с ним случалось не часто. Я понял, что переусердствовал, и прекратил свои «шутки». В этот промежуток времени и Люда с Колей у нас были несколько раз. …
  … Ещё в этот период Люда развила бурную деятельность по устройству старшей сестры Ани в Ленинград. Аннушка за это время успела родить двух дочерей и развестись с мужем. В Брянской области она оставаться не хотела, да и сестра звала к себе. Аня остановилась на время у нас. Возникли некоторые трудности. У дяденьки обещавшего помощь что не «срослось», и он, протянув время, «умыл руки». Люде пришлось искать другие варианты и наконец, она устроила сестру зоотехником на «родину» мужа, где мы веселились, когда то на свадьбе. Так что гости пробыли на Ключевой улице месяца четыре. Я уже привыкший к подобным передрягам сильно не возмущался и безропотно нёс превратности судьбы, тем более что все заботы пришлись на родителей. Как мы все размещались в двух смежных комнатах сейчас трудно сказать, но Анины дочери Алла и Наташа вносили дополнительное разнообразие в «скучную» жизнь. Особенно выделялась маленькая Наташка, которая устраивала целые выступления долгими осенними вечерами. На новом месте жительства Аня познакомилась со старшим братом мужа сестры и вскорости вышла за него замуж. От этого брака у неё родилась третья дочь Оксана. …
   … А у Люды в свою очередь родилась дочь Юля, и молодой семье от производства Коли дали квартиру на Суздальском проспекте. Это было не так близко, но я в один из редких выходных решил посетить их и там. Приехав в гости, я застал у Андреевых случайно Валю Малахову, тоже навестившую подругу, от которой жила не очень далеко, если вы помните, на Придорожной аллее. Коля Малахов в это время находился в отпуске в деревне. За столом мы даже «очень хорошо» посидели, и я отправился провожать родственницу домой. Впрочем, до самого дома мы не дошли. Валя заявила, что у мужа везде «глаза и уши», и мне не стоить её «компрометировать», а лучше, если я приду к ней в гости на следующий день. Я не совсем понял «логику» её рассуждений, ведь просто имелись соседи по квартире, но спорить не стал, согласившись «потерпеть» ещё сутки. На следующее утро я отправился на смену «с больной головой» и после её завершения ни куда не поехал, не видя, приемлемого решения вопроса. Валя, возможно, думала так же. Во всяком случае, претензий я не услышал, и об этом случае мы больше не вспоминали. …
  … В этом же году к нам в гости на какой-то «престольный» праздник, ими я считаю 1 мая и 7 ноября, приехали Вова и Галя Малаховы из «Фёдоровского». Они прибыли с утра пораньше, что бы сходить на городскую демонстрацию, на которой, по-моему, раньше не бывали. Мы пошли совместно с моим производством по берегу Невы мимо Финляндского вокзала, крейсера «Аврора» и так далее до Дворцовой площади. Погода насколько я помню, была хорошая, и совершить прогулку по свежему воздуху, перед тем как усесться за праздничный стол, доставило удовольствие. Дополнительный интерес мероприятию предавало то, что я шёл вместе со своей сменой в качестве начальника. Эти маленькие «штрихи» позволили выделить и запомнить этот праздник из череды подобных. Советский человек терпел однообразие обстановки, и жил от праздника до следующего с надеждой лучшей жизни и верой в близкое счастье. …
  … Заметное событие произошло в семье Молодцовых. Тетя Тоня смогла от места долголетней службы в пожарной охране получить двухкомнатную квартиру. Для этого ей пришлось сходить на приём к «самому» генералу, о чём она с радостным восторгом рассказывала после этой встречи. Помочь с переездом в Купчино со Светлановской площади попросили меня с папой. Сначала мы загрузили вещи в грузовик со старой квартиры, а потом отправились на новое место. Огромный угловой кирпичный дом на углу Бухарестской улицы и Бела Куна произвёл на меня впечатление своей длинной. Она, по-моему, была самая большая в городе. Мы принялись перетаскивать вещи и поднимать при помощи лифта. Племянник дяди Толи сделал ещё пору рейсов на своем «Москвиче», чтобы забрать оставшуюся утварь, не поместившуюся в грузовую машину. Их мы тоже перенесли. Работа была сделана и тётя Тоня накормила «обедом» состоящим из отварной картошки с сосисками, подогретыми на «скорую руку» газовой конфоркой. Пару рюмок были выпиты за дальнейшее благополучное проживание на новом месте. Я был искренне рад за наших старых знакомых. Ира превращалась в завидную невесту со своей жилплощадью. Может это обстоятельство ей вскружило голову, и она сделала мне замечание на эскалаторе метро, когда мы возвращались по своим старым домам. Она была вместе с подругой, которая тоже помогала в переезде, и назидательно сказала, что не вежливо стоять к дамам спиной. Я, конечно, мог сослаться на правила метрополитена, которое висело на специальных табличках между «подъёмно-транспортными устройствами» и гласило, что нельзя стоять спиной по ходу движения, но не сразу сообразил из-за своей «заторможенности» и некоторой усталости. На «друга» детства, которым я всегда считал Ирочку в первую очередь, не сильно обиделся. Но на «чашу весов» камешек положил, и не в лучшую сторону для Иры, в плане наших дальнейших взаимоотношений. …
   … В апреле или мае месяце родная сестра Галя решила выйти замуж. Она уже окончила свой техникум и работала в лаборатории дефрагментации ЛОМО (Ленинградское Оптико-Механическое Объединение). Со старыми симпатиями было покончено. Надо было искать «солидный вариант», и «вить гнёздышко». Для этой цели сестра «ненавязчиво» вытеснила меня из нашей с бабушкой комнаты. Я сначала ни чего не понял, но потом всё «встало на  свои места». Со своим будущим мужем она познакомилась в Ждановском (Мариупольском) поезде, когда ездила отдыхать в Ростовскую область к моему крестному Мише. Это событие произошло, скорее всего, когда Галка возвращалась домой, но не поручусь. С сестрой у меня были «ровные» отношения и в её жизнь я особенно не вникал. Я знал, что она с кем то «дружит», но самого объекта заинтересованности ни разу не видел. Как и не удалось его «обозреть» в день «сватовства». Я работал в вечернюю смену, и от всего мероприятия мне досталось только немного шампанского в ополовиненной бутылке, от которого было глупо отказываться. Шипучий напиток был мной выпит «за счастье сестры». Далее всё закрутилось по обычной схеме. Свадьба была назначена на конец июня. С женихом мы естественно познакомились хоть и с «опозданием». Коля был старше Гали на год или два, но младше меня. Он окончил среднее речное училище, и уже плавал или, как говорят моряки, ходил на судах река-море СЗРП (Северо-Западное Речное Пароходство). Мало того, что он носил не безызвестную фамилию Гоголь, но и был полным «двойником» великого русского писателя, имея одинаковое с ним имя и отчество. На бракосочетание сына приехали; сам владелец этого отчества из Молдавии. Мать Коли Варвара Федоровна, жившая в Курской области после развода с мужем, и много других родственников из той местности. Все люди были «простые», нашей семье «ровня» и поэтому мы «породнились» быстро и сердечно. Расписывались молодые во Дворце бракосочетания на набережной Красного Флота (Английская набережная). Далее все направились в банкетный зал ресторана гостиницы Европейская на Невский проспект. Я фотографировал торжество и на фотографии как всегда не попал. Так же я не «засветился» и на слайдах, сделанных Юрой Серовым, нашим старым знакомым по «Пороховым». Этот вид фотографии мне так понравился, что потом я и сам немного поработал в «этом направлении». Перечислять всех остальных участников торжества поимённо нет смысла, да и возможности, так некоторых я сейчас и не вспомню. Назову укрупнено группы гостей. Кроме родственников жениха и знакомых по «Пороховым», присутствовала наша многочисленная родня, успевшая переселится на берега Невы. Так что дядя Коля прибыл на свадьбу племянницы и навестить своих «птенцов». К нам присоединились и новые родственники по линии Пафомовых и совхоза «Фёдоровское». Друзья и товарищи жениха по работе. Подруги Галки по учёбе и «сослуживицы». Нельзя было не пригласить и соседей по лестничной клетке Соболевых, с которыми мы к тому времени хорошо познакомились. В общем, народу набралось человек пятьдесят и все веселились вовсю, но не подтвердили утверждение, что свадьбы без драки не бывает, хотя к нам и пытались «затесаться» посторонние из ресторана, но были вежливо «поставлены на место». …
  … В самый последний момент я мог не присутствовать на таком значимом событие, так как «загремел» на военные сборы. К счастью «руководство в погонах» отнеслось благосклонно и отпустило меня на выходные в увольнение. Поскольку на второй день свадьбы я не рассчитывал, то веселился «на полную катушку». Это выражение годиться не в смысле потребления горячительных напитков, хотя я им внимание уделял, а интереса к прекрасному полу. На свадьбе находилась одна Галкина «товарищ по работе» дивной красоты, и это я говорю без преувеличения. Девушки с такими внешними данными мне встречались раза три в жизни не более. Правда на счёт внутреннего содержания она представляла ноль, о чём я позже узнал из мнения её опытных коллег, но это для меня не имело значения. Своей «королевой бала» я избрал Оленьку, если не изменяет память, и протанцевал с красавицей несколько танцев, ведя «светские разговоры». На этом, правда, дело и ограничилось, поскольку на следующий день мне надо было вернуться в часть. В случае чего знакомство можно было, и возобновить через сестру, но потом этого делать я не стал, получив дополнительную информацию и оставив эпизод приятным воспоминанием и гипотетической возможностью заполучить прелестницу спутницу жизни. Хотя как сказано в одной известной пьесе того времени: «Умные мужчины боятся красивых женщин». Оставлю это заявление «на совести автора», хотя он не так уж и не прав. …
  … Утром, когда я прибыл на место «службы» в Сертолово или ещё куда-то в этом направлении, меня отпустили «вчистую». Я временно должен был  заменить другого человека, которого военкомат не мог «выловить». Так что и второй день свадьбы не прошёл без меня. Вообще я не люблю на другой день похмеляться, состояние «депрессии», которое на меня обычно нападает в это время, предпочитаю не усугублять. Но тут пришлось немного поправить голову. Впрочем, не сильно увлекаясь этим занятием, и это позволило обратить внимание на свидетельницу сестры. Лену Осьмухину я немного знал и раньше. Она была подругой Галки по учёбе. Свидетель со стороны жениха на второй день не пришел или покинул торжество по своим делам раньше, и «место» освободилось. Пойдя провожать Лену до трамвая, наши планы неожиданно поменялись, и мы решили пойти погулять по ночному городу. Белые ночи ещё были в полном «разгаре». Предварительно заехав на Малую Охту предупредить родителей девушки, я со спутницей отправился на Дворцовую площадь. Гуляя под руку и стараясь не сбиться с шага, мной была рассказана история семьи как подтверждение серьёзности своих намерений и полной открытости. Морочить собеседницам голову украшениями действительности было не в моих правилах, а там уже решать предстояло им самим. Откровенные беседы нас завели на борт речного трамвайчика, курсирующего по Неве. Правда вышла не большая неловкость. На прогулку я отправился «экспромтом» и денег на билет у меня не нашлось, поэтому платить пришлось «запасливой» Лене. Я, разумеется, собирался вернуть долг, но так этого и не сделал. Не представилось возможности, и мой небольшой список «не выполненных обязательств», а их можно сосчитать по пальцам одной руки, пополнился ещё одним эпизодом, несколько затеняющим мою репутацию честного человека. Экскурсионное судно нас высадило, по-моему, в районе Охты, так что далеко провожать спутницу не пришлось. Возможно последнее это мои «измышления». …
  … В отпуск я уходил в среду. Справка из военкомата у меня была по понедельник включительно, но работал я в ночную смену и не мог ответить на вопрос, надо ли идти на работу в тяжёлый день недели, и потому принял решение три дня просто прогулять, а там будь что будет.  Поступок не заурядный для того времени, но год работы меня изрядно «утомил» и притупил чувство опасности. После свадьбы иногородние гости стали разъезжаться. Мать молодого мужа Варвара Фёдоровна, с сестрой двойняшкой или погодком, так как они были похожи, Зоей Фёдоровной и младшим сыном Петей решили задержаться до четверга и осмотреть город и окрестности. Я присоединился к ним в качестве экскурсовода и фотографа. Мы посетили Петродворец и осмотрели фонтаны. На другой день мы съездили в Приморский парк Победы, где около стадиона С. М. Кирова раскинулись аттракционы из Чехословакии, «оккупировавшие» Ленинград на лето. Сельским жителям всё было интересно и понравилось, особенно юному Пете, хотя он и окончил уже восьмой класс, или перешёл туда. …
   …На следующий день мы тем же составом отправлялись на судьбоносном Ждановском поезде в Курскую область, для ознакомления уже с тамошними красотами. С поезда мы сошли на станции Суджа. Одноимённый городок по рассказу Коли был знаменит тем, что здесь в своё время проживал Пётр Заломов прообраз главного героя повести А. М. Горького «Мать». В наши дни можно отметить только драку между городскими подростками и сельскими из близлежащих деревень, в которой участвовал и мой новоиспечённый родственник, который мне и поведал эту историю. Город тогда победил ввиду численного преимущества. Деревня Гоголевка, где жили не только Гоголи, была почти «пригородом» и туда мы дошли пешком. Маленький домик, или даже мазанка, приютившийся у основания спуска к озеру, образованному запрудой, встретил приезжих гостеприимно. Места разделённого стенками и занавесками хватило всем. Варвара Фёдоровна работала поваром в местной больнице и угощала нас варениками и прочей вкуснятиной. «Приусадебный участок» был засажен плодовыми деревьями и всевозможными ягодными кустами. Не выходя из-за обеденного стола, расположенного на свежем воздухе, можно было если и не срывать спелые вишни, то дотягиваться до ягод малины точно. Еда запивалось из заварочного чайничка вкуснейшим яблочным вином собственного приготовления. Зоя Фёдоровна трудилась на полях сахарной свёклы, и часть зарплаты получала сахарным песком, поэтому недостатка продукта для «производства» напитка не ощущалось. Но мы не только отдыхали. Как настоящий хозяин, Коля помог, матери отремонтировать клетушку для поросят, которых она держала в количестве двух штук для пополнения рациона. …
 … В один из выходных мы поехали с ответным визитом к родственникам, бывшим на свадьбе, в Сумы. Областной центр находился в километрах шестидесяти от Рубаньщины, как называлась местность нашего обитания в целом. Для этого предстояло пересечь на рейсовом автобусе границу с Украиной расположенную в восьми километрах от Гоголевки. В Сумах жила старшая сестра Колиной матери Нина Фёдоровна с мужем участником войны очень импозантным, хоть и пожилым, мужчиной, носившим звучную фамилию Медведев. Имя и отчество время, к сожалению, стёрло из памяти, да и потом супруги развелись. Старшая дочь Галя жила с мужем таксистом отдельно и имела дочь. Вместе с родителями жил сын Витя и младшая дочь Леночка. Они занимали двухкомнатную квартиру «Хрущёвку», как и моя семья в Ленинграде. Туда мы и прибыли, и там же был накрыт, как водится, праздничный стол. Перед застольем мы побродили по Сумам. Посетили местный универмаг. Там мне понравился комплект шахмат из пластмассы, но фигуры были выполнены в стиле настоящих индийских. Стоил он целых 20 рублей. Варвара Фёдоровна хотела зачем-то сделать мне подарок. Её выбор пал на сувенирный рог, и тот стоил рублей двенадцать. Я ей предложил купить шахматы, а разницу в цене компенсировать. Такие деньги у меня имелись. Но она, видимо, хотела, чтобы подарок был «чисто» от неё и не согласилась. Я настаивать не стал. Как гласит народная поговорка: «Дареному коню в зубы не смотрят». Так что в дальнейшем у меня по праздникам тосты шли по кругу, и выпивать приходилось до дна, так как «тару» не выпитой на стол не возможно было поставить. Здесь я, конечно, преувеличиваю, но рог иногда использовался по прямому назначению. Вечером мы ходили смотреть фонтан со светомузыкой. Таких в Советском Союзе, по ловам гордившихся хозяев, было только три. Такова зрелища я ещё не видел и поэтому запомнил. …
  … Хорошо проведя время, я решил часть отпуска использовать на посещение своей «малой родины». Поскольку в этот раз туда я ехал с другой стороны, то и маршрут выбрал не обычный. Доехав на поезде до Брянска, я хотел дальше полететь на самолёте прямо до Акуличей, к тому времени появилась такая возможность, или на автобусе добраться до Клетни. Но «кукурузник» в Акуличи летал только в хорошую погоду, так как посадочная полоса была устроена на колхозном поле, да и, то не всегда из-за небольшого спроса. Так что не помню точно почему, но воздушным транспортом воспользоваться не пришлось, и я довольствовался автобусным. Из Клетни я нашёл попутку и прибыл к тёте Оле. Истинная цель моего визита гости с Дальнего Востока пока не приехали, и я успел повторить запомнившийся с детства маршрут родителей, и вернуться в Акуличи. Впрочем, всё это и возвращение в город я уже описал. …
  … В Ленинград я прибыл к своему дню рождения. Праздник я решил использовать с максимальной пользой и поиграть с судьбой в рулетку. Младшая сестра уже вышла замуж, а это было не справедливо по «общепринятым» правилам. Галя не соблюла негласную очерёдность по старшинству. «Перекос» требовалось срочно ликвидировать. Я, конечно, иронизирую, но мысль, что-то предпринять в этом направлении, во мне укрепилась окончательно, да и пресловутый «квартирный вопрос» оставался. В нашей квартире стало очень тесно, но на очередь для получения жилья не ставили. Для этого требовалось иметь менее пяти квадратных метра на человека, а мы немного не дотягивали до этой нормы. Пришлось оставить высокие чувства и вплотную заняться земными делами. Это усложнялось честной постановкой вопроса с моей стороны. Вводить, кого ни будь в заблуждение о своих чувствах и материальном положении я не хотел. Для начала я через сестру передал приглашение на день рождения  Лене Осьмухиной. Та, сославшись на наше малое знакомство, захотела, что бы я самолично её позвал. Ехать на Малую Охту, у меня не было времени, да и такая «чопорность» мне не понравилась. Вариант отпал сам собой. Когда семья Малаховых возвращалась из Псковской области на Дальний Восток, то они не минули Ленинград и сестра Наташи их провожала. Я решил внимание остановить на ней, да и других вариантов у меня не имелось. Уже и не помню, попали они на мой «Юбилей» или нет. Тоня перешла на пятый курс, и я, памятуя о своих прошлых неудачных предложениях, решил пригласить её на 7 ноября в гости на Ключевую улицу, что бы «поухаживать» и ближе познакомится. Спешить пока было не куда, учебный год только начинался, а на этом курсе девушки начинали устраивать «личную жизнь» ближе к концу учёбы. Это я знал на опыте своим однокурсницам. Мое приглашение было принято и революционный праздник мы встречали вместе.  Правда, не обошлось без слёз, но не я был тому причиной. У Тони весной умер папа. Она стала круглой сиротой. Все чувства, верно, были «обострены» и находиться в малознакомом доме было неудобно. Я как мог её успокоил, хотя по этой части не большой мастер. Мои домашние к новоиспечённой родственнице, а она приходилась сестрой жены маминого племянника,  отнеслись хорошо, хотя конечно и не предполагали, что степень родства в будущем увеличится, да и я сам окончательного решения не принял. У меня тогда была часто употребляемая присказка, заимствованная из миниатюры Аркадия Райкина: «Уже 12 часов, а у нас ни в одном глазу». Тоню она настораживала, так как могло создаться впечатление, что я «горький» пьяница, каковым на самом деле не был. Употреблял я по случаю и по праздникам, так что девушка напрасно волновалась. Как говорила моя бабушка: «Пей то пей, а дело разумей». На этом принципе я стоял всю жизнь. На Новый Год мы договорились об ответном визите в Псков. Я поменял место работы. Теперь я не трудился в три смены, а как «белый человек» в день 8 часов и имел два выходных дня. Это обстоятельство позволило навестить древний русский город, который принял меня гостеприимно. Я познакомился с Тониными соседками по комнате Надей Медведевой, Галей Козыревой и имя третьей позабылось. Галя мне даже понравилась, но она была только на третьем курсе, и поэтому я продолжил идти, не сворачивая, своим курсом. Сам праздник мы отметили у ещё одной приятельнице Тони. Она имела однокомнатную квартиру. К ней тоже пришел «товарищ» по работе, а трудилась она диспетчером в транспортном предприятии. Так вчетвером мы подняли бокалы шампанского за приход 1978 года. Потом наши «компаньоны» пошли подышать пару часов свежим, морозным воздухом. Мы побыли наедине. Нацеловались вдоволь. Намерения у меня были серьёзные, поэтому события я не форсировал, да и повода мне не давали. Когда гулять настала наша очередь, мы отправились к Тоне в общежитие. Комфортные условия кончились, тем более что к Наде Медведевой тоже приехал жених. Наутро мы с ним направились в поиски спиртного, что бы продолжить праздник, но все магазины 1 января не работали, и даже бутылки конька нам раздобыть не удалось. Толи это обстоятельство повлияло на моё настроение, толи появилась ещё какая причина, но с Тоней мы поссорились. Провожать меня на автовокзал, как я уже думал «в последний путь», она отправилась только из вежливости. Пока мы ждали автобуса на меня села неизвестно, откуда появившиеся зимой муха. Прихлопнул я её или нет, не помню, но это действие, почему-то рассмешило нас, и мы помирились, посчитав причину конфликта сущей ерундой. Забегая вперёд, скажу, что это происшествие стало определяющим на всю оставшуюся жизнь. Больше трёх дней, а это максимальный срок, сердиться друг на друга мы не могли, и все ссоры заканчивались «нерушимым» примирением. Да и размолвки были не частыми. Мы решили продолжить знакомство, и я пригласил Тоню приехать в Ленинград на зимние каникулы. …
  … В конце января случилось одно событие, которое вклинивается в моё повествование и о котором нельзя не рассказать. Умер дядя Толя Молодцов. Последние годы он вёл активный образ жизни. Ветеран обязательно посещал традиционный сбор юнг Балтийского флота. На него он приглашал и моих родителей. Потом он тяжело заболел. У него признали раковую опухоль. По-моему сделали операцию. После неё на короткое время стало лучше. Последний раз я его встретил на «Пороховых», куда мы приехали на прогулку с папой. Дядя Толя вез на саночках аккумулятор своего старенького Москвича на зарядку или в ремонт. Старые приятели разговорились, и даже кажется, выпили по рюмке. Потом дядя Толя окончательно слёг в военно-морской госпиталь около Калинкина моста. Дня за три до смерти папа навещал там друга и в гробу его почти не узнал, так сильно он изменился. Щёки всегда цветущего дяди Толи так сильно ввалились, что действительно признать его было трудно. Мне запомнился дядя Гриша с непокрытой в мороз головой и очень расстроенный. Он отстранённо нёс тело друга по дорожкам Пороховского кладбища до могилы. Товарищи папы, участники войны, понемногу уходили. Поминки проводили в новой квартире на Бухарестской улице, в которой хозяину не довелось много пожить. Товарищи по работе на заводе шампанских вин принесли несколько бутылок конька, который так «уважал» покойный. Гости немного захмелели и дядя Миша брат тётя Тони, когда все пошли на лестницу покурить, всё интересовался, когда я сделаю Ирочке предложение, преодолев стеснительность. Мне сразу вспомнился дядя Толя, ведший подобные разговоры по дороге на остановку, провожая нас домой.  Мне стало грустно, и я отмолчался, как и в тот раз. Этот вопрос мы с Ирой так и оставили «не проясненным» на всю жизнь. …
  … Круговерть дней продолжалась. После окончания последней сессии Тоня приехала ко мне в Ленинград. Как мы провели время я, честно говоря, не помню, но зато прощание трудно забыть.  На Варшавский вокзал мы отправились заранее, что бы успеть купить билет. Оставалось ещё много времени до отхода поезда. Его мы решили скоротать, сходив в кино. Ближайшим кинозалом оказался Дом культуры им. Карла Маркса, приткнувшийся к Церкви Воскресения Христова. Сама церковь бездействовала, а заведение культуры мне было знакомо по занятиям шахматами. Мы купили билет на последний ряд, как водится у молодёжи, полупустого зала. Вот там, в темноте под стрекотание проектора, я и сделал официальное предложение «руки и сердца», которое в процессе, к сожалению, участия не принимало, так как находилось в «разбитом» состояние. Подействовал ли мой некоторый «опыт» в подобных делах, или повлияли ещё какие факторы, но как бы, то, ни было, предложение было принято. На перроне я махал, провожая, рукой уже невесте. Процесс был запущен. …
  … О своём решении я сообщил родителям. Папа с мамой не то чтобы возражали, но предлагали перенести окончательное решение вопроса хотя бы до осени. Возможно, на их мнение влияли материальные факторы. Недавно «отгремела» свадьба сестры и денег в семье ощущался дифицит. Вдаваться в подробности я не стал, а сказал, что пышной свадьбы нам с невестой не надо, и, в крайнем случае, мы распишемся скромно в Пушкинских горах, где у коменданта общежития Тони Мелитины Михайловны, у которой Тоня была «правой рукой», имелись связи. Медлить я не хотел. Предстояло распределение, и надо было успеть получить свободный диплом. Вытаскивать суженую «из глуши» было бы труднее, да и мало ли что могло произойти за лето. Рисковать не хотел бы. В результате недолгих переговоров пришли к консенсусу. Где то через месяц Тоня приехала для подачи заявления. Ранним утром мы с ней поехали в уже «освоенный» Дворец бракосочетания на набережную Красного Флота. Оказалось, что приехали рано. Чтобы не бродить по нешуточному морозу, решили пока покататься на двадцать втором маршруте автобуса, который нас привёз на улицу Петра Лаврова, где находился второй в городе Дворец бракосочетания. Решив «подчиниться судьбе», его парадную дверь и открыли. Нашими соседями по очереди оказалась студенческая пара. Пока ждали «заветной минуты» мы с ребятами всё время шутили над собой и веселились. Сказывалось, наверное, нервное напряжение. Наконец все документы были заполнены и деньги, «не малая» сумма в рубль пятьдесят копеек, заплачены. Оставалось ждать 4 апреля и готовится к знаменательному событию, чем я и занялся не замедлительно. …
  … Приличествующего костюма я не имел. Школьный выпускной «лапсердак» давно износился, а хотелось солидно выглядеть. Посодействовал двоюродный брат. Вова Малахов сказал, что не далеко от них на Московском шоссе, он видел хорошие кримпленовые костюмы. В район Ям-Ижоры на его новым Жигулях шестой модели мы и отправились. Благо дело это было «рукой подать» от совхоза «Фёдоровское». Подходящего костюма, да еще и моего размера в придорожном магазине не оказалось. Товар был дефицитный и на прилавке не задерживался. Что бы проделанный немалый путь ни оказался напрасным, я купил слегка великоватый, но сносный, костюм светло синего цвета пусть и не традиционного для свадьбы. Потом я съездил в фирму «Невские зори» и заказал праздничный ужин в уже известном мне и пользующимся спросом в студенческой среде кафе «Север» с ансамблем. На второй день свадьбы было закуплено в два этапа, в старый студенческий портфель больше десяти мест товара не помещалось, двадцать бутылок водки и кубинского рома, для экономии и разнообразия. Средства мне предоставляли родители, так как заработанные деньги я сдавал в «общий котёл» маме, как часто бывало тогда в семьях. Это обстоятельство служило одной из причин моего «страстного» желания выйти из-под опеки и начать самостоятельную жизнь. Другим резоном было возможность получить приданое. За Тоней остался родительский дом. Он, правда, делился на двоих с сестрой, но всё равно представлялся привлекательным наследством. В практическом применение всё это «виделось» весьма смутно, но не следовало сбрасывать со счёта. Ещё мне, почему то, не хотелось называть кого-то мамой. Я считал, что мама у человека одна, а по тогдашним традициям мать жены приходилось называть именно так. Тёщей она именовалась посторонними людьми или когда с зятем у неё складывались «сложные» отношения. Даже тётя Тоня, например, не подходила для «звания» мамы, хотя я к ней относился очень хорошо. В случае с Тоней такая надобность отпадала сама собой. Возможно, имелись ещё какие-то мелкие преимущества данного брака, но они уже забылись. Я, конечно, понимал, что свобода вырисовывается относительной, но это была моя собственная «осознанная необходимость», как учит нас Ленинская философия. Как бы то ни было, а «жених» к свадьбе подготовился. …
  … Невеста тоже не ударила «в грязь лицом». Она сшила красивое свадебное платье с умеренной фатой. Некоторых девушки выбирали длинную фату, и потом раскаивались. Мне рассказывали случай, когда жених по неопытности и от волнения наступил на этот аксессуар и тот слетел с головы «раньше времени». Оскорблённая невеста, покинула торжество и разорвала уже подписанный брачный «контракт». Тоня от этого «застраховалась». Так же на свадьбу было приглашены родственники с её стороны. Конечно, те кто смог оторваться от повседневных дел. Приехал из Кохтла-Ярве её крёстный, брат мамы с женой тётей Марусей. Дядя Лёша от стеснительности всё время подчёркивал, что пьёт только эстонскую водку, бутылку которой привёз с собой. Потом он без труда перешёл на Ленинградский продукт. Из Москвы прибыли двоюродные брат и сестра дети брата отца. В детстве они часто гостили в доме Тониных родителей. Самые близкие подружки по учёбе Лариса Ульянова и Таня Шаляпина не могли оставить подругу «в беде и радости». Они привезли подарок от учебной группы настольные часы. Их вместе с настенными набралось три экземпляра, так что даже при получении жилья трудно было разместить «приборы» в стенах одной комнаты функционально. Свидетельницей со стороны невесты выступала Галя, у которой мы проводили Новый Год. Наверное, была соответствующая договоренность. Что бы закончить перечисление иногородних гостей скажу, что на свадьбу племянника прибыла тётя Оля из Акуличей и её сын Витя, прибывший с Дальнего Востока, и привёзший красной рыбы и икры на праздничный стол. Старший сын Коля уже был местным и вместе с женой Валей пропустить торжество двоюродного брата не мог. Вовка, по-моему, в то время служил в армии. Дяди Коли на свадьбу не приехал, но все его дети Вова, Аня и Люда были в полном составе. Так же в число гостей попали и сёстры жены Вовы Гали, Ира и Саша с мужьями. Это были родственники, представляющие мамину «линию». Со стороны папы выступала двоюродная сестра Галя с мужем. Мама Саши Елена Александровна, с которой у нас сложились к тому времени очень хорошие отношения, украшала своим присутствием мероприятие и предавала ему некоторую интеллигентность. Тётю Раю, наверное, оставили с внуком. Свидетелем с моей стороны был Колька Веснин. Наших знакомых с Пороховых представлял дядя Гриша. Он лихо отплясывал на свадьбе. Родственники Ирочки Молодцовой событие демонстративно проигнорировали, хотя и были приглашены. Так же на свадьбу не пришел дядя Паша Горбунов. Не знаю, по какой причине. Его брат Толик соответствующие конверты передал. Они жили рядом, и я воспользовался оказией, а у меня самого времени особенно не было. Так же на свадьбе были по традиции и наши соседи напротив Соболевы в полном составе. В общем, гостей собралось человек тридцать пять, хотя стол был заказан на пятьдесят участников. …
 … С «действующими лицами» мы познакомились и теперь самое время перейти собственно к самой «процедуре». С утра пораньше невеста со свидетельницей и подругами посетили парикмахерскую на проспекте Металлистов и сделали праздничные причёски. Далее я на руках, ввиду многочисленных луж, донес Тоню до машины. Сомнения в собственных силах у меня были, но я с честью справился. Больше на руках носить, кого бы то ни было, мне не приходилось. Не представлялось надобности. В разукрашенном автомобиле с кольцами Гименея наверху мы вместе со свидетелями прибыли на улицу Петра Лаврова. Там разделились, и в комнатах жениха и невесты дождались своей очереди. «Конвейер» работал с интервалом в полчаса. Далее последовала церемония с заученными словами красиво одетой «тётеньки» с росписью жениха и невесты в соответствующих документах и обменом колец. Их я купил в магазине «Юбилей», что был не так давно открыт на Большеохтинском проспекте с видом на Неву на месте снесенных старых домов и петляющей трамвайной линии, которая теперь легла по Среднеохтинскому проспекту. Свидетели тоже поставили подписи, но колец им не дали. И так я стал мужем, а Тоня – женой. До праздничного ужина оставалось время, что бы гостям переместится на Невский проспект, а новобрачным и свидетелями отправиться на «зафрактованной» Волге, поездить по памятным местам города. Нас даже занесло на самый его край, к монументу защитникам Ленинграда. Там мы сделали несколько снимков. Когда, наконец, мы прибыли в кафе «Север», гости нас уже ждали за праздничным столом. Перечислять все поздравления и тосты нет необходимости, да и возможностей, так как сейчас их не вспомнить. Волнение процедуры бракосочетания немного улеглось, и мы с женой позволили себе немного расслабиться, и выпили по бокалу шампанского, хотя считалось, что молодые пить не должны. Впереди предстояла пресловутая первая брачная ночь. Но она ещё не наступила, и я с Тоней и гостями веселился, как мог. Было и похищение невесты, с последующим выкупом. И украденный туфелек её с наполнением его вином, для чего уже не помню. И зажигательные танцы, с медленным кружением под живую музыку вокально-инструментального ансамбля. Чуть не забыл крики «горько», заканчивающиеся многочисленными поцелуями. Всем этим заправляла заказанный тамада. Свадьба, в общем, получилась «на славу». Плохо только, что её помню отчетливо, но как в тумане. Может тому виной противоречивое желание вечного продолжения с мыслью поскорей все закончить. Наконец последнее естественно победило, и я с Тоней отправились на вызванном такси на квартиру дяди Лёши Малахова, которая на тот момент пустовала. Она находилась на Московском проспекте, в десяти минутах ходьбы от станции метро «Фрунзенская». Мои родители предварительно договорились с родственником, и снабдили меня ключами. На первое время это жильё стало «альковом» молодой семьи. Кстати по этой родственной линии на свадьбе ни кого не было. Возможно, они все были заняты, так как человек пятнадцать приглашённых гостей не пришло. Впрочем, меня всё это волновало мало, так как лично моих знакомых, кроме Коли Веснина, было два однокурсника по учёбе, да и те не пришли. Приглашение Серёже Щёкину я отвез домой лично, но не застал, ни кого дома и опустил конверт в почтовый ящик. До Вовы Чунькова в Пушкин я не поехал, и отослал приглашение почтой. Обе мои весточки канули бесследно в небытиё. Если вы думаете, что этими разговорами я оттягиваю «самое интересное», то заблуждаетесь. До следующего утра «занавес» временно закрывается, так как строки могут случайно попасть на глаза детям, а взрослые и сами знают, что в таких случаях происходит. Возможно, в будущем, я опубликую какой ни, будь эротический роман, где использую полученный этой ночью опыт, а пока я не имею желания сильно откровенничать, да и вообще считаю интимную сферу делом не «рекламируемым». …
  … Утром, хорошо выспавшись, мы столкнулись с первым «препятствием» в семейной жизни. Встал вопрос, кто будет убирать постель? Долго упорствовать я не стал и сдался «на милость победителя», надеясь по более серьёзным поводам взять реванш. На Ключевой улице нас ждали гости. Впрочем, они уже кажется, были за столом, так как успели проголодаться. А может, и нет. Не суть важно. Как иногородние представители провели ночь, я не скажу. Знаю только, что двоюродного брата и сестру Тони из Москвы забрали к себе ночевать Пафомовы. На второй день «официоз» спал, и можно было повеселиться по-настоящему. Фата и свадебное платье отошли в историю. Красивый, но не торжественный, наряд невесты, а точнее уже жены, располагал к большей непринуждённости. Костюма я не поменял, но пиджак снял, и чувствовал себя  раскрепощено, тем более что запрета на спиртные напитки можно было уже не придерживаться. Но этим я не увлекался, а старался больше «уделять внимания» гостям. Для этой цели мне пригодился рог подаренный Варварой Фёдоровной. Его я пытался пускать по кругу. Это выглядело немного театрально, но вполне приемлемо. Толику Горбунову «сосуд» наполненный кубинским ромом «Гавана клуб» пришлось выпить почти полностью. Он находился в этот день на службе, и заскочил по надобности с коллегой «на минуту». Толик привёз мне липовую справку из милиции, якобы я был на допросе в качестве свидетеля. Трёх дней отпущенных по закону мне не хватило, и я «прихватил» ещё один, что бы отправить «новоиспечённую» жену, доканчивать процесс учёбы. Впрочем, справка не потребовалась. «Непосредственное начальство» отнеслось с пониманием и прогула не поставило на принесённый документ, почти не посмотрев. Мои «медовые» четыре дня пролетели незаметно. Тоня отправилась доучиваться, а я продолжил трудиться. …
  … Витя Малахов отбыл на место службы. Там его ожидала жена в «интересом» положении. Именно этим объяснялось то, что Наташа на свадьбу сестры не смогла приехать. Через буквально месяц она ушла в декретный отпуск и, пересекая всю страну, прибыла к свекрови в Акуличи для осуществления таинства материнства. Забегая вперёд, скажу, что роды, прошедшие в Клетне, были тяжёлые, но всё окончилось благополучно. Бабушка с дедушкой и Вовкой были рады первой внучке. Её назвали Леной, и молодой дядя всячески помогал маме малышки и заботился о племяннице. …
  … Наш праздник закончился, но ненадолго. В конце июня Тоня защитила диплом и стала учителе географии и биологии. Я взял причитающийся отпуск и приехал в Псков на выпускной вечер. На торжестве я чувствовал себя посторонним и ностальгирующим по собственному выпускному празднику не совсем забытому. К тому же мне предстояло «строго следить» за молодой женой. Это удалось не полностью. Молодёжь немного переусердствовала в принятие спиртного. Моя суженая не стала исключением. Впрочем, я отнёсся к этому с пониманием, и строго не судил, вспоминая своё студенческое прошлое. Последний раз, переночевав в знакомом общежитие и уладив все формальности, мы отправились на малую родину жены дополнительно, так как некоторых я уже знал по свадьбе, знакомиться с новой роднёй. …
  … Хронологической последовательности нашего передвижения я сейчас не вспомню, поэтому буду рассказывать произвольно по степени удалённости от главной цели, которой являлось место, где Тоня провела своё детство. Хутор Выморска на берегу речки Кудеб уже был не заселен. Единственный дом родителей «моей несравненной» пустовал. После смерти отца там оставалась жить его вторая жена. Она была старше мужа и поэтому прятала свой паспорт. Эту милую подробность старых людей мне поведала Тоня. Малаховы Витя с Наташей, когда второй раз после свадьбы приезжали, а точнее прилетали с Дальнего Востока в Акуличи, развили бурную «рекламную» компанию по переезду родителей на новое место жительства. Дом в Псковской области был гораздо просторней жилища тёти Оли. Там раньше жили две семьи. Кроме Тониных с Наташей родителей проживали родные бабушка и дедушка. Дед был своеобразным человеком. Ему принадлежал участок леса, выигранный в карты, что позволяло в своё время жить безбедно. При советской власти «богатства» не стало, что, возможно, отразилось на характере. Внучек он называл «обменышами». Как позже я узнал, это представители нечистой силы местного фольклора, наподобие кикимор. Маленькие проказницы не оставались в долгу, и, накинув на себя простыни, пугали деда, возвращавшегося навеселе из гостей. Утром он рассказывал жене, что ему привиделось неизвестно что. Та наоборот была очень доброй и всячески жалела внучек, которые выросли, а всех Светловых не стало. Агитация же «молодых», во время которой присутствовал и я в качестве стороннего наблюдателя, возымела своё действие, и тётя Оля с дядей Васей решились покинуть родные места. Дядя Вася должен был вместе с сыном и невесткой поехать первым, и подготовить «плацдарм» к приезду жены. Всё село было оповещено о таком событии, и очень удивлялось косе завернутой вместе с ручкой в тряпку и выступающей из багажа непонятным предметом. В деревне шутили: «Василь повёз самогонный аппарат». Тете Оле оставалось немного доработать до пенсии, после чего она должна была отправиться вслед за супругом. В поезде мои пути с родственниками разошлись. Я поехал в Ленинград, а они пересели, что бы добраться до Пскова. Поэтому о последующих событиях я знаю со слов очевидцев и воспоминаниям участников. Приехав на место, дядя Вася с Витей «обстучали» дом и нашли его пригодным для проживания. Его хозяйка отправилась «во своя си». Молодая семья отправилась в Уссурийск, а хозяйничать стал дядя Вася. Из запоминающихся событий могу назвать его попадание в собственный капкан. Он случайно защёлкнулся так, что туда попали обе руки и, что бы вызвалиться, незадачливому зверолову пришлось возвращаться в дом. С такими приключениями пробыв один в лесу, месяца через три, ещё до начала зимы, дядя Вася «бежал» из мест «не столь удалённых», предварительно ликвидировав всю имеющуюся живность. Дом окончательно «осиротел» и виной тому стали две вечных подруги молодость и глупость. Они ходят неразлучной парой гармонично дополняющей друг друга, в чём я не раз убеждался на собственном опыте, а не только на примере Вити и Наташи. …
  … Мы остановились у подруги матери тёти Дуси и её мужа дяди Павла в деревне Бабино, расположенной километрах полутора от хутора Выморска. Нас встретили хорошо. Угощали домашней снедью. Когда мы с Тоней пошли на экскурсию в её родные места, Тётя Дуся снабдила нас простынёй для пущего комфорта. На берегу речки мы загорали и отдыхали. Дом ещё был в хорошем состоянии, хотя все вещи и хозяйственный инвентарь были вывезены. Часть скарба домовитый дядя Павел перевёз к себе. Все эти приспособления и устройства так больше и не понадобились. Тоня рассказывала, как они с сестрой рыбачили подолами платьев, вылавливая рыбу в мутной воде. Весной они катались на льдинах в затоне образованном причудливыми изгибами Кудеба напротив дома. Все эти детские воспоминания помогали нам лучше узнать друг друга. …
  … Еще мы посетили двоюродную сестру Тони Риту. Она с мужем Витей Негреевым жила в Лидве 1, не далеко от Лавров, где и работала воспитателем детского сада. Виктор, официальное «наименование» ему так не идущее, трудился механиком в местном молокозаводе. Тоня пока училась, особенно когда осталась совсем без родителей, часто посещала их дом, где они жили с матерью Риты. Возвращаясь с «побывок» в Псков Тоня иногда находила в карманах червонцы засунутые Витей. Такое подспорье «бедному студенту» было не лишним, а «спонсор» успокаивался тем, что у него меньше денег пойдёт на спиртное, и больше ни чего. Меня семья Негреевых приняла весьма приветливо, и я быстро проникся ответным расположением. Как интересный факт следует отметить, что сам дом и участок леса до войны, когда эта территория относилась к Эстонии, являлся собственность отца Риты. После Великой Отечественной, всё стало народным, и право на землю улетучилось, а Рита с матерью стали простыми советскими гражданами. Впрочем, особых недовольств, по крайней мере, мне по этому поводу не высказывалось. Из развлечений в этом доме запомнилось собирание земляники. Для меня это было не привычным занятием. В лесах Ленинградской области я занимался другими направлениями «промысла» и в июне их не посещал, да и самих ягод было, возможно, мало, во всяком случае, для «промышленного» собирания. Здесь же мы по близлежащим канавам и полянам за малое время набирали целую литровую баночку издающих пахучий аромат «плодов», что позволяло полакомиться не только на природе, но и, придя домой. Во время сбора ягод я мельком видел двоюродную сестру Тони Люду. Её дом находился недалеко и у неё был, кажется, медовый месяц с мужем. Разговоры о новобрачных я слышал от Риты гораздо в большем объёме, чем диктовала обстановка, но что было вызвано «свежестью» события. Впрочем, тогда на сам этот факт я обратил мало внимания. В Лаврах мы сходили на могилу мамы Тони. Побывать «у тёщи на блинах» мне, к сожалению, так и не довелось. Для посещения места захоронения Тониного отца нам пришлось сесть на автобус и пересечь границу Латвийской ССР. Тогда это сделать было просто, зато сейчас это связано, мягко выражаясь, с трудностями. Тесть, почему то был похоронен в Зайцево. После кладбища мы с женой отправились в гости к её «мачехе», которая оказалась не плохим человеком и встретила негаданных посетителей весьма приветливо. По такому случаю, она даже переоделась в нарядное платье. Во время смены одежды я случайно увидел мускулистую спину этой семидесяти пяти летней женщины и очень удивился. Хотя потом понял, что косить сено, по её рассказам, и заниматься другими домашними делами ей приходилось самой, и изумляться было нечего. Домик был хотя и старенький, но по-хозяйски обшит рубероидом и содержался в хорошем состоянии. Тётя Маша нас угостила, чем бог послал, и тайком спрашивала Тоню какой я национальности. Мои тёмные длинные вьющиеся волосы наводили её на мысль: «Не из иудеев ли я». Отрицательный ответ удовлетворил и успокоил хозяйку. …
  … Так незаметно отпуск подошел к концу, и завершились наши путешествия. Супруге, хотя мне не нравится это слово, предстояло получить паспорт на поменявшуюся фамилию и прописаться в наш переполненный «теремок». Это давало право встать на очередь для получения нового жилья. Так же надо было найти работу. Диплом был «свободный», что имело свои плюсы и недостатки. Пока проходили эти хлопоты, мы продолжали жить на Московском проспекте в жилье, любезно предоставленном родственниками на неопределённое время. Ездить мне на работу было не очень удобно, но приходилось мириться. Дела понемногу уладились. Формальности были соблюдены, и забрезжила возможность заиметь собственную жилище. Когда папа в Райисполкоме оформлял документы, он встретил отца Вовы Карпуса моего бывшего одноклассника. Тот уже, кажется, получал новое жильё для сына и обнадёжил, что очередь длится всего пять лет. Я был согласен потерпеть это время, но, к сожалению, реальность оказалась суровее. …
  … Тоня стала учителем географии в школе на Гражданском проспекте. Заодно она получила классное руководство над пятиклассниками. К тому времени новоиспечённый папа Витя Малахов поступил в Пушкинское строительное училище, которое стало к тому времени высшим. Прибыв в Ленинград, он остановился у нас в квартире на Московском проспекте, до улаживания своего обустройства. Меня, как на грех, отправили на две недели работать в подшефный совхоз, расположенный в Волосовском районе. Молодую жену пришлось оставить одну с двоюродным братом. Я немного ревновал, но делать было нечего и приходилось «рисковать». Впрочем, Витя скоро перебрался в казарму, и когда я возвратился из «командировки» его уже не было. …
  … Мы понемногу обживались на новом месте. Зарплаты у нас были не большие, но получалось так, что получку и аванс нам выдавали каждую неделю, что позволяло равномерно распределять деньги и без них мы долго не оставались даже когда немного выбивались из бюджета. Это нам позволяло принимать гостей. Так нас навещала, если не изменяет память, Таня Шаляпина с Ларисой Ульяновой, Тонины подруги, когда приезжали в город. Из «местных» приезжали в гости Галя и Саша Пафомовы. Им очень хотелось посмотреть, как мы живём. В самый разгар веселья неожиданно появился настоящий хозяин квартиры. Алексей Стефанович прибыл в Ленинград с сыном Юрой, по каким-то своим делам. Мы занимали маленькую комнату, а большая была свободна, хотя мебель и телевизор, который мы почти не смотрели, в ней имелись. Ещё там на просушку были разложены яблоки, привезённые из деревни. Но к визиту владельца дома их, кажется, уже убрали. Дядю Лёшу мы пригласили за стол и продолжили «праздник» в увеличенном составе. Разговоры вели непринуждённые и «большой» партийный работник, а на тот момент, напомню, он являлся вторым секретарём в Выборге, рассказывал, как легко подписаться на всевозможные издания. Это было, мягко выражаясь не совсем так, но я не спорил, так как это меня не сильно «трогало». Зато Сашу, тоже члена партии, это возмутило, он потом ещё долго вспоминал тот «злопамятный» вечер. Впрочем, им все остались, в целом, довольны. Так, когда папа с мамой повези в Выборг деньги за квартиру, из расчёта тридцать рулей в месяц, а их насчитывалось четыре, ни каких претензий не прозвучало. …
  … Неприятности начались, когда жильё посетила сама хозяйка. Это было в моё отсутствие, и нам Лариса ни чего не сказала, так что подробностей я не знаю, но родителям довели до сведения, что бы мы освободили занимаемое помещение. Поскольку «квартиросъёмщиками» формально были не мы с Тоней, то с нами и не стали даже разговаривать, что бы прояснить ситуацию и разрешить «накопившиеся проблемы». Я допускал, что мы по молодости не во всём правы, и готов был к «диалогу». Но переговоров не получилось, и мы оказались немного в унизительном положении. Такого простить было не возможно, и с тех пор между собой жену Алексея Стефановича называли не иначе как Лариской в «честь» одноименного персонажа из мультфильма про Чебурашку. Как назло в описываемый момент произошел ещё один «инцидент». Имеющийся от снимаемого жилья ключ был немного погнут. Тоня, открывая входную дверь, немного «перестаралась» и сломала его, оставив обломок в замке. Я в это время был на работе. Двоюродный брат Витя, оказавшийся на месте происшествия, не стал долго думать и «высадил» французский замок ударом тренированной ноги десантника. Я с первой же зарплаты собирался честно купить новый и вставить, но не успел. События завертелись с быстротой молнии и появились другие проблемы, да и не забывайте про ущемлённое чувство «справедливой» обиды. Впрочем, всё это были мои предположения, а, как показало дальнейшее, «ларчик открывался просто». На наше место заселился Коля сын тети Шуры с молодой женой. Он видимо обвенчался позже меня, и с жильём у него тоже имелись проблемы. Поскольку он приходился родным, а не двоюродным, как я, племянником дяде Лёше, то претензий у меня не было. Сказали бы прямо, без всего разыгранного «спектакля-скандала», и я бы понял. Но случилось, как случилось. Молодожёны, которых я ни в чём не упрекаю, успели сделать ремонт, но пожить на «отвоёванном» месте им тоже не получилось. Защитив докторскую диссертацию, Алексей Стефанович рассорился с первым секретарём Райкома партии, у которого таковой не было, хотя раньше они жили «душа в душу». Началось «гонение». Своё «доброе имя» пришлось отстаивать даже, по словам дяди Лёши, в ЦК КПСС. Это ему удалось, но работу пришлось сменить. Он стал заместителем начальника статистического управления по Ленинграду и Ленинградской области. В этом статусе я его один раз видел выступающим по телевиденью. Коле пришлось квартиру освобождать, и как родственники разбирались между собой я не в курсе. Но верующий человек мог бы сказать: «Что Бог всё видит», и был бы не так уж далёк от истины. …
  … Ну а моей семье пришлось срочно  искать новое жильё уже самостоятельно, надеясь только на собственные силы. Вариант подвернулся быстро. У Тони на работе одна из коллег предложила сдать комнату, но с оплатой за полгода. Таких денег у нас не было. Пришлось заложить обручальные кольца в ломбард. Отдав деньги, мы в назначенный час приехали к Калинкину мосту с не мудреными пожитками, погруженными в сумки от парашюта одолженными у Вити Малахова. С ними он прибыл в Ленинград. Напрасно прождав около часа, мы поняли, что нас обманули. Пришлось ехать на Ключевую улицу, так как возвращаться на Московский проспект уже было нельзя. Директор школы, которого все звали «башмак», проявил себя неожиданно с хорошей стороны и принял деятельное участие в нашей беде. Он заставил мошенницу вернуть деньги, и я признателен этому человеку, может быть внешне и не красивому. Однако, жилья это не давало. …
  … Среди родственников и знакомых был брошен клич. Я, конечно, шучу. Но с Галей Пафомовой мы съездили на Пороховые по адресу, где она прежде проживала с первым мужем. Но «воды утекло много» и на нас посмотрели с удивлением. Рынок свободного жилья был, но он не имел широкого распространения, и найти, что, ни будь подходящие, было не просто. Впрочем, выход скоро нашёлся. На столбе Тоня прочитала объявление. Мы созвонились и вскоре переехали на проспект Мечникова. Окна нашей комнаты на втором или третьем этаже выходили на железнодорожную больницу, в которой работала мать Кольки Веснина, и мне знакомую. Наша новая хозяйка занимала трехкомнатную квартиру. У неё был грудной ребёнок, а муж отбывал «химию» где то в соседней области. Материальное положение представлялось «стеснённым» и она брала с нас тридцать пять рублей в месяц, что было приемлемой платой даже по нашей бедности. Женщина она была достаточно приветливая, но несколько замученная, и мы старались сильно не беспокоить друг друга. Нам не возбранялось пользоваться ванной и кухней, но я старался мыться у родителей, а у Тони проблем с приготовлением еды не отмечалось. Зато мы наслаждались покоем в нашей комнате, одной из «распашонок». Гостиная была проходной, и там жили Витя и Рита Негреевы, когда приехали с ответным визитом на берега Невы. Им всё очень понравилось, а хозяйка, какого либо неудовольствия чужим гостям не выказала. Один раз мне удалось увидеть и самого хозяина квартиры. Он прибыл «на побывку» уз мест заключения, и, по-моему, не совсем законно. Мне он напомнил отчима Вовы Макарова друга моего детства, только немного более злобного. Впрочем, пробыл он дня два, и ни чем «не отметился», хотя на меня смотрел не очень приветливо. По этой ли причине, или ещё почему, но хозяйка вскорости сообщила нам, что нашла новых жильцов. Жили они на четвёртом этаже этой же парадной, и готовы были платить сорок рублей в месяц.  «Конкурировать» мы не стали и покинули наше «убежище», в котором прожили четыре месяца,  по взаимному согласию без обид. …
  … Пришлось возвращаться в милую «хрущёвку» родителей. Сестра уже родила племянницу Лену, но зато Коля Гоголь часто был в плавание, и поэтому как-то все размещались. Как говорят: «В тесноте, да не в обиде». Неожиданно появился вариант улучшить жилищные условия. Когда мы встали на очередь, то бабушка, как семья погибшего в войну, сразу обрела право на льготных основаниях получить жилье. Для этого одна из наших молодых семей должна была остаться в старой квартире, а другая вместе с родителями и бабушкой переехать в трёх комнатную квартиру, где все имели бы свои отдельные комнаты. Уже была определена конкретная квартира в конце Кондратьевского проспекта на первом этаже большого двенадцати этажного дома. Её мы даже ходили смотреть. К сожалению наши с сестрой «половины» воспротивились перспективе жить с моими родителями. К тому же Галкин муж стоял на отдельной очереди от работы и хотел получить квартиру без проходной комнаты. Так прекрасная возможность осталась не использованной. Моя мечта оказалась «отброшенной» на продолжительное время. Впрочем, «нет худа без добра». Немного обиженный папа сходил в Райисполком и мне с Тоней дали жильё до подхода очереди в маневренном фонде. На этом моё пребывание на Ключевой улице заканчивается и начинается «новая страница» в моей жизни с её радостями и бедами. А родительский дом я ещё потом долго навещал, но в качестве гостя. О чувствах же связанных с этим адресом можно говорить до бесконечности, но я не такой большой мастер, что бы их описывать, как это должен уже давно понять читатель, стойко переносящий мои прозаические «вирши». …
Подборка 6. Школа №516. 
  … Лето 1963 года прошло быстро, чему способствовало пребывание в пионерском лагере, который я посещал каждый год без исключения и иногда, правда, совмещая с поездкой в деревню. Приближался учебный год, с незнакомыми одноклассниками и с неизвестной учительницей. Процесс обучения начинается с медицинского осмотра. На него обычно приходишь с чувством некоторого волнения и радости от встречи с однокашниками, что особенно обостряется неизвестность в новой школе. Поскольку в этот раз всё было именно так, то сам осмотр я и не запомнил и с чувством тревожного ожидания и интереса стал учеником 3-го «Б» класса новой во всех отношениях школы N 516 Калининского района. Моей второй учительницей стала Бесчастнова Лидия Андреевна. По фамилии мы её ясное дело не называли, поэтому могу и ошибаться. Во время блокады Лидия Андреевна была дружинницей и тушила во время налётов вражеской авиации зажигательные бомбы. Ещё она рассказывала, что в своей телогрейке выглядела пухленькой и аппетитной. По этой причине за ней один раз увязался незнакомый мужчина, и она чуть не стала жертвой людоедства. Каким-то чудом к счастью удалось избежать жуткой участи. Так же мне запомнилось из её рассказов об этом страшном времени то, что за пайку блокадного хлеба испеченного на половину из опилок, как она говорила, можно было на толкучке выменять плитку шоколада «Золото якорь». Это обстоятельство во многом и помогло Лидии Андреевне пережить голод. Так, по крайней мере, она считала. Такая суровая юность сделала нашу учительницу очень активным членом общества, верящим в светлое будущее. Естественно такими строителями коммунизма Лидия Андреевна воспитывала и нас. Жизнь наш наставник видела немного в «розовом свете», что мне и позволило в первой четверти стать отличником. Я был несказанно горд данным обстоятельством, но счастье длилось не долго. Как очень опытный специалист моя учительница быстро разобралась в отношение к русскому языку у меня. Первое полугодие я закончил со своей заслуженной четвёркой по этому предмету. Лидия Андреевна потом очень удивлялась, как она могла совершить такую чудовищную оплошность, а мне было достаточно и краткого мига сладостных ощущений. …
  … Первым я не был, но и последним тоже. Если отличников у нас в классе насчитывалось человек пять, а хорошистом я был одним из первых, то на уроках физкультуры среди мальчиков стоял третьим после Серёжи Штанова и Миши Новикова. Мишка был среди сверстников мужского пола лидером. Мы этот факт особенно не оспаривали, хотя особых привилегий он не давал. Главным вожаком всего класса и правой рукой Лидии Андреевны являлась Лена Гущ. Она исповедовала те же жизненные принципы, что и классная руководительница, занимая должность сначала, если не изменяет память, старосты класса, а потом председателя совета отряда. Таких людей я, в общем, тогда уважал и, признавая их верховенство, с ними особенно не спорил. У меня довольно быстро сложилась «своя компания». В моём классе оказалось двое ребят из нашего двора. С Колей Весниным я, как вы наверно помните, познакомился до прихода на новое место учёбы. Саша Мальцев жил в доме N15 во второй парадной на третьем этаже с окнами, выходящими во двор. Если идти в школу у нас не всегда получалось вместе, то домой после занятий мы обычно возвращались «Могучей кучкой», хотя и меньшим составом. Но термин может быть мной и слышанный, не укоренился не по этой причине. Довольно скоро товарищеские связи переросли в довольно дружеские отношения. Этому способствовало и то, что учились мы примерно одинаково. На обложке учебника «Родной речи», если не изменяет память, изображена картина Васнецова «Богатыри». Так вот в моём живом воображении мы были этими всадниками. Саша Мальцев мне представлялся безапелляционно Алешей Поповичем. С остальными персонажами было сложнее, так как силой Ильи Муромца мы с Колькой не отличались. Мне пришлось, скрипя сердцем, отдавать эту роль Веснину на правах хозяина придуманного. Ребятам о своих фантазиях я, по-моему, не говорил. «Трёх мушкетёров» на тот момент я ещё не читал, а то, наверное, моя фантазия поменялась. …
  … Школьная жизнь за этот период протекала очень насыщено благодаря усилиям Лидии Андреевны. Примерно в это время начались сборы макулатуры, и мы использованную бумагу дома не выбрасывали, а старались хранить. Когда накопленной бумаги было мало, то практиковались и обходы квартир соседей. Отмечались благодарностями и, по-моему, почетными грамотами принёсшие большее количество килограммов ученики и классы, занявшие первое место. Поэтому мы старались, чтобы не подвести учителя, обогнать в соревновании не только 3 «а» класс, но и соперников во всей начальной школы, а может быть и старшеклассников, если повезёт. Кроме макулатуры собирали и металлолом. Всех подробностей я не помню, но о том, что с каждым годом по мере благоустройства района количество торчащих из земли железок становилось меньше, и искать их становилось всё труднее и труднее могу сказать точно. …
  … Ещё Лидия Андреевна прививала нам любовь к чтению. На переменах или в другое свободное время на читала нам книги, произведшие на неё большее впечатление. Такой первой книгой, если не ошибаюсь, стала повесть «Зелёные цепочки» про мальчика Мишу жителя блокадного города. Тема была близка учительнице. Позже Ленинградское телевидение выпустило спектакль по этому произведению, где одну из ролей сыграл Павел Луспекаев замечательный актер, запомнившийся всей стране по роли Верещагина в фильме «Белое солнце пустыни». Так же в «Зелёных цепочках» в роли вражеского диверсанта снялся Павел Горин. Этого артиста несколько позже я видел в роли Сирано де Бержерака на сцене театра им. Ленинского комсомола. Тогда имен этих двух исполнителей я не запомнил, но их игра произвела на детское воображение большое впечатление, позволившее с годами вспомнить об этой работе. Ещё сохранилась в памяти повесть забытого сейчас писателя Капицы, не путайте с академиком Капицей, «Когда исчезает страх». Военный сюжет про героизм советских военнопленных помню плохо, но имя одного из главных героев боксёра Ричарда Астамулиса отложилось в памяти. Даже одно время, особенно после прочтения «Айвенго» Вальтера Скотта, мечтал назвать так будущего, в далекой перспективе, сына. Так же в это время вышел фильм «Кто вы доктор Зорге». Лидия Андреевна загорелась идеей присвоить нашему классу имя советского разведчика. К сожалению много материалов по этой теме собрать не удалось. Хотя соответствующий стенд, по-моему, мы изготовили, но переименовать Антоновскую улицу расположенную рядом со школой, Райисполком, куда Лидия Андреевна смело обратилась с соответствующей просьбой, не разрешил. Гораздо позднее появилась на Юго-западе в новостройках улица Рихарда Зорге. …
  … Заметной строкой в ряду наших школьных дел стоят тематические карнавалы, приуроченные к праздникам. Одно такое мероприятие проводилось 7 ноября, если не изменяет память, и было посвящено республикам, составляющим СССР. Весь класс должен был пройти по задумке в одежде различных национальностей. На деле получилось не совсем так. Готовых национальных костюмов не было, и все делали их по собственному усмотрению, так как республик было 16, а классов принимающих участие гораздо меньше, то изготавливались наиболее выделяющиеся и доступные одежды. Поэтому девочки нарядились в основном в украинские наряды, а почти все мальчики стали гордыми джигитами из Грузии. Были, конечно, и запоминающиеся исключения. Я, например, прекрасно запомнил роскошные запорожские шаровары, наверно взятые на прокат, правда уже точно и не помню, кто их носил. Сам я не выпендривался. Мама немного перешила папину белую рубашку, которую украсили газырями из фольги и не помню чего. С помощью папы изготовили из дерева и бумаги кинжал и ножны. Бумажная папаха получилась как настоящая, конечно с известными допущениями. Нижняя часть наряда была, скорее всего, не совсем по теме, но уже и так была растрачена значительная часть материальных ресурсов, да и кто будет смотреть вниз, когда вверху такое великолепие. Первое место за костюм я наверное не получил бы, но и последним не оказался. …
  … Второе воспоминание связано с таким же мероприятием. Но оно отличалось от первого тематикой. Она, наверное, было посвящена 23 февраля или 9 мая. Нашему классу выпала честь представлять Военно-Воздушные Силы. Всем, по крайней мере, мальчикам надо было переодеться в одежду летчиков. Школьная форма для этой цели с натяжкой подходила. На неё нашивались нарисованные бумажные погоны и петлицы. Звёздочки и эмблемы на петлицы соответствующего рода войск так же рисовались или покупались настоящие в военторге, который находился на Невском проспекте не далеко от Московского вокзала. Всё зависело от таланта и материальных возможностей участника. С головным убором дело обстояло сложнее. Лично у меня была куплена кокарда, но куда она прилаживалась, не помню. Толи на школьную фуражку с приделанным бумажным голубым околышем или полностью всё выполнялось из подручных материалов. Трудно сказать. Но как бы, то, ни было мы опять, же в физкультурном зале браво промаршировали под песню со словами: « Всё выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц …». Само «дефиле» длилось буквально 10 минут, но подготовка занимала, по крайней мере, месяц при живом участие не только самих исполнителей, но и Лидии Андреевны с родителями. …
  … Как видите общественная жизнь «бурлила ключом». Но детскую энергию и она, и уроки физкультуры не были в состоянии полностью погасить. Например, случались не большие потасовки, хотя в целом мы жили мирно и серьёзных драк не припоминаю. Как то на перемене я повозился с четвероклассником. Он был на год старше, но и я был достаточно высоким мальчиком и ему не уступил, а чувство некоторой гордости испытывал вполне заслуженно. Второй раз я заступился за соседа Славу жившего непосредственно под нами. Он учился, мягко выражаясь плохо, и его мама тётя Галя чуть ли не каждый день наказывала беднягу за плохие оценки. Хорошей звукоизоляцией наше жильё не отличалось и крики «воспитуемого» легко проникали в нашу квартиру. По-моему даже мои родители пытались говорить с соседкой на эту тему, но без особого результата. Его мне было жалко, и поэтому когда к нему пристал мальчишка из параллельного «А» класса я вмешался. Конфликт закончился некоторым конфузом. Мой соперник как выяснилось, занимался какой-то борьбой и бросил меня через плечо. Я оказался на земле, а мои тапочки полетели в разные стороны. От неожиданности я был в замешательстве. Мой противник, наверное, удовлетворился проведенным чистым приёмом. На этом инцидент, собственно говоря, и исчерпался. В памяти не имени, ни фамилии этого мальчика не сохранилось. Они у него были простые, но звучные. Заниматься спортом он, наверное, продолжил и как я узнал, потом стал в масштабах района каким-то авторитетом. …
  … Теперь немного о школе. В третьем классе случилось ещё одно не маловажное для меня событие. Меня приняли в пионеры. Так как я учился не плохо, группу хороших учеников выделили особо и повязали им красные пионерские галстуки первыми на крейсере «Аврора». Я ещё долгое время был несказанно горд этим фактом, тем более что корабль революции посетил первый раз. Потом с годами это чувство немного притупилось, но посещать «Аврору» и в дальнейшем мне нравилось, тем более что со временем он претерпевал изменения. Можно сказать, что я рос и изменялся вместе с ним, а он в моих глазах был существенной частью города, который мне постепенно полюбился. Если это был первый шаг на пути этого чувства, то следующим можно назвать посещение станции Тарховка. Там находился пионерский лагерь, где Лидия Андреевна работала летом начальником. Она нас повезла туда в конце учебного года для уборки территории после зимы. К этому времени мы уже успели подружиться, и дорога в электричке прошла весело и шумно. Мы даже познакомились с двумя тетеньками, у которых была маленькая собачка, скрасившая наш путь. В самом лагере мы тоже не скучали, чему способствовала совместная работа по уборке мусора. День стоял весенний и солнечный, поэтому у нас после работы разгорелся аппетит. Лидия Андреевна организовала, если не изменят память, какой-то общий обед. Банка мясных консервов, выделенная мне родителями для поездки, осталась мной не съеденная. Как сей час помню, её съел потом Сережа Штанов. Он был самым высоким в классе. Для роста требовались, по-видимому, калории, и он всё время выглядел голодным. У меня остались плохие любительские фотографии, сделанные наверно мной папиным фотоаппаратом, об этом можно косвенно судить по тому, что меня на этих снимках нет. И так третий класс я закончил с одной четвёркой. Перешел в четвёртый, и началось настоящее пионерское лето. Раньше я назывался октябренком, хотя уже и бывал, подчёркиваю, в пионерском лагере, но об этом в другой части повествования если доведется её написать. …
  … И так, став на класс старше, я продолжил обучение. Теперь в этот процесс влилась и младшая сестра, которая стала первоклассницей. Но учились мы в разных сменах. С одной стороны это было удобно, так как общий письменный стол можно было свободно использовать пока сестра в школе. Но с другой стороны я не мог помогать ей, да и совместного времени для игр стало меньше. Однако скучать не приходилось благодаря кипучей энергии нашей учительницы. С Зорге ни чего не получилось, но она за лето, возможно, прочитала книжку о партизанах Псковской области и взяла на «вооружение» эту тему. Не знаю как, но Лидия Андреевна отыскала адреса участников тех событий. Их она распределила между своими подопечными. Мы должны были «списаться» с ветеранами и попросить у них возможно сохранившиеся материалы о войне, а в конце учебного года предполагалось провести пионерский слёт с приглашением на него героев. Для материального обеспечения мероприятия мы должны были вносить каждый месяц, по-моему, 50 копеек. Этих денег по расчётам учительницы хватало на микро пирожные и черное кофе для скромного угощения гостей и нас. Ни кто не возражал. Сумма представлялась подъёмной, а мероприятие казалось интересным для детского ума. Работа «закипела». Нам с моими друзьями Колей Весниным и Сашей Мальцевым на троих, так как мы всегда находились вместе и даже Лидия Андреевна не оставила это без внимания, досталась немного отдельная тема. В годы войны в лесах Псковской области действовал специальный диверсионный лыжный отряд, составленный из спортсменов института физкультуры им. Лесгафта. Командиром и комиссаром являлись Владимир Шапошников и Николай Косых, если не путаю имена. Они жили и работали в городе. Лидия Андреевна отыскала их телефоны. Нам предстояло созвониться с ними и назначить встречу, что мы и сделали. В телефонной будке говорил, конечно, один из троих, но точно не я из-за своей, как я уже не раз отмечал, стеснительности, да и домашнего аппарата я ещё не имели, что бы «потренироваться». Шапошников на тот момент работал первым секретарём Всеволожского райкома партии, но жил в городе. К нему домой на проспект Стачек мы и поехали. Путь пришлось преодолеть не простой с пересадкой. Я ещё редко ездил один на городском транспорте. Но все препятствия были преодолены и мы оказали в просторной по моим представлениям квартире солидного дома. Время визита было оговорено заранее. Не знаю, как так получилось, но наш приход оказался все-таки некстати. Мы попали, на какой-то семейный праздник. Из прихожей мы видели в полуоткрытую дверь праздничный стол с гостями. Хозяева и мы находились в некотором замешательстве. Нас даже хозяйка хотела посадить за стол, но мы скромно отказались, да и задача перед нами стояла другая. Не раздеваясь прямо в прихожей, маленькие красные следопыты протараторили стандартные слова с такими же просьбами. Нам вежливо сказали, что рады бы помочь, но нечем. С «пустыми руками», но с чувством выполненного долга мы отправились домой. Встреча с комиссаром отряда происходила примерно по тому же сценарию. Разница состояла лишь в том, что он нас встретил на работе в перерывах между лекциями, которые читал в должности доцента у себя в институте физкультуры, куда нам пришлось съездить. Тогда я как то не связывал фамилию ветерана с одноклассницей Наташей Косых, но сейчас понимаю, что возможно они были родственниками, и это знала Лидия Андреевна. А иначе, откуда у неё возникла эта «побочная» тема? Отрицательный результат, вернее отсутствие результата, то же результат, тем более что нашей вины не было. Мои друзья бодро отрапортовали об этом на перемене Лидии Андреевне, окруженной вечно толпившимся около неё активом. Я из скромности и не испытывая любви к толкучке с показухой остался сидеть за партой. Надо отметить, что наши вояжи мы совершали вдвоем. По каким-то причинам сначала отсутствовал Саша, а потом Коля. Я выполнил обе поездки, хотя мне это стоило немало сил, главным образом моральных. …
  … Лидия Андреевна надо отдать ей должное имела неуёмную энергию. Она загорелась идеей на осенние каникулы съездить, а вернее слетать в Москву, и сходить в мавзолей Владимира Ильича Ленина. Во время каникул предоставлялась 50% скидка, а поскольку к тому же мы имели право на детские билеты, то по предположениям учительницы получалась страшная экономия. Жить мы могли, по словам наставницы в дешёвом «Доме колхозника». Питание в столовой в те времена то же стоило не очень дорого. По подсчётам выходило по 15 рублей с человека на всю экскурсию. Я прекрасно осознавал, что для моих родителей сумма не маленькая, но в Москве еще, ни когда не был, и мне очень захотелось посмотреть столицу нашей Родины. С подобными просьбами я обращался не часто, мягко говоря, и папа с мамой согласились профинансировать поездку. …
  … Когда началось непосредственное осуществление грандиозных планов классной руководительницы, появились некоторые трудности. Оказалось, что скидок на детские билеты нет. Главного организатора это не смутило. Смету быстро скорректировали. Возвращаться обратно в Ленинград предстояло на поезде, хотя первоначально хотели оба пути провести в воздухе. Лично меня это даже потом устроило. Так как летал я первый раз и мне, по-моему, пришлось воспользоваться бумажным пакетом, предусмотренным, на случай если пассажира укачает. Не помогли и ментоловые конфеты со стаканчиком лимонада, которые разносила стюардесса. Путь по воздуху из Ленинграда в Москву занял меньше часа, однако я успел из иллюминатора посмотреть на землю с малюсенькими всевозможными предметами на ней. Мне очень понравился перелёт. На земле нас ждали новые трудности. Мест в гостиницах не было. Встал вопрос, где ночевать? Лидия Андреевна со всей «делегацией»  поехала в Городской отдел образования и обратилась со слёзной просьбой. Таких «горемык», я думаю, в Москве на каникулах насчитывалось немало, и нас определили в пустующий в этот период спортивный зал одной из школ города, расположенной не близко от центра. Впрочем, все переговоры вела Лидия Андреевна и подробности мне неизвестны. На всё обустройство у нас ушел целый драгоценный день, но спать всей гурьбой на матах было весело. На следующие утро мы поехали ближе к Кремлю, для ознакомления с достопримечательностями. В мавзолей мы не попали. Очень длинную очередь занимали с раннего утра, и мы при всём желании этого сделать не успевали. Зато походили по Красной площади и посмотрели бравурный развод почётного караула. Это может было и не в этот раз, но маршировку курсантов, Царь пушку, Кремлевский дворец съездов, Третьяковскую галерею я точно видел. …
  … Ещё точно помню посещение ГУМАа (Главный Универсальный Магазин) или ЦУМа (Центральный Универсальный Магазин), а может и обоих вместе. Они расположены близко друг от друга, и я как не коренной житель столицы их не особенно различаю. В этих центрах торговли нам было предоставлено свободное время и выделено по полтора рубля денег для покупки сувенира на память о поездке. Встретиться мы должны были в строго назначенном месте, возможно даже у фонтана если таковой там имелся. Для придания сюжету большей остроты кто-то должен был потеряться, но этого не случилось, и я как «документалист» не вправе приукрашивать. В оговоренное время мы дружно встретились «нагруженные» покупками. Я долго ходил между прилавками и выбрал очень понравившуюся мне настольную игру на тему рыбалки. В пространство ограниченное с четырех сторон и разрисованное под водоём картонными квадратами помещались бумажные рыбки различных пород с металлическими элементами в районе головы. Деревянной удочкой с магнитиком на конце вслепую, кому как повезёт, «вылавливались» рыбки определенным количеством очков за каждую в зависимости от размера улова. Я, конечно, понимал что моё приобретение за 90 копеек немного не по теме, но с собой ничего поделать не мог и пошёл по зову сердца, а не разума. И, тем не менее, очень удивился, когда Лидия Андреевна резко раскритиковала мою покупку и меня. На обратном пути из Москвы я немного успокоился и утвердился в правоте своего выбора. В вагоне поезда, скрашивая долгий путь, мы всей группой путешественников с увлечением играли в мою игру, а бесполезные, хотя то же интересные, в походных условиях сувениры товарищей «пылились» втуне. Так с уважаемой наставницей мы остались при своих мнениях. …
  … Из этого «вояжа» ещё сохранилось в памяти посещение тёти Саши Мальцева. Она была сестрой Сашиной мамы и очень была похожа на неё. Лидия Андреевна, наверное, обещала организовать её встречу с племянником. Так мы оказались в большой московской коммунальной квартире. Нас там встретили с радушием и напоили чаем. Квартира, по-моему, была дружная. Нас было пол класса и одной комнаты, хотя и большой, нам оказалось мало, и мы заполонили все общественные места, и на нас ни кто не ругался, несмотря на весь шум и сутолоку которую мы создавали. Больше московские коммуналки я ни когда в жизни не посещал, хотя чем они отличаются от питерских собратьев, в которых доводилось бывать и не раз, не знаю. …
  … Вкупе с новой следопытской деятельностью Лидия Андреевна не забывала и старые увлечения. Она, продолжа читать нам книги при всяком удобном и не удобном случае. Один раз при сборе бумаги кто-то из учеников принёс, сданные в макулатуру сказки из книги «Тысяча и одна ночь». Тут же «по горячим следам», учительница захотела приобщить нас к восточной классике. Издание оказалось взрослое и места не для детских ушей предполагалось пропускать. Задача оказалась непосильной. Экспромтом делать купюры произведения и сохранять какую-то смысловую связность в тексте не получилось. Промучившись, некоторое время, Лидия Андреевна отказалась от своей затеи. Но это была отдельная неудача, а так мы, например, дочитали до конца продолжение «Зелёных цепочек» которое называлось «Тарантул». Этот псевдоним имел главный диверсант врага, а фамилию он носил простую Мальцев. Не удивительно, что кличка перешла к Саше Мальцеву. Не знаю, как Саша к ней относился, но «на людях» оставался спокойным, да и красивый мальчик мало чем напоминал ужасного паука. А если бы не чтение Лидии Андреевны, то мы может быть, ни когда не узнали об этом произведении и Сашу так не называли. …
  … В зимние каникулы, красные следопыты нашего класса, разыскивая материалы о партизанском движении, отправились в город, со странным для меня названием, Остров. Мне оно ни о чём не говорило, да и просить у родителей деньги на новую поездку я счёл не целесообразным и для них обременительным. С Лидией Андреевной отправились самые преданные «соратники». Поездка получилась тоже увлекательной, как и первая в Москву. Сначала надо было добраться до Пскова, а потом на «подкидыше» до пункта назначения. Дальше по проторённой схеме ночевали в школе, правда насколько я помню, предварительно списавшись с администрацией района, а может быть, и нет. Как бы то ни было, но экспедиция получилась не без приключений, а что ещё надо 10 летнему ребёнку, но особых материалов из заснеженного провинциального городка не раздобыли. Впрочем, меня там не было и голову «на отсечение» не даю. …
  … Закалённый в «дальних странствиях» класс готовился к «заключительному аккорду» своей деятельности. Перед пионерским слётом, который проводил под эгидой всей школа во главе с 4 «Б», Лидия Андреевна решила провести собрании с разбором нашей работы. Она поблагодарила весь класс и особо отличившихся «героев», а затем стала клеймить позором не активных. Ими оказался, сказать, что совершенно неожиданно для меня, это ни чего не сказать, я и тихий Юра Галышев, который действительно ни чего не делал, а главное не толпился у стола учительницы. Причём Юру она упомянула вскользь, так как от него ни чего другого и не ожидала, а все молнии ораторского мастерства обрушила на меня. Такая вопиющая несправедливость меня ошарашила и возмутила. Я конечно про себя давно размышлял о так называемой общественной работе. Активистами в ней оказывались люди, занимающие, какую ни будь должность, пусть самую маленькую звеньевого или санинструктора. Должностей было мало, а что делать остальным, как себя проявить, оставалось не ясным. Времена тимуровцев уже тогда прошли. Я себя не считал первым следопытом, но и не последним. Моя скромность и застенчивость мне «вышла боком». Я ещё имел уверенность, что верные друзья расскажут об истинном положении дел, и все образумится. Коля с Сашей действительно, не сговариваясь со мной, после собрания сразу подошли к учительнице с объяснением, но она им, как лицам не бесстрастным, не поверила, или не захотела признать свою ошибку, не знаю. Вообще как я понимаю, в прошествии времени, негативное отношение ко мне накапливалось еще с окончания первой четверти третьего класса, по маленьким эпизодам уже описанным мной, а тут только всё выплеснулось». Однако, несколько сменив «гнев на милость», учительница «участливо» посоветовала исправиться и для этого прикрепила ко мне одного из приезжающих гостей, которому я должен был купить памятный подарок. Спорить с Лидией Андреевной я не стал, но твердо решил, что заниматься, так называемой, общественной работой больше не буду совсем. Сувенир ветерану я купил в Кировском универмаге около Нарвских ворот, а это не «ближний свет». Но я очень старался в поисках подарка и купил красивый, как мне представлялось, папиросный мундштук за 25 копеек, хотя у меня имелся на эти цели целый накопленный полтинник. Получилось «дёшево и сердито», но не из экономии, а от чистого сердца, хотя материальный фактор не стоит недооценивать. Лидии Андреевне мой подарок, наверное, не понравился бы, но она была занята более важными для слёта делами, и её реакции я не узнал, да и её мнение меня мало в сложившихся условиях интересовало. Так же не знаю, как оценил мое преподношение старый партизан, да и курил ли он вообще. Само торжество прошло шумно и многолюдно. По пирожному мы съели. По пластмассовому стаканчику кофе выпили. …
  … Приближался конец учебного года и события, которые сильно разочаровали Лидию Андреевну и существенно повлияли на мою дальнейшую судьбу. Наш класс за активную следопытскую деятельность наградили четырьмя путёвками экскурсии по Волге на теплоходе. Учительница выбрала отличников учёбы и активных следопытов. Должны были поплыть Лена Гущ, Нина Перепёлкина, Олег Базлов и Игорь Елец, но оказалось, что девочек по каким-то причинам на борт судна не берут, и они были заменены мальчиками, кажется, Мишей Новиковым и Сашей Мальцевым. Мама Нины, которая была членом родительского комитета класса, а возможно и школы, взбунтовалась и пошла, жаловаться, но инстанциям. Своего она добилась, и её дочери выделили дополнительную путёвку. Теперь уже возмутилась, и по моему справедливо, Лидия Андреевна и захотела отдать своим волевым решением возможность проплыть по Волге Коле Веснину. Но силы оказались не равны, и противоборствующая сторона настояла на своём, а мой друг красавицы реки так и не увидел. …
   … Начальная школа кончалась, а с нею «власть» классной наставницы. Лидия Андреевна обиделась «на весь свет», и группа хороших учеников в которую входил я, сначала не без основания оставленная в старой школе, перешла по закону в новую обитель. «Водораздел» официально проходил по нашему двору и Саша Мальцев остался на старом месте, а мы с Колей Веснины перешли в новый 5 «В» класс. Наша троица распалась. Не стану рассуждать почему, а просто констатирую факт. Непоследовательные действия Лидии Андреевны привели к дополнительной сумятице в распределение. Так Саша Громов Анатольевич оказался в 5 «А», а его теска и однофамилец Евгеньевич со мной. Лидия Андреевна, с некоторой неохотой, вызывая к доске, вынуждена была упоминать отчество ребят, чего с остальными учениками не делала. Не разлучная пара Вова Карпус и Таня Погарелова поменяли школу, но они даже сохранили букву «Б». Женихом и невестой мы их не дразнили. Туда же попала и Лена Михайлова, жившая в 19 доме, но где то в первых парадных. В её семье было человек 5 детей и пудель. Девочка она была миловидная, аккуратная, но «звёзд с неба не хватала». Вместе со мной из старого класса еще оказались Миша Новиков, Серёжа Орлов и Лёня Павлушев. Так по воле случая и человеческого фактора «тасовались» юные судьбы для дальнейшего «прохождения службы» под названием жизнь. …
  … Вообще сейчас, разглядывая школьные фотографии той поры, не вспомнить не то что имена, но даже фамилии некоторых однокашников, если в связи с ними нет, каких ни будь запоминающихся историй. Например, Смирнову, девочку, в общем, нормальную, я помню по проволоке в зубах для исправления прикуса, но простое имя точно не скажу. То же самое можно сказать о Касаткиной, стоящей на фото 3 класса рядом с Сашей Мальцевым и не уступающей ему в миловидности. Не сохранилось и имени Краснопёровой, особы бойкой и вроде бы запоминающейся. Ушло в небытиё и имя Николаевой соседки Коли Веснина по парте. Коля долго «сетовал» на судьбу, что единственная рыжая девочка в классе досталась именно ему. Катя Иванова запомнилась как девочка, судя по фотографии, ни чего, но большего о ней сказать, не могу. Хорева и, по-моему, Быкова автор так же вынужден оставить безымянными, так как учились они не очень. Сестёр двойняшек, по сколько они были не похожи, Цивунчик, с большой долей вероятности, звали Надей и Людой. Они входили в число приближённых Лидии Андреевны, если опять же не изменяет память. Серёжа Орлов, не путайте с соседом по двору, однофамильцем и тёской, запомнился четко потому, что мы с ним учились не только в четвертом, но и в пятом классе. После его «след» потерялся, что бы возникнуть гораздо позже, при моих поездках на учёбу в институт на 100 автобусе. Производить посадку приходилось на кольце, так как по утрам в часы пик забитый битком транспорт останавливался только на Невском проспекте. Там я выходил, а Серега ехал дальше, наверное, в институт физкультуры. Его крепкое спортивное телосложение помогало нам при «штурме» автобуса. На этом месте наше знакомство прервалось окончательно. Папа у Истомина был военным, что позволило сыну, мальчику скромному во всех отношениях, полностью одеться в форму летчика на нашем школьном «параде». Шерстнева и Селезнёва дружили и входили в «когорту» закоренелых двоечниц. При смене школы в мой класс не попали. Олег Рыжиков богатырским телосложением не выделялся, но компенсировал это весёлым и не унывающим нравом. На уроках он часто нас смешил. Нина Санду жила на 5 этаже дома № 19 в однокомнатной квартире с родителями. Маму я помню плохо, но папа запомнился как смуглый серьёзный мужчина с красивыми чертами лица. Нина скорее походила на маму, но это её не портило вкупе со статной фигурой. Наши окна выходили во двор их дома, но шторы её жилья были всегда задёрнуты. Оля Солодова училась не хуже меня и командовала нашим звеном. У меня есть смутные ощущения, что мы до этого как то поменялись начальственным положением, но утверждать, достоверно не берусь. К простой фамилии Алексеев память пытается отыскать такое же не мудрёное имя, но не получается. Хотя самого обладателя я хорошо помню как открытого и правильного мальчика, пусть даже и с тройками. Наташа Косых училась на пятёрки, но меня особенно не интересовала. С ней снова встретился на первом курсе института. Мы попали на один поток. Я её узнал, но мы так и не поговорили. Да и через год она как отличник учёбы отправилась продолжать образование в Чехословакию. Женя Смелков и Валера Рябов являли собой не разлучную пару друзей антиподов. Женя всегда общительный энергичный смотрелся ещё более ярко на фоне замкнутого и угрюмого Валеры. Внешний вид Рябова объясняется, скорее всего, тем, что он рос в многодетной, малообеспеченной семье. По воскресеньям они помогали мыть пол маме в Доме пионеров Калининского района. Света Манько подменяла вторую маму дочери Лидии Андреевны Марине. Та была поздним ребенком. Старшая сестра вышла к тому времени замуж за курсанта пятого или шестого курса Военно-Морского училища. Он обладал уже званием мичмана и по разговорам учительницы страшно гордился им. Марина имела какие-то отклонения в развитии, но мама занималась с нею, и я особенно не замечал за девочкой странностей, хотя она часто гостила у нас в классе. Леня Павлушев четвертый класс провел в загородном санатории, поправляя здоровье, и на тот период не чем не привлёк моего внимания. Я рассказал не обо всех ребятах класса. Ни какой информации об оставшихся одноклассниках не сохранилось под толщей времени, и это немножко грустно. …
  … На последнем уроке Лидия Андреевна подарила нам скромные памятные сувениры. Мне досталась фотография со мной и половиной класса уместившегося на ней, сделанная незадолго до этого папой Тани Погореловой, работавшего где-то фотографом. Тогда подарок не произвёл на меня особого впечатления. Мне например больше хотелось поиметь дешёвый буклет о Нарвских воротах. Уже давно я изменил это мнение. На снимке я пытливо выглядываю из-за головы одноклассницы с предпоследней парты в первом ряду, пытаясь заглянуть в будущее. В дальнейшем я располагался и в среднем ряду на «камчатке», но после второго класса у окна, ни когда не сидел. …
  … Последний раз Лидию Андреевну встретил в троллейбусе. Она, почему то, с ребятами из старого «Б» ехала по каким-то следопытским делам в Дом пионеров, куда направлялся и я на занятия. Мне было известно, что Лидия Андреевна с первоклашками взяла тему про революцию, а старую оставила своим «выпускникам». С однокашниками я радостно поздоровался, а к учительнице из «скромности» не подошёл. Ленка Гущ стала сильно возмущаться моим поведением. Упорствовать в своём понятном демарше я не стал и, подойдя, поприветствовал и Лидию Андреевну. Мы даже обменялись «дежурными» фразами, но душевного разговора не получилось. Это была моя последняя встреча с учителем, и начальной школой в лице её представителей. …
Подборка 7. Шахматы.
  … Эта древняя игра вошла в мою жизнь, можно сказать «с пелёнок». Папа освоил её, наверное, за три года службы в армии. Его друзья по «Пороховым» дядя Володя и дядя Толя то же умели передвигать фигуры. Когда они собирались вместе после праздничного стола или просто вечерами между ними завязывались шахматные баталии. Я иногда присутствовал при этом и постепенно запомнил «как ходят и как сдают» по выражению Высоцкого, которого в те года « и духу не было». По мере освоения старшие дали мне несколько уроков по премудростям игры, и я даже смог играть с ними партии. Правда «фанатом» я не был, и мог делать мат только ферзём или ладьёй, которую тогда ещё называл турой, когда на доске не оставалось других фигур. Кульминацией моей «до профессиональной» карьеры стала партия, сыгранная с посторонним. С этим сверстником, жившим в одном «небоскребе» на Куликовской улице рядом с домом тети Раи, до этого я был не знаком. Но мы как-то случайно встретились и разговорились. Он оказался «заядлым» шахматистом и предложил мне пойти к нему домой и помериться силами. На второй этаж в комнату, где он жил, нас не пустили. Жилплощадь, как и у меня дома, была, возможно, переполнена. Нам играть пришлось его шахматами, так как своих принадлежностей у меня не имелось, а папа играл дядиными Володиными, прямо на не отапливаемой лестнице. Стояло начало зимы, и на улице гулял холод. Верхней одежды мы не снимали, но это, ни сколько не помешало провести соревнование. Силы соперников были равны пусть итога я и не помню. …
  … В дальнейшем я периодически играл, с кем ни будь из взрослых, что позволяло мне хотя бы не забыть правила. Так продолжалось до начала четвёртого класса. Вначале учебного года в период записи во всевозможные кружки мой одноклассник Женя Смелков стал членом шахматной секции при районном доме пионеров и школьников. Там видимо был недобор, и ему предложили привести школьных товарищей. Мы живо откликнулись на Женину инициативу, и на следующее занятие собралась приличная толпа желающих. Чтобы проверить наши навыки руководитель кружка Георгий Михайлович Лисицын провел однодневный турнир. На нём я, выиграв, сразу пять партий у своего азартного одноклассника и отличника Игоря Ельца наряду с другими победами, получил пятый разряд, что и было занесено в новенький квалификационный билет. Это послужило успешному началу спортивной карьеры и появлению у меня настоящего интереса к шахматам, хотя и не большого, так как у десятилетнего мальчика было много других интересных занятий. Но я дисциплинированно два раза в неделю на двух видах транспорта добирался на Лесной проспект. Там в границах Выборгского района в двух зданиях, я бы сказал, старинного особняка, располагался Дом пионеров Калининского района. Основная масса кружков вместе с нашим шахматным коллективом находилась во втором здании. Первое здание занимал большой актовый зал с помещениями поменьше, которые я по понятным причинам не изучил, поэтому не могу ни чего о них достоверно сказать. При дореволюционных хозяевах в этом доме, наверное, проходили балы, а сейчас его занимала администрация, канцелярия и прочие кабинеты. Нам была отдана проходная комната на третьем этаже. Туда вела сначала «парадная» лестница, а потом маленькая винтовая, которая через коридорчик с уступом приводила в комнату шахматной секции. Она была не полностью наша. Её мы делили с народным оркестром, и там все время находился контрабас, таскать который юным музыкантам было «не с руки». Нам он особенно не мешал, а представлял такую небольшую «достопримечательность». Вторая дверь комнаты была все время закрыта и служила запасным выходом при пожаре. При мне её открывали по какой-то нужде один раз. Она вела в соседний подъезд. Всю эту «анфиладу» в прежней жизни, возможно, занимала прислуга. Сейчас ею владели «хозяева», которыми, безусловно, являлись дети страны советов. Учились мы пока во вторую смену, поэтому занятия проводились по утрам, что было удобно, так как мы пока были слабо подготовлены и не могли сразу заниматься в общей группе, что делали впоследствии. Шахматы демократичный вид спорта, позволяющий и большим и маленьким одновременно изучать дебюты и овладевать прочими премудростями, впрочем, с оговорками. А так нам пока предстояло ознакомиться с правильным названием фигур, записью партий и другими элементами «курса молодого бойца». Теперь мы называли королеву ферзем, туру ладьёй, офицера слоном. Изучили шахматную доску «вдоль и поперёк». Для чего кроме известных арабских цифр надо было знать буквы латинского алфавита, изучать по-настоящему который я стал только через год на уроках французского языка, а англоязычные товарищи и вообще с ним бы не познакомились. Теперь мы уверенно могли разделить партию на дебют, миттельшпиль  и эндшпиль. Для разминки мы «щелкали» шахматные задачи с матом в два или три хода. Параллельно со всем этим проходило изучение шахматных дебютов. Для закрепления пройденного материала Георгий Михайлович настоятельно рекомендовал заниматься и дома. Я честно скажу, не обладая феноменальной памятью, довольствовался запомненными знаниями в стенах Дома пионеров, а вне их мне хватало и школьных уроков. Этот принцип я сохранил и в дальнейшем, что не позволило мне стать чемпионом мира, а остановится на первом спортивном разряде. Это конечно шутка, имея в виду лавры, но в «каждой шутке есть доля шутки». …
  … Кроме меня, Игоря и Жени из класса стал заниматься шахматами Миша Новиков. Женя больше тяготел к русским шашкам, а так как наш кружок официально назывался шахматно-шашечным, то мы параллельно для общего развития изучали и «Треугольник Петрова». Впрочем, шашечных турниров по городу, в отличие от шахматных, не проводилось и Смелков, отходивши год, покинул нас. Однако, свой след в моей судьбе, пусть и косвенно, Женя оставил. Он для экономии ездил на одном транспорте. Для этого ему приходилось достаточно далеко идти на трамвайную остановку на улице Жукова. Я, один раз разведав этот маршрут, из экономии и за компанию, чтобы не ехать одному, то же иногда пользовался им. В тот день Жени на пустынной остановке не оказалось, и я подвергся ограблению. Разбойником оказался мальчик старше меня, наверное, ученик школы-интерната с сосенней остановки, который воспользовался переменой и бродил по окрестностям. Он отнял у меня деньги на проезд и новенький квалификационный билет с записанным разрядом. Всё отнятое он обещал вернуть, если я через час слажу, пользуясь своими малыми габаритами, в открытую форточку какого-то неизвестного мне производственного помещения и достану ему нужные предметы. Я от неожиданности случившегося и малого возраста стал ждать, хотя мог обратиться в отделение милиции располагавшегося буквально в одной остановке. Прождав напрасно 45 минут, я вынужден был ни с чем возвратится домой. Мой обидчик, предположительно, промелькнул, сходя с трамвая, но ко мне не рискнул подойти. Он видимо тоже  просчитал различные варианты. На следующем занятии я объяснил Георгию Михайловичу причину своего прошлого отсутствия, и он выписал мне дубликат квалификационного билета. В общем, отделался я «легким испугом» и небольшими материальными потерями, а что было бы при ином развитии событий, нет смысла рассуждать. …
  … Вообще мне очень повезло с тренером. Георгий Михайлович являлся в мире шахмат личностью заметной. До войны он стал чемпионом Ленинграда. Во время блокады его, наверное, по состоянию здоровья или у него была «бронь» в армию не призвали и отправили в эвакуацию. Впрочем, о военном времени он рассказывал мало, но очень дорожил значком строителя первой железной дороги, который он выменял во время блокады. Это был позолоченный «анфас» паровоза с малюсенькими рубинами вместо фар. Его он носил на «видавшем виды» синем двубортном пиджаке, облегавшем погрузневшее тело, вместе со значком мастера спорта международного класса. Это были единственные украшения. Зато во время занятий Георгий Михайлович «попутно» нам много рассказывал о «кухне» шахмат и других интересных вещей. А поведать ему было чего. В «подотчётный» период сложилась парадоксальная ситуация. Получить звание гроссмейстера было легче, чем международного мастера. Выезд за границу был связан с определёнными трудностями, а «доморощенных» гроссмейстеров, что бы выполнить необходимую норму, было «хоть пруд пруди». Это позволило Звание позволило Георгию Михайловичу бывать за границей и встречаться за шахматной доской с иностранными корифеями, так что в качестве примера мы разбирали партии нашего наставника, в которых он естественно не проигрывал. В этом можно убедиться, прочитав две книги, которые выпустил Георгий Михайлович. Это книга «Первые шаги в шахматном искусстве» для начинающих и, ещё более толстый том, «Стратегия и тактика шахмат». Если об освоение шахмат писали и другие авторы, например Левенфиш и Панов, то о подготовке мастеров иных наставлений не было. Теперь вам должно стать понятно с человеком, какого масштаба, меня невольно столкнула судьба, и как много он мог дать своим питомцам. Может быть, мы это не сильно ценили, но, однако же, очень многому научились у Георгия Михайловича и не только в шахматах, но и по жизни. К моменту моего знакомства с ним от бурной шахматной деятельности пожилой человек отошел, и, возможно, просто наслаждался днями, оставшимися ему, с поправкой на необходимость не забывать о «куске хлеба». Это моё предположение получилось немного холодным, что никоим образом не отражает всех тех теплых чувств, которые испытывал я к тренеру. На нас он смотрел с высоты своего возраста, с задумчивостью и добротой. Немного перефразируя строки Пушкина можно сказать: «Слегка за шалости бранил и шахматам учил». …
  … Георгий Михайлович был сторонником академической позиционной борьбы и скептически относился к шахматным задачам. При этом он ценил одноимённые этюды и пытался привить любовь к ним. Но на освоение многоходовых комбинаций у меня не хватало терпения и «умственного» потенциала. Зато мне запомнились истории о некоем авторе выпустившем книгу избранных партий, в которой он сначала восхвалял свих противников, а потом громил их «в пух и прах» за шахматной доской. Или байку о чемпионе мира Алёхине, который в повседневной жизни не чурался спиртного, но во время матча за звание, потребляя только молоко. Георгий Михайлович рассказывал об истории восхождения Михаила Ботвинника, с которым наш учитель встречался в турнирах. Ботвинник начал занимать шахматами сравнительно поздно в десять лет, но был очень аккуратным мальчиком и записал, с последующим разбором, на первом своём турнире все партии. В дальнейшем Ботвинник, поступая также, уже не проиграл ни одного турнира и стал чемпионом мира, хотя в отдельных партиях и допускал «детские» ошибки, чему виной послужило позднее начало приобщения к древней игре. Всё это нам говорилось в назидание. От Георгия Михайловича я, наверное, впервые услышал о «Библии». Эта книга так часто издавалась, что когда объявили конкурс о нахождении в ней грамматических ошибок, то победитель нашел только три неточности и получил за каждую по тысячи рублей. Где наставник получил эту информацию, не знаю, так как в Советском Союзе это произведение не сильно «афишировалось». Меня рассказ Георгия Михайловича заинтересовал, но ознакомится с первоисточником я смог только в прошествии многого времени. Зерно, брошенное в благодатную почву, рано или поздно всходит, за что я безмерно благодарен тренеру, как и за многое другое. Наш педагог был хорошо информирован о шахматной жизни города. В перерывах между занятиями, что бы мы немного рассеялись, он делился этими сведениями с нами. Вот одна из поучительных историй. Шахматной секцией Дворца пионеров в то время руководил Зак Александр Моисеевич, если не изменяет память. «Кузница» кадров город на тот момент располагала на своём счету такими громкими именами, как Виктор Корчной, Марк Тайманов не говоря уже о большой плеяде личностей «помельче», но тоже хорошо известных в своих кругах. Главную роль в этом деле играл талан самих воспитанников, но и преуменьшать вклад руководителя не стоит. Однако существовала маленькая проблема. Зак ни как не мог сам выполнить хотя бы норму мастера спорта. Являясь хорошим педагогом и знатоком теории, на практике он не мог совладать с нервами и за доской патологически «терялся». Существует нескончаемый спор, что такое шахматы. Спорт или искусство. Спортивная составляющая подводила Александра Моисеевича. Я и сам во время игры имел «мандраж», но не до такой степени. Выручало сравнительно большое время, отпускаемое по регламенту на партию. Можно было успокоиться. Выручить же из сложившейся «патовой» ситуации уважаемого человека взялись ученики. Они организовали специальный турнир, на котором «соблюли все формальности», и Зак стал мастером спорта. Обо всем этом Георгий Михайлович с мягкой иронией, хотя, может быть, в глубине души и завидовал коллеге по тренерскому цеху, в чисто спортивном отношении которого, был гораздо сильнее. Так природа нас в разных «ипостасях» наделяет разными способностями. …
  … К концу первого года занятий мы немного «оперились» и у Георгия Михайловича даже появилась идея принять участие в турнире команд классов, который в это время проводился в стране. О первом месте говорить не приходилось, так как доминировали республики Закавказья, которые «специально готовили» команды к соревнованиям, но поиграть на таком уровне было б не плохо. К сожалению, мешала одна «загвоздка». Четыре мужские «доски» у нас наличествовали. Я, Игорь Елец, Миша Новиков, Женя Смелков смело могли вступить в «сражение». Не было «женской доски», необходимой по условиям конкурса. Умеющих играть в шахматы девочек у нас в классе не просматривалось, но на предложение быстро научиться игре откликнулась, со свойственным ей напором и энтузиазмом, Ленка Гущ председатель нашего пионерского отряда. Она даже посетила одно занятие. Георгий Михайлович, ознакомившись с познаниями претендентки, скорее всего, понял, что ни чего не получится, и мы оставили Лену в покое, как и распростились с такой заманчивой перспективой. …
  … Всех занимающихся с нами в группе ребят я не назову, но вот Осю Каплана стоит отметить. Во-первых, он прошел с нами весь путь обучения «бок обок», а во-вторых, ему «повезло» с фамилией, как и мне. Если мой однофамилец застрелил великого русского поэта, то его однофамилица смертельно ранила вождя мирового пролетариата. Он с этим обстоятельством, видимо, смирился и не обращал внимания на наши подначки, впрочем, не частые, по этому поводу. Мальчик он был собранный и целеустремлённый. Возможно, он, даже дома повторял всё изученное на занятиях. Не удивлюсь. Его рыжая шевелюра с покрытым густо веснушками лицом разнообразила пейзаж сгрудившихся около Георгия Михайловича школяров. Так мы дружно перешли в пятый класс без особых приключений. …
  … Обучение в пятом классе было связано с трудностями перехода на кабинетную систему с множеством учителей, однако я не бросил занятие шахматами в отличие, скажем, от Жени Смелкова, покинувшего наш дружный коллектив. К тому же я сменил школу, и наши школьные пути с Игорем Ельцом разошлись в отличие от шахматных стезей. Единственным моим одноклассником остался Миша Новиков, и мы с ним и Игорем, к которому по дороге я заходил домой, часто ехали на Лесной проспект вместе на 19 троллейбусе до Дома Культуры им. Карла Маркса, что бы по Нешлотскому переулку пешком дойти до «цели». Став немного старше мы даже немного обогащались незаконными методами, о чём я подробно расскажу в последующих частях повествования. …
  … Теперь мы стали заниматься шахматами в общей группе со старшими ребятами и понемногу с ними познакомились. Пользуясь шахматной терминологией первой доской нашей шахматной команды, был  Витя Майоров. Следующее по ранжиру место занимал Саша Олисов. Фамилия не стандартная и я могу путать буквы. Третье «призовое» место доставалось Серёже Лузгину. Здесь я немного подзабыл имя, но отлично помню «кроличьи» ямки на щеках при улыбке и то, что Лузгин жил на дорогой моему сердцу Куликовской улице. Кандидатами в «призёры», если не изменяет память, являлись братья Еськины. Как видите, несмотря на уйму лет, в моем «компьютере» сохранился «костяк» команды по шахматам Калининского района. Эти ребята были значительно старше меня, и более близко с ними я познакомиться не успел, да и интересы у нас сильно разнились. Другое дело Андрей Лихоманов или Оля Качмарская. Андрюша происходил из многодетной, в ней было трое детей, семьи инженеров или его родители преподавали в ВУЗе. Жили они скромно. Георгий Михайлович иногда тепло иронизировал по поводу скромного серого свитера питомца. Тот достался Андрюхе от старших братьев «по наследству». Впрочем, это не мешало Андрею быть самым способным, если не сказать талантливым, и привлекательным из нас, хотя мы все уродством не отличались, и юность «кипела в нас». Оля Качмарская представляла собой редкий экземпляр. Она была красивой девочкой с правильными привлекательными чертами лица, и одновременно умной, о чём говорит её занятие шахматами, вовсе не «женским» делом. Она так же имела спокойный и уравновешенный характер, что позволяло ей «затыкать» такую непростую «брешь» в команде. По этому, когда начались межрайонные соревнования, наша команда предстала «во всеоружии». Старшие воспитанники заняли первые ряды, а младшие, вместе со мной, заполнили «второй эшелон». Соревнования проходили по «выездной» системе. В один выходной день команда принимала соперников, а в следующий раз отправлялась в «гости». Это позволило мне немного изучить прочие районы города, хотя много очков я не принёс. Сказывалась ещё не опытность и излишнее волнение. К тому же команды были не равны по составу, и иногда попадались заведомо более сильные соперники. Калининский район был «в середнячках», даже может ближе к нижней части таблицы. Комната, занимаемая нашим кружком, была небольшая, но достаточная что бы в ней помещались двадцать человек участников соревнований. Так же на всех хватало столов, стульев и комплектов шахмат, хотя всего было почти «в обрез». Этот период я помню смутно. Приёмы «гостей», постоянные переезды по городу в такие же не очень приспособленные для «больших» соревнований помещения. Рутина занятий, впрочем, интересных и познавательных не только в плане изучения шахмат. Постепенно я рос и как спортсмен и уже где-то к шестому классу имел второй спортивный разряд. …
  … Рассуждать на тему, что такое шахматы, спорт или искусство я не берусь. На следующий год межрайонные турниры стали проводиться в шахматном клубе им. Чигорина, первого чемпиона России по шахматам, если кто не знает. Возможно, для усиления спортивной составляющей, привлекли воспитанников Дворца пионеров, которые стали выступать за команды районов проживания. Георгий Михайлович познакомил нас с Женей Стасовым, моим однолеткой, но уже имеющим первый разряд. Он его хорошо знал и представил как старожила стен Аничкова дворца. Мальчиком тот оказался компанейским и не заносчивым. Так завязалось моё знакомство с будущим мастером спорта и шахматным деятелем Педагогического института им. Герцена. Теперь по воскресеньям на ул. Желябова приезжали команды со всего города и мерялись силами. В красивом и солидном зале «творилось» как то с особенным настроением. Кроме «крупных» соревнований, я принимал участие и в турнирах «местного значения». На одном из них я занял первое место среди сверстников, и Георгий Михайлович в качестве приза вручил мне пластмассовую коробку с комплектом шашек. Им я дорожил, и долгое время хранил «как зеницу ока», хотя и использовал в основном для игры в «Чапаева». Это когда ряды «пехоты, танков и крепостей» противника сшибаешь щелчком пальца по своей шашке, придвигаясь по мере выигрыша вперёд на одну клетку вперёд. Победителем считается тот чья «Крепость» (шашки стоящие друг на друга в три ряда) пройдет всё шахматное поле, сбросив соперника с края доски. …
… Шахматная жизнь текла своим чередом. Классу к седьмому перестал с нами заниматься Миша Новиков. Женя Смелков, как я уже говорил, ушёл из секции ещё раньше. Из бывших одноклассников остались только мы с Игорем Ельцом. Георгий Михайлович правда говорил что фамилия «Ельчика», как ласково называл того наставник, не склоняется. Ну не знаю. По дороге на занятия я часто заходил за Игорем домой. Он иногда задерживался по тем или иным причинам, и мне приходилось его ждать в прихожей. Мне настоятельно предлагали пройти в комнату, но я, из чувства скромности и застенчивости присущему автору этих строк, отказывался. Это доставляло, наверное, хозяевам некоторое неудобство, так как вход в туалетную комнату вёл из коридора. Впрочем, пару раз я посетил Игореву маленькую комнату, которую он делил со старшей сестрой Людой. Она была, по крайней мере, лет на пять старше брата и не только его «наставляла», но от неё он набирался множеству полезных знаний. Так у неё он научился танцевать чарльстон. Она, наверное, формировала и литературные вкусы брата. С «Тринадцать стульями» Ильфа и Петрова Игорь познакомился, когда об этом произведение я ни чего и не слышал. Через Игоря и мне открывалось много нового. Родители Игоря имели высшее образование и чем-то мне напоминали «предков» друга моего раннего детства Олега Филиппова, особенно мама. Отец Ельца в молодости подрабатывал грузчиком и рассказывал как он, разгружая баржи, таскал тяжелые мешки при помощи специального приспособления, которое можно увидеть в старом фильме про Максима Горького. При всём этом, как шахматист я немного сильнее моего друга играл в шахматы. Это повелось с нашей первой баталии, когда я выиграл у него пять партий подряд, и продолжалось практически всё время пока мы встречались. По рекомендации тренера мы в свободное домашнее время проводили матч состоящей из ста партий. Постоянная игровая практика имеет в шахматах значительную роль, в чем я убедился на собственном опыте. Когда ты находишься в игровом тонусе, то лучше соображаешь и видишь происходящее на доске. Стоит сделать перерыв и «мастерство» резко падает. Играя с Игорем, я выигрывал немного чаще, чем он, хотя все сто партий мы так и не сыграли. …
  … Время шло плавно, но заметно. Постепенно наше место в команде района занимало новое поколение, а мы занимали освобождающиеся номера «досок» с более почётным статусом. Из младших по возрасту запомнился Саша Шапиро. Он своей прилежностью напоминал Осю Каплана, только не был огненно рыжим. Появлялись в кружке и новые представители «слабого пола». Например, девочка с «не круглой» фамилией Пупко, заслонившей в памяти её имя, и профилем Анны Ахматовой. Правда потеснить Олю Качмарскую с первой и единственной женской «доски» она не смогла. Похожесть на великую поэтессу ей не помогла. В комнатке на Лесном проспекте случалось увидеть и красавиц. Параллельно с нами Георгий Михайлович, видимо, взялся индивидуально тренировать Олю Подрожанскую. Она была значительно старше нас, но иногда приходила на занятия в Дом пионеров, и своим присутствием раскрашивала наше «аскетическое» общество. Один раз случайно по радио в новостях я даже услышал её фамилию. Она после третьего или четвёртого туров чемпионата города вырвалась в лидеры в статусе молодой и неизвестной перворазрядницы. Под этот турнир наш наставник её, возможно, и тренировал. Развить успех, наверное, не получилось, иначе Георгий Михайлович нас о нём информировал бы. Вообще в «большой» тренерской работе успеха он не достиг, не смотря на свои знания и опыт. Не повезло. Так он тренировал одного перспективного шахматиста по фамилии, кажется, Черепанов, но того сгубил «зелёный змий». Об этом нам рассказывал сам Георгий Михайлович с долей сожаления и грусти. …
  … А «потенциал» нашего учителя был огромен и не израсходован. Поэтому он стал работать в Детско-Юношеской Спортивной Школе при Министерстве Путей Сообщения. Все это было под эгидой общества «Локомотив». Мы стали попутно посещать Дом Культуры им. Карла Маркса на Обводном канале не далеко от Варшавского и Балтийского вокзалов, а летом Измайловский парк поблизости ЛИИЖТа (Ленинградский Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта). В первое место я ехал до станции метро Фрунзенская с пересадками. До второго места добирался на троллейбусе третьего маршрута не требующего использовать подземный транспорт, хотя станция метро Технологический Институт была рядом. Там в тени деревьев «Вариант Дракона» Социльянской защиты, любимый тренером и широко культивируемый нами, Георгий Михайлович усовершенствовал интересным продолжением и назвал его «Измайловским вариантом». Правда против него быстро нашли «противоядие», но мы настойчиво пытались притворять задумку нашего тренера в жизнь, тем более что за «доской» не всякий соперник мог найти правильное решение. …
  … Окончив седьмой класс, «набухнув» второразрядником, летом я поехал на первые в своей жизни соревнования в другой город, да ещё в Москву. Нашу спортивную школу, кроме меня, представляло три человека. Юра Павлов жил не в Калининском районе, имел первый разряд, и я только знал его по занятиям в спортивной школе. Ося Каплан перед поездкой успел получить первый разряд и чувствовал себя уверенно. Игорь Елец и я особых лавров на нашем поприще не сыскали, но побывать в столице нам представлялось интересным. Георгий Михайлович возглавлял маленький, но дружный коллектив. В Москве мы разместились в общежитии Железнодорожного техникума или института на Ленинградском проспекте, в спортивном зале которого были размещены столы с шахматными досками для игры. Питались мы в заводской столовой предприятия то же, наверное, связанного с железной дорогой расположенного достаточно близко. Производство находились на набережной какого-то канала или реки в минутах пятнадцати ходьбы. Кормили нас на три рубля в день и если сравнить с лагерным рублем пятью копейками, то вы поймете разницу в лучшую сторону. Чтобы освоить выделяемую сумму мы каждый день кроме всего прочего получи по очень вкусной и полезной для работы мозга шоколадке, что было не лишним в нашем «тяжёлом» труде. А он представлялся и вправду не лёгким. Мы играли по взрослому регламенту. На сорок ходов в партии отводилось два с половиной часа каждому игроку. Таким образом, наш «рабочий день» составлял в среднем пять часов. Если соперникам не хватало времени, то доигрывание состоялось вечером после небольшого перерыва. У меня к счастью такие эпизоды отсутствовали, и я укладывался в отпущенное время. Турнир проходил по швейцарской системе в восемь туров. Победители после жеребьевки играли между собой, а проигравшие выясняли взаимоотношения отдельно. Таким образом, игроки, находящиеся в верхней части таблицы, не смешивались с отстающими «коллегами». Тактически было выгодно сначала попасть в нижнюю часть, а потом за счет менее сильных соперников по воле случая вырваться в лидеры. Я, конечно, этого всего не придерживался, но так получилось, что к последнему туру, имея победы над равными противниками и ничьи над перворазрядниками, мне достался мальчик откуда-то из Сибири имеющий третий разряд. Победив его, я входил в десятку лучших игроков, и выполнял норму первого разряда. …
  … Но до завершения турнира, в свободное от соревнования время, мы немного познакомились со столицей. В выходной день удалось посетить «Третьяковскую галерею». Там я воочию увидел картину «Богатыри», которую я всегда неправильно, по неизвестным до сих пор мне причинам, называл «Три богатыря» и другие знакомые с детства, а я уже был в отроческом возрасте, полотна русских мастеров. Туда нас сопровождал Георгий Михайлович. А так он руководил нашей командой и по вечерам разбирал сыгранные партии. Кроме того в двух или трёх трамвайных остановках от места нашего расположения по Ленинградскому проспекту находилась ВДНХа (Выставка Достижения Народного Хозяйства). Мы, конечно, посетили её павильоны и, по-моему, не один раз. Помимо всего прочего, мне понравилась экспозиция посвящённая освоению космоса с реальной ракетой перед её входом. Вот не помню, можно было заглянуть внутрь космического корабля или нет. В общем, мы освоились в стольном граде, и ходили по его улицам, ведя «философские» беседы на тему как носить сандалии, с носками или нет. …
  … Последний тур я встретил предельно собранным, что со мной и сыграло «злую шутку». Проведя прекрасную атаку, с более слабым соперником, на королевском фланге я провел ферзя уже в середине партии. Остальное было делом техники и до достижения заветной цели оставалось сделать шаг. Тут на меня нашло какое-то «затмение», я поспешил форсировать события. Думая, что делаю мат, подставил не защищённого лишнего ферзя под короля. Понятное дело противник воспользовался моей «оплошностью». Я так расстроился, что проиграл партию, хотя ещё можно было сделать, по крайней мере, ничью, которая меня устроила бы. А так мой радостный «визави» пошёл оформлять второй разряд, а передо мной «рухнул» весь «белый  свет. Моя неудача резко контрастировала с успехом Юры Павлова, который занял на турнире первое место. Георгий Михайлович как мог меня успокаивал. Он говорил, что можно принять участие во взрослом турнире, проводимом летом в стенах  Дома культуры им. Карла Маркса. Я был весь в «разбитых чувствах» и решил «завязать» с шахматами, тем более что передо мной стояли «грандиозные» планы поступления после восьмого класса в Среднее мореходное училище, не имеющие ни какого отношения к древней игре. Целый год шахматами я не занимался, но задуманное мной не осуществилось. Я пошёл в девятый класс, и в начале учебного года завуч сообщила мне, что звонили из Дома пионеров и просили меня приехать туда. Предложение я принял. Георгий Михайлович не стал «вспоминать старое», а просто присвоил мне первый разряд, произведя соответствующую запись в мой классификационный билет. Он являлся судьёй республиканской категории, и мог это сделать. Может быть, я к сильным перворазрядникам не относился, но своей квалификации соответствовал, в чем легко можно будет убедиться в дальнейшем. Вскоре Георгий Михайлович перешел работать в Дом пионеров Дзержинского района. В тот год соревнования между районами проводились не по принципу места проживания, а игроки закреплялись за местом работы персонального тренера. Я стал выступать за чужой район и ездить заниматься на Литейный проспект, недалеко от которого располагалась наша новая «штаб квартира». Ни чем особенным этот отрезок моей биографии не отмечен. Единственное что, в стенах этого Дома пионеров первоначально занимался Александр Кочиев заметная фигура в шахматном мире. Причём первоначально Саша ни чем не выделялся среди сверстников. Но потом, как говорил Георгий Михайлович, что то «щелкнуло», и мальчик резко «пошёл в гору». Это, может быть, нам ещё рассказывалось с целью приободрить наш «шахматный дух» и показать что ни когда, ни что не потеряно, и в любой момент может произойти чудо. …
  … В десятом классе правила проведения соревнований снова резко поменялись и меня снова пригласили выступать за родной район к новому тренеру. Я, будучи человеком обязательным и дисциплинированным, отказаться не смог. К тому времени Дом пионеров Калининского района переехал из уютного «особнячка» на Лесном проспекте в район Средней Охты. Я там так ни разу и не был, так, что место расположения знаю приблизительно. Буквально в первом туре нам выпал жребий играть с командой прежнего Дзержинского района. Моя родная команда представляла «жалкое зрелище». Из «ветеранов» по разным причинам остался один я. Например Игорь Елец перешел учиться в «тридцатку» школу с математическим уклоном известную во всём городе. Новый тренер, насколько я знаю», имел звание мастера спорта, но он не мог сотворить чудо и вырастить быстро новую «поросль» игроков, для этого нужно было время, которого он не имел. На первую доску посадили Женю Стасова, но он столкнулся с Сашей Кочиевым. Тут надо сделать не большое «лирическое» отступление. В тот период, мне кто-то рассказал, Женя ухаживал за Ириной Левитиной. Свою сверстницу я пару раз видел и дышал одним воздухом в стенах городского шахматного клуба на соревнованиях. Романа не получилось. Потом Ира уехала за рубеж. Она играла с претендентками на звание чемпионки мира, а может и с самой Майей Чебурданидзе. Точно не скажу, но это легко узнать, пользуясь «современными технологиями». Я же пока занял вторую доску. Мой соперник играл заведомо сильнее меня, и я проиграл, как и Стасов, который не смог ни чего противопоставить Кочиевому. Ребята, играющие на последующих досках, имели максимум третий разряд. Нашу команду ждало сокрушительное поражение. «Фиаско» было настолько впечатляющим, что я не могу достоверно вспомнить дальнейший ход соревнований. …
   … От этого шахматы я не бросил и продолжал посещать Дом культуры им. Карла Маркса и секцию при шахматном клубе им. Чигорина. К тому времени Георгий Михайлович окончательно расстался со «школьной» работой и переключился на труд в обществе «Локомотив». Он даже играл за эту команду на городских соревнованиях на второй доске. Первую занимал международный гроссмейстер Осмос. Я тоже не оставлял игровую практику, и, хорошо проведя отборочный турнир, в студенческие каникулы поехал на уже знакомое соревнование МПС в Тулу. В нашу маленькую команду, помимо меня, вошли Юра Киселёв и Серёжа Макаров. «На вырост» с нами поехал Феликс Домбровский. Он закончил седьмой класс, но Георгий Михайлович практиковал посылать на соревнования кого, ни будь из «молодёжи». Так несколькими годами ранее он вместо Саши Олисова командировал Юру Павлова. Саша обиделся, но Юра, как вы, наверное, помните, набравшись опыта, на следующем турнире занял первое место. Юра и Серёжа были на год младше меня, но играли сильнее, из-за моего годичного отсутствия в этой «сфере». …
 … Наша поездка началась с «приключений». Вообще соревнования должны были пройти в другом городе, но принимающая сторона не смогла, извините за «тавтологию», принять. Пришлось срочно переносить турнир в город оружейников. Положение осложнилось и тем, что по состоянию здоровья Георгий Михайлович не смог с нами поехать. К тому же мы не успели получить «командировочные» и билеты тренер покупал на свои личные деньги. Да и с билетами были проблемы. В дни каникул они в кассе отсутствовали. И не известно смогли бы мы отправиться, если бы нам не помог отец Феликса. Он работал парикмахером в гостинице рядом с Московским вокзалом. Использовал свои связи и, через сержанта милиции линейного отдела при вокзале, достал необходимые проездные документы до Москвы. Наконец мы сели в вагон. Нас, кроме отца Феликса провожал ещё папа Юры Киселёва. Ребята, не дожидаясь отхода поезда, решили подкрепить свои силы. На общий стол выложили снедь, главным образом в большом количестве бутерброды Феликса с красной рыбой. Его, наверное, снабдил папа прямо из ресторана гостиницы, в которой он работал. Я с собой ни чего не прихватил. От нехитрой еды, предложенной родителями на дорогу, я принципиально отказался, надеясь на питание соревнований, которое по предыдущему опыту знал, было прекрасным. Об этом я и сообщил товарищам с некоторой гордостью за свой аскетизм. Отец Юры «поинтересовался», а чего именно такого я отказался. Его вопрос выглядел так высокомерно, что я обиделся на его не интеллигентность, хотя у него было высшее образование. У нас возникло чувства антипатии друг к другу. Юра очень гордился отцом и рассказывал про него много «интересного». Пользуясь своей недюжинной физической силой, Юрин отец буквально «забросил» сторожа южного сада, когда тот как то обидел его отпрыска. Это только утвердило меня в моём мнении об этом человеке, потому что не прав, в общем, был мальчик, хотя и гордившейся в этом инциденте родителем, и осталось «маленькой чёрной тучкой на ясном небосклоне», а их было не так уж и много в моей жизни. …
  … Другое дело мама Юры. Она взялась опекать сына, а заодно и остальных членов команды, буквально с первого дня поездки. Пока мы мирно спали в вагоне поезда, она прилетела на самолёте в вытребованную командировку и ждала нас утром на вокзале. Далее на такси перевезла всю «дружную компанию» в другой вокзал, и там посадила на электричку до Тулы. Тула нас встретила не плохо. Всех участников турнира поселили жить в отцепленный купейный вагон, загнанный в тупик станции. Нам выдали талоны для питания в привокзальном ресторане. Их хватало на «безбедное» существование, и ещё они оставались не использованными. Утром и в обед в ресторане было мало народу и, если бы не обслуживание официантом, заведение мало чем отличалось от столовой. Зато вечером зал был заполнен, играла музыка и я мог себя почувствовать настоящим «прожигателем жизни». За нами закрепили постоянного «халдея» и мне запомнилось, как он «артистично» подносил поднос на ладони одной руки, помогая расправленными пятью пальцами. Правда, немного омрачило «праздник» моё пищевое отравление. У меня расстроился желудок, и я провел всю ночь в походах в привокзальный туалет. Когда нас в «командировку» приехала навестить мама Юры Киселёва, ребята, проявив «не деликатность», поведали ей об этом. Я немного на них рассердился, так как был выставлен перед этой достойной женщиной в «не эстетичном» свете. …
 … Впрочем, всё это мелочи, как и турнирная жизнь, в которой я стал скорее наблюдателем. Само, наспех организованное соревнование, отличалось от предыдущего тем, что в нём принимали участие и студенты. Состав участников был сильнее и в нём играл даже мастер спорта по фамилии, как сейчас помню, Лысенко, который и занял первое место. Еще имелось несколько кандидатов в мастера, так что мы, оставшись без тренера, мало на что могли рассчитывать. К тому же в одном из первых туров жребий свел меня с Серёжей Макаровым, и я проиграл. Это окончательно «охладило» мой интерес к состязанию, и я переключился на созерцание и наслаждение представившейся возможностью узнать что-то новое. Из моих «собратьев» мне запомнился перворазрядник Петухов из Грузии. Он имел вполне симпатичную характерную внешность и не совсем подходящую фамилию. Вел себя он, как настоящий представитель Закавказья. Петухов шумно и красочно рассказывал о своей буйной жизни. Впрочем, особых успехов в турнире он не сыскал. …
   … Кроме «купания» в личных ощущениях, я успел осуществить и несколько культурных мероприятий. Так на территории Тульского кремля я не мог ни посетить местный оружейный музей. Сама крепость уступала своими габаритами и монументальность не только Московской цитадели, но и даже Новгородскому собрату, правда с которым познакомился несколько позже. Экспозиция так же на меня, избалованного аналогичными  экспонатами родного города, сильного впечатления не произвела. Единственное, что запомнилось, это оттиск ладони Петра первого, отлитый из чугуна. Не пропустил я и лекцию Михаила Ботвинника прошедшую в местном Доме культуры. Все участники нашего турнира получили туда приглашение. Первый Советский чемпион мира рассказывал об игре в шахматы первыми вычислительными машинами. Они в то время могли соревноваться на уровне первого разряда, и проблемами улучшения игры Михаил Моисеевич занимался «на закате» карьеры. Он считал, что машины побеждать лучших представителей интеллекта человека не в состоянии, по крайней мере, в обозримом будущем. Как он ошибался. Ботвинника «живьем» я видел в первый и последний раз. Единственный выходной от соревнования день я, как культурный человек, решил посвятить посещению Ясной Поляны. Попутчиков мне не нашлось. Ребята остались отдыхать «на базе». Зимним солнечным утром на пригородном автобусе я доехал до нужной остановки. Имение находилось в низине не далеко от неё. Шоссе возвышалось над ним «крепостной стеной». Я спустился вниз к музею. Был понедельник, и он не работал. На морозном воздухе я побродил мимо сельскохозяйственных построек девятнадцатого века, заглянув в окно жилища великого русского писателя. По аллеи, по-моему, из елей я дошёл до могилы Льва Николаевича. Она находилась в её конце, и скромный холмик был обложен еловыми ветками без всяких «украшений» по воле усопшего. Больше делать в Музее-усадьбе было особенно не чего, и я, без каких либо приключений, вернулся назад. …
  … Всё хорошее кончается. Подходило к концу и моё «турне» в Тулу. На прощание все участники соревнования сфотографировались на общем снимке. Его я храню наряду с другими запоминающимися моментами жизни.  Все оставшиеся неиспользованными продуктовые талоны мы потратили главным образом на тульские печатные пряники. Их, как сувениры, вместе с крошечной моделью «сорокапятки», символизирующей военное прошлое Тулы, я привёз домой. По приезде на место предстояло доделать некоторые «формальности» связанные с «командировкой». Необходимо было дополучить полностью «денежное довольствие» и вернуть долг Георгию Михайловичу. Этим занялся самый младший из нас, так как по стечению обстоятельств «бумаги» оказались у него в руках. Феликс «осилил», наверное, не без помощи отца, порученное дело. Когда он отчитывался в проделанной работе, меня главным образом интересовало, не пострадал ли «материально» тренер. Положительным ответом я удовлетворился. …
  … До конца учебного года я по инерции продолжал ходить на шахматные занятия, которые переместились в основном в Городской шахматный клуб, где у Георгия Михайловича формировалась группа из учеников всех тех мест, в которых он работал. По словам тренера вполне реальной была перспектива за время учёбы в ВУЗе получить, по крайней мере, «кандидата в мастера спорта». Племянник Георгия Михайловича, не такой уж сильный игрок, выполнил этот норматив, играя в обществе «Урожай». Так же наставник, пользуясь связями, предлагал посодействовать поступлению в ЛИИЖТ (Ленинградский Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта). Я же решил «идти своим путем» и сосредоточится на получении высшего образования собственными силами. Мне по молодости казалось, что занятия шахматами будет в этом «обузой». С шахматами на «профессиональном» уровне было покончено, но расстаться с ними совсем не получилось. …
  … Судьба забросила меня в ЛИТЛП им. С.М. Кирова (Ленинградский Институт Текстильной и Легкой Промышленности). Там «на картошке» по вечерам я сыграл несколько партий с одним «энтузиастом» имя, которого сейчас и не вспомню. Товарищ был «активным», и когда начались занятия, предложил мне вместе с ним играть за команду факультета. Так как других сильных игроков не наблюдалось, то куратор спортивной жизни факультета чемпионка мира в лыжных гонках Валентина Георгиевна Царёва назначила меня капитаном и первой доской шахматной команды факультета. Таким образом, я закрыл «брешь» на одном из участков её работы и у нас в дальнейшем сложились тёплые отношения. Так во время сдачи зачёта по лыжной конке на 10 километров я «приполз» на финиш весь уставший с «черепашьим» временем. Валентина Георгиевна за мои другие заслуге, можно сказать «по блату», «осчастливила» мою «зачётку». Когда годами позже на открытии спортивного сезона я увидел среди марширующих звёзд спорта на параде её сухонькую фигуру, то воспринял Валентину Георгиевну, если не как родную, то хорошо знакомую. …
  … На этом мои шахматные «злоключения» в институте не кончились. На меня тотчас обратил внимание руководивший шахматной командой «по совместительству» Марк Александрович, кажется, Цейтлин. Этого всегда спокойного шатена я всегда звал по имени и отчеству и с фамилией могу ошибиться. Он был мастером спорта, и без труда, и каких ни будь усилий с моей стороны, записал подтверждение первого разряда в мой квалификационный билет. Это позволило мне занять место в команде, хотя и не главное. Я был, повторяю, человек обязательный и не мог отказать уважаемым людям. Какие-то очки я приносил, а главное укомплектовывал команду, «штыки» для которой были «на вес золота». …
  … На межинститутских соревнованиях я вновь столкнулся с Женей Стасовым. Он уже имел звание мастера спорта и возглавлял команду Педагогического института им. Герцена, но меня узнал, и мы даже немного на правах старых знакомых пообщались. Он всё сетовал на руководство ВУЗа за не зачисление туда гроссмейстера Рафика Ваганяна, который существенно усилил бы его команду. Больше наши пути не пересекались, как и с Андреем Лихомановым и Юрой Павловым. Последний раз я их видел в стенах Городского шахматного клуба. Оба имели звание кандидатов в мастера, что не помешало им меня признать. Как ни как, а столько времени детства, которое уходило безвозвратно, прошло совместно. Осю Каплана я несколько позднее встретил по дороге БДТ им. Горького. Он вместе с женой или невестой направлялся на спектакль. Его рыжая шевелюра немного не гармонировала с морской формой старшего лейтенанта. Я не стал окликать блестящего офицера, да и не совсем был уверен, что это он. С Олей Качмарской судьба свела на соревновании ВУЗов. Она вступала за команду ЛИИЖТа. Наверное, воспользовалась предложением Георгия Михайловича, которым я пренебрёг из-за своей мнительной самостоятельности. Мы узнали друг друга, но разговора не завязали, так как не настолько были знакомы во время совместного пребывания в шахматном кружке. С Игорем Ельцом случайные встречи происходили несколько раз по мере нашего «взросления» и продвижения по карьерной лестнице. Он окончил, математический факультет ЛГУ. От него я узнавал дальнейшую судьбу наших соучеников. Жизненный путь самого Игоря сложился не просто. Карьера математика не заладилась. Он пережил смерть дочери от первого брака. При последней встрече только он узнал меня. Сам я в солидном человеке с трудом смог различить маленького шустрого мальчугана. К тому времени мы были в некотором смысле коллеги и, хотя на разных должностях, трудились в рекламном бизнесе. Это, пожалуй, и всё, что я могу рассказать о людях, которых я знал по своей «профессиональной» деятельности в шахматах. …
  … Но полностью из шахматной сферы я не ушел и периодически возвращался туда. Примерно через год моего выступления за институтскую команду, Марк Александрович, нас «патронировавший», сообщил мне плохую весть. В стенах Железнодорожной больницы, располагавшейся не далеко от места моего тогдашнего проживания, умер Георгий Михайлович Лисицын. Кончина тренера меня очень расстроила, но я, к сожалению даже толком не знаю, где находится его могила, и не могу принести туда цветов, хотя очень этого хочу. «Зёрна», заложенные Георгием Михайловичем дали свои некоторые «плоды». Иначе разве я мог в вполне официальной партии победить первую доску института мастера спорта Славу Кольцова. На межфакультетском турнире он расслабился и «зевнул» мне «качество», то есть отдал ладью за фигуру. В следующем году он собрался и победил, но это меня не очень расстроило. Главная победа была одержана. До этого я имел ничью со своим наставником, правда, в неофициальной встрече. Был конец учебного года в шестом или седьмом классе. Другие ребята на занятия не пришли и Георгий Михайлович предложил сыграть с ним. Я был польщен и очень старался. Наставник играл через «дрёму» и, когда в середине партии время, отведённое на тренировку, подходило к концу, предложил мне разойтись миром. На что я с радостью согласился и помню это до сих пор. …
 … На этом мои маленькие «успехи» не закончились. Так команда родного отдела, где я был первой доской и капитаном, заняла первое место в институтской спартакиаде. В это я внёс весомый вклад, так как являлся «тёмной лошадкой», что позволило мне, если не выигрывать, то сводить на ничью партии с более сильными соперниками. В ознаменовании своего успеха мы даже получили специальные маленькие значки. Свой я хранил долгое время, пока он не сломался. Вообще эффект неожиданности мне сильно помогал. Когда в следующий раз случай меня свёл с сильнейшим игроком моего проектного института кандидатом в мастера Иосифом «батьковичем» Гринбергом, я смог его одолеть. Он немного «неряшливо» разыграл дебют и я «провернул» неожиданно увиденную комбинацию, достиг материального преимущества, которое смог сохранить до конца партии. В следующий раз противник отыгрался, но дело было сделано. Я рассказал о наиболее ярких моментах. А так по жизни периодически возвращался к шахматам. Мне довелось «инкогнито»  на последней доске играть за команду троллейбусного парка, расположенного на Кондратьевском проспекте, куда меня привел кто-то из знакомых знакомого. «Мероприятие» было обременительное, но я не старался от него отказаться. «Ностальгия» по делам прошлым, скрытая где-то в «подсознание», требовала выхода. Этому способствовала и игра в шахматы дома. Свободное время мы часто проводили за шахматной доской с папой. Играя со мной, как более сильным противником, он «дотянул» себя, я думаю, до  уровня второго разряда и иногда побеждал меня. …
  … Что бы продолжили «начатое дело», заниматься шахматами я способствовал и своим детям. Сын Алёша в первом классе, оптимальный возраст для освоения игры, целый год ходил в шахматную секцию Дома пионеров Калининского района, который  успел к тому времени «перекочевать» в здание бывшей школы, где мой друг Коля Веснин отучился первый класс, на Бестужевской улице. До этого учебное заведение перепрофилировалось для обучения рабочей молодёжи. Здание не гармонировало с выросшими новыми домами и служило «памятником» ушедшему прошлому. Этот экскурс я сделал, что бы показать как со временем замысловато переплетается всё в нашей жизни. Алёша на занятия добирался с площади Калинина, где на тот период проживала наша семья, и что гораздо короче того пути, который в своё время преодолевал я для приобщения к «древней игре». Однако, это обстоятельство не «сказалось» благоприятно и свои занятия сын, по разным причинам, «благополучно» оставил. …
  … Дочь Маша в своём овладении шахматами продвинулась гораздо дальше. Она три года посещала шахматный клуб от Университета на улице Кораблестроителей, где мы «бросили якорь» после не долгих по меркам вечности скитаний. Там, в отличие от «мягкого» подхода в мою бытность, были жесткие требования. Необходимы были обязательные занятия дома с решением задач, которые и мне приходились не всегда по силам. Георгий Михайлович к этому ролу «упражнений» относился весьма скептически, но «молодая поросль» тренеров на нем настаивала. Всё разрешилось само собой. Маша на год не по своей воле перешла учиться в санаторий на станции Сиверская. Так и она свою «профессиональную деятельность» завершила. Вместе с ней «растаяли» мои мечты, что детям я передам свой опыт, и они добьются успехов за шахматной доской больших, чем отец. Хотя этого не произошло, но все труды были не совсем напрасны. По вечерам я иногда с чадами, а особенно с сыном, играл в шахматы, и они оказывали, благодаря постоянной практике, мне достойное сопротивление. Иногда мы проводили целые домашние турниры, в которых, к сожалению, не принимала участие мама, совершенно далёкая от «клеточек». Приобщить жену к «семейному делу» я оказался не в состоянии. А, например, дочь, уже образовываясь в институте, учила шахматам, на не безвозмездной основе, первоклашек в школе мамы, которую Маша окончила. Хотя ни какой родитель не будет возражать, если дети «пойдут дальше» него. Сам я, уже почти не принимая участия в каких либо соревнованиях, стал по-другому видеть игру. Излишний «мандраж» ушёл и пришла ясность, как если бы спали «шоры». Если бы увеличить соревновательную базу, то появилось ощущение, что я мог бы перейти на другой уровень. Но «если бы, да кабы». Сейчас в шахматы я играю очень редко, но не считаю своё потраченное время совсем напрасным и бесполезным, как и саму жизнь, хотя былых эмоций не испытываю. С годами приходит мудрость, которая сопоставима с полным спокойствием и отрешением от всего мирского. На этой «философской ноте» данную главу можно «пере листнуть» и двигаться дальше. …
Подборка 8. Школа №531.
   … В революционной песне о Щорсе есть такие слова: «Голова повязана, кровь на рукаве …». Крови на рукаве не проступало, но в новую школу я явился с перебинтованной головой в результате полученной накануне травмы. По-моему, успел пройти медкомиссию, но, может быть, само начало учебного года пропустил. Об этом я сужу косвенно, по тому что, отвечая значение слова, уже известного по занятиям одноклассникам, я на вопрос что такое «лё кроват», по аналогии с «лё пер» и «ля мер», смело сказал: « Кровать», чем рассмешил учительницу французского языка. Все остальные, похоже, уже знали, что это галстук. Вообще нововведений по сравнению с начальной школой было много. Например, на уроках иностранного класс разбивался на две группы, и кроме нашей Людмилы Николаевны, если не изменяет память, занятия с классом проводила Галина Дмитриевна, с теми же оговорками, «классная дама» 5 «Б». Нашим классным руководителем стала Жукова Римма Фёдоровна. Говорю это без тени сомнения. Римма Фёдоровна ещё стала у нас вести уроки русского языка и литературы. До этого она видно занималась этими предметами со старшеклассниками, и это, буквально впервые учебные дни привело к маленькому недоразумению. Стояли первые сентябрьские дни. Погода баловала солнцем и теплом. Ребята из класса умудрились искупаться в близлежащем котловане, наполненном прогретой водой. Об этом они с восторгом рассказали классному руководителю и попросили с урока их отпустить снова, воспользоваться такой замечательной возможностью. Римма Фёдоровна, как она, возможно, думала, в шутку разрешила, во всяком случае, категорического запрета не прозвучало. Заядлые купальщики, меня в их числе, к слову, не было, восприняли всё всерьёз, и половины мальчиков класса на уроке не досчитались. Получился страшный скандал. Учительница вышла из себя и ругалась, чего с ней в дальнейшем случалось редко. Купаться на занятиях наш «дисциплинированный» класс больше не ходил, но на этом недопонимание «текущего момента» со стороны Риммы Фёдоровны не кончилось. Когда первый раз мы организованно всем классом пошли на спектакль в ТЮЗ (Театр юного зрителя), оно проявилось снова. Всё начиналось замечательно. На троллейбусе №3 мы доехали до места. Театр был новый. Его зрительские места максимально приближенные к сцене, не привычные архитекторские задумки фойе и зрительного зала, отличающиеся от привычных домов и дворцов культуры,  мне запомнились и произвели приятное впечатление. В отличие от этого сам спектакль я не запомнил. Кажется, показывали какую-то детскую постановку. Одноклассники то же пребывали в хорошем настроении. Они веселились, шумели и баловались на протяжении всего культпохода, как это тогда называлось. В общем, вели себя соответственно возраста. В дисциплинированной Германии, я слышал, взрослые это понимают и не обращают внимания, когда как более взрослым детям сразу же делается замечание. На следующий день, придя в класс, Римма Фёдоровна объявила, что с нами больше ни куда не пойдет, и слово своё, насколько помнится, сдержала. Всё это говорит о некоторых свойствах характера воспитателя, а не о «полной профнепригодности» педагога. …
  … Специалист Римма Фёдоровна была хороший, если не сказать отличный. С ней я познавал в совершенстве причастные и деепричастные обороты в купе с остальными тонкостями написания русского языка. Правда через месяц, перейдя к новой теме, я всё немного забывал и начинал сомневаться в своей правоте правописания. Но эту вину я беру на себя, а не перекладываю на «плечи» учителя. На уроках литературы процесс запоминания протекал легче, в том смысле, что выучив наизусть стихотворение, например, Пушкина Александра Сергеевича и ответив, можно было и забыть некоторые великие строки. Их больше ни кто не спрашивал, а всё равно, что ни будь, оставалось в голове и делало меня образованнее. Это касалось не только литературы, но и остальных школьных предметов, по крайней мере, у меня. Прошло столько времени, а я имею представление не только о стихах Пушкина, но и прозе. Хоть сейчас могу написать сочинение на тему «Капитанская дочка». Это касается и творчества Лермонтова Михаила Юрьевича. Специально упоминаю фамилию и инициалы поэтов полностью, что бы показать свою осведомленность, тогда как реально знакомых людей, с которыми сталкивала жизнь, помню не всегда, а многие и просто стерлись из памяти. Поэму «Мцыри» и повесть «Герой нашего времени» могу пересказать, хоть и без подробностей, легко. Нельзя оставить без внимания Грибоедова с пьесой «Горе от ума». Фонвизинский «Недоросль» проявляется отчетливо в некоторых представителях современной молодёжи, хотя прошло больше двух веков. «Воронья слободка» Островского не изжила себя и в наши дни. Правда, уже не встретишь Некрасовскую «лошадку, везущую хвороста воз». Возможно, я не перечислил всего изученного только в 5 классе, а было ещё пять лет. Как видите, работа Риммой Фёдоровной проделана не малая, что бы всё это отложилось в моей «дырявой» памяти, и я искренне благодарен ей. Столь подробное «препарирование» русской литературы, с постоянной разборкой персонажей и прочим, для меня имело и негативный эффект. Я набил некоторую оскомину и в не учебное время предпочитал читать западных авторов. Понимаю это не патриотично, но Римма Фёдоровна опять не виновата, не она составляла школьную программу, а так мной ощущался большой «задел» в знание её предмета, чего можно сказать не обо всех учителях. …
  … В 6 классе «Историю средних веков» у нас вел бывший лётчик. Он закончил войну в звании подполковника штурманом полка. Добрейший пожилой человек, но панически боявшийся проверок. Перед одной из них он сетовал нам, что готов изложить учебный материл в любом прядке, с начала до конца и наоборот, а вот ученики могут подвести его. Предмет он  действительно знал досконально, но в пределах учебника. За «рамки» он не мог или не хотел выходить. Мы его, конечно, не подвели и бодро отрепетировано рассказывали про Жанну д’Арк или восстание Яна Гуса. Сей час не вспомню, а на исторический факультет ни кто из нас не собирался. Звали историка, по-моему, Михаил Матвеевич, или как то в этом роде. Но ему ещё повезло. Его лицо и фигуру по-медвежьи грузную я помню, но кто у нас преподавал историю древнего мира, забыл напрочь. Зато навсегда засели в сознание древние; Египет с его фараонами и пирамидами, Греция с её мифами, величественный Рим с императорами и конечно фаланга Александра Македонского. …
  … Новой и не простой представлялась одиннадцати леткам и кабинетная система. Приходилось кочевать по разным помещениям по всей школе. На уроке физкультуры, мы уже не переодевались все вместе в классной комнате, а шли в спортивный зал с отдельными раздевалками для мальков на первом этаже и для девочек на втором. На уроках труда наш дружный коллектив вообще делился. Представители женской половины шли на домоводства, а мужской в кабинеты труда слесарный, а когда чуть подросли, и столярный. Властвовали там Георгий Николаевич и Николай Кузьмич. Может я и ошибаюсь, но их имена и отчества как то «переплетались» и это точно. Георгий Николаевич являл собой аккуратного и тихого мастерового. Он учил нас владеть напильником, и мы постоянно с прилежанием обтачивали какие-то железки, делая их них проушины и другие необходимые неизвестно для чего детали. Слесарную мастерскую ещё оснащали сверлильный и токарный станки, но нас к ним не допускали, по-видимому, по малости лет. Римма Фёдоровна недолюбливала «трудовика», который часто жаловался на нас директору, а отвечать приходилось ей, как классному руководителю. В своих сетованиях она в пример ставила учителя физкультуры Дмитрия Александровича, который с ней все вопросы решал «полюбовно». Когда выпадало много снега, уроки труда использовались не по прямому назначению, и мы очищали школьную территорию от выпавших «осадков». От непривычной работы у меня на ладони образовался мозоль. Он превратился в бородавку, ставшую размножаться. Сначала, пытаясь справиться с неприятной болячкой, я стал по неопытности срезать её ножницами. Ситуация только усугубилась, да и процесс был болезненным. Тогда я использовал специально предназначенный для этой цели карандаш Ляписа. Не очень помогло. С бедой я справился только летом в пионерском лагере, когда кто-то меня научил смазывать неприятное образование соком одуванчиков. Они и помогли мне постепенно исцелиться, правда, не сразу, но процесс стал контролируемым. И это пригодилось мне в дальнейшей жизни, так как «рецидивы» преследовали меня постоянно, но я был «во всеоружии». …
  … Уроки «физры» так же нас отвлекали от умственных нагрузок учебного процесса. Дмитрий Александрович не только с коллегами, но и с учащимися отличался доброжелательностью. В спорте он занимался лыжами, но дальше первого разряда не продвинулся, зато он хорошо подбирал лыжные мази для различной температуры, и даже помогал в этом сборной города или даже страны. Это мы знали с его слов. Под его чутким руководством мы постигали азы спортивных навыков в гимнастике, лёгкой атлетике, лыжах и игровых видов спорта. Бегали на лыжах простым и, нравившимся мне, переменным шагом. Поднимались на возвышенности «ёлочкой» и «лесенкой». Прыгали в высоту «перекидным» стилем и «ножницами». Выполняли различные не сложные гимнастические упражнения. Их нам обычно демонстрировал Юра Дьяков, занимавшийся в спортивной секции, но когда он отсутствовал, приходилось Дмитрию Александровичу самому с наигранным ворчанием на свой возраст, а было ему сравнительно не много, забираться на снаряд. Это у него неплохо получалось. К сожалению, он неожиданно и тихо умер. Сейчас я уже и не могу сказать, довёл он до 8 класса наше физкультурное образование или нет. …
  … На большой перемене приходилось успевать из разных пунктов отправления ходить в столовую. Я туда не ходил, по тому, что меня после занятий вкусно кормила бабушка и мне было немного легче. Товарищам по учёбе приходилось съедать завтрак за 16 копеек или целый обед за 26. Голова шла кругом, но человек ко всему потихоньку приспосабливается. …
  … Кроме чисто территориального расширения кругозора происходило и естественное увеличение круга знакомств за счет новых одноклассников и учителей. Из предыдущего класса, благодаря неразберихе созданной Лидией Андреевной, со мной остались не последние по успеваемости ребята, которых она сначала хотела сохранить для старой «альма-матер», а потом бросила на произвол судьбы. Я, Миша Новиков, Коля Веснин, Саша Громов бес сомнения усилили новое место учебы. Леня Павлушев, а особенно Серёжа Орлов попали к нам по официальному распределению, я думаю, что впрочем, ни сколько не бросает на них «тень». Неожиданно для себя я открыл целую плеяду девчонок из нашего дома, на которых раньше не обращал особого внимания. Во-первых, Ира Рябухина, жившая на первом этаже в моём подъезде. Со своей грузинской, как мне представлялось, внешностью она стала первой красавицей класса. Во-вторых, на одной лестничной клетке с Колей Весниным помещалась квартира Гали Черновой. Сейчас уже точно не скажу, жила в нашем доме или нет, но с ней всё время неразлучной парой ходила Ира Лелюхина. В-третьих, этажом выше, так что стена маленьких комнат получалась у нас с ней общая, проживала Света Юферева. В-четвёртых, её закадычная подружка Галя Филиппова жила в первой парадной моего дома. …
  … Моим новым одноклассником, косвенно связанным со мной предыдущей жизнью, стал Лёша Дроздовский. Буквально впервые дни мы с ним разговорились и выяснили, что раньше оба жили на Пороховых. Только нас «разъединяла» трамвайная линия, и поэтому мы не встречались. «Ностальгия» же по старым местам нас настолько объединила, что мы решили туда сделать «велопробег». Путь предстоял не дальний, но и не близкий, поэтому, наверное, в выходной мы отправились в путешествие. По проспекту Металлистов мы докатили до шоссе Революции и пересекли под аркой полотно Салтыковкой дороги. Дальше начались трудности. Прав на вождение велосипеда у нас не было. Их выдавали с 14 лет. Да и правил дорожного движения для велосипедистов мы особенно не знали, а пешеходные дорожки в этом промышленном районе кончились. Мы поехали по не своей полосе движения, так что бы, по крайней мере, видеть встречные машины. И вот уже когда цель была совсем близка и виднелась церковь св. Пророка Илии одна из «доминант» Пороховых, нас остановил старшина милиции и, по практике того времени, захотел вывернуть ниппеля велосипедов.  Мы стали «слёзно» молить о прощении, и умилостивили пожилого на наше счастье доброго человека. Иначе идти назад пришлось бы пешком да ещё тащить бесполезные машины. До площади перед храмом мы добрались, но немного взбудораженные происшествием переезжать Охту не стали, как это входило в наши первоначальные планы, и мой участок ул. Коммуны не посетили. На обратном пути нас ожидало ещё одно испытание. Район был, как я сказал промышленный, но попадались и одинокие жилые строения. И вот проезжая мимо одного уз них на обратном пути нас хотела остановить ватага местных жителей немного старше нашего возраста. Чего они от нас хотели мы так и не узнали, навалившись на педали. Ребята железных коней не имели и остались ни с чем. Я с Лёшей в целом остался довольным приключением, но, ни чего подобного в дальнейшем не предпринимал. …
  … Первым с кем я «плотно» познакомился из новых одноклассников, стал Серёжа Аркадьев. Серёга учился на двойки и я, как почти отличник, полных отличников у нас в классе до конца учебы не припомню, ему не понравился. Он, пользуясь статусом самбиста, стал меня третировать. Аркадьев не дрался со мной, а постоянно навязывал контактную «борьбу», чем доводил меня почти до слёз. Я был выше его на голову, но спортом не занимался, да и вообще к тому времени стал придерживаться пацифистских взглядов и грубую физическую силу слегка презирал. Возникали даже мысли, обратится за помощью к Серёже Красикову, мальчику спокойному и меня уважающему, что бы тот как то воздействовал на друга. Два Серёжи были «официальными» двоечниками и неразлучной парой. К счастью этого не потребовалось. Месяца через два всё успокоилось само собой, и это «детское недоразумение» себя исчерпало. Таких «инцидентов» можно назвать несколько, о чём в дальнейшем и расскажу. С Аркадьевым мы друзьями не стали, но и врагами, то же. Он да же чуть не стал моей «свахой». Как то в случайном разговор Серёжа с некоторой долей зависти поведал мне, что я являюсь объектом внимания таинственной Лисовской, имени которой он мне не назвал, но видимо они жили рядом и Сергей сам испытывал к ней романтическое чувство. Я понятно был заинтригован. Мне вспомнилась наша игра в футбол после уроков с Андреем Ивановым из моего класса и еще не скажу, с какими ребятами. Андрюху я запомнил, потому что он неожиданно для себя был восхищен моей игрой. Я на него, в связи с этим, посмотрел другими глазами, и мы открыли друг друга по-новому. Игра происходила рядом с детским садом напротив школы. Воротами являлись стволы деревьев зоны напоминающей бульвар, под которым, наверное, проходила теплотрасса. Единственным зрителем была девочка из нашей школы, но младше классом. Девчонка была симпатичной, а главное серьёзной и с интересом смотревшая на раскрасневшихся игроков, среди которых находился и я. Тогда, обратив на неё внимания, особого значения этому не предал. В свете новых открывшихся фактов мне стало интересно, не она ли это заинтересовалась мной, и я попросил Серёгу показать мою почитательницу. Моё сердце пока оставалось свободным, и неизвестно как сложилась бы судьба, но Аркадьев отказался, так как, повторяю, возможно, сам «неровно дышал» к данной особе. Конечно, можно было прояснить ситуацию и по другим каналам, но я этого не сделал и сейчас немного сожалею. А впрочем: «Кто ошибётся, а кто угадает? Разное счастье нам выпадает». Ответа на этот вопрос каждый ищет всю жизнь, так возможно и не найдя его. Вообще наша жизнь представляется локомотивом, мчащимся по рельсам с множеством стрелок, и от принятых решений зависит, куда мы повернём и где окажемся. Известен только пункт назначения, а расстояние до него и время прибытие остаётся в неизвестности. Верный на первый взгляд выбор, может привести к сокращению пути, а неудачный с виду к его увеличению, и этого мы ни когда не узнаем. Эта непритязательная мысль пришла ко мне позже, а пока я мчался вперёд с детским оптимизмом. Что бы завершить рассказ о Серёже Аркадьеве и не «потерять» его в дальнейшем повествовании, скажу, что постепенно по крупицам узнал следующее. Он  жил с мамой и старшим братом. Его мама работала радистом высокой квалификации и делала много знаков в минуту. Брат, являясь инвалидом 1 группы, пользовался большим уважением среди друзей по двору. Это они, наверное, пристроили Серёжу в спортивную секцию самбо. Туда брали с определенного возраста, хотя сейчас этот предел сильно понизился. Уже во взрослом возрасте, посещая сауну на площади Калинина, я видел товарища похожего на Сергея, но не подошел к незнакомому человеку, да и он не проявил, ни каких признаков старого знакомства. …
  … Перед началом нового учебного года мы успешно прошли медицинскую комиссию, о дне которой с волнением узнавали, приходя в последних числах августа смотреть объявление к школе. На медосмотре с радостью встречались со старыми друзьями, а первое сентября проходило в волнение от ожидания новых знакомств. Но суета от первого дня улеглась, и начались будни. Дни стояли тёплые и мы после уроков продолжили традиционное купание. Правда, котлованы у школы застроились, но одноклассники разведали новое место. Для этого пришлось совершать целый пеший поход. Приходилось миновать пл. Калинина, «Сороковые» корпуса, ТЭЦ №17 (Тепло Электра Централь), и доходить до территории ЛОМО. Войти на не охраняемую, почему то, территорию, где и находился бассейн с теплой в любую погоду водой. Вода служила для охлаждения деталей на обрабатывающих станках и была достаточно чистой для купания. Некоторую опасность представляли местные мальчишки с Кондратьевского проспекта, которые, особо не таясь, шарили по карманам кучек нашего белья, оставленного при раздевании, но мы, предупрежденные заранее, денег с собой не брали, да и водились они у нас не часто. А так конфликтов не наблюдалось, и этот «оазис» прохлады использовала ребятня со всех близлежащих территорий. Хотя про ватагу кинотеатра «Гигант» ходили разные «криминальные» слухи, но я с этим не сталкивался и ходил в кино, хоть не часто, но спокойно. …
  … В начале сентября проводилась запись во всевозможные кружки. Я дополнительно к шахматным занятиям, ещё записался в морской клуб с Лёней Павлушевым, который постепенно занял пустующее место третьего «соратника» в нашей дружбе с Колей Весниным. Колька начал часто болеть, и помочь мне в моих предприятиях не мог, хотя это нас больше сблизило, так как мне приходилось носить домашние задания, извиняюсь за тавтологию, на дом. Коля был общительным и близко познакомился с Лёней первым, а мне, как стеснительному человеку, для компании требовался «ведомый» и Павлушев им стал, в чём вы убедитесь далее. Так наша троица «переформатировалась», пользуясь современным сленгом. И один из её участников, Леня Павлушев, даже получил кличку, но это не было связано с нашей дружбой, а произошло так. Ещё в пятом классе на уроке ботаники Екатерина Матвеевна, учительница, которая вела этот предмет, попросила назвать изделия, которые производят из муки злаков пшеницы и ржи. Ученики начали бодро перечислять: хлеб, булка и т. д. по списку. Леня на свою беду, когда список уже кончался, встал, вызванный преподавателем, откликнувшимся на его поднятую руку, и назвал, из немногих неназванных продуктов, пончики. Ребята рассмеялись, а улыбающаяся Екатерина Матвеевна сказала, что он сам как пончик. Это соответствовало действительности, так как Лёня в то время выделялся на фоне товарищей упитанностью. Так с легкой руки «ботанички» за Павлушевым закрепилось прозвище «Пончик». Сама Екатерина Матвеевна человек скромный и тихий больше ни чем не запомнилась, хотя, возможно, и вела у нас зоологию с биологией, потому что других учителей ведущих эти предметы я не помню. За то ясно вижу кабинет ботаники, заполненный всевозможными растениями бережно собранными учительницей и поливаемые «активом». …
   … Конкурировать с комнатой ботаники мог только кабинет географии, где кроме горшков с цветами и портретов знаменитых путешественников, можно было увидеть кораллы, всевозможные камни, стенды посвященные первооткрывателям и многое другое, чего и не упомню в прошествии стольких лет. Зато как сейчас вижу хранительницу всего этого Ларису Матвеевну, женщину, запоминающуюся и привлекательную, с её гордой осанкой и взглядом. Она была разведена с мужем, и Римма Фёдоровна, сама не очень наделённая природой красотой, всё удивлялась, чего это ещё надо мужчинам, в обиде за коллегу. У меня на шее висел талисман, которым служила голова льва от портупеи морского кортика. Этим украшением со мной поделился Ленька. Лариса Матвеевна, будучи на перемене дежурной по этажу и следящая за порядком, наказывала шалунов «прямым правым» в грудь. Один раз я подвернулся ей под руку и получил чувствительный удар, от которого немного деформировался мой амулет, и порвалась цепочка, на которой он висел. На географичку я не обиделся, так как её уважал. Так она подсознательно, возможно, компенсировала своё недовольство всем представителям сильного пола. …
  … С учителями вообще я находился в хороших отношениях, как неплохой по успеваемости ученик. Так Тамара Александровна, преподающая нам математику, поручила мне нарисовать на листе ватмана алгебраические формулы: квадрата суммы и разности  двух чисел, куб суммы и разности этих же чисел, и не помню уже чего. Все это предстояло выполнить жирными одинаковыми буквами, что бы хорошо было видно и с задней парты, как наглядное пособие для лучшего усвоения. Я пришёл в некоторое замешательство. Художественных способностей у меня не имелось, и даже используя плакатные перья, я сильно сомневался в успехах «предприятия». На помощь пришёл папа, к которому я вынужден был обратиться. Он разрезал напополам картофелины и вырезал на них необходимые буквы и даже, кажется, цифры. Получился своего рода печатный шрифт, нанеся на который тушь мы и добились желаемого результата. В 6 «А», где Тамара Александровна была классным руководителе, эту же работу или её продолжение, сейчас трудно сказать, сделал мой однофамилец, это, наверное, и стало причиной, что выбор пал на нас, Саша Мартынов, но формулы у него получились менее «сочными» и запоминающимися. О том, что Тамара Александровна являлась хорошим педагогом не стоит и говорить. Единственное ещё могу поведать о Тамаре Александровне это то, что её дочь переболела менингитом и имела проблемы со здоровьем. Ещё мне Тамара Александровна чисто внешне напоминала Лидию Андреевну. …
  … В школе кроме учебной нагрузки на нас ещё возложили и уборку класса. Уборщицы следили за порядком в коридорах и местах общего пользования. Раз в неделю или месяц часть класса, назначаемая Риммой Фёдоровной, приходила после уроков в кабинет литературы и подметала, а возможно и мыла, полы. Трудовая повинность проходила в живом внеурочном общении весело и не принуждённо. Всего не перескажешь, но два эпизода особенно мне запомнившихся могу привести. На приборку мы приходили, как я уже сказал, после уроков в назначенное время. Один раз я с ребятами успел побывать дома и вернулся в класс без сменной обуви, так как проверяющих дежурных уже не было. Классный руководитель попросила нас снять уличные ботинки и остаться в одних носках. Серёжа Аркадьев отказался это сделать, сославшись в разговоре с Риммой Фёдоровной на то, что его носки заштопаны и ему неудобно перед товарищами. У меня, честно говоря, этот предмет «одежды» имел вообще дырки, но я присоединился к версии Сергея. Учительница вошла в наше положение и не стала настаивать на своём, а мы, как говориться, «сохранили лицо». В другой раз мы занимались каждый своим обычным общественно полезным делом и за давность лет оно бы так, и ушло бесследно. Историю выручила Люда Прокофьева. Она в своём послужном списке имела, по крайней мере, один дополнительный год обучения, и являла собой особу яркую и запоминающуюся. Она у меня ассоциировалась с Лушкой Нагульновой из кинофильма «Поднятая целина» в исполнение Людмилы Хитяевой, но была, по моему мнению, даже красивее известной актрисы. Людмила, воспользовавшись отсутствием старших, стала напевать известную в «определённых кругах» песенку, имеющую следующие слова: « Юбка порвана до пупа и т. д.». Ребят, которым предназначалось, видимо, выступление, и в частности меня фривольный текст смутил мало, так как мы всеми этими словами были осведомлены. Другое дело «нежные девичьи уши». Публичное исполнение вогнало немного в краску даже Люду Цуканову тоже «ветерана» процесса обучения и девочку весьма прямую и резкую. Как вы теперь понимаете, мы не скучали. Наши девочки были достаточно скромные, даже теска Прокофьевой. Для сопоставления могу привести случай потрясший всю школу. В классе старше нашего на год или два произошла драка между двумя представительницами слабого пола из-за, по-моему, представителя сильного пола. Исход был не летальный, но достаточно серьёзный. Причём победительница уже пользовалась в школе плохой репутацией. Прежде я её, возможно, видел, и не обращал внимания, тогда как после инцидента, пусть и смутно, но запомнил. Прошел педсовет, и виновница в скором времени покинула стены учебного заведения, но её имя, сейчас и не назову какое, стало нарицательным в нашей школе. Жила она в конце Ключевой, месте уже знаменитом проживанием братьев Шведовых, грозой Охты, откуда они переехали. Правда их я тоже видел мельком и об этом не жалею. Но всё это к слову …
  … Свободного времени стало меньше, и я понемногу стал отходить от дворовых дел. С прежними товарищами по играм наши пути разошлись, хотя при, ставших редкими встречах, мы не забывали друг друга, а помогали и сочувствовали. Так мне было жалко Сашу Шаплякова и Вову Макарова, когда я оказался невольным свидетелем их проигрыша матча в футбол более старшим ребятам нашего двора. Играли на деньги и мои друзья лишились на двоих трех рублей. Сумма представлялась не малой не только для меня, но и для них, хотя они в это время уже подрабатывали фарцовкой, а возможно и другим «предпринимательством». В классе ко мне начал приставать Вовка Панфилов. Мальчиком он был немного жлобоватым и крупнее меня. Справится с ним физически, я не мог, да и в принципе не хотелось с ним связываться не только из этих соображений, но в виду некоторого презрения к противнику. Вову Макарова к тому времени перевели в нашу школу в старший на год класс. Я обратился за помощью к нему. Он «поговорил» с моим обидчиком, и конфликт разрешился. «Панфил» больше меня не трогал, даже когда его теска остался на второй год, и был переведён снова в 516 школу, в мой прежний класс, о чём я узнал гораздо позже. Хотя Панфилов говорил немного обиженно, что это он сделал только из уважения к «Рыжему». Нюансы меня мало волновали. Важен был результат. …
  … Покой моей школьной жизни был восстановлен, и она потекла, как и прежде без особых треволнений. Немного беспокоили контрольные работы, диктанты, изложения, вызовы к доске с оценкой в журнал по всем предметам, но всё это представлялось рутиной и неприятными издержками процесса обучения. Тем более что мы развлекали немного себя на переменах, а иногда и во время занятий. На память приходят бросание «контейнеров», сложенных замысловатым образом из листа тетради и наполненных водой, с третьего или четвёртого этажа в открытые окна. Один раз я «удачно» попал в лицо ехавшему на велосипеде Саше Шершунову, соседу по лестничной клетке Веснина, и он чуть не упал. Ещё у нас появилось увлечение стрелять маленькими, согнутыми из алюминиевой проволоки рогатками. Пульки делались из того же материала, а «тетивой» служили выдернутые из бельевой резинки отдельные жилы. Проще изготовить, чем описать. На праздники в классе и во время демонстрации такое оружие эффективно использовалось для истребления воздушных шаров, хотя это можно назвать и хулиганством. Если обыкновенную иголку с продёрнутой ниткой бросить как копьё или метнуть, раскачав как пращу, она воткнется практически в любую поверхность. Это свойство мы тоже использовали немного потренировавшись. Иголка легко превращалась и в меч, если на неё определённым образам нанизывались куски электрической проволоки с выдернутой сердцевиной. Правда, такое оружие носило больше декоративный характер. Ещё для развлечения мы использовали простое лезвие от безопасной бритвы. Оно за чет гибкости закреплялось между режущими поверхностями на указательный и безымянный палец, а затем резким движением напоминающим щелчок, сбрасывалось и, вращаясь, летело в намеченную цель. Если бросок был удачным, то лезвие втыкалось в поверхность «мишени». Это тоже требовало сноровки. Огромным преимуществом такого оружия являлось то, что особого вреда оно принести не могло, и его наличность была все доступна. …
  … Нельзя не упомянуть один эпизод, произошедший со мной. Во время перемен мы старались по возможности полно размяться перед длительным сидением на уроке. Для этого играли в активные игры. Один раз Таня Майстепанова, преследуя меня, решила остановить мой бег, поставив на пути парту. Не рассчитав движения «снаряда» она угодила в стекло стенного шкафа, после того как я увернулся от столкновения с ним. Быстро среагировав на ситуацию, девочка стала кричать во всеуслышание, называя меня виновником происшедшего. К её воплям присоединилась Римма Фёдоровна, оказавшаяся, как на беду, рядом и не желавшая во всём разбираться. Я немного ошеломлённый такой вопиющей не справедливостью, не стал вступать в пререкания с вопящими дамами. Это было конечно «благородно» с моей стороны, но ставило в весьма затруднительное положение. Как компенсировать убыток школе я не знал. Пришлось обо всём рассказать папе. Он меня, наверное, понял и не стал очень ругать. Придя в класс, снял размеры стекла и вырезал его на работе или в специализированной мастерской. Меня немного беспокоило отсутствие характерной фаски на «ново деле», используемой для удобства передвижения стеклянной перегородки, но на отсутствии данного элемента, ни кто обращать внимания не стал. Целостность шкафа была восстановлена, а я ещё больше проникся уважением к папе, и его в такие «щекотливые» положения старался больше не ставить. …
  … Появилась статья дополнительного дохода. Деньги, остающиеся от поездок, в основном, на кружки и по другой «официальной» необходимости представлялись совсем мизерными. Обычно на эти цели родители давали медяки, чтобы я расплачивался за билет без сдачи. С одной стороны это было удобно, но не могло принести, ни какой прибыли даже если старшие про оставшуюся мелочь забывали. От «походов» в магазин то же ни чего не оставалось, так как в основном туда я ходил за картошкой, стоившей рубль за 10 кг. Под давлением этой «безысходности» я стал немного жульничать в поездках на транспорте, который остался к тому времени без кондукторов в расчёте на сознательность пассажиров. Впрочем, наличие  проездных документов иногда проверяли контролёры, и ездить совсем без билета под угрозой штрафа не хотелось. Правда иногда, особенно при наличии малого числа остановок, я рисковал, но это заставляло сильно нервничать, чего не хотелось, да и поездки у меня были длинные. Принцип не легального заработка не отличался сложностью. В переполненном трамваи или троллейбусе я располагался около кассы, и деньги передаваемые пассажирами за проезд не опускал в прорезь, а, только громко звякнув о край, отрывал билет и отправлял обратно владельцу. Проверить правильность процесса не представлялось возможным в результате быстроты исчезновения монет в обобществленную «бездну» устройства. Некоторое время эта схема работала, но потом, наверное, разница выручки и стоимости билетов стала ощутимой, так как не я это придумал и «работал» не один. Конструкцию кассы немного изменили, и прежде чем попасть в копилку «денежка» сначала прокатывалась по конвейеру связанному с механизмом раскручивания билетного рулона. Если билет выдавался, а полотно конвейера оставалось пустым, то это позволяло гипотетически бдительным пассажирам забить тревогу. Приходилось выкручиваться и часть «капиталов» отдавать государству, хотя позже я узнал от отца Лёни Павлушева, что расплачивались водители, но я думаю, они оставались не в накладе, если продолжали работать, и маленьких пассажиров не «проклинали». Прибыль от небольшого «криминала» меня не сделала богачом, но позволяла меньше клянчить у родителей. Впрочем, со временем это занятие ушло в прошлое, как и все детские «болезни». …
  … Второгодник и двоечник Саша Антоненко имел другой доход. На второй год он оставался по крайне мере два раза, и превосходил нас на голову в росте и по возрасту. Это позволяло ему занимать главенствующее положение, оставив в тени Мишу Новикова, но одноклассников он не трогал, а они его тем более. Во внеурочное время он промышлял фарцовкой. Около гостиниц или других мест скопления иностранных туристов, в основном финнов, Саша караулил останавливающегося автобусы и клянчил преимущественно жевательную резинку. Впрочем, сам я там не присутствовал  и в деталях могу ошибаться. В классе Антоненко делился с однокашниками добычей за «бешенные» для меня деньги, потому я не входил в число его клиентов. Цена трети пластинки «жвачки» из упаковки в 10 штук доходила до 20 копеек. Да и особого удовольствия от жевания, как и некогда и от курения, я не испытывал. …
  … Как вы понимаете, скучать нам было некогда, тем более что стал проявляться «не здоровый» интерес к девочкам. Стая мальчишек во главе всё с тем же Сашей Антоненко загоняла выбранную жертву на перемене, когда по близости не находились взрослые, между сдвинутых парт и начинала хватать за «непристойные» но манящие места. Так продолжалось некоторое время. Особенно доставалось от одноклассников Оле Каменской девочке миловидной, но не по годам развитой физически. Не берусь судить, насколько девочкам нравилось «внимание» сильного пола. Большинство «дам» в тот период превосходило «кавалеров» в размерах. Боль от «ухаживания» победила. Они пожаловались родителям. Было собрано мужская половина класса, и Римма Фёдоровна тактично, но твёрдо объяснила, что так обращаться с прекрасной половиной человечества нельзя, и набеги прекратились. К своей чести могу сказать, что я в этих игрищах участия не принимал. У меня это поветрие проявилось немного погодя, в лёгкой форме. Я невзначай касался рукой тела девочки, и ощущал ещё непонятное «блаженство», а она этого даже не замечала. Ни что не длится вечно. Один раз сгрудившийся воле парты с толпой одноклассников я положил ладонь на «мадам сижу» Гали Филипповой. Наверное, всё получилось слишком явно. Галка повернулась ко мне и удивленно с некоторой наигранной обидой в голосе воскликнула: «Ты чего». В весёлых глазах Филипповой «играло тысяча чертиков». Она, возможно, ждала романтического продолжения, но я был не готов к такому развитию событий, и его не последовало. Про себя я подумал: «А, правда, чего это я». Этими «двусмысленностями» в школе я больше не занимался. Другое дело, когда всё происходит в битком набитом общественном транспорте. Руке просто не куда деваться, и она находится в естественном, как говорят футбольные правила, положении без движения. Впрочем, и это скоро прошло, тем более что в «сотке» (в автобусе № 100) я сам подвергся один раз притязаниям какова-то мужчины, который меня перепутал, как я думал, с девочкой. Я не стал поднимать шума, и с проблемой справился собственными силами, передвинувшись подальше от посягателя. Об всевозможных извращенцах и всякой мерзости мы тогда ещё не знали. …
  … Девчонки в классе повзрослели раньше мальчишек, и, наверно, по этой причине решили совершить демарш, не преподнеся на 23 февраля нам подарков и не поздравив нас с мужским праздником. Обычно девочки, как и все женщины страны, чествовали всех своих защитников, а те в свою очередь уделяли им внимание 8 марта. В классе мы тянули жребий, о том кому преподносить персонально сувенир. Всё решать по-честному должен был случай.  Но Саша Антоненко, которому хотелось, что бы ему досталась Ира Рябухина или Ира Шакирьянова, пользуясь своим авторитетом, заставил однажды три раза переигрывать «лотерею». Мы не особенно сопротивлялись, хотя мероприятие обставлялось «серьёзно и солидно». В этот раз поведение девочек нас удивило и слегка задело. По понятным причинам 8 марта мы проигнорировали «дам» принципиально.  Если первое действие «драмы» Римма Фёдоровна пропустила, то второе не заметить не могла. Она собрала экстренное собрание, и через неделю с опозданием мы обменялись знаками внимания. Таня Королёва, слывшая своей справедливостью, подарила подарок двум «счастливчикам». Списочная численность участников разнилась. Зато в ответ получила удвоенное количество презентов. Мир и дружба в «коллективе» восстановилась. Шестой класс закончился …
  … Седьмой класс начинался обыкновенно. Медосмотр. Встреча со школьными товарищами. Первое сентября с цветами, которых я не преподносил, и праздничным настроением. Получение учебников. Некоторая неразбериха с расписанием учебного процесса вначале. Из школьной же жизни в «отчетный период» на ум приходит мой конфликт с Сашей Громовым. Возник он совершенно на пустом месте. На перемене мы от нечего делать перебрасывались тряпкой, которой с доски стирался мел. Совершенно случайно я слегка задел его лицо. Саша неожиданно возмутился и схватил меня «за грудки». Силы были примерно равные, и немного потолкавшись, мы успокоились. Но на следующий день Саша подвалил ко мне с двумя приятелями из его двора. «Степик» и «Валёк» были неразлучной парой и учились в восьмом классе. Фамилия первого была Степанов, а имя второго Валя. Ещё они запомнились перекрашиванием на пару в жгучих брюнетов, что бы выделится, и больше не чем. Великовозрастные «балбесы» стали делать мне «предъяву», зачем я обидел их «односельчанина», и раздувать инцидент. Я был сильно удивлен всем происходящим. Саша тоже стал понимать, что «перегнул палку». Короче говоря, превосходящий силами противник меня, в конце концов, оставил в покое. Или они не имели цели перейти к активным действиям или не хватило запала, а возможно побоялись последствий, так драки в стенах школы педагогами не приветствовались. Мы немного потолкались, и звонок нас развёл по «разным углам ринга». …
  … В жизни тринадцатилетних появились и несколько другие интересы. На уроках физкультуры девочек стали один раз в месяц освобождать от занятий. Нас это обстоятельство, в общем, мало интересовало. Но кое-какая информация «просачивалась», и мы, я имею в виду мальчиков, были в курсе происходящих «метаморфоз», которые, впрочем, затронули и нас самих. Так один раз я оказался в женской раздевалке. Не подумайте ни чего плохого, просто бегая на уроке «физры» около школы, где у нас рядом со спортзалом находилась площадка для метания и других упражнений на свежем воздухе, за Лёшей Дроздовским, я поскользнулся и оказался в луже. Для окружающих зрелище представлялось смешным, для меня не очень приятным. Наша раздевалка не имела горячей воды, или не располагала ни какой, и мне разрешили посетить женскую «обитель». Там я привел себя немного в порядок, что бы дойти до своего дома и окончательно переодеться. В раздевалке у девочек были развешены различные женские причиндалы. На них я уже смотрел несколько иными глазами,  хотя мне в тот момент было не до того, чем скажем в четвёртом классе. К слову сказать, дома мне помогла тётя Оля, которая у нас гостила и достаточно часто. …
  … По причине всего вышеперечисленного нет ничего удивительного, что после занятий мы больше стали проводить время вместе с «дивченками», пользуясь украинским языком, если я правильно «произношу». Для этого надо было иметь общие игры. Такой объединяющей игрой стал волейбол, вернее игра в «картошку». Все участники становились в круг и перепасовывали по мере своей возможности мяч. Упустивший его садился в середину игроков. Он становился «картошкой». Так иногда набиралось несколько человек. В них можно было «направлять» спортивный снаряд, который сильно ударял по всем частям тела, но если мяч ловили, то сидящие вставали, а неудачно пославший его занимал их место. Игра укрепляла физически и духовно сближала участников, что в дальнейшем позволяло проводить время в «более узком кругу» кто как хотел, но об этом подробно знали только сами пары, а я ничего сказать не могу более определённого, так как очевидцем не был, а самому принять участие в подобном мероприятии не доводилось. Зимой мы просто во дворе собирались с девчонками из класса и коротали время в совместном общении. Моими компаньонами в проведении «культурного досуга» являлись Галка Филиппова, Светка Юферева, Ирка Рябухина, Вовка Воробьёв, Сашка Громов, Лёнька Павлушев. Всех посещавших наш двор не перечислишь. Установить можно только тех, кто на фотографиях, на которых, кстати, нет меня, так как я их снимал и о своём «увековеченье» не заботился. …
  … Сплочению одноклассников способствовали и совместные школьные мероприятия. Так мы ездили на Пискарёвское мемориальное кладбище прибирать могилы. Это было, наверное, не первое посещение этого скорбного места. С Колькой Весниным мы, обходя его «город детства», Железнодорожную больницу, Богословское кладбище, возможно, в поисках грибов и малины добирались и сюда. Но я думаю, что мы ограничивались музеем, с дневником Тани Савичевой, и центральной аллеей с памятником Матери Родины. Сейчас же убирая мусор в глубине кладбища, мы более отчетливо осознали всю трагедию блокады. Тем более что можно было сравнить довоенные захоронения, старого кладбища, с обширными территориями новых надгробий. Теперь, когда я посещал в День Победы это место, то более отчётливо понимал всю трагедию канувших событий. …
  … В этом же ряду стоит поездка на уборку урожая можно сказать прямо в черте города. На трамвае № 51 мы переехали мост через железнодорожные пути в конце Пискарёвского проспекта и по улице Руставели оказались в районе станции электрички Ручьи. Дальше в ту пору расстилались «бесконечные» совхозные поля не знаю, какого пригородного хозяйства. По-моему, одноимённого станции «железки». На этих «пашнях» мы и собирали некоторое время выращенные, можно сказать в городских условиях листья щавеля, которые в дальнейшем попадали на прилавки магазинов города. Часть собранного «продукта» не доходила до места назначения, так как исчезала в наших желудках. Но это была малая толика. Много щавеля не съесть даже если он весною в охотку или у мамы в зелёном щавельном супе. Так же это являлось маленькой компенсацией за безвозмездную работу. Монотонный труд скрашивало веселье, шутки, смех и отроческое ожидание чего-то прекрасного в дальнейшей судьбе. …
  … Ещё стоит упомянуть, возможно, субботник по расчистке площади ранее занимаемой  складами тары. Они были ликвидированы в связи с продлением Средне Охтинского проспекта до Пискаревского. Это значительно сократило трамвайные пути. Раньше трамвай сворачивал на Большую Пороховскую улицу, пересекал Больше Охтинский проспект, выходил витиевато к Неве и, обогнув фабрику Возрождение, на которой работал отец Коли Веснина, достигал начала Пискарёвского. Нас направили на расчистку территории от «останков» ящиков, деревянных бочек и прочего хлама. Его накопился в этом месте целый «культурный» слой. Работа была не из приятных занятий, но и не очень тяжелая. Я как всегда взял с собой фотоаппарат и запечатлел одноклассников в момент «исторического» события. Сам как это часто случается с фотографами в кадр не попал. Больше ни каких интересных моментов связанных с этим мероприятием извлечь из памяти не получается, зато часто проезжая, а иногда и бывая там, мимо парка разбитого на месте складов, я с гордостью отмечаю, что толика и моего труда присутствует. …
  … Начало нового учебного года прошло в стандартных хлопотах. Стоит отметить лишь получение учебника Астрономии. Об изучении именно этого предмета я, почему то, мечтал и строил всевозможные «радужные планы». Зато сейчас могу с удивлением сказать, что изучение звездного неба, забылось напрочь. Я даже точно не припомню, а существовало ли оно вообще. Класс был не только выпускным в начальной школе, но по моим планам, и последним. Я предполагал закончить своё зависимое положение и начать самостоятельную жизнь. Её обеспечивало поступление в Среднее мореходное училище, базирующееся на проспекте Седова, с полным государственным содержанием, что было отличием даже от той части одноклассников, которые хотели пойти во всевозможные Техникумы. С Лёней Павлушевым мы уже вынашивали радужные мечты, как, став курсантами, наведаемся вместе в морской форме на места нашего детского проживания, гордо пройдя по Белорусской улице «Пороховых» и земле станции Песочная. Чем всё кончилось, усидчивый читатель узнает немного погодя. А пока я решил сосредоточиться на учёбе и «обрубил» все лишние занятия, тем более что этому способствовали и другие немаловажные обстоятельства. …
  … Занятия в школе перешли на более «взрослый лад». Так в классе шестом, например, трудные примеры, а особенно задачи по математике заданные на дом мы «щёлкали» можно сказать сообща, узнавая друг у друга по телефону, если не изменяет память, решение. И если это не удавалось, прибегали к помощи старших ребят или взрослых. Теперь же на перемене просто списывали задание, на которое не хватило времени по тем или иным причинам.  Изменились и сами поставленные задачи. Когда-то мы писали диктанты и изложения. Постепенно перешли к сочинениям. Понемногу у меня выработался свой подход к этому делу. Я предпочитал общие темы, особенно не ограничивающие «полет мысли» и не требующие досконального знания материала. Уже к восьмому классу Римма Фёдоровна выделяла мои и Аркаши Меркурьева работы из общей массы неинтересных сочинений. У меня учительница отмечала умение предугадать реакцию читателя, а у Аркадия поэтичность. Как пример, она цитировала строки Аркадия из сочинения на какую-то прозаическую тему: « …и телевизионные антенны на крыше весело подмигивали нам…». Кроме поэтических наклонностей у Меркурьева имелись и деловые способности. Так он первым из одноклассников пошёл на почту разносить телеграммы. Кроме официальной зарплаты ему удавалось получать и «чаевые», которые он не стеснялся когда надо и спрашивать у «несознательных» граждан. Да и вообще мы повзрослели. У меня к этому времени волосы стали виться и образовалась, в рамках дозволенного школьным распорядком, красивая шевелюра. Гладя её рукой или запуская туда пальцы, сейчас и не вспомнить, Лариса Матвеевна философски замечала, что её одноклассники или однокурсники тоже имели такие прически, а сейчас на их месте лысины. К великому сожалению можно констатировать, что её слова оказались пророческими. …
  … Так же предстоял переход из пионеров в Комсомол, для продолжения успешной карьеры. Это не являлось лично моим приоритетным направлением, но на всякий случай я решил это осуществить, тем более что особого труда это не составляло. Некоторые «угрызения совести» имелись, так как истинную причину назвать было нельзя, хоть её все и понимали. Приходилось «кривя душой» что-то лепетать про строительство коммунизма, но тут, ни чего не поделаешь. Для поступления в комсомол приходилось собирать две рекомендации от комсомольцев или одну от коммуниста. Одноклассники с просьбой обращались к старшим товарищам или реже к партийным учителям, а у нас, к слову сказать, их было немного. Я решил для пущей гарантии и чуть-чуть для оригинальности взять рекомендацию у коммуниста и настоящего фронтовика дяди Володи Серова. Для этого я даже специально ездил на Пороховые к нему домой. Дядю Володю долго уговаривать не пришлось, и он в честь такого «знаменательного» события поставил в рекомендации номер своего партийного билета. На комитете комсомола по приёму новых членов, правда, не обошлось без некоторых «шероховатостей». Какой-то дотошный комитетчик или завуч по воспитательной работе поинтересовались, почему поручитель не присутствует лично. На что я с удивлением резонно ответил, или подумал, что от других соискателей это не требовалось. Так же одна десятиклассница поинтересовалась достоверностью моих занятий шахматами. Но это совсем другой случай. Я ответил ей возмущенно удивленным взглядом. Наши глаза встретились, и мы обратили друг на друга внимание, хотя до этого не проявляли ни какого интереса. Обмен взорами при встречах продолжился. Я даже про эту девушку узнал, где она приблизительно живёт и кто её родители. Жила она на проспекте Металлистов на другой стороне Пискарёвского проспекта и была из хорошей семьи. Правда немного смущала разница на два года в возрасте, но это не являлось непреодолимым препятствием для «зарождающегося чувства». Ещё я пытался сфотографировать объект моего внимания гуляющей на перемене с подругой мимо открытой двери моего класса. Но в коридоре было темновато и хорошего снимка не получилось. В свою очередь она была замечена мной, проходящей мимо моего дома. Но это, возможно, произошло и случайно. Этого мы так и не узнаем. К сожалению или к счастью взглядами всё и ограничилось, но слегка щемящее воспоминание о Наташе осталось. Она окончила школу, и её я больше не встреча. Сейчас я вспомнил, что подобная история со мной приключилась и в 7 классе. Девочка училась в «Б» и звали её Настя, если не изменяет память. Не скажу, кто инициировал процесс, но мы с ней начали обмениваться при встречах взглядами. Особа она была привлекательная, но всё кончилось без каких, ни будь последствий. Так что можно сказать, что «разжигание страсти в груди» у меня шло по нарастающей линии. …
  … С одноклассниками мы проучились четыре года. А это вдвое больше моих первых двух школ. Мы сильнее подружились, но наступало время, когда наши пути расходились, хотя и не со всеми, но было все равно немного грустно. Немного расскажу о тех, кто покинул школу. Володя Ерман, по-моему, уже в пятом классе числился двоечником.  Его старший статус подтверждает и растительность, появившаяся на различных частях тела раньше всех однокашников. Её он даже скромно демонстрировал нам при переодевании на уроках физкультуры. Вообще он выглядел солидно и достойно, хотя с нами до 8 класса так и не дошёл точно не скажу почему. Вова Панфилов после нашего инцидента ни чем себя не отметил, по крайней мере, в моей памяти. Учился он на тройки. Таких лодырей ждал незамысловатый жизненный путь. Пролегал он через ПТУ (Профессионально Техническое Училище) и производство. Впрочем, по его беспокойной натуре в дальнейшем он мог стать типичным предпринимателем или бандитом, что в какой-то мере равнозначно. Об этом говорит его поведение после похорон Аркаши Меркурьева, где он, не знаю ещё с кем, пошли по проспекту Металлистов, награждая встреченных подростков тумаками с возгласом: «За «Миру»! Да это стало нашей первой потерей из однокашников. Аркадий поступил в техникум. После встречи загородом Нового Года он пошел с приятелями купаться в пруд, где и подхватил воспаление легких. Оно перешло в более страшную болезнь. Через примерно год Меркурьева не стало. Проходя мимо Аркашиного дома по дороге на остановку троллейбуса, я, всякий раз смотря на угловое окно пятого этажа, вспоминал товарища и жалел его родителей, у которых он был единственным сыном. Скорбная история. Миша Новиков не захотел идти в девятый класс, куда ему «светила» прямая дорога, и поступил в какой-то техникум. По жизни мы не часто, но сталкивались, о чём расскажу в дальнейшем. О судьбе моего «злого гения» Тани Мастепановой после 8 класса мне ни чего не известно. Так же не могу ни чего сказать о  Ире Лелюхиной одной из «центровых» класса, я имею в виду рост и вес. Вера Звонарёва мне представлялась, если не второй мамой, то патронессой наставницей из-за своего возраста, а она не избежала, кажется, участи второгодницы,  и рассудительности. Она направляла не настойчиво меня «малолетку» на путь истины. А я, в свою очередь, не препятствовал списыванию у меня всевозможных заданий, когда требовалось. Я вообще помогать товарищам, когда была возможность, не считал зазорным. Поэтому мы относились друг к другу с теплотой и уважением. Жаль, что о Вере больше ни чего не слышал. Галя Чернова стала на трудовой или служебный путь и попала в зону моего внимания пару раз. Это когда её свадьба, насколько мне помнится с водителем, и возможно, дальнобойщиком гуляла всю ночь и немного беспокоила сон соседей. И второй раз, совершая путешествие в «город детства» и проходя мимо родных окон, я видел её развешивающей выстиранное бельё на балконе своей квартиры. С Олей Каменской я тоже больше не встречался и её дальнейшее существование «покрыто мраком». Света Юферева поступила в технику или нет, точно не скажу. Но мне известно, что она посещала танцы и там нашла себе пару. Избранником стал выпускник Высшего Мореходного Училища им. Макарова. На свадьбе я не был, но в медовый месяц, с Весниным и ещё с кем-то, посещал молодоженов. Они находились в домашнем виде и немного «помятом» состоянии, но дружелюбно встретили гостей. Зачем мы туда проперлись, не скажу, но я в первый и последний раз оказался за стенной маленькой комнаты своей квартиры. Годы спустя в автобусе на юго-западе города я встретил женщину очень похожую на Свету, но подойти с расспросами не захотел, да и она не проявила интереса. Бесследно, но не из памяти, покинула класс Люда Прокофьева. Про Серёжу Орлова всё, что знал, я ранее рассказал. Наш «штатный инструктор» по гимнастике Юра Дьяков поступил в кулинарное училище. Его я встретил случайно в институтской столовой. Он там работал поваром. Мы с ним приятельски побеседовали. Но столовую я посещал не часто, а, по-моему, и зашел туда всего один раз, да и Юра по слухам ушёл из неё и из моей жизни навсегда. С Андрюхой  Ивановым после окончания начальной школы судьба нас не сводила. Лена Красулина покинула класс, если не изменяет память, по той же причине и в те же сроки, что и Коля Веснин. Серёжу Аркадьева я встречал только предположительно. А вот с его другом Серёжей Караськовым мы столкнулись однажды на Ключевой улице. Он работал на железной дороге и учился в вечерней школе. Он очень сожалел, что плохо относился к учёбе, и теперь ему приходилось навёрстывать упущенное. Брат и сестра Кузины пошли разными «тропинками» судьбы. Люда продолжила учёбу в 9 классе, а Саша поступил в техникум Морского Приборостроения, если не ошибаюсь. С ним мы иногда сталкивались некоторое время, но об этом поведаю по мере повествования. Класс пополняли и новые ученики. Одни из них приходили и уходили, как например Ира Шмелева. Она залетела в наш «улей», как шмель и тут же покинула его, не оставив ни какого следа. Другие, как Нина Бурдакова, дотянули до 8 класса. Девочка она была очень симпатичная, если не сказать больше, но скромная и не блиставшая успехами в учёбе. Поэтому она прошла мимо моего внимания, хотя я признавал её достоинства, но сердце оставалось безразличным. Другие одноклассники, может быть, имели другое мнение, но она сама в своей приветливости проявляла полное равнодушие к ним. Тем более что у неё имелись, возможно, другие планы. Нина вышла замуж в 19 лет и больше о ней я ни чего не знаю. …
  … Наш шестой класс пополнила целая группа учеников, проживающая на Брюсовой улице. В неё входили, если не подводят воспоминания, Таня Королева, Ира Шакирьянова, Витя Шаталин, Виталик Кожевников и Люда Цуканова.  Из этой компании только Таня прилично училась и перешла в 9 класс. Остальные были из разряда скорее двоечников, потому их, видимо, и перевели в нашу школу, и им приходилось ездить на автобусе три остановки. Кожевников, за правильность фамилии не отвечаю, так и не дотянул до выпуска начальной школы. Остальные с этим препятствием хоть и справились, но больше следов не оставили. Ирка Шакирьянова правда как-то однажды заглянула к нам, но лучше бы она этого не делала, что бы, ни портить оставленного ранее впечатления. За вроде бы не большой срок, она превратилась, из ряда первых красавиц, в заурядную представительницу своей национальности. Я был несколько разочарован, и мне было немного грустно за Иру. Где то ближе к 8 классу наши ряды пополнили Галя, опять же если не путаю, Винюкова и Лариса Борзенкова. Галя хорошо училась, была довольно симпатичной и я, капельку измучившийся от поисков своего идеала, даже предпринял  в душе попытку заставить себя, если не влюбиться, то, по крайней мере, проявить «трепетное» внимание. Из этого ни чего не выло. Чего-то во мне или в избраннице не хватило. Лариса выгладила старше своих лет уже оформившей девушкой, и если не была красивой, то, привлекательною своей импозантностью, точно, притягивая мужской взгляд. О Ларисе до меня доходили потом немногочисленные слухи. О Гале похвастаться этим не могу. Об оставшихся не упомянутыми однокашниках ни чего сказать не смею, так как память не сохранила к великому моему сожалению их имена. С продолжившими школьную жизнь одноклассниками мы ещё встретимся на «волне» воспоминаний. Последнего звонка, выпускные экзамены после 8 класса, выпускной бал прошли настолько «в тумане», что о них ни чего достоверно сказать не могу. Единственное что можно заявить точно, экзамены производились, но какие, как себя чувствовал, и прочее не помню. Да для меня они были просто переходной в 9 класс порой и больше ни чего. Заявление о приёме в среднюю школу писал папа, а я уже был устремлён в лето и новый учебный год. …
  … Лето по заведённой традиции опускаю и перехожу к 1 сентября, правда, сначала был медосмотр. На нем я с удовлетворением отмети увеличение объёма груди и роста до 178 – 179 см. Мне он показался достаточным и я больше не рос вверх, а только стал сутулиться и не выпрямился до сих пор. На медицинском мероприятии встретил кое-кого из прежних товарищей. С остальными и большой группой новых учеников увиделся в первый день осени. Дирекция приняла решение из трех восьмых классов «А», «Б» и «В» сформировать два девятых класса. «Останки» восьмого «Б» дополнили, вновь пришедшими в школу учениками и назвали девятым первым. То, что осталось от осиротевшего без оставившей старшие классы Тамары Александровны восьмого «А» и «В», объединили и дали название девятый второй класс. По идеи мы должны были знать своих новых одноклассников. Но даже с параллельными классами контактов почти не было. Старшие и младшие хоть на год «подразделениях», пользуясь военной терминологией, вообще оставались за гранью внимания. Нам предстояло, всем заново знакомится. Впрочем, этот процесс прошёл достаточно быстро и безболезненно. …
  … На первом организационном и ознакомительном собрании предстоял выбор комсорга. Римма Фёдоровна, справедливо решив опираться на свои знакомые кадры, предложила на этот «высокий пост» меня. Со мной она не проконсультировалась, видимо, решив, что я буду «на вершине счастья». Но не тут-то было. Я имел своё мнение, и помнил зарок, данный в четвёртом классе, ни под каким видом не заниматься общественной работой. Я вежливо отказался. Классный руководитель настаивала, «выкручивая мне руки». Я человек не из «смелого десятка», но иногда становлюсь упрямым, особенно когда на меня «давят». После «бурных и продолжительных» препирательств Римма Фёдоровна сдалась. Комсомольским вожаком класса  стал мой друг Лёня Павлушев. Запасного варианта учительница не имела, и пришлось импровизировать. В моё время комсорг сам по себе являлся фигурой формальной и не очень обременённой, и, наверное, мне стоило не упорствовать, но очередная «стрелка» судьбы была переведена. Что эта манипуляция принесла, мы узнаем дальше, а что могло бы произойти, останется не ведомо. …
   … Организационные дела уладились, и мы дружно «навалились» на получение неизведанных доселе знаний. Появились новые предметы. На первом уроке обществоведения Александра Соломоновна, наш учитель истории, торжественно нам объявила, что после овладения её предметом, мы будем ходить в магазин и выбирать покупки, строго опираясь на законы философии Маркса и Ленина. Эта наука мне давалась легко, и я без усилий плавал в море законно «Единства и борьбы противоположностей», «Отрицания, отрицания», «Перехода количества в качество» и прочее. Забегая вперёд, замечу, что мы так настолько и не овладели обществоведением, что бы применять его в повседневной жизни, да и Александра Соломоновна о своём опрометчиво  «вылетевшем» слове больше не вспоминала. …
  … Черчение также перешло на новый более профессиональный уровень. Официально средние школы назывались политехническими, за исключением учебных заведений с углублённым изучением иностранных языков. Они наименовались «Английская», «Французская», «Немецкая» и т. д.. В прочем за последующие не поручусь, но первые название у меня на слуху. Все старшеклассники дружно посещали Учебный Комбинат и знакомились с различными рабочими профессиями. Наш «многостаночник» Николай Кузьмич в молодости работал чертёжником, и организовал в школе настоящий кабинет черчения. Туда поставили «Кульманы», так называется специальная чертежная доска с установленными на ней параллельными линейками, которые доставили подержанными, но в хорошем состоянии, из какого-то КБ. На этом приспособлении мы выполняли сборочный чертеж и деталировку слесарных тисков, попутно изучая все тонкости профессии. Николай Кузьмич, немного подумав, уверял нас с оттенком снобизма, что монтажный чертёж выполнил бы за день, тогда как мы этим занимались почти два учебных года. Ещё он хвастался, что приобрёл чешскую люстру с идеальным дизайнерским решением благодаря своему тонкому художественному вкусу. На учеников он смотрел немного свысока. Мы ему верили, но нам спешить было не куда. Памятуя о непредсказуемом характере Николая Кузьмича, я с ним в дискуссию не вступал, да  вообще черчение меня интересовало постольку поскольку. Только через два года предстоял экзамен на получение удостоверения чертёжника-конструктора. Но это в будущем, а пока я познавал премудрости владения карандашом и резинкой. Графика и чертежный шрифт у меня были не идеальные, но для четверки их хватало, и особых усилий я не прилагал. …
  … Появились и совершенно «неизведанные» предметы. Неорганическую химию у нас вела добрая, далеко пенсионного возраста, учительница. Её простое имя и отчество я, конечно же, знал, но забыл напрочь, тем более что, она ушла на заслуженный отдых, и органическую химию в десятом классе у нас вел другой педагог. К изучению предмета я относился добросовестно и его знал. Единственное что меня несколько беспокоило наличие в химии множества исключений из правил, в отличие от точных наук, которые требовалось запоминать. Память не являлась моим сильным местом, потому что с течением времени часто не применяемые знания экономно удаляла в подсознание или ещё куда. К тому же я выучивал не сам вывод, каких ни будь формул или теорем, а запоминал путь решения, и каждый раз заново производил необходимые действия. Для химии этот метод не годился и в дальнейшем с ней я имел множество проблем. А так наука для общего развития меня устраивала, особенно хочется отметить лабораторные работы с опытами в колбах и пробирках на спиртовках над различными материалами. …         
   … Как я уже сказал, Тамара Александровна перестала у нас вести математику, и на её место пришла Александра Львовна Лившиц. Её фамилию я запомнил не из особого уважения, ко всем учителям я относился хорошо, а просто по причуде памяти. Она сама иногда не зависимо от нас делает свой выбор. Например, из директоров трех школ, где я учился, помню только Мореву Марью Ивановну, да и то смутно за редкостью, раз или два, встреч. Смена учителя на процессе обучения не отразилась. Вообще у нас был сильный педагогический коллектив, и Александра Львовна не являлась исключением. Она давно могла уйти на пенсию, но еще имела необходимые силы передавать нам знания и накопленный жизненный опыт. К тому же у неё были и личные причины. Дочь Александры Львовны рано умерла, и ей пришлось воспитывать и содержать с мужем внучку. С математикой у меня проблем не было, и четвёрку по алгебре и геометрии я имел исключительно из-за собственной лени и безалаберности. …
  … Учительница французского языка у нас поменялась, не скажу когда, но в девятом классе этот предмет точно стала вести Людмила Яковлевна. Ей было за сорок, и в моём представлении она выглядела как настоящая француженка. Внешне она была не очень красивая, но с шармом. С ней у меня сложились рабочие отношения, и свою четверку я зарабатывал честно. Ещё оставалось физическое воспитание, на уроках которого в основном мы играли в футбол, баскетбол и волейбол, что без сомнения разнообразило школьную программу. …
  … Как я уже сказал, наш класс составили два разных коллектива. Граница быстро и безболезненно стёрлась. А некоторых персоналий трудно вспомнить, где они учились, в «А» или «В». «Чистым» новичком был лишь Олег Филь, но быстро подружился с нашими ребятами, а я особенно запомнился одним эпизодом. Во время игры в футбол он ударил мяч так, что тот попал мне, ненароком, снизу вверх в челюсть. От полученного «хука» мой передний зуб получил щербинку, которая у меня осталась на всю жизнь. Эта травма способствовала в дальнейшем разрушению моего жевательного «аппарата». Такое не забывается. А так каких либо конфликтов с одноклассниками я не припомню. Хотя мы внутри себя и разбились на отдельные группы по интересам, но в целом представляли один коллектив. Обстановку в девичьей половине класса я знал меньше, но и там особых дрязг не наблюдалось. Это, конечно же, способствовало нормальному протеканию учебного процесса. Всё шло настолько гладко, что особенно не о чем рассказывать. Можно только перечислить имена однокашников, перешедших из «А»: Саша Мартынов, Витя Беднов, Витя Красников, Витя Суслин, Вова Никифоров, Алеша Муханов, Валера Забелин, Надя Жабрева, Ира Филиппова, Надя Трифонова, Ира Максимова, Таня Качалова. Ребят девятого «2» я помню всех, а вот имена трех девчонок, учившихся со мной два года «бок обок», вылетели из головы начисто, за что им искренне приношу извинение. Да. Времени прошло не мало, и оно неумолимо. …
  … Мужская половина класса по учебе «на голову» превосходила женскую. К тому же те по симпатичности сильно уступали, например, сверстницам из 9-го «1». Может это обстоятельство способствовало тому, что я «сконцентрировался» на учёбе и не отвлекался на «всякую ерунду», по крайней мере, в родном классе. Любимых предметов у меня не было. Единственное что можно выделить это литература, да и то не сама по себе, а написание сочинений. Как я уже, по-моему, говорил, у меня выработался свой литературный стиль. Время изучения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тургенева прошло, не говоря уже о Фонвизине, Грибоедове и Островском, и наступила пора серьёзных писателей. В их освещение я не шел рекомендованной проторенной дорогой, а выбирал свои не стандартные тропинки. Если в пьесах Горького трудно было «соригинальничать», то у Достоевского я выбирал в герои Сведригайлова и пытался, как мог, это доказать. Любимым героем романа Толстого «Война и мир» я «назначил» Долохова. Не то что бы я сильно предпочитал его остальным персонажам, но он был мне интересен своей возможностью сказать «новое слово» в литературе. Хотя в данном, конкретном случая я «подстраховался», и ссылался на то, что любимым литературным героем бесшабашный бретер был и у Александра Ульянова брата Ленина. Эту информацию я узнал случайно из одной телепередачи. А вот уже кода, изучая «Преступление и наказание» Фёдора Михайловича Достоевского, мной было написано положительно о Сведригайлове, тут я точно выступал в роли «первопроходца». Вообще этот «испорченный» человек подкупал своей прямотой и, в глубине души, человечностью. Он не пытался «лакировать» свою сущность в отличие от пропаганды, которая окружала советских людей, впрочем, об этом тогда я не сильно задумывался. Иногда в своих попытках соригинальничать я попадал « впросак». Так по радио я краем уха услышал, что один поэт сочинял сонеты экспромтом на заданную тему. Имя я не запомнил, но зачем то, приписал в своём сочинении эту способность, произведшую на меня сильное впечатление, Александру Блоку. Римма Фёдоровна поправила меня и сказала, что этим занимался Всеволод Багрицкий. Я с ней, естественно спорить не стал и в дальнейшем более тщательно относился к «первоисточникам» полученной информации. Этих примеров я думаю, будет достаточно, что бы оценить диапазон моего литературного творчества в старших классах. К сожалению, моя грамотность оставляла желать лучшего, и я даже не много раз, но имел за сочинение оценку 5/1, которая говорила, что по литературе я получил пять, а по русскому единицу. Поэтому и за «свободомыслие» по литературе я получал в четвертях четвёрку. Такую же среднюю оценку я имел и по русскому, но это благодаря «снисходительности» Риммы Фёдоровны, которая не хотела портить мой аттестат, памятуя мою общую «прилежность». Когда проходили, какую ни будь тему, я всё прекрасно запоминал и получал положительные отметки. Месяца через два все твёрдые знания, куда-то улетучивались, и я начинал по своему обыкновению сомневаться. А если прибавить к этому, что «творя», я мало думал о грамматике, то и получалось «не хорошо».  Такое положение вещей меня в целом устраивало, и я шел «прямым курсом» к «намеченным целям». …
  … Других «значимых» событий за период обучения в девятом классе на ум не приходит. Летом вместо отбывания сельскохозяйственной практики я поехал в пионерский лагерь «Зеркальный», а потом в деревню к тёте Оле. Начало десятого класса ознаменовалось двумя инцидентами не свойственными мне. В один из дней по дороге из школы домой мне повстречались Валера Рагаян и, имени уже не помню, Тисов. Валерка только что отслужил армию и находился в дембельском «угаре». За время службы он физически заметно окреп и со слов ребят конфликтовал «молодым» с дембелями. Гражданская жизнь его быстро привела в норму. Говорили, что ему сильно досталось от Бориса Куколина, который со своим младшим братом Юрой были заметными личностями в районе, а Куколин старший даже имел конфликты с милиционерами. Тисов учился в восьмом «Б», был  двоечником и школу уже закончил. С этой парой я был не особенно знаком, но ничего плохого от них не ждал. Вдруг неожиданно и без видимых причин Рагаян нанес мне удар. Я был выше его ростом и как мог инстинктивно среагировал, поэтому удар пришёлся вскользь по уху. Я немного опешил, а мой противник пошёл дальше. Выяснять силы не хотелось, и боюсь, они были бы, не на моей стороне. Особого урона я не понёс, да и к тому времени я являлся уже убеждённым «пацифистом» и физическую силу считал не приемлемой. Как я и предполагал этот конфликт продолжения не имел, но очевидцем кажется, был Боря Воронков из параллельного класса. Недели через две уже он поджидал меня после уроков с одноклассником Славой Ремизовым, к тому времени занимающимся легкой атлетикой и сильно окрепшим. Боб, отдавший предпочтение вольной борьбе, стал ко мне приставать, напрашиваясь на драку. Дело было перед 7 ноября. Настроение у меня присутствовало праздничное, и драться совершенно не входило в мои планы. Я как мог, старался успокоить соперника и от волнения стал называть его «Бобиком», что только подлило «масла в огонь». Последней «каплей» стала серия инстинктивных  легких ударов по носу «Боба». Как истинный борец он перевёл поединок в партер и положил меня на лопатки. Мимо нас проходил гуляющий с коляской курсант морского училища. Я от безысходности обратился к нему с криком «Медей», что на морской терминологии является голосовым аналогом сигнала «SOS». Но молодой папаша или не понял меня, или не захотел «связываться». Наконец Борису надоело валяться на земле. Пока я вставал он успел два раза ногой ударить меня по лицу. Этим драка и завершилась, а я праздники встречал с разбитой губой. Родителей посвящать особо в причины своего «урона» я не стал, а на вопросы гостей, а в особенности перед Ирочкой Молодцовой, отшучивался выражением «бандитская пуля» из кинофильма Эльдара Рязанова «Старики-Разбойники». Впрочем, фильм в это время на экраны ещё не вышел, но смысл имелся такой. Всё что мог сделать я, это подвергнуть Воронкова моральной «обструкции». Компанию, где появлялся он, я демонстративно покидал. Не знаю, сильно ли его это беспокоило, но буквально сразу после праздника он заглянул улыбающийся в наш класс и посмотрел с любопытством на меня. Злорадства в его взгляде не было, не смотря на то, что моя губа не совсем зажила. Я долго пытался найти причину всего произошедшего и выдвигал несколько версий, но так к окончательному выводу и не пришёл. Постепенно все забылось. После школы я мирно встречался с Борей, но интересующего меня вопроса так и не задал. …
  … Вообще особых конфликтов в школе не было, хотя и случались некоторые инциденты. Например, один раз Вовка Никифоров отказал в возможности списать на контрольной работе Валерке Забелину. Так он поступил скорее из вредности, а не по «идейным» соображениям, так как раньше он, да и я, не препятствовали плохо учившимся соседям по парте вероятности получить свою положительную отметку. Такое поведение возмутило Валеру, и он вместе с Витей Бедновым после уроков затащили «обидчика» в парадный подъезд жилого дома. Там они «поговорили» с ним. Особых отметин на лице не было, а может и не могло быть, но Вова пожаловался учителям, и те организовали собрание нашего класса на котором «заклеймили» хулиганов. На собрании кроме Риммы Фёдоровны присутствовала и Александра Львовна. Она как «пострадавшая» сторона, так как на контрольной работе не были выявлены истинные знания, возмущалась даже больше классного руководителя. Я имел на этот счёт своё мнение и считал, что педагоги сделали «много шума из ни чего», как говорил Шекспир. Демонстративно фыркая, я показывал всем своим видом несогласие, но выступать на собрание не стал, так как по существу возразить было нечего. Наших «троечников» поругали, но более строгих санкций применять не стали. Вовку они больше не трогали. Единственное, что я попытался в дальнейшем при общении называть «ябеду» «не кефировым». Никифоров в свою очередь возмутился и предложил мне «выяснить отношения». Усугублять конфликта я не стал, да и инцидент скоро забылся за важностью других дел, а их было не мало. …
  … Впереди ожидали выпускные экзамены, и выход во взрослую жизнь. Предстояло определиться с профессией, и мы строили различные «радужные» планы. Вова Никифоров хотел стать военным и через пять лет после окончания училища купить себе «Жигули». Мечта мне казалась несколько «приземлённой», но имеющей место на существование. От автомобиля и я не отказался бы. Мой друг Лёня Павлушев «изменил» морю и через военкомат подал заявление в ПВСУ (Пушкинское Военное Строительное Училище). Оно в наше время числилось ещё средним, и поступить в него было легче. К тому же у Лени к десятому классу «село» зрение, а так он пошёл по «стопам» отца. Стать военным летчиком предполагал Вова Воробьев. Его желание было сродни моей мечте, но меня удивляло. Вова с большим трудом переходил из класса в класс. Но для лётчика, как я позже узнал, главным было здоровье, а Воробьёв имел не большой рост, но крепкое телосложение. Вова был об этом видимо, осведомлен и, забегая вперед, скажу, что он стал «бороздить» небо. Лёша Дроздовский думал поступить в «солидный» ВУЗ и посещал подготовительные курсы или на базе «Планетария», или около него. Он опережал школьную программу, и поэтому на уроках ему было, немного скучно, и он разрисовывал чистые листы в тетради незатейливым орнаментом, представляющим собой произвольно нарисованные закрашенные «кирпичики». За урок на чистой странице «воздвигалась» целая «стена». Этот опыт я использовал в дальнейшем, когда надо было «убить» время. Планами делились не все. Так я позже с удивлением узнал, что Валера поступил в какую то «мореходку» под Ленинградом. Так он воплотил в жизнь то, к чему стремился я, и о чём все знали. К сожалению, моей мечте не суждено было осуществиться по не зависящим от меня причинам. После исполнения шестнадцати лет на призывной медкомиссии военкомата у меня врачи обнаружили ослабленное цветоощущение. Всё рухнуло, и пришлось срочно менять планы. Впрочем, вносить коррективы пришлось и большинству моих одноклассников, желавших поступить в институт. Не всем это удалось и мальчики «загремели в армию, а девочки «повыскакивали» замуж. Но об этом подробней немного позже, а пока все прилежно в тиши кабинетов «грызли гранит науки». …
  … Учебная программа занятиями в школе не ограничивалась. По абонементу мы стали посещать кинотеатр «Великан». Мне запомнилась только что вышедшая картина «Король Лир» не сюжетом, который мы и так знали по школьным занятиям, а тем, что я захотел отличиться знанием города и поехал с пересадкой в метро.  Там я немного запутался и опоздал к началу фильма. Впрочем, это не помешало оценить игру Уно Ярвита и Олега Даля, и сцены киноленты встают передо мной спустя множество лет. …
  … В школе по тогдашней традиции проводились «Встречи выпускников». Мы, как выпускной класс, должны были встречать «гостей». При объявлении о мероприятии Римма Фёдоровна обронила безобидную фразу, что бы все пришли на вечер в самой лучшей одежде. Неожиданно для себя я открыл, что у меня ни чего другого, кроме того в чём я ходил в школу каждый день, нет. Это обстоятельство больно ударило по моему самолюбию, и на праздник я не пошёл, так как формально не мог выполнить пожелание классного руководителя. Претензий по здравому размышлению я ни кому предъявить не мог, а на моё отсутствие ни кто не обратили внимания. …
  … Впрочем, из-за своего скромного гардероба совсем уж очень я сильно не переживал. Так встречать новый 1971 год вместе с одноклассниками я пошёл в том, что имел. За девятый класс различие между разнородными коллективами «А» и «В» стёрлись, и мы представляли уже одно целое. В квартире на Пискаревском проспекте в большом двенадцатиэтажном доме праздник отмечал, если не весь класс то, по крайней мере, все желающие. Всех я сейчас не назову, но там точно собрались, кроме «хозяйки» Иры Филипповой, Ира Максимова и Надя Трифонова из 8 «А». Мужскую половину представляли, кроме меня, Лёня Павлушев и Вова Воробьёв из бывшего 8 «В». Всё это я рассказываю в подтверждение своих ранее «сказанных» слов. Вместе с нами был и, мой и Лёнин друг, Коля Веснин. Обучение в школе он закончил, но в мероприятиях нашего класса естественным образом принимался за «своего парня». Ещё приходит на память следующее происшествие. Когда мы вошли в подъезд, то обнаружили сломанный лифт с застрявшими пассажирами. Пришлось подниматься пешком на нужный этаж, но это было сущим пустяком по сравнению с участью тех «бедолаг», которые оказались в «заточение» перед праздником. Аварийные службы, неизвестно когда, могли их вызволить.  Мы же «в дружеской беседе» за бокалом вина выяснили с Ирой Филипповой, что уже были одноклассниками на Пороховых и вспомнили былое. Тогда Ира поведала мне о судьбе некоторых бывших одноклассников. Всякое напоминание о раннем детстве связанное с Чеченским переулком вызывало всегда у меня тёплое щемящее чувство, которое трудно передать словами. …
  … Так потихоньку в трудах, заботах и мелких переживаниях десятый класс подходил к концу. Впереди маячили выпускные экзамены. Для меня они прошли в стрессовой обстановке и как «в тумане». Впрочем, учителя как могли, помогали справиться с испытанием. За год я не имел троек и специально «заваливать» меня ни кто не собирался. В отличие скажем от Саши Мартынова,  который учился так же хорошо, но он сильно поссорился с учительницей химии. Один раз она записала ему, по какому-то поводу, замечание в дневник, что само по себе было мало примечательным событием. В отместку Саша решил «блеснуть» своей грамотностью и указал «химичке» на грамматическую ошибку, которую та допустила. Лучше бы этого он не делал. Как сказано в Библии: «В многой мудрости - много печали, и кто умножает знания – умножает скорбь». Теперь рассердилась преподавательница, и разразился страшный скандал, дошедший до педагогического коллектива. Учителя совместно нашли «Соломоново» решение. Они заявили, что «обе стороны» правы. Во время обучения Евгении Николаевны, если не изменяет память, существовали другие правила написания. Проверять данный вывод, по крайней мере я, ни кто не стал, и спорить тоже. На Сашу учительница «затаила зуб», но экзамен по химии мой однофамилец сдал, хотя может быть и не без трудностей. «Зверем» учительница не была, и на пример симпатизировала, возможно, Вове Гусеву, который на уроке по всем правилам нюхал неизвестное вещество, слегка помахивая ладошкой. В пользу учительницы по химии говорит и тот факт, что Римма Фёдоровна настоятельно «толкала» меня отвечать данный предмет именно ей, а не представителю другой школы, входящему в состав экзаменационной комиссии. Химию я все-таки знал «не твёрдо» из-за ненадобности и «расплывчатости» правил. В отличие от математики, с которой проблем не возникло, как и с иностранным языком. На сочинении, которое писали часов пять или шесть в помещении школьной столовой, классный руководитель ненароком «тыкнула» пару раз в моё «творчество», указывая на ошибку, аккуратно мной исправляемую. Как видите промежуток времени, отпущенный на сочинение, был большим, поэтому предусматривался перерыв, во время которого мы выпили стакан чая с булочкой, услужливо предоставленный нам представителями родительского комитета. …
  … Всё хорошее, как и всё плохое, заканчивается. Подошли к концу и экзамены, которые все мы успешно сдали. В отличие от моего соседа по двору Серёжи Беликова из соседней 516 школы, который получил только справку. Видимо большая любовь к моей бывшей однокласснице Свете Манько не довела до добра, и Серёга напрасно исполнял одноимённую песню из кинофильма «Гусарская баллада». Мы же все дружно пришли на вручение дипломов, которое состоялось в актовом зале. В него превращалась школьная столовая по торжественным случаям. Вовка Гусев с частью ребят успел принять немного «за воротник» и чуть-чуть споткнулся, когда шёл за долгожданным документом. Это списали на излишнее волнение, да и «принять меры» школа уже не могла. Отличницы из «десятого первого» исполнили вальс, а мы, разбившись на группы «по интересам», отправились праздновать знаменательное событие. Римма Фёдоровна принципиально все заботы о проведение «Выпускного вечера» переложила на родительский комитет. Его возглавляла мама Иры Филипповой, но одна она, ни чего сделать не смогла. Мы даже не получили фото альбом класса. Я дисциплинированно сходил в фотоателье, но половина однокашников проигнорировала мероприятие. В результате я видел свою фотографию только у других, а у меня самого её так и не осталось на память. На этом фото я неплохо смотрелся в новом двубортном костюме, пошитом к этому случаю. Но мы, несмотря на все перипетии, не унывали, и собрались у меня на квартире. Выпили, как оказалось, излишнею дозу вина и пошли встречать в центр города «Алые паруса», воспетые Александром Грином. Там сели на «Речной трамвайчик» и поплыли в ЦПКиО, где на концерте должны были выступать «Поющие гитары». От выпитого вина я захотел в туалет, но на переполненном и знакомом по ОМ-371 теплоходе найти необходимое помещение не смог. Едва дождался берега и сходил в кусты. На этом мои злоключения не кончились. Плохо освещенные аллеи парка были переполнены гуляющей молодежью, и наш класс как то разбрёлся. Неожиданно ко мне обратились Надя Трифонова и Оля Курочкина, если не изменяет память, с просьбой уладить какой-конфликт произошедший с моим другом Лёней Павлушевым и какими-то ребятами. Девочки проявили инициативу, а зря. Когда мы подошли с мирными намерениями к группе подростков на меня без предупреждения посыпались удары. На руках у меня «висели» две девочки, да и дрался я уже давно.  Поэтому меня мучила одна только мысль: «Не упасть». Я удержался на ногах и всё кончилось. Из темноты появился Лёня, ушедший во время драки вперед, и ничего не знавший о случившемся. Наша компания продолжила путь с западной части Елагина острова на восточную, которую мы и достигли, когда совсем рассвело. Популярный ВИА, которые исполнил только «Карлсона» и ещё одну песню, мы не послушали, и постепенно мы как то разбрелись. Ира Рябухина и Оля Курочкина «изменили» ещё раньше. Подходя к площади Калинина, почему то в одиночестве, я повстречал «А» класс из 516 школы, который после выпускного вечера, шел гулять в город. Это осталось последним воспоминанием о «чудно» проведённой ночи. … 
  … Родители о двух синяках под глазами особенно расспрашивать не стали. Они понимали, что разговор на эту тему мне неприятен. В таком виде светиться на улице особенно не хотелось, и одноклассникам, которые на следующий день звали меня купаться, я не составил компанию. Красноречивый сочувственный взгляд Люды Кузиной, говорящий о готовности «заживить раны», остался без ответа. «Компостировать мозги» девочкам было не в моих правилах. Но забирать оставшиеся документы из школы пришлось, и Римме Фёдоровне я попенял на хулиганов. Так неказисто закончилось моё прощание со школой. Синяки прошли дней через десять. Психологическая травма оказалась глубже. Месяца три я невольно в душе вздрагивал при контакте с не знакомыми людьми, но «всё проходит» и это прошло. …
  … «По инерции» с ребятами из класса мы некоторое время продолжали «судорожно» встречаться, словно предчувствуя неотвратимое расставание надолго или навсегда. После некоторого определения дальнейшего жизненного пути, я с большой группой одноклассников пошёл купаться вдоль железнодорожного пути чуть ли не на «Ржевку». Там в месте пересечения полотна и реки Охты собралось большинство мальчиков класса. Принять водную процедуру пришли Леша Дроздовский, Вова Гусев, Саша Громов, Коля Веснин, Миша Новиков, Витя Красников. Всех, пожалуй, и не упомнить. Разговоры велись разные и не только о будущем. Вовка и Мишка сравнивали мой волосяной покров с Колиным. Они отдавали предпочтение моим волосам. У Кольки была заросшей и спина. Самому Вове похвастаться было не чем. У него на груди росло несколько жидких волос. Был, кажется, конец августа, и мы, по-моему, договорились встречаться каждый год. Время оказалось не очень урочное, и встреч больше не было. Каждый раз, проезжая на электричке это место, я вспоминаю юность, хотя сейчас оно сильно изменилось. …
  … Вместо эпилога расскажу, что знаю, о дальнейшей судьбе некоторых одноклассников и одноклассниц, с которыми в дальнейшем очень близко не сталкивался. Надо сказать, что последний раз в более или менее полном составе класс собрался осенью на «Вечер выпускников». Из него мне запомнилась, завуч по воспитательной работе, которая всё время сетовала, на плохою материальную поддержку бывших воспитанников, и даже инструментальный ансамбль пришлось заказывать силами школы. Я с ней был не согласен. Во-первых, ансамбль нам был не очень нужен, а хотелось просто встретиться с товарищами. Во-вторых, школа была молодая, и даже первый выпуск в лучшем случае заканчивал ВУЗ. Так что говорить о материальном благополучии питомцев не приходилось. Конечно же я не оставил без внимания громкий разговор с подругами Люды Кузиной о своей сопернице, предназначенный мне, хотя может и ошибаюсь. Сама Люда позже работала продавцом в продовольственном магазине на проспекте Металлистов. Она вышла замуж и вроде бы нормально жила со слов брата, но с ней наши пути больше не пересекались, хотя я с некоторым волнением входил в Людин магазин, когда выдавался редкий случай. Люда Слесарева, тень и подруга Кузиной, всегда у меня ассоциировалась с незаметной «мышкой» и в памяти других следов не оставила. Зато отличилась другая визави Кузиной Нина Колесниченко. Она пришла на вечер с мужем в железнодорожной форме и со значком об окончании техникума. Он всё время ревностно сопровождал супругу. Его можно понять. Нина была девочкой симпатичной, хотя мы больше не виделись. На встрече так же присутствовала Надя Трифонова с Ирой Максимовой. Когда после завершения мероприятия мы пошли гулять по ночному Невскому, я пожадничал и не купил девчонкам по букетику каких-то дешёвых цветов. Возвращаясь, домой, я нарочито радовался, что Ира с нами не пошла, а то её пришлось бы «далеко провожать до дома на Пискарёвском проспекте напротив школы. Тогда как Надино жилище было рядом с моим домом на Антоновской улице. За маленькие «прегрешения» себя я не оправдываю, но это было так давно. Надя, насколько мне известно, работала служащей в конторе одного из цехов Станкостроительного Объединения им. Свердлова и вечерний институт, куда поступила, не закончила. Ира Рябухина на памятной «ночи» выпускников, отделившись от однокашников, познакомилась с комсомольским деятелем, не знаю какого масштаба и вышла за него замуж. Иру Филиппову, лет через десять, встретил случайно во взрослой поликлинике. Узнали друг друга. Поздоровались. Перекинулись парой незначащих фраз, так как оба спешили, и разошлись по своим делам навсегда. О судьбе Тани Качаловой, Нади Жабревой, Оли Курочкиной ни какой информации не имею. Имена ещё трех девочек нашего выпускного класса, пришедших к нам в девятом, память вообще не сохранила. …
   … Саша Громов в институт не поступил и, «прокантовавшись» год в ВПТИ Лит. Пром., что находится в начале Кондратьевского проспекта, и где работал Коля Веснин, устроивший его туда. Потом была служба в Строительных Войсках. После демобилизации Саша пришёл в гости на квартиру к Кольке буквально светящийся от наслаждения свободы и соскучавший по гражданской жизни. Так наши окна были почти напротив друг друга, потом я иногда видел Сашу, пока жил или позже когда навещал родителей. Последние сведения о нём сообщил Игорь Елец. Громов работал охранником в центре досуга, куда Игорь ходил в сауну. …
  … Вова Гусев, так же, не поступив в ВУЗ, окончил курсы шофёров при Военкомате. После службы в Армии остался работать по этой профессии. Женился. У него родился ребёнок или два. Через лет «дцать» я его встретил, направляясь в гости, к родителям. Он жил на старом месте. Мы проговорили минут двадцать, не могу сказать, о чём и расстались. Когда я по интернету искал адреса одноклассников, то в этом районе нашёл несколько Владимиров Гусевых 54 года рождения. Кто из них мой товарищ сказать достоверно было трудно. …
  … Вова Воробьёв поступил в летное училище. Когда приезжал на побывку мы иногда встречались. Военная служба сделала Вову заметно раскрепощённым. Один раз «отметив» нашу встречу, он стал звонить Римме Фёдоровне и напрашиваться в гости. Та подвыпивших питомцев не захотела принимать, сославшись на состояние здоровья. Я, честно говоря, не особенно расстроился этому обстоятельству. По доходившим всякими путями сведениям, окончив училище, Воробьёв, преодолевая некоторые проблемы со здоровьем, летал. Всякая информация о нём оборвалась уже, когда он ушёл на «гражданку». …
  … О Саше Мартынове и Вите Беднове я ни чего не знаю. Интернет мне выдал двух Бедновых. Уточнять поиски я не стал. Витя Красников оставшись без «брони» высшей учёбы попал в армию. Там ему удалось «откосить», о чём он с подробностью рассказывал при встречах, оказавшись счастливо «на гражданке». Потом он на некоторое время пропал из поля зрения. Снова мы встретились в районе станции метро Приморская. Мы оказались почти соседями. Он жил на Наличной улице с женой и дочкой. Высшее образование Витя получил и работал инженером в Объединении им. Козицкого. Мы обменялись телефонами и периодически созванивались, а иногда как соседи и случайно встречались. Побывать друг у друга в гостях не успели. Улучшив жилищные условия, Красников переехал в Купчино. Потом начались «лихие» девяностые. Последний раз Витя Красников позвонил мне в поисках работы. Я сам с трудом выживал, и помочь однокашнику ни чем не мог. На этой «грустной ноте» мы и расстались. …
  …У любимчика Риммы Фёдоровны Саши Князева ещё в десятом классе умерла мать. Подробностей я не знаю, но жизнь Саши сильно осложнилась. Впрочем, он как то «выжил» и стал много лет спустя активным пользователем социальных сетей. Я не большой любитель этого «дела» и связываться с ним виртуально не стал, хотя может быть, было бы интересно пообщаться с обладателем внешности Байрона, как я представлял Сашу в юности. …
  … Олег Филь пришел к нам в девятый класс тихим новичком из другой школы. Парень он был достаточно общительным и очень быстро стал своим, да и у него не было другого выбора. С ребятами из класса он проводил и внеурочное время, так что с «окружающей средой» на территории детского сада около школы, где вместе с одноклассниками проводили время и мальчики из соседних дворов, Олег не был «белой вороной», хотя и не жил поблизости. Правда один раз Валерка Рагаян, придя из армии, «тренировал» его «вспышкой слева и справа», но это был только неприятный эпизод. Мне Олег оставил «памятку» на всю жизнь, о которой я уже упоминал. После окончания школы Филь еще некоторое время посещал «родные места», и особенно дружил с Сашей Громовым. По непроверенным данным эта «неразлучная парочка», посещая женское общежитие, имела какие-то проблемы по медицинским показаниям, впрочем, не оставившим серьёзных последствий.  Потом Олег «канул в вечность». Об однокласснике косвенно напоминает Кутузовское «совещание в Филях», о то не очень часто, так как само событие, а тем более роман Л. Н. Толстого, в моей повседневной жизни «редкие гости». …
  … Витя Суслин жил в доме на проспекте Мечникова с мамой учительницей, кажется, нашей школы. Мальчик он был спокойный и рассудительный, а мне такие люди нравятся и я симпатизировал ему. В учёбе мы были «ровней» и особенно друг перед другом не конкурировали, как и вообще все «сильные» ученики класса, так что с теской мы были в хороших товарищеских отношениях, которые при других обстоятельствах могли бы перерасти в дружбу. Но «штат» друзей у меня был укомплектован, да и жил Витя немного «на отшибе». После окончания школы Суслин поступил в ЛИИВТ (Ленинградский Институт Инженеров Водного Транспорта). После окончания института Витя уехал, куда-то по распределению, и следы его затерялись. …
  … Мать Леши Муханова почти точно работала учителем в нашей школе, но с ней я непосредственно не встречался. Леша входил в «плеяду» наших «хорошистов». Но его чуть-чуть замкнутость и немного «детские» интересы мешали, например моему, сближению с ним. А так он ни чем не выделялся из сверстников. Я даже точно не скажу, поступил ли Лёша после школы в ВУЗ, по тому, что он «выделился» другим. Ещё во время учёбы он увлекался раскопками на местах боёв. Буквально через год после нашего расставания во время занятием своим хобби у него в руках разорвалась старая граната. Леша к счастью остался жив, но лишился глаза. Последний раз я его видел мельком на остановке около «Гиганта» уже в новом «обличие» с одним глазом. …
  … Пожалуй, самый сильный математик нашего класса Лёша Дроздовский поступил в ЛЭТИ (Ленинградский Электра Технический Институт) им. Ульянова Ленина. Не знаю, исполнились ли его дальнейшие мечты, как и мечта Вовы Никифорова, купить автомобиль. Заходил ли в дальние порты Валера Забелин? Интересно об этом всём было бы узнать. Через телефонную книгу, когда в нашу жизнь начинал входить интернет, мне удалось отыскать адреса многих мальчиков нашего класса. Девочек наверняка сменивших фамилию, а может и не одну, я особенно не искал. Весь преисполненный радужных ожиданий я уже поднял трубку, но остановился. Я решил, что не стоит «ворошить прошлое», да и это бы было противоестественно, моему патологически застенчивому характеру. Если бы позвонили мне, то я с радостью откликнулся. А так …? Наверно я не прав, но поделать с собой, ни чего не могу. Пусть всё остаётся как есть, и щемящие чувство остаётся со мной, согревая остаток дней. С Риммой Федоровной я пару раз «сталкивался». В коротких разговорах она немного рассказывала о питомцах и удивлялась моей внешней похожестью на папу, хотя я так не считаю. Потом мне стало известно, что от неё ушел муж, правда, сравнительно скоро вернулся. Сама она ещё долгое время работала в школе. О кончине классной наставницы сведений не получал, а такие люди у меня в памяти навсегда остаются живые, и это, хоть частично, позволяет чувствовать себя менее печалящемся в нашем житейском море, изобилующем штормами и рифами. …
Подборка 9. Море.
  … Формально Ленинград, расположенный на берегу Финского залива, является морским городом. Но Финский залив это не Балтийское море, тем более его часть именуемая «Маркизовой лужей». А район Пороховых и Полюстрово, где я прожил значительную часть жизни, так же мало чем напоминал о морском статусе города. Я, конечно, не берусь вспомнить, когда первый раз побывал непосредственно на берегу и вдохнул свежий морской воздух, но точно это было не в раннем детстве, а гораздо позже. И, тем не менее, именно в дошкольном возрасте я «волевым решением» избрал профессию моряка. В эти года многие мои сверстники становились в мечтах военными, пожарными, поварами и прочее. Первым толчком к моему выбору, конечно же, послужила бескозырка, подаренная мне дядей Пашей Горбуновым, папиным односельчанином, после службы на флоте. К ней как нельзя, кстати, подошла матроска, носимая мной в ещё более юном возрасте, и, наверное, первые чёрные или тёмно-синие брюки. В этом обмундирование я был готов к службе, что и подтверждают фотографии хранящиеся у меня. Со временем мечта стала обретать более конкретные формы. В начале шестого класса я стал заниматься в клубе ЮМ  ЮКС (Юный Моряк Юнги Корабля Стремительный). Его организовал старший лейтенант Клюев Анатолий Иванович. Сам он был техником в морской авиации дальнего действия, но любил море и мальчишек. Рассказывали, что Анатолий Иванович пришел в парадной форме с кортиком во Дворец пионеров и попросил содействия в его начинании. Там откликнулись и снабдили энтузиаста методичками, пособиями и комплектами повседневной морской формы. Клуб обосновался в подвальном помещении, дома на Лесном проспекте, приспособленном под бомбоубежище на случай ядерной войны. Как я записался в юные моряки, точно не помню. Возможно сам адмирал, такое звание официально назначил себе Толик, как за глаза называли его старшие ребята, ходил по школам района и зазывал на службу. Из подростков главным был Дима Минаев, на его курсантских погонах пришитых на форму имелись три большие звезды, и провозглашался он капитаном первого ранга. Отец Димы имел такое настоящее звание, чем и обуславливалась «карьера» сына. Фамилию заместителя командира память не сохранила, но он имел звание капитана второго ранга с соответствующими отличиями и фактически замещал Анатолия Ивановича во время его отсутствия, так как официальный его начальник был младше по возрасту и часто отсутствовал.  Остальной контингент делился на взводы и отделения, а их командиры носили по две или три маленьких звёздочки на погончиках. За время «службы» я смог выделиться, и с некоторой гордостью проделывал отверстия у себя на плечах фланельки. В общем, вся «субординация» выглядела как-то так. На занятиях, которые проходили два дня в неделю, мы изучали основы морского дела в объеме должности матроса. Для этого необходимо было знать, прежде всего, строение корабля с его килем, форштевнем прочим шпангоутом и такелажем. Последний на современных военных кораблях присутствовал в меньшей степени. Так же мы осваивали передачу информации от одного корабля на другой с помощью флажков, чем в море занимаются сигнальщики, с непостижимой скоростью махая этими незатейливыми приспособлениями. Вся это информация записывалась в общую тетрадь и «штудировалось». На улице, во дворах, мы занимались строевой подготовкой и дружно маршировали в любую погоду. Впрочем, под дождём конечно не ходили. Не буду преувеличивать. Перегородки бомбоубежища с «задраивающиеся» люками напоминали отсеки подводной лодки, что придавало дополнительный антураж всему процессу обучения. …
  … Одним этим наша деятельность не ограничивалась. Адмирал организовал экскурсию в Кронштадт на корабль имя, которого имелось в наименовании нашей морской организации. Пригород Ленинграда был закрытой секретной территорией. Кроме всего прочего там находилась база Балтийского флота со штабом, и я отдаю должное энергии Анатолия Ивановича, которому удалось организовать поездку. Доехав на электричке до станции Ораниенбаум мы «пересели» на «морской» трамвайчик, курсирующий между берегом и островом Котлин. Когда оказались на борту судна и «отступать было не куда» выяснилось, что надо дать самодеятельный концерт, и от каждого члена нашей группы надо было выступить, с каким ни будь номером. Я, особыми «талантами» не обладая, решил продекламировать, недавно прочитанные в какой-то книжонке и запомнившиеся мне, четверостишия на близкую шахматную тему. Многие из этих строк я могу воспроизвести и сейчас так они «врезались» в память. Эти эпиграммы были посвящены шахматным фигурам и коллизиям. Например: «Я, только я. Гремит ладья. И часто из-за ячества. Свое теряет качество». Или: «Расплата. Вот сущность мата».  А так же: «Нынче ни кто над пешкой не смеётся. А вдруг она в ферзи прорвётся». Последнее, что «приходит на ум»: «Приобретённая сноровка. Спасаться от разгрома рокировкой». Странная вещь наша мозг. Он воспроизводит, например, некоторые стихи, которые прочитал один раз, а «зазубренные» пропадают бесследно. Так мне запомнилось не затейливые вирши: «Шел грибник издалека. А в корзинке ни грибка. Притомился грибничёк. И уселся на пенёк. Ты скажи, скажи мне лес. Ты с грибами, или без. Поглядел на грибника. Лес дремучий свысока. Покачался, скрип да скрип. Показал под ёлкой гриб. Я с грибами. Молвил лес. А ты с глазами. Или без». Эта «баллада», кажется, мной была оставлена «на биз». Впрочем, «продолжительных аплодисментов», когда я, запинаясь от волнения, выступил на концерте, не последовало. Само мероприятие проходило на палубе, а до этого мы, разбившись на группы, посетили матросские кубрики. Там мы немного «скованно», из-за не привычности ситуации для обеих сторон, пообщались с моряками. Они рассказали о своей службе, мы поведали о своём «житье бытье». Особенно «плавсостав» интересовался нашими знаками различия, и мы, как могли, разъясняли. Всеми нашими перемещениями по кораблю руководил голос Анатолия Ивановича с использованием «громкой связи». Поскольку он носил свою официальную форму старшего лейтенанта, то объяснять его адмиральскую должность не пришлось. Впрочем, эта тема, возможно, и затрагивалась в отдельных разговорах, ведь «сторожевик» или даже эсминец был большой. Он стоял в плановом ремонте на территории завода, куда мы и последовали с причала «прямым курсом». Достопримечательности самого Кронштадта  остались вне поля нашего внимания. Это компенсировалось прекрасным обедом, состоящим из макаронов по-флотски и фруктового компота или киселя. Не могу сказать достоверно. Ещё мы отправлялись в гости с надеждой получить от хозяев для формы «суконки» вместо наших «фланелек». Наша мечта не осуществилась ввиду своей объективной неисполнимости. Эта форма была праздничной и выдавалась, как я сейчас понимаю, на весь срок службы и в ней демобилизовались. Впрочем, это не испортило наших положительных впечатлений от всей «экскурсии». …
  … Ещё нельзя не упомянуть наше посещение «кладбища» кораблей. Доехав на метро до станции Автово, наша сравнительно многочисленная ватага направилась пешком в район Морского порта, где на одной из площадок и находились старые разрезанные суда, приготовленные для последующей переплавки. Ребята во главе с «адмиралом» уже были там не первый раз и знали, что территория не охраняется. Впрочем, в эту экспедицию Анатолий Иванович может сам и не пошёл. Зрелище «раскуроченных» корпусов кораблей производило жутковатое впечатление. Главной нашей целью было нахождение судовой рынды для украшения помещения клуба ну и прочих морских атрибутов для той же цели. Удача нас не побаловала, и мы вернулись с пустыми руками, но массой положительных и познавательных эмоций от прогулки, немного окунувшись в суровость морской жизни, хоть и с такой неприглядной стороны. … 
  … После поездки жизнь в клубе стала меняться не в лучшую сторону. До этого Анатолий Иванович находился в длительном отпуске или на излечении. Срок вышел, и он вынужден был вернуться на Сахалин для продолжения службы. Преподавание взяли на себя старшие ребята. Дело было, в общем, не сложное и они справлялись. От них мы получали информацию об «адмирале», возвращение которого ждали с нетерпением. Но у того что то «не заладилось» и клуб фактически остался без своего «вдохновителя». Стали возникать проблемы с «арендой помещения», так придя на занятия, мы подолгу ждали, пока удастся получить ключи. До конца учебного года мы всё-таки как то продержались, а дальше мне пришлось искать новые решения в «морской судьбе». …
  … В клубе на Лесном проспекте судьба свела меня неожиданно с Серёжей Терентьевым. Его мама была двоюродной сестрой тети Насти Серовой, жены дяди Володи, с которым дружил мой папа. Как вы понимаете, знакомство наших семей было «шапочное», хотя родители иногда и проводили совместные праздники. Серёжу до этого я ни когда не видел, да и особенно ни чего о нём не слышал. Он был старше меня и, оказавшись в клубе, мы, естественно, не узнали друг друга. Но постепенно через «общих знакомых» мы «идентифицировались», хотя к близкому знакомству это и не привело. Но поскольку Сергей попал в зону моего внимания, то невольно я следил за его изменьчивой судьбой. Девочка, которую Терентьев младший выбрал, не понравилась по каким то причинам отцу, и когда Сергей после армии на ней женился, то не получил «родительского благословения». Он был «отлучен» от дома, а за причитающиеся «квадратные метры» жилой площади получил компенсацию, настолько сильно сын рассердил отца. Когда во время совместного праздника я спросил о Серёже у матери тёти Насти, она смогла только скупо сокрушаться, настолько большой была «трещина» расколовшая их семью. Эта история непосредственно не связана с «морем», но согласитесь, что «косвенные корни» имеет. …
  … В начале седьмого класса я решил податься заниматься морским делом во Дворец пионеров, о котором был наслышан и подходил по возрасту. Что бы одному не было скучно, а главное легче преодолеть свою природную застенчивость, сагитировал Леню Павлушева, который к тому времени, пользуясь лётной терминологией, стал моим ведомым. На троллейбусе №3 мы доехали до Невского проспекта и первый раз по лестнице поднялись на второй этаж Дворца Кваренги, где находился Морской клуб. Там нас без проволочек записали на первый курс. На следующем занятии нас повезли на теплоходе ОМ-371, принадлежащем клубу, на экскурсию по Финскому заливу. Там, наряду со всем прочим, нам рассказали о планируемом строительстве дамбы, которая должна была воздвигнуться в устье Невы и защитить город от наводнений. Позже, как вы знаете, это решение поменяли, и дамба выросла гораздо западнее и прошла через остров Котлин, соединив Кронштадт с материком. Это решение Политбюро ЦК КПСС нет смысла сейчас обсуждать, как и заявление первого секретаря обкома, что в случае загнивания такой массы плохо циркулирующей воды, можно в будущем просто засыпать эту территорию. …
  … Получив «крещение морем», началась пора учебных будней. Сами занятия мало чем отличались от аналогичных мероприятий клуба ЮМ ЮКС. Может быть только своей «солидностью», рассчитанной на «долгие» три года. Два раза в неделю в тиши старинных стен мы упорно грызли основы морской науки. Нас разделили на две группы по двадцать человек. Первая занималась в большом малоприспособленном своей «огромностью» зале. Занятия вёл Виктор Арсеньевич Дикарев. Всю свою жизнь он прослужил на флоте водолазом и имел крепким телосложением необходимое для этой профессии. Параллельную группу вёл Павел Степанович Валетов капитан третьего ранга в отставке. Он выделялся своей интеллигентностью и мягкостью в отличие от моего преподавателя, который был человеком простым и прямым. Группа размещалась на антресолях большого зала и делила свое помещение с судомодельным кружком. Недостроенные остовы судов можно было видеть, поднявшись по лестнице. Впрочем, туда я поднимался не часто и мало что могу рассказать о жизни «коллег».  Председателем клуба являлся капитан ОМ-371, человек не старый приятной наружности с которым мы мало сталкивались, и его гражданская форма капитана речного судна с точностью не сохранилась в памяти «под толщей времени». Это и был весь «командный состав». Виктор Арсеньевич и Павел Степанович в перерывах между двухчасовыми занятиями собирались в «каморке» под лестницей, ведущей на следующий этаж в конце основного зала. Это уютное помещение именовалось «кают компанией» и имело маленькое окно, стилизованное под иллюминатор. Там велись нескончаемые разговоры на всевозможные темы, иногда долетавшие до нас или случайно услышанные, когда мы по какой ни будь надобности заходили туда. Информация, полученная ненароком, зачастую оказывалась интересней тех «официальных» знаний, которые мы получали. Так я узнал подлинную историю смерти академика Королёва. Во время операции ему просто из-за чрезмерной ответственности «забыли внутри» один из хирургических инструментов, что и послужило причиной смерти. В газетах об этом не сообщалось. Что уже говорить о чисто морских темах. Их было так много, что я почти всё забыл, остались только смутные воспоминания, которые являются тоже неотъемлемой частью жизни. Из дверей «штаба» иногда доходили запахи мускатного ореха или перегара, но я не «специалист» и бросать тень на авторитет наших наставников не возьмусь. …
  … А свою преподавательскую работу они выполняли вполне квалифицированно. Мы «прилежно» учились вязать морские узлы, по включенным огням распознавать тип встречного судна, флажками передавать информацию на другие корабли и многому другому, что должен знать матрос первого класса на реках и озёрах. Наш клуб ориентировался на СЗРП (Северо-Западное Речное Пароходство). Но в своих отроческих мечтах мы плавали под флагом БМП (Балтийское Морское Пароходство), за исключением, конечно, тех, кто решил посвятить себя Военно-Морскому Флоту. А были и такие. Староста нашей учебной группы Вася Иванкин был из семьи военного моряка, и отец полностью обмундировал сына. Он ходил на занятия в шинели, шапке ушанке, «суконке» (шерстяная матроска), настоящих морских брюках и прочих атрибутах. На его одежде были нашиты военные пагоны с обозначением БФ (Балтийский Флот). Последнее Васю однажды подвело. На Невском проспекте столь юного моряка остановил патруль и доставил, хорошо не в комендатуру, на занятия к нам. Там быстро разобрались, и инцидент был исчерпан, правда, Иванкину «порекомендовали» спороть военные погоны. Остальные наши ребята, к которым относился и я, одевались попроще. «Фланелевка» (фланелевая повседневная и рабочая форма матроса), тельняшка и гюйс составляли наш «гардероб». Зимой наверх одевалась обычная гражданская одежда и свою принадлежность к морю, мы демонстрировали только на занятиях. Эта форма выдавалась бесплатно. Старосте я не завидовал, так как всегда считал это чувство вредным для здоровья, но очень хотелось больше соответствовать морскому статусу. Поэтому с течение времени я попросил маму купить мне недостающие предметы. Я старался редко обращаться с просьбами к родителям, и мои «пожелания» были постепенно выполнены, хотя мной прекрасно осознавалась их обременительность для семейного бюджета. В военторге на Невском проспекте мама мне купила суконку и клеши. Эти брюки отличаются от гражданских тем, что не имеют ширинки и приспособлены для быстрого избавления от них, при падении в воду. Продавщица, продававшая маме вещи самого маленького размера, по её словам, смотрела на покупательницу сочувственно. Она думали, что у женщины такой маленький супруг. Мама по понятным причинам вводить в курс дела работника торговли не стала. К третьему курсу в кладовых училища им. Макарова я приобрёл бушлат и фуражку, которые были с гражданскими эмблемами, что позволяло не опасаться патрулей. Учитывая то, что к тому времени я подрос, то разгуливал по родному городу как настоящий «мореман». …
  … Впрочем, полная экипировка случилась позднее, а пока были «суровые» будни. Их немного скрасило посещение Ленинградского телевидения. Группу «курсантов», в которую вошёл и я, пригласили на передачу посвящённую работе кружков Дворца пионеров. В большой студии мы расположились для массовки. На телевидении я был в первый и последний раз, поэтому вся обстановка с камерами и осветительными приборами немного будоражила и занимала своей новизной. Старшекурсник Женя Раппопорт даже имел небольшое выступление, которое и произнес с некоторым волнением, трудно скрываемым. Передача показывалась в записи и я, кажется, смог посмотреть её «со стороны». Женину «игру» помню, но себя если и видел по телевизору, то только мельком, да и то, это не факт. После телестудии мы все взбудораженные по заснеженным ночным закоулкам отправились на ОМ- 371, который зимовал недалеко от неё. Несший «ночную вахту» боцман судна, не помню его имя, из выпускников клуба нас впустил, и мы немного побеседовали в «романтической» обстановке. …
  … Так незаметно первый год освоения морского дела подошел к концу. Летом нам предстояла практика для закрепления теоретических знаний. Для этого служили два речных похода. Один по Волхову до озера Ильмень на две недели. Второй, более продолжительный, по Волго-Балту через шлюзы мимо Ладожского и Онежского озёр до Белого озера. Как человек «амбициозный», я выбрал второй вариант. В назначенный день мы все собрались на набережной Невы с левой стороны по течению перед мостом Александра Невского, и я отправился в свое первое и единственное «плавание». На нашем озёрно-морском судне имелась штатная немногочисленная команда с боцманом и капитаном, о них я уже упоминал. Нам, как практикантам отводилась второстепенная роль. В основном мы по очереди дежурили по камбузу и под руководством Виктора Арсеньевича и Павла Степановича изучали встречные суда и по знакам различия на сигнальных мачтах и гудкам, если не изменяет память, классифицировали их. Больше особых дел не было, и я любовался, проплывавшими мимо борта берегами. Наше плавание скорее напоминало передвижной «Пионерский лагерь». Сравнительно быстро мы проплыли, как говорят сухопутные граждане, всю Неву и зашли, по выражению моряков, в Ладожское озеро для пополнения запасов питьевой воды. Не знаю как сейчас, но в наше время вода в Ладоге была чистой и годилась для питья. Далее мы вернулись в систему канала, прорытого ещё Петром первым, и дошли до реки Свирь соединяющей Ладогу с Онежским озером. На ней мы делали даже многочасовую остановку для ловли рыбы. Я не заядлый рыбак, но помню, что некоторое количество судаков и щук было поймано. Так же остановки наше судно делало в крупных населённых пунктах по ходу маршрута. Там нас отпускали в увольнение на берег, и мы разбредались по улочкам городов, ища приключения. Иногда это удавалось. Я сам не видел, но, по словам очевидцев, наш капитан вступил в конфликт с «местными» и одержал победу, нанеся удар в «солнечное сплетение». Справедливости ради надо сказать, что это был единичный случай, а так к нам на борт приходили «собратья по ремеслу», и мы обменивались профессиональными разговорами. Все они уже работали или учились в государственных заведениях, и мне было немного неудобно, что нас принимают за равных, так как наше занятие было немного игрой. Но как бы, то, ни было, морскую форму мы носили не зря. Время прошло не мало, и всех населенных пунктов и подробностей шлюзований я не вспомню, но до своей цели мы дошли. Если кто интересуется, то может посмотреть по карте. На Белом озере, пользуясь его широтой, я был допущен к штурвалу и «рулил» минут пятнадцать. Опыта управления судном я не имел и сильно «рыскал» оставляя после себя на воде замысловатый след. Как известно «первый блин всегда комом». «Второго блина» у меня не было. Обратный путь мы прошли без особых приключений, а поскольку он мало чем отличался от предыдущего, то и не запомнился. Единственное это то, что мы по ощущениям двигались быстрее, и он занял меньше времени. Домой я прибыл полный от воспоминаний чистки картошки на юте, свежего воздуха и гнева Виктора Арсеньевича по поводу засорения бумагой «гальюна», который пришлось дополнительно прочищать. Так же в походе я не припомню пребывания моего верного друга Лёни Павлушева. Наверное, он пошёл в первое плавание или вообще проигнорировал мероприятие и на Свири мог теоретически наблюдать наш скромный теплоход, поскольку его родная деревня находилась на берегу данной реки, славящемся уловом щук, которых я видел у него на фотографиях. Впрочем, это всё гипотетические мои рассуждения с большим элементом фантазии. …
  … Во второй год обучения ни чего существенного не случилось. Обыкновенная «рутина». Единственное исключение представляет гребная практика на месте зимней стоянки нашего «флагмана». Оно находилось на участке берега Невы за Ботаническим садом. Сквозного проезда по набережной не было, как собственно говоря, и самой набережной. Территория принадлежала одному из военно-морских училищ. Там находились малые плав средства для практики курсантов. На этих шестивёсельных ялах мы и обучались гребле под продолжительную команду: «Два», и короткий возглас: «Раз». Так же мы узнали, что такое «сушить» весла и «табанить». Оказалось, что сломать весло в районе «уключин», это хорошо, а саму гребную лопасть, это плохо. Или наоборот. Всё это мне пригодилось в дальнейшей жизни. При необходимости я уверенно чувствовал себя на воде за управлением лодкой. Сейчас в районе телебашни, украшающей город, продлили набережную до Гренадёрского моста, не сохранив «памятного» именно мне места. …
  … Понимая скромные возможности родителей, я поскорее хотел «слезть с их шеи», и начать самостоятельную жизнь. Для этого после окончания восьмого класса решил поступить в Среднее мореходное училище. Моим «компаньоном» намеревался стать Лёня Павлушев. Как я уже, кажется, упоминал, с ним мы с упоением мечтали, что после поступления в первое же увольнение посетим, не место где живём, а «города нашего детства». Я в морской форме пройдусь с другом по «Пороховым», а он со мной по улочкам Песочной, где с родителями жил до получения новой квартиры. Отец Лёни тогда служил там старшим лейтенантом в одной из воинских частей, расквартированных поблизости. Массовое сокращение армии в шестидесятых положило конец его военной карьеры. Зимой после Нового года, мы с Павлушевым решили съездить на улицу Седова, что бы «разведать» по подробней условия поступления, и не напрасно. Открыв массивную входную дверь, которая в основном и запомнилась, соискатели вошли в «Мореходку», где нам разъяснили, что необходимо было родиться не позднее февраля месяца 1954 года. Иначе до совершеннолетия невозможно попасть на первую практику. Так наши планы «рухнули» по не зависящим от нас «техническим» причинам. Не хватило до необходимого возраста какие-то несчастные пол гола, и даже чуть меньше. Но мечта осталась. Я не очень представлял  где «кантоваться» год, а затем поступать в выбранное учебное заведение, что бы получить среднее морское образование. Смысла в этом во всём было мало, и я пошёл в девятый класс, с согласия родителей, после которого намеревался получить диплом с высшим образованием. …
  … Лето предстояло насыщенное. Кроме посещения деревни, я отправился в «трудовой» лагерь для завершения строительства северного Артека. Так «в простонародье» называли  объект областного, а может быть и всего Северо-запада, значения. Официально этот пионерский лагерь именовался «Зеркальны», названный так по озеру, на берегах которого располагался. В этот год его должны были открыть, но строители подвели. На помощь им и бросили клубы «Юных моряков» и «Юных космонавтов». По приезде на место, мы стали обустраивать быт. Разбили палаточный городок. Палатки на двух человек приобрели новые польского или чешского производства. Они были яркого цвета, а не как отечественные окраски хаки, и очень красивые. До этого ставить палатку  мне не приходилось, но с подсказками старших товарищей мы как-то справились. В сосновом лесу около стройки появилась целая «улица». Каждая палатка была снабжена матрасами с «нуля» по два на человека. Питались мы в рабочей столовой. Все было просто замечательно, тем более что работали полдня в основном на уборке строительного мусора. Вторую половину дня использовали для не запомнившихся мероприятий. Возможно, вечерами проводились танцы. В клубе «Юных космонавтов» присутствовали и девочки. Во всяком случае, мой друг Леня Павлушев, живший со мной в одной палатке и в покорении женских сердец уже тогда подававший большие надежды, завел, по крайней мере, с одной знакомство. Мне романтики хватало и так, тем более я слыл, и старался поддерживать это мнение, «женоненавистником». Две или три недели «промчались» не заметно и я о них не жалею. …
  … Наступил третий, выпускной год моего морского обучения. Он «ознаменовался» тем, что, кроме всего прочего, Виктор Арсеньевич организовал группу аквалангистов. По задумке наш возраст позволял в конце года спуститься под воду. Если не изменяет память, дополнительного дня не требовалось, так как занятия мы просто продлевались  на час дольше. Я, недолго думая, записался в эту группу. О погружениях я представления не имел, но был «открыт» ко всему новому. Теперь, кроме правил расхождения судов в море, я стал изучать акваланг и сигналы которыми пользуются водолазы. Наша группа отличалась тем, что кроме «третьекурсников» туда вошли и новички. Во Дворец пионеров их привела классная руководительница. Она без сомнения была «энтузиаст своего дела» и хотела занять подопечных, которые выразили желание «посвятить» себя морю. Без её настойчивости в клуб их не приняли бы по возрасту. Ребята были старше даже меня и выглядели немного «белыми воронами». В группе аквалангистов я состоял, каким то «начальником», во всяком случае, отвечал за приготовление к праздничному новогоднему концерту. Узнав, что один из новичков играет на гитаре, я предложил слегка нарочито развязно своему возрастному подчинённому принести свою «балалайку». Чем дело кончилось, точно не скажу. Возможно, концерта просто не состоялось. …
  … Кроме колоритных новеньких за три года обучения я приобрел, не скажу много, новых знакомств. В памяти сохранилось еще меньше товарищей. В основном это были ребята, жившие недалеко, а город большой и не со всеми удавалось близко пообщаться. Вова Шилов жил на другой стороне проспекта Металлистов. Он был на год младше меня, но учились мы в одной группе. Его отличала «не по годам» серьёзность, что у меня вызывало уважение. Так же с ним иногда мы на занятие, когда совпадало, ездили с одной троллейбусной остановки. Мальчик он был целеустремлённый и, наверное, стал капитаном. В глубине квартала между пр. Металлистов и Полюстровским пр., в «хрущевке», жил Коля Кронштадтов. К нему домой я приходил несколько раз, по каким-то делам. Его жилище было интересно тем, что, по словам Коли, в одной из парадных проживал писатель фантаст Георгий Мартынов. Самого писателя я не встречал, но с некоторыми произведениями ознакомился. Где то на Охте обитал Коля Березин. Морской фамилии он не имел, но мне как «земляк» запомнился, и он «встаёт» перед моими глазами юным и положительным, хотя сейчас я его, наверное, и не узнал бы. Так же не очень далеко от меня было жильё Жоры Соротского. Мальчик он был, в отличие от меня, общительный, чем вызывал уважение товарищей. Ещё мне запомнился Саша Кобрин. Роста он был не большого, но на занятия греблей один раз пришел из ГАИ с экзаменов на права по вождению велосипеда. Их давали с четырнадцати лет, и они позволяли свободно ездить по улицам родного города. Я теоретически не прочь был получить такой документ, но так и не удосужился, а позднее и вовсе узнал, что это не возможно по медицинским показаниям. Больше имён и фамилий однокашников по «морской службе» в памяти не всплывает, да и лиц тоже, хотя само время вспоминается с теплотой. …
  … Курс морского дела подходил к концу. За три года мы возмужали и научились пользоваться параллельными линейками для прокладывания курса на карте и прочим штурманским премудростям. Ещё немного погребли, а возможно и сдавали какие-то нормативы перед экзаменами, на базе в Озерках, принадлежащей  другому морскому училищу, скорей всего гражданскому, в отличие от базы на Аптекарской набережной. Туда я добирался уже полностью обмундированным, и мало чем отличался от других собратьев по профессии, бывших не редкостью на улицах Ленинграда. Сами экзамены я помню не отчетливо. На них, кроме наших преподавателей, присутствовал представитель СЗРП и удостоверение, выданное нам, позволяло занимать должность матроса первого класса на речных судах этого пароходства. …
  … Летом, уже фактически расставшись с Дворцом пионеров, мы отправились в открывшийся пионерский лагерь «Зеркальный». Как настоящие «морские волки» мы с Лёнькой Павлушевым перед отправкой зашли в магазине на улице Рубинштейна и купили бутылку или две рома, которые спрятали поглубже в свои рюкзаки. Из садика Дворца Растрелли, примыкающего к Площади Искусств, на автобусах мы отправились на Карельский перешеек. Разместили нас не в главном корпусе, а в так называемых «бочках». Это отдельные строения по форме очень напоминающие предмет тары. В наш отряд, кроме нас, попали члены Совета дружины города. Мы стали обслуживать лодочную станцию, а они готовится к Всесоюзному пионерскому слёту, намеченному где-то после первой смены. Именно в этот промежуток времени мне почему-то, здесь я преднамеренно лукавлю, хотелось попасть особенно, и я даже взял справку, освобождающую меня от обязательной трудовой практики после девятого класса. Не ехать в трудовой лагерь школы имелась причина, но она непосредственно к данному рассказу отношения не имеет. Как члены одного отряда, хотя у нас и были разные задачи, мы встречались «плотно» с пионерской «элитой» и у нас сложились, в общем, нормальные отношения. Если в нашей морской группе и были младшие по возрасту ребята, подходящие под разряд пионеров, то  руководящие «собратья» давно вышли из него и к тому же были ещё не по годам развиты умственно и физически. От них я впервые услышал песню Охрименко про великого русского писателя со словами: «В имении «Ясной поляне». Жил Лев Николаевич Толстой. Не мяса ни рыбы не кюшал, не кюшал. Ходил по поляне босой». Автора я тогда не знал, но текст запомнил. Пионерские вожаки научили меня одному исполнительскому приёму. Если к каждой строчке песни добавлять поочерёдно восклицание «в штанах» и «без штанов» то получается довольно занятно. Попробуй, например, так исполнить песню Бернеса о Косте моряке. Из тех же источников я узнал, что есть инструмент «Корнет», а не «Кларнет» и чуть не проспорил, но вовремя остановился. Мы тоже не оставались «в долгу». Вторая половина отряд, приходившая на лодочную станцию заниматься греблей, получала привилегированное положение. Её команда шлюпки, где загребным был я, заняла первое место в лагерных соревнованиях. Так что атмосфера в нашем «разношерстном» коллективе была нормальная. В наш отряд, возможно, по блату попал Кирилл Набутов, сын известного на всю страну спортивного комментатора Виктора Набутова. Он года два уступал по возрасту костяку коллектива, да и вообще был мальчик тихий и скромный, так что не «звездил». Я с ним лично даже не разговаривал, зато теперь могу похвастаться о неоспоримом факте «знакомстве» с продолжателем дела своего знаменитого отца, хотя меня он навряд ли помнит. …
  … Кроме шлюпок под нашим ведением находился катер. Им распоряжался главным образом Виктор Арсеньевич. На нем старшие товарищи в свободное от основной работы время отправлялись, например, на остров, который располагался в центре озера, и проводили там пикники. Один раз, дежуря на станции, я за обивкой катера обнаружил початую бутылку рома и обрадовался, подумав, что её случайно забыли. Мои с Леней запасы спиртного давно кончились. Их мы «приговорили» выпивая по глотку после отбоя.  В ход даже пошло средство от комаров на спирту одного из соседей по палате, которое ему заботливо приготовила мама, и не использованное им по прямому назначению. Но потом, принюхавшись, я понял, что это ацетон. Такой, вроде бы, незначительный эпизод, а запомнился. …
  … Но не надо думать, что мои воспоминания ограничиваются такой всевозможной «мелочью». В них сохранились и более значимые события. К ним можно отнести «эпизод» связанный с Лёнькой. Мальчик он был со своей немного восточной внешностью фотогеничный и нравился девочкам. Это Лёня дополнял «безотказностью» на чувства слабого пола и постепенно приобретал известность ловеласа. В «Зеркальном» он тоже познакомился с девочкой и по вечерам ходил на свидания. С одного из них Лёня пришел возбуждённо довольным, как «мартовский кот», и сообщил мне, что имел интимные отношения. Павлушев конечно мог и «приукрасить» события, но его подруга, которую звали, по-моему, Рита была девочка не по годам развитая. К тому же её мать, по словам друга, работала гинекологом и у них в доме наверняка присутствовала соответствующая литература. Так что Лёня возможно и не врал, хотя это не вызвало во мне особенных эмоций. Я шел к намеченной цели. Это было главное, хотя ни что человеческое мне не было чуждо, но свои чувства приходилось держать в «узде».  Как вы понимаете, такое событие к «мелочам» жизни не отнесёшь. А она в свою очередь не останавливалась. …
  … Виктор Арсеньевич руководил спуском на воду новенького швертбота. Его доставили в упакованном виде, и он требовал сборки. В основном в этом нашему преподавателю помогал кто-то из энтузиастов воспитателей, но и мы тоже принимали посильное участие. Наконец наши труды были вознаграждены, и мы смогли походить под парусом. За румпелем сидели и управляли взрослые, а мы во время смены галсов «висели» на трапеции. Глядя со стороны парусный спорт не так интересен. Другое дело, когда несешься, распрямившись во весь рост, для удержания парусника по возможности в вертикальном положении, над водой. Ощущение непередаваемое, но ощутил его я, как часто со мной случалось, в первый и последний раз. …
  … Вообще наши функции были скромнее. Я с ребятами из клуба по очереди час времени дежурил на пристани «Зеркального». Что конкретно входило в наши обязанности сказать трудно, но за порядком и присутствием посторонних мы следили. Рядом на озере находился новый двадцати пяти метровый открытый бассейн на четыре или пять дорожек, который служил для принятия водных процедур. Перед его открытием пригласили военного водолаза для проверки днища на отсутствие опасных предметов. Им оказался молодой парень с очень развитой грудной клеткой. Он рассказал нам, помимо прочих разговоров, которые мы провели в дружеской «профессиональной» атмосфере, что может без акваланга нырять на глубину восемнадцати метров и проплыть всю нашу купальню по длине под водой. Это у меня и у всех слушателей вызывало уважение. Наши собственные практические занятия подводным плаванием предполагалось провести за время лагерной смены, но этого так и не случилось по техническим или каким другим причинам. …
  … Праздником в любом лагере без сомнения является «родительский день». Если раньше я ждал этого момента в основном как возможность пополнить запасы вкусненького, то теперь повзрослев на первое место, вышла возможность встречи с папой и мамой и получить на некоторое время «свободу». Лагерь он и есть лагерь. В этот раз на встречу приехал один папа. В «увольнительную» Виктор Арсеньевич разрешил всем «морякам» взять лодки. Я воспользовался возможность и покатал папу по глади живописного озера. Ему прогулка понравилась, я был слегка горд своими «морскими» навыками. Ещё я «краем уха» слышал разговор папы  с наставником обо мне. Виктор Арсеньевич отзывался обо мне, как о сложном человеке с непростым характером, и это меня немного удивило. Но в целом день пролетел незаметно, хотя все подробности помнятся смутно. …
  … Не смотря на спокойную жизнь в конце смены, произошёл один неприятный инцидент. Двое ребят из нашего морского клуба, имена и фамилии которых забылись, как то так получилось, сблизились больше остальных со второй половиной отряда. Пионерские «вожаки» предложили им вместе с ними побывать на пионерском слёте. Для формальности требовалось провести собрание «моряков», как будто бы мы сами выдвинули кандидатов. Постановка вопрос меня сильно возмутила своим, не знаю, как и сказать, цинизмом и несправедливостью. Кандидаты выбрались без нашего мнения, а от нас требовалось только проголосовать. Я выступил полный негодования, и нелицеприятно высказался по поводу всего происходящего, предложив другие кандидатуры из нашего клуба, более подходящие по возрасту, если уж есть такая возможность. Мероприятие было скомкано. Старшая пионервожатая Дворца пионеров, бывшая вожатой и у нас в отряде, на мои тирады что то «промямлила» и «спустила всё на тормозах». Этого я уже точно не помню, так как был сильно взволнован, а намеченные кандидаты отправились на слёт, и мой «демарш» оказался «воплем вопиющего в пустыне», которая была «формализована» и «зашорена». Моя правота была подтверждена подошедшим ко мне после собрания неожиданным «соратником». Пацан учился на младшем курсе, но про него я знал, что он из неблагополучной семьи. Один его глаз выделялся поврежденными, в неизвестно каких перипетиях, венами, но придававшими ему «серьёзный» вид. Он сказал мне, что встанет на мою сторону, если возникнет «конфликт». Но «разборок» не последовало. «Штрейкбрехеры» возможно понимали своё «некрасивое» поведение, да и выступил я в основном не против персонально их, а наперекор «системе». …
  … Виктор Арсеньевич, присутствовавший на собрании, тоже ни чего не сказал, но «на заметку» для себя, возможно, взял. Подходило окончание смены. Что бы обеспечить «преемственность» и быстрее вводить в курс дела новеньких, было принято руководством решение оставить старшиной кого ни будь из старой смены. Для этого даже выделили бесплатную путёвку. А так она нам обходилась рублей в пятнадцать. Полную стоимость покрывало «государство». Это обстоятельство меня прельщало, и в глубине души я очень хотел продолжить свой отдых в «Зеркальном». Первоначально Виктор Арсеньевич наметил кандидатуру Коли Березина, но тот по домашним причинам отказался. И тут настал мой «звёздный» час. Должность старшины предложили мне. Гордость, тем что я не первый соискатель, была немного ущемлена, но не настолько, что бы отказаться от заманчивого и желанного предложения. Я отправился на пересмену домой, а через день или два находился в толпе отправляющихся отдыхающих в знакомом садике Дворца пионеров. Ребята в морской форме, большинство мне знакомых, сгрудились в отдельную группу и стали выбирать старшину. Я им пока официально представлен не был, и они тяготились к кандидатуре Васи Иванкина. Немного поразмыслив, я прекратил «народное вече», и ввёл товарищей в курс дела. Ребята не особенно огорчились, да и Вася не рвался командовать. За три года обучения это ему, наверное, надоело, хотя занятие и не было, особенно, обременительным. …
  … По приезде на место, я первым делом составил график дежурства на лодочной станции. Для того, что бы в дальнейшем проще осуществлять контроль, я предложил ввести новшество и закрепить часы вахты за каждым. При этом для себя я по справедливости выбрал самый неудобный час. Моё нововведение не нашло поддержки у Виктора Арсеньевича и мне пришлось подчиниться, да и принципиального значения это ни для кого не имело. …
  … Наши бывшие сотоварищи отправились на слет, и у нас в отряде появились новые «соседи». Их «костяк» составили представители Школы бальных танцев Дворца пионеров во главе со своим преподавателем. Но этим обновление «личного состава» не ограничилось и отряд был «разбавлен» товарищами, которые попали в «сплочённые ряды» по блату. Непосредственно к нашему клубу приписали сына заместителя директора Дворца пионеров Буланковой. Со стороны взрослого руководства отряда он находился на особом контроле и попечении. Нас это не касалось. Мальчик был меня младше и не «задавака». Поэтому я спокойно по распоряжению включил его в график наших дежурств. Паренёк оказался даже чем-то симпатичным и проблем с ним не возникало. Как и не возникло трудностей с дочерью начальника, какого то, строительного главка. Она своей внешностью и характером напоминала героиню фильма «Война и мир» Елен Куракину в исполнении Ирины Скобцевой. Я даже волевым решением решил с ней завести выгодное знакомство. Кажется, Маша виделась мне «хорошей парой». Поводом к «дружбе» я решил использовать моток капронового шпагата с работы папы, привезённого мной в пересмене, для ношения талисманов выполненных из корней лилий росших по берегам озера «Зеркальное». Амулет имел большое хождение в среде «лагерников». Я предложил Оле заводиле девчонок обменять своё «сокровище», на голубой в белый горошек платок, который на шее носила, следуя правилом тогдашней моды, моя избранница. Тем самым я намеревался привлечь внимание к своей персоне. В последующем предполагалось углубить знакомство для «вхождения в высшее общество». Сейчас это всё мне представляется немного смешным, и совесть по поводу своего целенаправленного карьеризма меня не мучит. А путь оказался несколько витиеватым и не сработал. Оля имела, как я потом вспомнил, похожий предмет и приняла всё на свой счёт. После некоторого размышления она ответила отказом. Я понял свою общую ошибку, но не сильно расстроился, и отдал шпагат «даром». «Талантами» Лёни я не обладал, и моя избранница так и не узнала о своём «счастье». Ещё, помимо всего прочего, наш отряд стал интернациональным. В него влилась пара представителей Кубы. Девочка с острова свободы жила в женской палате и даже её имени я не назову. С мальчиком я тоже почти не общался, но звали его Хоакин. Единственное что запомнилось это двухцветный пионерский галстук, в отличие от нашего, которого я давно не носил. Всё это придавало некоторый колорит нашей лагерной жизни. …
  … А так время текло размеренно, изредка раскрашиваясь разноплановыми запоминающимися моментами, о которых я немного расскажу. Проснувшись одним утром, из окна третьего или четвертого этажа спального корпуса мы все могли недолгое время любоваться живописной картиной. Стоял полнейший штиль. Поверхность озера не тревожил ни малейший ветерок, и она как в зеркале отражала берега и остров, виднеющийся в дали. В тот раз я понял происхождение названия «Зеркальное» и оценил поэтичность и точность первых людей побывавших здесь и нарекших этот уголок Карельского перешейка. Идиллия длилась не долго. Минут десять. Потом подул ветерок, и зеркало пропало в ряби воды. …
  … На «службе» мы были заняты не всё время. Выдавалась и свободная минутка. В одно из таких «окон» я попал на занятия танцами, куда нас пригласили сотоварищи по отряду. Обучать меня взялась сама руководитель «танцоров». Возможно, это было связано с моим начальственным статусом. Но и она, ни чего не смогла поделать с моей скованностью и неумением выполнять профессиональные танцевальные движения. Да за один час занятий трудно было ожидать чуда. Это был мой первый, я хотел, как всегда сказать, и последний урок в жизни, но тут бы я погрешил против исторической достоверности. Через некоторое время меня пыталась обучить вальсу двоюродная сестра Галя, но это предмет особого разговора, о котором я поведаю, возможно, в дальнейшем. Впрочем, с тем же успехом, и вот тут можно совершенно точно сказать слово «последний»….
  … К этому моменту закончилась летняя олимпиада в Мюнхене. Она ознаменовалась драматичной победой нашей мужской баскетбольной сборной над американцами за последние три секунды. У сборной США до этого мы не выигрывали ни когда и те вообще оставались долгое время победителями в этом виде спорта. Поделиться с нами впечатлением от этого триумфа и других побед в наш лагерь приехал спортивный комментатор Виктор Набутов, сын которого, если помните, там отдыхал. На организованную руководством встречу я не попал, так как в этот час был «на вахте». Так увидеть «звезду», как сказали бы сейчас, воочию мне не посчастливилось, что не умаляет значимости самого факта. Разве я могу о нём умолчать. …
  … В этот раз как то так получилось, что родительский день выпал на самый конец смены. Пребывание в прекрасных условиях полтора месяца мне как то поднадоели, и захотелось некоторого разнообразия. Узнав у приехавшего папы, что у нас в городе находится мамина сестра тётя Оля, я решил экспромтом продолжить отдых. Горячо любимая Тётушка устроила на учебу среднего сына Витю и намеревалась отбыть назад в деревню в ближайшие дни. Я загорелся идеей уехать вместе с ней. Папа и Виктор Арсеньевич не стали возражать, и я покинул «Зеркальный» раньше времени. …
  … Но это стало не последним посещением станции, если не изменяет память, Яппиля. В самом конце лета мы с группой ребят, в которую кроме меня входили Леня Павлуше, Коля Кронштадтов и Коля Веснин, ещё раз её посетили. Тянула «ностальгия» по исчезающему детству. Выпускники куба были частыми посетителями, по крайней мере, первое время, родных «пенатов». Нас встретили хорошо. Виктор Арсеньевич выделил «шлюпку» и мы смогли последний раз проплыть по водной глади. Возвращались мы нагруженные спортивными сумками с лилиями и прекрасным настроением о проведённом выходном дне. В ожидание электрички мы сфотографировались на память. …
  … Моя мечта о море рассыпалась на медкомиссии в военкомате. В кабинете у офтальмолога я разглядел не все цветные картинки, которые мне показывались. Добрая женщина врач сказала, что у меня слабое различение цвета и для получения водительских прав посоветовала зайти к ней попозже для более детального осмотра. В горечах я не очень расстроился и заявил, что шофёром быть не собираюсь. Только выйдя из кабинета, я осознал всю серьёзность моего положения. Штурман это тот же водитель. Все мои такие прекрасные планы рушились. Ещё до выпускных экзаменов в школе у меня возникла мысль о корректировке былых намерений. По «горячим следам» я решил поступать на механический факультет, но быстро узнал, что и туда меня не примут. Пришлось всё в срочном порядке менять кардинально. Мой выбор пал на ЛИСИ (Ленинградский Инженерно-Строительный Институт). Строителями были мой дядя и двоюродный брат. Автодорожный факультет я выбрал не случайно. Мне казалось, что если не удалось бороздить моря, то буду «бороздить» по суше, строя дороги и ведя кочевой, сродни морскому, образ жизни. …
  … Для полной «очистки совести» я все же сначала подал заявление в Высшее Морское Училище им. Макарова. Документы туда принимали раньше, и в случае «фиаско», можно было всё переиграть. На медицинской комиссии меня, как я и предполагал, «забраковали». Все  мои «стенания» по поводу своих морских «заслуг» привели только к тому, что мне предложили учиться на Арктическом факультете по специальности метеоролог. Поскольку я об этой профессии, впрочем, как и о «ремесле» океанолога, ни чего не знал, то я выпросил более «рекламируемую», так как океанологи в то время были «на слуху». Этому способствовал, какой-то популярный фильм на эту тему. Этот демарш «наперекор» судьбе, оказался «роковым». Поначалу всё шло не так уж и плохо. На вступительных экзаменах я встретил много знакомых товарищей, которых не видел целый год. Даже двое ребят, которых я пытался «забаллотировать» в «Зеркальном» зла не помнили, и мы дружно посещали Косую линии и отдыхали в парке около Дворца Культуре им. С. М. Кирова после оной. На «аттестации» моих школьных знаний я набрал двенадцать баллов. По математике письменной, я не решил арифметический пример. На устной математике мне попался вопрос не входящий в школьную программу, но присутствующий в темах вступительных билетов. С ним я поверхностно ознакомился, но не предполагал, что именно он попадётся. На экзамене по физике, я не смог ответить на дополнительный вопрос о скорости света. Я помнил цифру триста тысяч, но из головы от волнения напрочь вылетели единицы. Сочинение я написал без изысков, стараясь допустить как можно меньше грамматических ошибок, и получил необходимую «тройку». При получении документов обратно, я сделал последнюю попытку, и хотел поменять специальность на метеоролога, а проходной бал там был девять. Это было в принципе возможно, но сотрудница выдававшая документы вопрошающе удивленно указала мне на удовлетворительное поведение. Эксперимент с оценками «отлично», «удовлетворительно» и «не удовлетворительно» проводился первый год, и на следующий срок от него отказались. Для получения отличной оценки требовалось наличие общественной работы, с которой у меня было «туго». Как видите, удача отвернулась от меня. Так за моей спиной захлопнулась дверь в морское училище и к высшему образованию, а я до конца не сдался, пришлось искать другие пути.  …