Светит Ярило-Солнышко, все лучи
В небе, как руки тёплые, распластало.
Змейкой бегут, сверкают в лучах ручьи
Птицы щебечут, летушко вновь настало.
Только невесел нонеча весь народ.
Лица суровы, лету не рады люди.
Бедность, падёж, да хлебушка недород:
Каша с берёзы, чёрствый ломоть на блюде.
Лихо куриный мор по селу идёт.
Снова болеют дети, ревёт скотина.
Слышатся плач и стон ото всех ворот:
Там малярия, коклюш, там — скарлатина.
Некогда слыло старое то село
Сытым, богатым, добрым: найти ли краше!
Но поселилась ведьма, и понеслось:
“Порчу творит, заклятиями будоражит.” —
Люди сказали так. И во все концы
Слава неслась о нечисти той дурная.
Посланы со слезницей села гонцы,
Князю поведать, как его люд страдает.
Голодно нынче, крах, нищета и смрад.
Смолью чернеют, горем накрыты хаты.
Вор на воре, за хлеб губит брата брат,
Чёртова баба токмо и виновата.
Были когда-то дни, когда каждый мог
В злую годину, в хворях, в нужде, в ненастье
Помощь просить, явиться к ней на порог,
Вновь получить лекарство и дольку счастья.
Деткой была — что свет золотых небес.
Пышкой росла, кудрявой румяной куклой
Рыжею. Часто бегала в тёмный лес
Просто смотреть на звёзды с поляны круглой,
Так удивляться, так распахнуть глаза
Ясные, словно свет изумрудов ярких,
Всякой травинке, зверю и голосам,
Чтоб принимать от леса его подарки:
Чистой воды в ручье, чтоб умыть лицо,
Ягод, грибов, орехов и птичьих песен…
Всё лес дарил. Однажды нашла кольцо!
Был тот подарок странен, но так чудесен!
Было колечко ровным, что гладь воды,
Солнцем сияло, жёлтым и тёплым светом.
В центре, как змейка, — веточка лебеды
С гроздью бутонов: шарики-самоцветы.
Искрой блеснув в траве, приманило взгляд.
Девушка перстень тот, нанизав на бынду,
Спрятала к сердцу, чтобы ничьи глаза
Дар не узрели в складках и лабиринтах
Лёгких льняных одежд. Но кольцо надев,
Всех понимать вдруг стала: пичугу, зверя…
Щебет, ворчание, шорохи, осмелев,
Слушала “Кукла” лес, всё себе не веря.
Время текло, как бурный поток воды.
Лето, сменив весну, рассинило небо.
Разве кто-либо жаждет какой беды?
Только она явилась, страшна, нелепа.
Только она явилась: сама чума!
Выкосив полсела, сожрала подушно.
“Кукла” была в лесу, сбереглась сама —
Там ночевала в старой лесной избушке.
Маму и двух сестёр прибрала земля.
Только сховали, справив едва поминки,
Месяц спустя, отец запропал в полях.
Где горевать оставшейся сиротинке?
В дом не вернулась, так и осталась жить
К лесу поближе, слушать чтоб счёт кукушки.
Травы сушила, пряла. Одежду шить
Стала, разбила сад, прибралась в избушке.
Вскоре к крыльцу пришёл чёрный-чёрный кот
(Тьма Карачун черней лишь кошачьей масти).
Песни мурчит — что бык во хлеву ревёт,
Сабли-клыки белеют из алой пасти.
Спал у неё в ногах, обнимал тепло,
Сон напускал таинственный во ста лицах.
Старая ведьма в снах приходила, но
Магии, ворожбе обучать девицу:
— Здравствуй, Алёна, низкий тебе поклон:
Глянь, всё в порядке, прибраны двор и хата.
Я в благодарность буду учить сквозь сон.
Дам всё, что знаю. Я тут жила когда-то.
Страх позабудь, не бойся, в том нет беды,
Если познаешь тайны и будешь в силе.
Зла не твори, а хлеб подавай, воды.
Только лишь кровный враг пусть лежит в могиле.
С помощью к людям в дом не ходи сперва.
Пусть, кому надо, сами тебя попросят.
Помни: молчанье — золото, будь нема!
Знанья — секрет для всех, всё равно кто спросит.
Всё на оплату будут тебе нести:
Борошно, жито, жемчуг, пушнину, злато.
Злато не трогай! Будет уж не спасти,
Будут считать в несчастиях виноватой.
Быстро науку ведьмину одолев,
Кукла лечить людей и животных стала.
Кот помогал, стерёг, словно лютый лев.
Вот уж накрыло белым всё покрывалом.
В печке дрова трещат, поспевают щи.
Шерстью оброс котище — “медведь” косматый.
К ночи однажды ворона притащил.
То всё мышей таскал, да всё где-то прятал.
Птица была больна, ранено крыло.
Жалко беднягу, Кукла взялась знахарить.
Ночь пережили. Утром, как рассвело,
Ожил пернатый, начал вовсю гутарить.
Всё бормотал и каркал, как старичьё,
Мух всех склевал, покрал у кота сметану.
Но лишь хозяйка в хату — он на плечо:
“Кушать давай, любимая моя панна!”
— Вы поглядите, ишь, как заголосил! —
Кукла смеялась, гладя вороньи перья, —
Ешь, поправляйся и набирайся сил.
Хочешь — лети! Я после закрою двери.
Ворон остался жить, отсыпался днём.
Ночью же в лес летал, собирал валежник.
Кот его ждал, следил, чтобы всё путём.
Птица в когтях таскала сухой орешник.
Всё было славно, весело жить семьёй:
Чай да баранки, в блюдцах варенье с мёдом.
Плакала свечка долго “живой водой”.
Песней баюкал кот, наводил дремоту.
Солнцем в окошко чаще стучался день.
Сызнова в лес пришла, на престол вступила
Красная Кострома. И деревьев тень
Густо росла листвой, набирала силу.
Утром весенним, лишь занялся рассвет,
Кукла к ручью пошла, к меловой кринице.
Ворон летел за ней. Вдруг, он был и нет.
Надо же было горю тому случиться!
Долго искала птицу свою везде,
Кликала ведьма, даже пыталась злиться.
След уж простыл: ни в воздухе, ни в гнезде.
Топнув о землю, стала вдруг вороницей.
В небо взметнулась. Чёрные два крыла
Ведьму несли полями да по-над лесом.
Нет, не видать каркарушку. Вдоль села
Даже искала долго того повесу.
К ночи вернулась снова к ручью она.
Только спустилась, села на ближней ветке,
Выскочил белый волк. А светец-луна
Вдруг показала в пасти его объедки.
Кинулся к ведьме зверь, ухватил за хвост,
И в предвкушении клацал уже клыками…
Вдруг из чащобы, чёрная туча в рост
Двух исполинов тьмы выросла в тумане.
Красным огнём глазища его горят,
Тело до дрожи рык жуткий пробирает.
Мягко идёт, но стонет под ним земля,
Длинным хвостом деревья к земле сгибает.
Пасть приоткрыл: сверкнули в ночи клыки
Те, что как сабли были слоновой кости.
Волка к земле прижал, и когтей крюки,
Рядом вонзились, шкирку задев и хвостик.
Белый взмолился:
—Ты погоди, постой!
Гоже ли смерть волкам принимать под клёном!?
Стар слишком, плохо глаз видит лес густой.
Котя, Карач, прости — не признал Алёну.
Котик “крюки” свои подобрал тотчас.
Лишь убедился — ведьма цела. И быстро
Перевернувшись ровно тринадцать раз,
Он обратился снова в комок пушистый.
— Котик, а я ведь к вам направлялся, да! —
Седый опять вещать что-то важно начал.
— Только к ручью вернулся: нужна вода,
Да и голодный был, вот, мыша схомячил.
Видел, блукала Глашка вокруг избы.
Звери не любят этой людины пришлой:
Жадная, злая. Боязно, чтоб беды
Не натворила, кабы чего не вышло.”
С волком простившись (низкий ему поклон),
Ведьма с котейкой ринулись оба к дому.
Не было там ни Глашек и ни ворон.
Тихо до жути, чуяли — быть худому.
Ворон исчез, и, вроде, порядок тут.
Только краснеет маленькая тряпица.
Смотрят в окошко: люди к избе идут…
С вилами все идут супротив девицы!
Странный отряд шагает быстрей вперёд
С жаждой расправы: видно по злобным лицам.
Глашка-гадюка эту толпу ведёт.
Вот уже настежь дверь. Берегись, ведьмица!
В хату ввалились, встали мужчины в ряд.
Что-то бормочут, в тряпочку пальцем тычут.
Бабоньки, словно в рыночный день, галдят,
Требуют что-то, Глашку в светлицу кличут.
Вышла Глафира, тряпочку подобрав.
То был мешочек бархатный с жёлтой лентой:
— В нём-то жены твоей золота серьга!
Видишь, Илья? Мешочек твой — с позументом!
Ведьма даётся диву: ”Да как же так:
Конюх Илья и снова серьга златая?
Прав старый волк: придумала Глаша, как
Со свету сжить меня, от судьбы лытая.”
Люд наступает яростно, вилы в бок
Тычет, пытает:
— Ты ли украла, ведьма?
Ну, признавайся, ворон тебе помог?
С златом колдуешь? — Хвори вдоль всей Велетьмы!
Выпрыгнул к людям кот. Посреди избы
Встал перед ними, щерится, дыбит спину.
Огненным взглядом гОловы всей гурьбы
Хмуро обвёл и молвил:
— Вы все плутину
Глашку-гадюку метите на престол?
Ну-ка, Антип, Архип, Ярослав, скажите,
Али не вы Алёну вели за стол?
Что как навозны мухи теперь жужжите?
Али не вы, когда излечила мор
Ведьма у вас в домах, похвалу ей пели?
Маленький сын когда бредил тяжко хвор,
Кто караулил ночь у его постели?
Сильное жито кто вам давал, поля
Чтоб колосились густо зерном здоровым?
Кто удобрять учил, чтобы мать-земля
Щедро родила, был урожай медовым?
Что замолчали?
— Надо ж, заговорил! —
Шепчет народ и пятиться, и боится.
Кот стал расти и крышу чуть не пробил.
Тут в разговор вступила сама девица:
— Котик, постой, не надо людей пугать.
Видишь, они, как будто в плену тумана.
Проще всего сородича оболгать.
Глаша, зачем тебе эта грязь обмана?
— Где ты обман видала? Ей-ей, не лгу!
Лучше ответь сама, как из мелкой жабы
Стала славницей-бабочкой на лугу?
Ведьма лишь может! Знамое: ведьма-баба!
— Ведьма от слова “ведает”, знаешь ли? —
Кот продолжал рычать, на гостей коситься,
— Лучше поведай людям насчёт Ильи.
Глаши с Ильёй в момент побледнели лица.
— Ну, расскажи, как прошлою вы весной
Рыли могилы, грабили все кладбИща!
Даже княгини вырыли гроб красной,
Вынесли злато, крались по темнотищам.
Не потому ль приходит во снах она?
Ищет пропажу: серьги свои, браслеты.
Вот и трясётесь (мучает вас вина),
Душит и жаба. Сказывай! Прошлым летом
Как полпогоста выкопали чумных
Бедных селян, за речкою погребённых.
Золота только вы не нашли на них.
Но расплодили смерть от беды бубонной.
Как же вы сами целы остались жить?
Где отсиделись? Злато отмыли с толком.
Что же кольцо княгини вам не забыть?
Где потеряли? Гнались за вами волки?
— Ну-ка, блохастый, кыш и хорош мутить. —
Вышел вперёд Илья, заслонивши Глашу. —
Спрячешься и в лесу, коль захочешь жить.
Ведьма твоя кольцо подобрала наше.
— То есть, княгини, — котик метнул в Илью
Огненный взгляд. У парня волосья дыбом.
— Сколько живу, всё диву даюсь гнилью.
Швырь бы обоих — в реку на ужин рыбам!
То есть, жена твоя не хотела жить,
Раз ты принес ей серьги с земли могильной?
Глаша просила ведьму приворожить
Дурня-тебя, жену — напоить синильной
Бражкой, подав из тисового ковша,
Чтоб вы могли сойтись и спокойно вместе
Жить как супруги, далее вороша
Склепы, курганы здесь да во всём уезде.
Глашка сулила золота ей мешок,
Шубу, сапожки, кучу добра из кражи.
Что приуныл, смиренный наш “женишок”? —
В шею Алёна выгнала сразу Глашу.
Нелюдь тогда решила кольцо украсть,
Ведьмой чтоб стать, усесться в чужое кресло.
Только случилась нынче у нас напасть:
Ворон пропал, а с ним и кольцо исчезло.
— Было в избе в то утро, покуда мы
С ним набирали в вёдра святой водицы, —
Встряла Алёна. Очи её грустны. —
Я прозевала, нечем мне тут гордиться.
Дар мой при мне остался. Надолго ли?
Я, не заметив вовсе кольца пропажу,
Птиц всё пытала, соек да гоголей,
Может, встречался ворон, черней, чем сажа?
Плачет душа моя, и гнетёт печаль,
Сильно тоскую: так привязалась к птице.
Но, люди добры, больше всего мне жаль
Мира во всём селе. Ведь беда творится!
Как допустили вы, чтоб одна душа,
В кривде погрязши, застила светлы очи
Вам, что пришли сюда, самосуд верша,
Слушая, что она тут стоит лопочет?
Как поддались вы зависти? Брату брат
Лихо творит, чтоб стал он его беднее!
Травите скот, поганите дом и сад.
Кто-то же должен быть дураков умнее!
Хвори и так незванно в дома идут.
Вы же ещё их сами к себе ведёте.
Вспомните, жили как! Времена грядут
Светлые, коль вернётесь вы все к работе.
Люд, почесав чело, перестал вздыхать:
— Ведьма права, вернуться домой нам надо!
Спрятался месяц, начало уж светать,
Зорька алела в небе над летним садом.
Вдруг на Алёнин двор, распахнув врата,
Вместе с дозором верным красив и важен
Княжич заехал.
— Гей, расступись, толпа!
Слово тут держит князь, — объявила стража.
— Как ты посмела, чёрная вдовья кость,
Зло замышлять и мстить, и мутить крамолу?!
Слава Яриле, лихо-то не срослось!
Всем нашептала, словно зерно молола,
В страшных болезнях ведьму виня, в грехах,
Ты над усопшим людом глумилась сирым!
Слово моё: на третьих же петухах
Головы с плеч! На плаху Илью с Глафирой!
— Свет ясный сокол, княже ты наш, Андрей! — Вышла Алёна, кланяясь низко в пояс, —
Милостив будь и варваров пожалей,
Пусть всё вернут, схоронят. И, упокоясь,
Мёртвые их простят, как простим и мы.
— Что ж, по сему и быть, как рекла девица, —
Княже взмахнул рукой, — только прощены
Будут они поздней, а пока в темнице
Пусть посидят на хлебушке да воде.
Сил и терпенья хватит у них едва ли.
Скажут пусть, сколько золота, в чём и где,
В землях каких под спудом они сховали.
Спешился княжич, руку Алёны взял,
В избу завёл и встал на одно колено.
Пальцами щёлкнул — вороном чёрным стал.
Круг пролетел, ударился о полено —
Снова он добрый молодец, и гляди:
Ведьмы кольцо на палец ей надевает.
— Здравствуй, любовь моя, заждалась поди?
— Я всё глазам не верю, что так бывает.
Где запропал же ты, мой сердечный друг?
В поисках всю округу я облетела.
— Был я высОко, видел и этих двух.
Понял: хотят замыслить дурное дело.
В избу вернулся, матушки взял кольцо
И полетел до батюшки во хоромы.
Всё рассказал ему, отослал гонцов.
Батюшка хоть и стар и немного хромый,
Гневался так, что сыпалась челядь вон,
Громы метал и молнии во светлицах,
Ключниц, тиунов, всех превратил в ворон.
После простил и мне разрешил жениться.
Ты не брани, родная, что не сказал:
Мне упредить вражин надо было быстро.
За ночь я ко дворцу, словно стриж, слетал.
Вызвал подмогу, чтоб вас толпа не сгрызла.
Коль ты согласна, милая, быть моей,
Мы во дворец с тобою поедем к князю.
— Милый ведьмак, вели уж седлать коней!
Благословит пусть батюшка мудрой фразой.
Вот уж Андрей Алёну к венцу ведёт.
Люд у дворца и пляшет, и веселится.
Кольца в мешочке бархатном Кот несёт.
Будут от яств и мёда столы ломиться.
Сказки конец.
Но в мире, где вновь и вновь
Души сливаясь, могут преобразиться,
Правит добром и вечно царит любовь,
Нам освещая путь, как перо жар-птицы!