(Недетская повесть о детстве)
10.Танька по прозвищу Танк
Десять лет – это чудесный возраст! Это своеобразный рубеж, когда человек оставаясь ребёнком, уже чувствует себя вполне взрослым и разумным, каковым и является. Он достаточно самостоятелен и даже самонадеян в лучшем смысле этого слова. Он многое чего умеет и знает. Ему кажется, что он понимает всё на свете. В десять лет он пылает справедливостью и правдолюбием. Он знает, что такое достоинство и честь. Он не предатель, не ябеда, не трус! Он Кибальчиш, Робин Гуд и доблестны рыцарь Айвенго в одном лице. Он честен, бескомпромиссен, великодушен. Он оптимист и весельчак, и уже немного клоун. Он открыт миру и верит людям. Он идеалист, начинающий бунтарь, вольнодумец и искатель истины. Окончательно эти качества личности выкристаллизуются в двенадцать-тринадцать лет, а дальше или укрепятся, или начнут сходить на нет, пока окончательно не исчезнут.
А пока первое десятилетие пройдено. И впереди столько всего нового и интересного! Это в восемнадцать человек понимает, что детство промчалось семимильными шагами, а в десять оно тянется лилипутичьими шажочками.
К десяти годам я была настоящим крапивинским мальчишкой, ведь крапивинские мальчишки – это не только мальчишки, но и девчонки определённого склада характера. Вернее было бы сказать – крапивинский ребёнок. А если он ещё и дружит с подобным крапивинским ребёнком!..
По окончанию третьего класса в начале июля я познакомилась с девочкой, в которой сразу почувствовала такую родственную душу, что только держись!
Рядом с новым домом, где мы уже несколько лет жили с родителями, тоже находился детский сад. Двор его был разделён на две части. Одна часть садика работала, а вторая была заброшена и отделена от рабочей части высоким забором. В результате, образовалась очень уютный, загороженный со всех сторон дворик с аварийным корпусом и большой деревянной горкой. На этой горке и произошла знаменательная встреча.
Чтобы попасть к горке, надо было вскарабкаться на крышу сарая, примыкающего к забору садика, спуститься на сложенные за забором шлакоблоки, и с них впрыгнуть во двор. С некоторых пор эта территория стала излюбленным местом для игр.
В тот день я лазала по горке, качалась на перилах, подныривала под них, чтобы потом вынырнуть с другой стороны и успеть схватиться за перила, а иначе лететь вниз ого-го сколько! А траве вокруг ещё и битые стёкла от бутылок валяются.
И вдруг на горке появилась девочка. Худенькая, с двум длинными тёмными косичками и огромными зелёными глазами. И она так же, как я была в шортах! Я сразу поняла, что это стоящая девчонка. Тем более, когда она стала лазать по горке и выделывать коленца подобные моим.
Мой лучший друг по авантюрам и приключениям, Димка Чилингаров, к тому времени переехал с родителями в другой город. С Оленькой Стихиной играть было, конечно интересно, но мой буйный характер требовал не только «мирных» девчачьих игр, но и нечто более серьёзного, динамичного и авантюрного.
Вот тут-то и встретилась Танька! И на долгих три года стала моей верной спутницей во всех наших проделках. Прозвище у неё было Танк, потому что если, что задумает – с задуманного не свернёт, да и имя подходящее.
Уже на следующий день после знакомства я пригласила её на свой День рождения. Мне исполнялось десять. И Танька, по какому-то наитию, ещё совсем не зная моих увлечений, принесла мне в подарок крапивинскую книгу «Валькины друзья и паруса».
Весной и осенью мы с Танькой обожали «мерять лужи», что называлось у нас «лужно-канальной экспедицией». Это было увлекательное занятие, а требовало-то всего лишь высоких сапог и измерительного оборудования. Измерительным оборудованием у нас был старый мамин сантиметр, который я выпросила специально для этого, предусмотрительно не посвятив, однако маму, в истинное назначение данного измерительного приспособления. Мама в очередной раз попалась на удочку, думая, что мы с Таней собираемся заняться шитьём для кукол. и довольнёхонькая отдала нам сантиметр. Знала бы она по какому назначению мы его используем!
Мы не пропускали ни одной глубокой лужи. Искали самое глубокое место, а потом по мокрому следу на сапогах сантиметром определяли глубину лужи и чьи сапоги выше. И мы на полном серьёзе считали, что занимаемся наукой. В одной из таких «экспедиций» произошло настоящее «чрезвычайное происшествие».
Стояла ранняя весна. Снег уже сошёл и излился в глубокие канавы вдоль тротуаров. Эти канавы летом порастали травой, зимой были засыпаны огромными снежными сугробами, потому как туда сгребали снег с тротуаров и дороги, а весной заполнялись талой водой. Мы называли эти канавы каналами. Бродить по ним было истинное удовольствие! Даже лучше, чем по лужам. Особенно классно было в те дни, когда на улице подмерзало и «каналы» покрывались корочкой льда. А мы, словно ледоколы, пробивались вперёд по намеченному курсу и взламывали этот лёд.
И вот мы, вооружённые сапогами и сантиметром, начали свою «экспедицию». Кроме того, с собой у нас была парочка парусных корабликов и мы параллельно с «исследованиями» запускали их «по каналу». И когда все наши «научные» измерения завершились, один из корабликов заплыл в затон из веток и прошлогодней травы. Там оказалось глубоко. Очень. Гораздо глубже, чем высота сапог. И тем не менее мы начали спасательную операцию. Талая холоднючая вода, сразу же ринулось в сухое и тёплое нутро сапог. Но мы мужественно продолжали своё дело! И вот когда кораблик был уже спасён, моя нога вдруг провалилась ещё глубже и её стало засасывать, а потом и другую ногу.
- Танька! – что было силы заорала я, - не ходи сюда, меня засасывает!
Но Танька, не долго думая, схватила меня за рукав и стал тянуть. И ведь вытянула таки! Правда, один сапог так и остался в водной пучине. И сколько мы его не искали длинной веткой, так и не нашли. Мокрые, промёрзшие мы разошлись по домам.
Не знаю уж, влетело Тане или нет за эту «экспедицию». Но моя бабуля, когда перед ней предстал мокрющий комок грязи в одном сапоге, была настолько перепугана этим явлением, что даже забыла меня отругать. А сразу же стала стаскивать мокрую одёжку и единственный сапог. Из сапога хлынула целая Ниагара талых вод.
Бабуля запихнула меня в ванную с горячей водой, благо титан был натоплен, потом загнала в кровать и закутала в одеяла. А перед этим заставила выпить горячущего чая с малиновым вареньем. Она очень боялась обострения моего хронического бронхита или очередной ангины. Самое странное, ни я, ни Танька не заболели.
Осенью случилось ещё одно событие напрямую связанное лужей. Танька так же, как я любила кораблики. И мы с ней наперегонки выстругивали их из сосновой коры и деревяшек. Но однажды мне удалось раздобыть огромную пенопластовую коробку. Пенопласт был толстенный и из него получилось два превосходных корабельных корпуса. Я приладила к ним по две мачты и по бушприту, выстригла из белого ситца паруса, прикрепила их к реям. Вырезала из картона два штурвала, установила их на корме каждого парусника, а к носовой части бортов приклеила якорьки вырезанные мной из листочков свинца.
Получилось два превосходных кораблика, больших, белоснежных, с яркими флажками на мачтах. Один Таньке, другой мне. День был пасмурный, стылый, ветренный, моросил мелкий дождик и вообще было крайне неуютно. Но разве удержит дома двух великих флотоводцев непогода? Да ещё в воскресенье днём! Нет, конечно! И мы с Танькой рванули на улицу.
Прямо за нашим домом с краю от дороги, правда немного заходя на неё, расплескалась огромная лужа. Широкая и длинная, а рядом с ней соединённая небольшим проливчиком ещё одна. Лужи были неглубокие, всего по щиколотку, и на их дне отчётливо виднелись разноцветные камешки. Обыкновенная щебёнка, но в воде она была зеленоватой, коричневой, красноватой, белой и чёрной. И всё вместе выглядело настоящим морским дном.
Мы пускали кораблики, ветер надувал паруса, по воде шла рябь, а для корабликов она словно настоящие волны. Мы бролили о этим двум лжам, перегоняли кораблики из одной в другую, или просто оставив их на волю ветру, любовались этой красотищей. Настоящее море с парусниками. Наши носы и руки покраснели от ветра, но разве это помеха для радости, бьющей через край. Проезжающие по дороге мотоциклисты и автомобилисты, смотрели на эту картину и улыбались.
Вдруг какой-то мотоциклист свернул с дороги в нашу лужу. Мы с Танькой подумали, что он хочет подъехать поближе к корабликам и получше рассмотреть их.
Мотоциклист сначала притормозил, а потом резко рванул вперёд и промчался по нашим парусникам, по двум сразу. Он обернулся и заржал. Ну ладно б ещё, если б это был какой-нибудь молодой туповатый самонадеянный типчик. Нет, это был совсем взрослый дядька, с бородой. Я до сих пор помню его мерзопакостную нагло ухмыляющуюся рожу.
После секундной оторопи мы с Танькой похватали щебёнку и бросились за ним следом, но где нам догнать мотоцикл. Но каменюги в наглеца мы всё ж таки швырнули. Да не по одной. Каждая из нас успела швырнуть не менее трёх камней.. Не знаю, попала ли в него Танька, она метала камни очень здоровски, по-мальчишески, далеко и метко. А вот я точно не попала, о чём сожалею до сих пор.
- Гад! Сволочь! – ругалась Танька, размазывая по щекам слёзы, - если я его встречу – пришибу! Я ему мотоцикл раскурочу! Мы с парнями из класса ему зададим!
И я даже не обратила внимания на её «плохие» слова, а попросила позвать меня, когда они пойдут ловить этого дядьку. Ух, как мне хотелось наподдавать по его мерзкой харе.
В пятом классе Танька и все её одноклассники в полном составе сбежали с урока немецкого языка. Они вылезли из окна и спустились по водосточной трубе. Все, даже девочки. И Танькину маму, как маму одной из зачинщиц, вызвали к директору школы. Но директором у них тогда был Гомер Фёдорович – самый добрейший, самый лучший из директоров всех на свете вместе взятых школ. Дети его обожали, учителя и родители тоже. Если надо было кого-то по настоящему отчехвостить – то виновника вызывали к завучу. Я знала Гомера Фёдоровича, он был хорошим папиным приятелем. И поэтому понимала, что Танька ни капельки не врёт.
Таньке и её маме повезло, в тот раз завуч была в командировке. И Таньку с мамой вызвали к Гомеру Фёдоровичу. И он взял с девчонки слово, что они с классом больше никогда не будут сбегать с уроков по водосточной трубе, потому что третий этаж и они бы вообще могли разбиться. А по-настоящему попало Таньке дома, от мамы.
Когда через несколько лет мой папа рассказал мне историю из своего детства, как весной сорок первого года они всем классом сбежали с урока немецкого языка по водосточной трубе, я просто таки была ошарашена сходством этих двух историй. Совпадение почти стопроцентное. И я поняла, что детство – всегда детство, такое разное и такое одинаковое.
Ещё одна история случилась когда мы учились в шестом классе. Танька сгоношила меня сходить с ней в воскресенье на лыжные соревнования. Был какой-то отборочный турнир. Танька тоже должна была бежать.
И вдруг оказалось, что в Танькиной команде одна из девочек не явилась. И Танька меня спросила: «Побежишь?» и не успела я ответить, как она подтащила меня в физруку и объявила, что нашла замену. Физрук был новый, детей ещё толком не знал и даже не расчухал, что я из другой школы. Он махнул рукой, мол пускай. И я нацепила лыжи и побежала вместе с Танькой.
Мы бежали по лыжне явно отставая от лидеров. И в какой-то момент нам встретилась развилка. Тоже лыжня, по которой бежать? И мы, не сговариваясь, помчались по правой. Каково же было наше удивление, когда мы пришли первыми, превысив все возможные нормативы и рекорды. Судьи схватились за головы. Предполагались ведь совсем другие победители – девочки, которые уже много лет занимались лыжами и побеждали на городских и районных соревнованиях. А это был отборочный на область.
В конце концов выяснилось, что лыжня по которой мы побежали на значительно расстояние срезала круг. Поэтому мы и пришли, опережая все графики. Наши результаты аннулировали и законные победительницы поехали на свои соревнования.
А потом Таня с мамой тоже уехали, так же как Димка. Только они ещё дальше, в Белорусию, где служил офицером старший Танин брат. Мы долго переписывались, но постепенно стали писать друг другу всё реже и реже. После окончания школы она уехала учиться в Минск, я в областной центр, и мы окончательно потеряли друг друга из виду.