И землякам едва ль примером
Поэт тут будет – не «крутой»,
Пешком ходящий, «землемером»;
На вид – колхозный весь такой.
Ну, что ты воешь, Джим соседский?
Что стонешь в ночь так по-сиротски?
Да что не так тебе в дыре –
В шикарной, теплой конуре?
Ой, не скули, комок ушастый!
Вот вымахнешь здоровым псом,
За кошками и за котом
Гоняться будешь – зверь «ужасный».
Ночь визгом жалким не трави.
Поэт шатается, смотри…
Он пьяный вовсе не от водки
(Хоть выдул нынче за троих),
А от тоски его все вздохи,
От дум прессующих, ночных.
Все гонятся на свете нашем:
Кто – за котом, а кто – за счастьем;
Не майся, брат, ведь счастья нет.
Есть «в кошки-мышки», – тьма и свет.
Тебя оставит на рассвете
Твой друг; ему – где конура?
Вдали, дымят где города?
Иль здесь – в раю, в твоём соседстве?
Дай лапу, Джим мой, зверь-сосед!
Ах, что, прощаясь, воешь вслед?..
Да это – стон, в надрыв, дружище,
Рыданье, горькое, взахлёб!
Твоя душа, видать, почище,
Чем у людишек всех, щенок.
Что, – чуешь крайний час поэта?
О, не горюй, – пустяк ведь это,
Сравнить коль с Вечностью, пойми!
В глаза мне сколько ни смотри
С пронзающей собачьей болью, –
Я не смогу остаться здесь:
Наверное, я вышел весь –
Душа стремится… «ввысь, на волю»;
«Помогут» ей уйти, поверь!
Мой ласковый, мой нежный зверь…
Ну что ж, – какие огорченья?
Щенком дух счастлив, что вот здесь
Поставят гроб; что на мгновенье
Народ деревни стихнет весь;
Что в тишине услышит вздохи…
Видать, стихи не так уж плохи,
Коль ветер вдруг застонет вкрик, –
Положенный к моменту всхлип…
Ну что ж! Растет другое племя;
Авось отыщется такой,
Кто скажет: «Был Поэт – наш, свой!».
И с гордостью припомнит имя.
…Тут автор, севший отдохнуть,
Даст волю памяти; та – в путь!