1
На пустом берегу я взлелеян душою и телом...
На казенном ряду научился призывно молчать...
Но заказано мне разбираться в немыслимо целом
И какой - нибудь смысл на поверхности тел различать.
Удержаться нельзя; и подняться нельзя; и остаться...
Можно быть и не быть, изменяя себе и себя.
Можно всё обещать.
Можно даже любить попытаться.
И не видеть усмешки в зеркальной душе серебра.
Но уже никогда не вернуться к покою запретов –
В целомудренный сумрак фаллических красных стволов,
Где по шляпкам грибов барабанит усталое лето
И бросает иголки в литые подушечки мхов.
Где горнист откричал, и никто не услышал тревоги;
И окрашена медь на запястьях промокшей реки;
И по - русски глядятся – в огонь – олимпийские боги,
И к осоке примкнуты подводные материки.
2
Подыграй мне на флейте, старик!...
Я могу заблудиться в аккордах...
Помоги, если можно, и если нельзя, – помоги.
У меня есть вино и фальшивых бумажек – до чёрта.
У меня нет надежды, старик;
И почти не осталось любви....
Как земля холодит...
А в листву зарываться – не можно!
Можно быть и не быть, изменяя себе и себя.
Или – жить у огня: по - язычески дико, тревожно;
Или стать сентябрём;
Или – мёртвым слугой сентября.
Как земля холодит!
Не согреть нам ее, не согреться
Покрывалом земным – отсырела туманом листва.
Далеко, в глубине, в темноте погруженного сердца
Шевельнулся налим,
Подбирая осколки костра.
До рассвета ему трепетать на мольбы и призывы –
Колокольчик молчит, но грохочет с небес тишина.
Подыграй мне, старик,
Мы с тобой окончательно живы.
Наша музыка здесь –
Никому наша смерть не нужна.
3
У меня и у Вас есть возможность увидеться снова.
Непременно весной...
Непременно в российской глуши.
На задворках любви;
У околицы пережитого;
За чертою всего, что позволено нам пережить.
За стенами угроз и того сладкострастного бреда,
Где смешались рыданья
И сгустки бесформенных слов.
И в дырявый навес барабанит ушедшее лето...
И невидимый невод выносит – на воздух – улов.