Наложена снегов епитимья
На шага опрометчивого скорость,
Им скаредность вкушать и пить им – яд,
Ему – не пасть со злостных взглядов скоса.
Величественный, словно Орион,
Он смысла брешь подтекстом облатает,
В ней самонигилизма ореол
Лучится вместо самообладанья.
Враг веры вседовлеюще напал
На образ БЕЗобразия мирского,
Он в адище грехов сменил на пар
Волшебных индульгенций
блуд и скотство.
Он так в своём несчастии велик,
Так мал в уменьи чудосозерцанья,
Пыль мудрств навеял бреда повели-
тель, светом неуместности мерцая.
Он в краха убежал Капернаум:
Расписаны подробности круиза,
И сколько же пришлось ампер на ум,
Чтоб дум конгломератами роиться?
Измазана палитра смутных чувств
Сладчайшей меланхолии акрилом,
Он шепчет: «Я умру, но иссечусь
В упрямстве исцелить сей мир…
от кривды».
Несбыточности зыблется печаль
В континууме «точно» и «наверно»,
Бессилия и немощи печати –
В рапортах текущего мгновенья.
Его так много самого в себе,
Он – центр энергетических ресурсов,
Он – экзорцист нерукотворных бед,
Восьмое чудо – чадо Иисуса.
Отчаянья покинувший острог,
Стал выше хрупких вышек псевдоумий,
Он шпагою мыслительных острот
Размахивал в тисках незнамых улиц.
И если падать, то не из око;н,
А выше – в христарадную обитель,
Где Царь столетий трудно-високос-
ных встретит богомольца челобитьем.