ПРОЛЕТАЯ НАД ГНЕЗДОМ КУКУШКИ
(четыре произведения)
иллюстрация - кадр из американского фильма
"Пролетая над гнездом кукушки"
_
“Кукушкино гнездо” на американском жаргоне - это дурдом, психушка.
А бегство на волю, навстречу свободе - это как полёт над гнездом кукушки.
____
ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО
"Люди ходят и носят впереди себя голову и руки. Головы у них большие и раздутые. Руки для того, чтобы резать мясо. Они не любят меня. Они открывают губами вход в голову и прикладывают пальцы к губам. А я не понимаю их. Я говорю им, что я - следователь: "Молчать! Встать, сесть! В парашу его! Да заткни ты этой суке глотку!". Я кричу им так, а они приоткрывают вход в голову и показывают зубы. А я им кричу: "В парашу, мордой его, что ты с ним цацкаешся!" Я хочу взять их головы в руки, но они не дают мне сделать это. А я пою: "Широка страна моя родная! Много в ней лесов, полей и рек", а потом я им говорю, что я не могу петь потому что у меня вход в голову забит кровью. "Не бейте меня больше! Не бейте, я вас умоляю, я всё скажу". Я кричу им это и отбиваюсь от них. Но их руки взлетают надо мной как птицы, а падают почему-то как булыжники. А врачи вокруг меня в красных пятнах. Странно, ведь они только что были белые. Я даже зажмурился когда они зашли - такие они все были белые. "А петушок пропел давно. Петушок пропел давно". Я хочу петь и не могу даже свистнуть.
"Мама-а!" - кричу я и закрываюсь от булыжника. Но он падает мне на голову. Мне снится, что я скатываюсь с крыши нашего сарая, а у самых дверей сарая стоит большой длинный винт и я лечу на него. "Мама-а!" - кричу я ещё громче и повисаю на винте, зацепившись за него краем рубашки. Мама выбегает из дома с большим поленом в руке и начинает разбивать мне голову. Вот точно также как орехи бьют, когда хотят съесть их сердцевину. Ломают кости ореху и его череп трещит как мой, а его бьют и бьют по голове, а потом съедают его мозг и чавкают.
Я просыпаюсь на своей кровати, но не могу пошевелиться. Меня привязали к ней. Это хорошо. Значит меня больше не будут бить. Больше не будут. Не будут бить больше. Больше. Ко мне подходит мой друг и улыбается. Он ковыряется пальцем в носу, а потом что-то подносит к моему рту. Я съедаю. Почему меня привязали? Я не могу. У меня болит живот.
"Мы тебе укольчик сделаем" - ласково шепчет надо мной медсестра, наклонясь ко мне со шприцем. "Ну-ну, только без фокусов. Смотри у меня, факир. Допрыгаешся опять" - говорит рядом с ней наш воспитатель. "Ничего, он сейчас заснёт, - отвечает ему медсестра". "Всем - спать!" кричит она. У меня болит живот. Я хочу в туалет и я хочу кушать. Но мне мешает сон, он всегда не вовремя, этот сон. Я голодный. За целый день одна козявка из Колькиного носа. Я засыпаю и снова лечу с крыши на винт. Теперь я наверно не промахнусь и маме не надо будет разбивать мне поленом голову.
А день сегодня никакой.
А месяц сегодня никакой.
А год сегодня никакой".
Его застали однажды утром мёртвым. Он лежал на кровати с открытым ртом. Руки его были так искрючены, как будто он пытался вывернуться из-под ремней, которыми был привязан к кровати. Под грудью, возле солнечного сплетения, растеклось большое, величиной с куриное яйцо, красное пятно. Должно быть он действительно упал всё-таки во сне на винт. Когда его выносили, из его пижамы выпали какие-то записки. Колька поднял и хотел их съесть, а я отобрал.
А день сегодня никакой.
А месяц сегодня никакой.
А год сегодня никакой.
___
ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
(из старой тетради)
Пили кофе на Голгофе.
Водкой - хворь, тоску и боль,
Но приказ:
отставить кофе,
на распятие изволь.
Со спокойствием завидным
дал распять,
не зол на вас.
Крест...
И далеко так видно.
Потрясающий пейзаж!!!
_
ПАЛАТА №7
экспромт, навеянный стихотворением
Ники Марий
Зла нет! Любовь обретена!
В маньяках лирик пробудился!
В палатах стены исписав,
Их добрый гений разразился
Бессмертным:
«All you need is love!»
«Был ужин в сумасшедшем доме»
Ника Марий
_
Здесь рай почти. Найдёшь окурок
В гальюне. Всё, считай, что принц.
Ну приплетётся врач-придурок,
Засадит, если надо, шприц.
На этих, в белом и в помадах
Мне, да и Кольке, наплевать.
Он – еретик. Я – Торквемада,
На время загнанный в кровать.
Я Кольке обещал, что ночью
(Вот только захрапит медбрат)
Сжечь мерзкого его, воочью,
Под дикий танец у костра.
Потом, пока костёр пылает,
любовью к Кольке воспылав,
сказать, прощаясь (пусть, мол, знает),
что
«All you need my friend
is LOVE!»
___
ОТЧАЯНИЕ
И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня —
И Отчаянье было названье ему.
Н.Гумилёв
Автобусы, срезающие взгляд.
Машин и шин змеиное шипенье.
Мысль на бегу: «На кой всё это ляд?»
И город к вечеру,
в цветной, отливной пене.
Потом воспоминанья: чей-то жест,
Обрывок спора, анекдот из трёпа.
День, как отточенный тяжёлый жезл,
Безжалостно вонзившийся под рёбра.
Зато с тобой - весёлый, грешный жар.
Отдохновенье плоти. «Песня песен».
Когда б не это, пропади и спейся,
Усталая, безгрешная душа.
А дальше что же? – Злой, вечерний ад.
(Дух чьим-то камнем сбит как раз на взлёте).
Тревожный сон. К нему приправой – мат
каких-то тёмных, грязных подворотен,
клоачных ям, где Окон жёлтый свет
сверлит в затылок всем:
«Спасенья – нет».