Борт лодки, борт неба, туман напоследок,
Из туч косогоры, исписанный мрак,
На скрюченных ветках покажется светом
Сгоревшая пена, дырявый гамак.
Сургучной печатью чернеет могила,
Пришпорит печаль молодую тоску,
Смотри сколько горя землица простила,
Тебе и твоим на безумном веку.
Испуг кроткой белки, изломанный стебель,
Валежник в рубашке чумного огня,
Из древних берёзок шикарную мебель,
Из кожи вселенной кусочки ремня.
Ушастый сугроб и окурок в сугробе,
Сквозь стену дождя заливной поцелуй,
Ребёнка погибшего в слабой утробе,
Чащобу из слов и безмолвье из бурь.
Побаловать можно покладистым небом
Уставшие души, больные сердца,
Кизиловый рай вновь покажется пеплом,
Когда доживёшь до простого конца.
Схватившись за борт поднебесного света,
Качайся как в зыбке любимый малец,
Вот чья-то могила, вот с неба комета,
Началом становится дивный конец.
Но нужно дышать, ведь грех убиваться,
Обтянуты жизнью цветов черепа,
Когда очень часто архангелы снятся
Зовёт кто-то третий упорно туда.
Но жить ещё нужно, война затянулась,
Качается лодка в небесной глуши,
Печаль так красиво сквозь сон улыбнулась,
Случайно коснувшись уставшей души.
Весна точно матушка нежно согнулась
Над пухленьким тельцем умытой Тиши.