Я снимаю её с креста, а она – на крест,
В переплёте вен голубых я теряю душу.
Её горечь потери однажды съест,
Но она улыбается мне послушно.
В её мыслях запутанных вязнет явь,
Разбиваются самолёты, машины и поезда.
Эй, музыкант, ты там звук прибавь!
Чтоб она совсем не сошла с ума.
Пусть спешил, но я все-таки опоздал,
В её взгляде безумном таится сам чёрт и Дьявол.
И, быть может, для неё я бы близким стал,
Только часто в глазах её низко падал.
Она лезет, шальная, опять на стол,
Взмахи рук отгоняют мои усмешки.
Я сажусь перед ней на холодный пол,
Обрываю любые над ней насмешки.
Мы ведь все здесь немного сошли с ума,
Кто-то больше, быть может, – не в этом суть.
Она плачет, смеётся, нальёт вина,
Попытается в танец меня втянуть.
И я с ней так кружился, как в лучшем сне,
Я держал её руки, я взгляд ловил.
Мы тревоги оставим младой весне,
Отдадимся сиянью земных светил.
Она точно, точно сошла с ума!
Хороводы теней вдоль стены кружатся,
А она за ними, совсем одна,
Но я так бы хотел вместе с ней остаться…
Жаль, что общество не поймёт.
Жаль, никто не услышит голос,
Как она слишком грустно для всех поёт,
Чешет грубо свой тёмный волос.
Принесла нам весна лишь тупую боль,
От безумия – шаг в канаву.
Я иду у речки, все больше – вдоль,
Я хотел быть с ней, но теперь не стану.
С каждым днём она ярче горит; дотла,
Словно феникс, сгорает своей болезнью.
Была ночь по весне светла.
Я её провожаю прощальной песней.