В сердце нет отныне зла,
Дрозд из детства: "Щелк да щелк...",
Вот и молодость прошла,
Только жизнь мила еще...
У весны полно тепла,
Сверху трель небесных нот...
Вот и жизнь уже прошла,
Только дрозд поет, поет...
***
Последний снег в тени рассветной...
Ему с утра еще не жарко...
А мне вдруг стало снег последний,
Как раненого зверя жалко...
Лежит у лужи грязноватой,
Слежались льда седые пряди...
Вчера я бил его лопатой,
А тут нагнулся и погладил...
***
За окошком снег растаял,
А вчера ль метель мела...
У окна сижу, мечтая,
Чтобы мимо ты прошла...
Коромысло - два колечка,
Два ведра, что ходят в лад...
Ты пройдешь, пройдешь конечно,
Тридцать лет тому назад...
***
Приснился ночью страшный сон,
Рубашка вся от пота взмокла,
Как будто бы бесшумно дрон
За мной следит небесным оком...
Хочу я выстрелить, но нет
Уже патронов в автомате...
Какой предвиденный конец,
Где мало слов и те из мата...
Проснулся, солнце в синеву
Плывет, лучом касаясь лужи,
И дрон проклятый наяву
Над головой чуть слышно кружит...
Лето 1972 г.
***
Приехали мы с папой в Уральск, по распределению попал в этот северный казахский городок. Переночевали на вокзале. Утром нашли гостиницу. Была она старенькая, беленная невесть когда, одноэтажная с грязным туалетом во дворе. Устроились там, потом пошли искать областной узел связи, чтобы оформиться на работу. Нашли. Отец после всех формальностей, сказал заведующему отделом кадров, что вечером зайдет, многозначительно намекнув, с бутылкой. По бумажке с печатью устроились в общежитие. Но пока заселиться не могли, что-то там было не так. Пришлось переночевать в гостинице. Помню, легли, комната большая, общая, кроватей штук 10, папа уснул, а я лежу и впервые стало так грустно от мысли, что скоро отец уедет и я останусь один в этом незнакомом городе. Потом заснул. Утром встали, что-то позавтракали за общим столом посреди комнаты, я вышел во двор, сделал легкую зарядку и опять стало так, как будто ночью и грусти не было. Поехали в общежитие, теперь уже точно устроились. Отец отправился на базар, купить замок на дверь. Мне предоставили отдельную комнатку в квартире из 3-комнат с гостиной и кухней без теплой воды, но с титаном, который, как узнал впоследствии не работал. Отец вернулся с замком и с бутылкой вина, хотел поехать к заведующему кадрами, но я почему-то отговорил его, хотя верней было б, чтобы он выпил с ним, потом мне это помогло бы, исходя из того, что будет дальше. Но это другая история. А тогда мне было неудобно, что отец будет пить и что там подумают. Поэтому мы с папой сами выпили бутылку, я слегка лишь, пол стакана, папа охмелел и пошел спать в гостинную. Что там было дальше уже не важно. Ходили, помню, на следующий день по городу, посетили музей, собор, где венчался Емельян Пугачев. И вот пришла пора папе уезжать, доехали до вокзала, в стороне где-то стоял пассажирский состав, билеты куплены, папа устроился в плацкартном вагоне. С кем-то, помню, познакомился, я так понял с намерением в дороге выпить с попутчиком. Как сейчас, вижу отца, смеется, прощаясь, жму руку и ухожу. Состав тронется часа через два-три... Дошел до вокзала. Заглянул в киоск Союзпечати, что-то купил у бабушки-продавщицы, она с внучкой сидела в киоске, затем вышел на площадь, где стоял памятник В.И. Чапаеву. Сел на автобус и поехал домой, в общежитие. Впервые один, сам по себе. На следующий день пошел на работу, меня назначили инженером по точкам связи Уральска и области. Там была целая группа специалистов. В основном - командировки. Помню, выхожу из центральной АТС вечером, иду по тротуару до остановки, и такая радость, такая радость физически переливается в душе, и без всякой причины, что я будто пьяный без вина. Как сейчас понимаю, это была радость жизни, радость молодости, что все еще впереди. . С тех пор прошло уже сколько лет, и вот я опять один, сам по себе... сижу за вином... И радости нет... той радости...
***
То растяжка у тропы, то мина,
Шаг... и взрыв... ребенку не ходить...
Украина, ненька Украина,
Так Россию хочешь победить?..
Горький дым... то "Леопарда" запах,
Не впервой нам этих кошек драть...
Как подумать мог заклятый Запад,
Что Россия сможет проиграть?..
Вешний день, грачиный шум на ели,
За дорогой их тревожный грай...
Два "Грача" над полем пролетели *
И горит врага передний край...
* " Грачи" - Су-25
***
От себя ни уйти, ни уехать,
Все милей мне домашний уют...
Сердце слышит из прошлого эхо,
Где-то в детстве синички поют...
На веревке подсохла рубаха,
После баньки встречаю закат...
Сердце чувствует яблонный запах,
Где-то в детстве цветет папин сад...
Суп остыл... горка соли на блюдце,
Хлеба нет... а... без хлеба сойдет...
Сердцу мнится... ах, если б вернуться,
Где-то в детстве омлет мамин ждет...
***
Мне кони нравятся и лебеди,
Но я скажу им не в укор,
Собаки - ангелы последние,
Что с нами вместе до сих пор...
***
О, этот цвет, как божья милость,
Того глядишь, сведет с ума...
Как будто облако спустилось,
Как будто снег метет зима..
.
Черемуха проснулась рано,
Вчера еще черна была,
Так ожидаемо нежданно
В окне открытом расцвела...
***
Люблю весну,
ее зарницы,
Ее ручьи...
их чище нет...
И золотистый цвет форзиций,
И голубых пролесок цвет...
Мне каждый вешний день
наградой,
Опять я ночью не засну...
И ничего уже не надо,
Лишь встретить
новую весну...
***
Сегодня в рощу окунулся,
В душе березовый рассвет...
Как будто утром я проснулся,
А впереди так много лет...
***
Когда жучок ползет беспечно
По ветке, на которой цвет...
Мне кажется, жизнь бесконечна,
Мне кажется, что смерти нет...
***
Неужто впрямь уже весна,
Остались где-то все метели,
В распахнутый проем окна
Оса ночная залетела...
Хочу поймать... ну не жужжи,
Я выпущу тебя, дурашка...
Ведь впереди вще вся жизнь
И столько лета на ромашках...
***
Я не родился, только лишь
Был божьим промыслом отмечен...
Хочу я к маме... "Спи, малыш,
Все впереди, тебя я встречу..."...
Разрыв и комьями земля,
А сверху звук шмелиный дрона...
И не родившийся я
Из мамы истекаю кровью...
***
Я с детства
к песням их привык,
Что ж разошлись
по берегам...
Мне не приятен их язык,
Когда я слышу:
"Смерть ворогам"...
***
Казались
братьями,
Теперь
предатели...
Казались
душками,
Теперь
Иудушки...
В кого вы
метите
Тому
ответите,
Славяне
близкие,
Манкурты
низкие...
***
Сколько света!..
Кутерьма
Ветра, влаги
и тепла,
Ах, зима,
зима,
зима,
Наконец-то ты
ушла...
Снег последний
в тишине
Тает молча...
вот и нет...
Отчего же
грустно мне,
Снится все
мне первый
снег...
***
То пасмурно, то солнце
На землю кванты шлет...
На самом дне колодца
Последний тает лед...
И гонит серый ветер
Прах листьев по тропе...
Я будничность всю эту,
Как свет несу в себе...
***
Из речки воду синий вечер пьет,
С волос черемух лепестки, как перхоть...
Апрельский лес уже во всю поет -
Пернатый мир шлет музыку мне сверху...
Тропой безлюдной в синеву иду,
Сережек сколько на зеленой вербе!..
Иду домой на встречную звезду,
Как путеводная, мне светит в небе...
***
Где же ты, блуждаю я,
Все тебя я не найду...
Отцвела душа моя,
Как черемуха в саду...
На чело легла ладонь,
Ветерок коснулся, вот...
Васильковая гармонь
Мне о осени поет...
О зиме, где солнца нет,
Снится солнышко во сне...
Через много-много лет
Ты приснилась что же мне...
Приведет к тебе мой путь,
Ведь так манит свет во мгле...
Может быть, когда-нибудь,
Где-то там... не на Земле...
В 1966 году в апреле, когда произошло землетрясение в Ташкенте, мне было 16 лет. Спим и тут кровать запрыгала, проснулся, в окне какое-то сияние, мама кричит: "Землетрясение.., боже мой, не могу найти выключатель...". Наконец свет зажегся, а папа лежал, спросонья не отреагировав на происходящее. "Ада, Юра, скорей на улицу", - закричала мама. "Владику помоги", - это уже отцу. Тут и папа пришел в себя, вскочил, схватил нас с постели, брату подал костыли, помог и все мы в чем были выбежали во двор греческого городка, где жили. Там уже собрался народ, наши - русские и греки - политэмигранты. Они-то и построили наш дом, строили после войны для себя двухэтажные кирпичные дома, а когда сказали, что приедут фронтовики-офицеры, с особым чувством построили для них, т.е. для нас и других бывших военных дом. Все возбужденные, кричат, кому-то плохо, кто-то нервно пытается успокаивать. Греки по-русски уже за годы, прожитые после войны в Ташкенте, хорошо говорили. А детям, вообще, русский стал вторым, если не первым, родным. Вышел к воротам, там стояла группа молодежи, греки... Флора, ей было лет 20, а мне казалась такой взрослой, стояла и с кем-то переговаривала по поводу случившегося, сложив руки за спиной, и я стоя сзади, случайно заметил, как нервно перебирала она пальцами за спиной. Меня же волновало, а где же Христина, искал взглядом, но ее не было видно. Полюбил я ее неожиданно. Славик, сосед по подьезду, был старше меня на 2 года, и вот он влюбился в нее, и все знали об этом, и поэтому я стал обращать тоже внимание на Христину, и сам того замечая полюбил ее, как и Славик. Но вида никогда не подавал, и тогда, после землетрясения, просто искал ее во дворе. Двор-то был небольшой, вечерами там греки играли в домино, женщины в черном сидели кружком, на своем языке что-то обсуждали, дети играли рядом, из окон звучали греческие мелодии и песни. Ее не было. Уже после, когда все стали строить палатки около домов и папа сделал свою палатку, а в ней была маленькая дырочка, и я сидел в палатке и вдруг слышу голос Христины, с кем-то она разговаривает, душа затрепетала, вскочил и гляжу в дырочку, она... она... Открыто на нее не мог смотреть, а вдруг подумает, что люблю. Делал вид, что не замечаю. Неравнодушен к ней, похоже, был и мой старший брат, он был после полиомиелита на костылях, наверное, неравнодушен, но это все было так непрямолинейно, мы тогда стыдились своих чувств. Через годы, когда Христина и все греки уехали в Грецию, я случайно нашел в словаре черно-белую фотографию ее, она стояла у своего дома с сиренью в руках, на обороте надпись почерком брата латинскими буквами "Xristina". Показал ее Владику, он взял молча и больше эту фотографию я не видел. Увидеть бы мне ее сейчас. Но брата давно нет, а Христина уехала. Но это все лирика. На другой день поехал в школу, нужно было ехать на трамвае, проезжая, заметил, что на площади Пушкина статуя без головы, гипс сломался, потом сделали памятник Пушкину из бронзы... после СССР площадь убрали, а памятник перенесли в другое место. Тогда я не знал, что улица была так названа еще в дореволюционное время, венчала ее площадь Пушкина, там еще рядом был летний кинотеатр имени Пушкина (большими буквами) и я лет в семь, читая имя Пушкина, еще не зная толком, кто он, представлял натурально пушки. Теперь уже улицы Пушкина нет, теперь там улица их независимости (Мустакиллик), которую им подарил алкоголик во вред своей стране, стране, что построила новый Ташкент.
Уважаю себя семиклассника... пришли школьные товарищи ко мне домой, еще в школе договорились, что они придут... так, между делом, предложили мне залезть на заброшенную кирпичную трубу в их районе. Я машинально согласился. И забыл. А они пришли. Маме ничего не сказал... сказал, что пойду с друзьями погуляю. И пошли мы по улице, а в душе кошки скребут, иду, как на казнь, они что-то говорят, слушаю и не слышу... Дошли до трубы... Пустырь, никого нет, труба высокая, наверх посмотришь, кажется вершина у неба. Первый (Собинов) полез, второй (Михайлов) полез, я полез третьим, четвертый, фамилию не помню, остался внизу. Они уже на середине, а я ползу, каждую скобу считаю, а скобы, хоть и железные, но ветхие, шатаются под руками, чем выше вверх, тем медленнее путь, но поднимаюсь к вершине. Друзья уже наверху, смотрят вниз на меня, пока я поднимусь, а я еще и пол пути не прошел, время как бы остановилось, ничего нет, лишь эти шатающиеся скобы, за которые нужно крепко держаться, чтобы не сорваться вниз. Но поднялся все же до вершины трубы. Собинов поддержал, чтобы я уселся на кромке сантиметров в 40. Они уже не раз лазили на эту трубу, спокойно ходят по кромке, бравируют, а у меня пот еще не высох от восхождения. Успокоился, оглянулся, панорама, как на чертовом колесе, но там ты защищен клеткой, а тут одно неосторожное движение и пропасть. Посидели, поболтали и полезли вниз, Собинов первый, Михайлов второй, я третий. Не знаю, что было легче, подниматься или спускаться, но я спускался еще медленнее, чем шел вверх, друзья уже давно внизу, а я все еще считаю скобы... и чем ближе земля, тем сильнее колотится сердце, умом уже понимаю, что совершил, а душа еще трепещет, волнуется... Наконец ногами почувствовал землю, спрыгнув с последней скобы. Чувство, наверное, как если бы приземлился с парашютом. Фу, ты... вот и все... и радость... С тех пор меня, в общем-то домашнего пацана Сайфика, как меня называли, ребята дворовые "сорвиголова", зауважали, а с Собиновым мы стали друзьями. Пересилить себя... Вспоминаю историю, которую прочитал в газете еще в советское время, как наши солдаты отступая, попали в засаду, смерть была неминуема, но тут сзади по немцам ударил пулемет, и отвлек их на себя, отряд вырвался из окружения, а пулеметчик погиб, и фамилия его стала известна, запомнил, Салахутдинов... и взяла меня гордость за него, не струсил...
***
На 4-м курсе Ташкентского института связи повезли нас в Бостандык, там был институтский военный лагерь, где проводились стрельбы, были всякие аппаратуры связи, столовая, домики типа финских... Приехали, вся группа наша и другая из факультета МЭС, а мы были из АЭС (автоматическая электросвязь), а М - междугородняя... нам выделили домики для проживания, в каждом по три человека... у меня, помню, слева кровать, далее по квадрату у других ребят... В первый вечер выпили, хотя это было категорически запрещено, просто Лева Непомнящий прихватил с собой бутылку портвейна, на 3-х чуть больше полстакана, но все равно в голову ударило, непьющему и этого достаточно... выпили, закусили хлебом с зеленым луком, Лева под настроение, помню, спел песню, в ней мне запомнилось только слово какао и не потому, что какао, а просто Лев произносил его как-то по особенному, типа какава... смысл песни уже не помню... но было весело... спать еще было рано и я решил походить по лагерю, посмотреть... вышел... В Ташкенте уже все отцвело, а здесь май лишь набирал обороты, в горной местности весна приходит позднее, яблони только зацвели, стоят белыми шарами в синеватой полумгле, звезды проявляются в небе, где-то стрекочут кузнечики, красиво так... походил, а когда совсем стемнело и зажглись лагерные фонари, пошел домой, т.е. в домик. Иду по аллее, а впереди мелькнул силуэт девушки, в джинсах и светлой кофточке, идет к себе в домик, видимо из группа МЭС, оглянулась, заметили ли меня, не знаю, вряд ли... но как это гармонично влилось в общую картину весеннего, настоянного на яблонном запахе вечера, тот самый штрих, которого-то и не хватало для полного совершенства полотна... никогда так мне не было хорошо, теплый вечерний ветерок, яблони вдоль аллеи, девичий силуэт впереди... кто она я знаю... может, в институте и встречал, но там все по другому, здесь же сама природа настраивает на что-то таинственно-чудное... светлое... Сколько лет прошло, она уже, наверное, давно бабушка... А вот в памяти остался тот вечер... Девушка ушла дальше, я же свернул по аллее к своему домику, а утром начались будни, занятия, сложные схемы... Уже было не до лирики... Но что интересно, сейчас все эти схемы, режимы связи, переключатели радиостанций я напрочь забыл, а вот тот вечер, те яблони, ту девушку, как сейчас вижу... вижу...