Я, точно пёс, прикованный к цепи,
наследственной пригретый конурою.
Уж хочешь, нет ли, а служи-терпи!
лишь в час бессонный изредка повою
на мутную бесхозную луну –
случайно не разбитое светило.
Не в курсе, жаль, сколь много протяну;
сородичей – надолго не хватило.
Хоть не в медальках я соседский Бим,
не пугало из клана Баскервилей,
по статусу, злым должен быть к чужим,
не вправе распускать слюней-идиллий.
Однако же, ближайшие «свои»
не стали мне отечески родными:
от их подачек – сник азарт в крови,
бока да мысли сделались худыми.
Не ведавший про сытость и уют,
взращённый на хозяйской ахинее,
привык считать, мол, чем больнее бьют,
тем, значит, любят искренне сильнее.
Порой, переловив сомнений блох,
всё ж верилось в благие перспективы,
что, дескать, надо мной есть тоже бог,
к судьбе моей припасший коррективы.
Как в сон свалюсь, так мнится вольный плёс,
в густой траве потерянный ошейник,
я, сам себе охотник и отшельник,
бегу игриво вдоль бескрайних грёз,
где всякий первый встречный мне – брательник,
а не взбешённый ссучившийся пёс…