Павел, сорокашестилетний, довольно крепкий мужчина, лежал в одиночестве, прикованный внезапной тяжелой болезнью к постели. Он прислушивался к доносящимся
из-за окна звукам тихого дождя, начавшегося около семи вечера. Жена днем уехала к дочери поняньчиться с внуками-близнецами, Гошкой и Вовкой. По сути, Павел не был совсем уж в одиночестве. Еще до болезни он обустроил в небольшом одноэтажном коттедже на Дмитровке «Умный дом». Павел мог отвечать на звонки или отклонить их, узнавая по мелодии, кто звонит. Он мог голосовым приказом открыть входной замок участковому врочу или скорой. Мог впустить соседа-старичка, захаживающего проведать больного и поболтать. Мог включить телевизор или музыкальный центр. Он многое мог, лишь не мог встать и пройти по дому, заняться насущными делами.
Сейчас Павел мысленно сравнивал стук капель по карнизу со звонким топотом копыт резвых беговых лошадей. Он как-то побывал на ипподроме, на рысистых бегах. Ему не понравились суета и ажиотаж, царившие там. Но красивые длинноногие дошади заворожили его. На колясочников в разноцветных блузах он почти не обратил внимание. Звуки дождинок напомнили Павлу визит на бега. Через полчаса, видимо из-за застрявших в желобе листьев, по карнизу ударили мощные шлепки застоявшейся воды. Чуть позже листья смыло и возобновился цокот копыт по карнизу. Постучав еше минут десять, топот стих, словно лошади удапипись на последний круг и были за дальним поворотом. Порыв ветра шевельнул плохо закрепленный конец карниза смазанным звуком финального гонга. Внезапно выступил новый звук. Он исходил изнутри самого Павла. Это были негромкие неравномерные удары его сердца. Они могли означать приближение приступа, но, скорее всего, их причина была в беспокойном одиночестве. Мысли Павла вновь и вновь возвращались к его беспомощному состоянию. Павел не был нытиком, но о силе своей воли он мало что знал. Рожденный под знаком Весов, он всегда качался между довольно целеустремленной деятельностью и периодами безудержной лени. Но сейчас, вслушиваясь в опустившуюся тишину, Павел страдал. Ему до зубовного скрежета хотелось расслабленной рукой схватить себя за ворот рубахи и встряхнуть, как опустевший мешок, высыпая на землю, под появившийся в прореху туч узкий луч луны последние звстрявшие в мешковине зерна, чтобы те дали живые зеленые ростки надежды.