Я наклонился вперёд и позволил своему дыханию обдуть его лицо, надеясь, что это загипнотизирует парня достаточно, чтобы смягчить удар, который он определённо испытает.
- О нет, Валера, я не ангел.
Я мог видеть, как его ум яростно заработал, и мне стало интересно, какой вопрос он задаст первым. Опять же, я молча проклинал эту пропасть молчания, что разделяла нас. Всё было бы намного проще, если бы я мог определить его настоящие мысли и реакции.
Это был рискованный, но необходимый первый шаг на пути его постепенного привыкания ко мне. Я привёз Валеру сюда, в это безлюдное место, под предлогом посмотреть на звёзды, понимая, что если он закричит или убежит, у меня будет шанс всё объяснить ему, или, по крайней мере, смягчить взрыв. Я был удивлён, когда он поехал со мной с такой готовностью; очевидно, у этого парнишки имелись очень слабые инстинкты самосохранения.
Я решил делать по одному маленькому шагу за раз, и в то время, когда он понял, что я не человек, крайне важно, прежде чем пойдём дальше, чтобы мы разобрались с этим нелепым заблуждением. Всё получилось достаточно хорошо; теперь мне просто нужно было показать Валерке, что это был я – Исмаэль – человек, достойный его доверия. Полное раскрытие всей информации должно быть сделано в определённый момент, но не сегодня.
Я надеялся, что действительно достоин его доверия. Ведь я сам не чувствовал во время нашей поездки сюда, что могу доверять себе. Пока мы ехали по мрачной опушке леса, мальчик постепенно расслабился позади меня, и я остро ощутил, как его недетский стояк прижался к моей попе, и то, как его колени обхватили мои бёдра. Как мне хотелось, чтоб на нас не было одежды. Его руки постепенно обвились вокруг моего торса, пока мы не оказались прижаты друг к другу, как любовники, а сам он полностью не обхватил меня. Я ощутил, как моё тело ответило ему, и стоило нам только съехать с шоссе, как я понял, что действия Валерика были скорее подсознательными и не являлись открытым приглашением, а ведь я был готов взять его прямо там, у дороги.
Я упивался пробудившимся чувством сексуального желания, затихнувшего так давно. После стольких лет отсутствия этих сексуальных чувств данное восстановление моей человечности доставляло радость. Но дело было не просто в сексуальном желании, которое руководило мною, дело было в потребности узнать этого мужчину любым возможным способом. Эти годы одиночества рухнули, открывая мне то, что я никогда не мог предвидеть. Потребность связи с кем-то оказалась такой первобытной в своей силе и так глубоко укоренилась в моём сознании, как инстинкт выживания. Может быть, я смог бы оттащить себя от этой пропасти отчаяния и найти способ обрести себя через него. Я имел большие надежды на своё будущее, которое сейчас находилось в его ничего неподозревающих руках.
- Что ж, тогда кто ты? – спросил он, и брови Валерки нахмурились.
- Во многом такой же, как ты, - тьма была моим преимуществом; она прятала моё лицо, но острый взгляд позволял мне видеть его.
- Ты не человек, - заявил паренёк без сомнений.
Я не хотел лгать ему прямо в лицо, но мог поиграть с ним какое-то время.
- Нет.
- Скорость, сила, исцеление... - он пытался соединить все кусочки мозаики вместе. Его брови сошлись вместе в очаровательном жесте, когда Валера сосредоточился. - Что ж, на самом деле не исцеление. Скорее просто возможность останавливать кровь. – Кровь. Твою кровь. Твою вкусную, упоительную кровь. Жажда крови гремела прутьями своей клетки, но я крепко запер её сегодня вечером. Она определённо играла вторую скрипку, просто иной вид моей жажды. И я не мог рассчитывать на более чем несколько дней.
Пацан замолчал, размышляя.
- Я совершенно, - сказал я, поднося его руку к своим губам, - очарован тобой. – Я прижался своими губами к тыльной стороне руки мальчонки, чувствуя тепло, исходящее от него, и позволяя его совершенному аромату заполнить мои ноздри. Как трогательно и старомодно, выбранил я сам себя, задаваясь вопросом, не отпугнул ли его.
Но я был вознаграждён внезапным учащённым сердцебиением. Глаза пацанёнка уже были невероятно расширены, а его дыхание перехватило. Я повернул тонкую ладонь и поцеловал его, чувствуя грубые царапины под своими губами. Я позволил своей свободной руке проследовать по линии его руки, поднимая ткань. Это было так, будто я прикасался к тёплому бархату, и мне очень захотелось коснуться его всего. Тихий вздох Валеры потряс меня до глубины души.
Я отчаялся достаточно, чтобы играть грязно? Я поднял своё лицо и оказался рядом с его, смотря пристально на мальчугана. Я позволял своему запаху погрузить его в полусонное состояние, в которых, как я знал, люди уязвимы.
- Ложись, Валерка, - потребовал я, позволяя своему вампирскому гламуру покорить его.
Почти находясь в трансе, он опустился на одеяло и вытянул свои ноги. Его пьянящий аромат расходился волнами от него, взывая к моей тёмной и похотливой стороне. Его глаза не отрывались от моих, когда я опустился на локоть рядом с ним. Я прикоснулся пальцами к шёлковой коже детского горла, именно в той точке, где бился его пульс, позволяя своим пальцам проникнуть за воротник рубашки. Это напряжение между нами увеличилось в тысячу раз, и я ощутил, как дрожь пронеслась по его телу.
- Ты так прекрасен, Валерик, - напел я ему. – Тем не менее, твой ум – загадка для меня.
Он не ответил; гламур был очень гипнотическим. Он держал людей в том состоянии, когда они готовы на всё, но лишал их инициативы. Я знал, что отец не одобрил бы такого его использования, но я также знал, что он использовал его в медицинских целях.
Я положил свою руку на его живот, как раз под подростковой грудной клеткой. Уровень феромонов мальчишки резко повысился, и я смог почувствовать, что он начал возбуждаться. Это был такой же сладкий запах, как и его собственный, и моё тело откликнулось на желание заняться с ним любовью. Он был манящим, таким манящим, смотря на меня своими широко распахнутыми глазами, готовый отдаться мне, даже если и до конца не понимал этого, если я потребую этого у него. Я мог бы взять Валерку здесь и сейчас. Я позволил своим глазам пропутешествовать по всей длине его бледной и мягкой шее, где мог бы поцеловать его, когда он откинул бы свою голову назад от наслаждения, к небольшим, тонким лодыжкам, которые мог легко обхватить своей рукой.
Но в запахе его возбуждения имелась неправильная нотка, диссонирующая с песней его аромата. Это был след от страха, нарушающий эту гармонию, как расстроенный инструмент. Я мог бы соблазнить его, покорить, но он знал бы, что это произошло помимо его воли, и данное обстоятельство отравило бы наши отношения.
Стройное тело Валеры растянулось рядом с моим, и я понял, что он не единственный здесь боролся со своим страхом. Сила моего собственного отчаянного желания взять этого хрупкого молодого мужчину повергла меня в шок. Нет, не так; я хотел, чтобы он любил меня. Будучи сильным и одиноким, я прошёл весь этот мир. Теперь же он зависел от улыбки и блеска глаз Валерика.
Я бросил последний взгляд на его тело, отодвигая свою жажду на другой раз, и вздохнул, перекатываясь на спину.
- И с какими созвездиями ты знаком? – поинтересовался я.
- Я... м-м... - я услышал мгновенное замешательство в его голосе, когда он пришёл в сознание. Да, мне было по силам с помощью гламура заставить Валеру быть послушным, но от него я хотел не послушания и даже не подчинения. Я желал его полной и абсолютной капитуляции, и я буду преследовать его, пока он не сдастся и не станет моим. Была огромная разница в том, что я могу взять и что он готов отдать мне добровольно, и я хотел получить всё.
- Что ж, вот Большая и Малая Медведица, - произнёс он, указывая на созвездия, пока мы оба лежали, смотря на мерцающее небо. – Вот Лира и Плеяда. А какие знаешь ты?
- Я бы предпочёл услышать о тех, что знаешь ты. Что это? – спросил я, указывая почти прямо вверх, считая, что он знает ответ. Я не был разочарован.
- Это Лебедь, моё любимое, кстати, - его глаза заблестели в темноте.
- Лебедь. Логично.
- Когда я был ребёнком, мечтал, что поднимаюсь туда и скольжу по ночному небу, - он улыбнулся своим воспоминаниям... и эта улыбка заставила меня захотеть, чтобы у меня была возможность знать его тогда. Держу пари, он был восхитительным ребёнком.
- Что ж, я рад, что ты застрял здесь, на земле. Тебе было бы одиноко провести целую вечность в небе, скользя в одиночестве.
- Но посмотри на него, он не одинок, - Валерка указал на другие созвездия. Его руки были прекрасными, длинными и стройными. – Это Дельфин, Водолей, Пегас. Он окружён друзьями.
- Но у него нет пары. – Понимал ли он, сколько скрытых слоёв было в этом разговоре, или я напрасно говорил это?
- Да, нет других лебедей, - ответил задумчиво Валера.
- Будет очень сложно пройти вечность в одиночестве, не имея возможности разделить её с кем-то, - я изучал его лицо, пока он смотрел на сияющее небо. Парнишка выглядел умиротворённым и спокойным, и я понял, что эта хрупкость придавала его красоте необычности. Я боролся с призывом прикоснуться к нему, что накатывал на меня волнами, но боялся, что если вновь начну, то уже не смогу остановиться.
- Ну да, думаю, ты прав, - он повернулся ко мне с полуулыбкой, пока не увидел моё сосредоточенное выражение лица. – Да, ты прав, - прошептал юнец.
Я услышал, как его сердце неожиданно сбилось, поэтому разорвал наши взгляды и посмотрел на небо.
Валера вздохнул.
- Именно в такие ночи я могу чувствовать присутствие Бога больше всего.
- Ты чувствуешь Бога?
- А ты разве нет? Посмотри на эту красоту. Ты не видишь в этом руку Господа?
- Это прекрасно, - признался я.
- Думаю, Господь создал нас, чтобы мы могли наслаждаться красотой, что создал Он.
- Так значит, мы должны поаплодировать Богу?
Он хихикнул.
- Что ж, более того, конечно же, - юноша быстро посмотрел на меня, прежде чем вновь начать изучать звёзды. – Но когда я смотрю на ночь, подобной этой: идеальная тьма, небо, разворачивающееся над нами, именно тогда понимаю, что не одинок – что есть нечто, что нельзя объяснить, тайна старше и таинственней, чем сама Вселенная.
Валерка говорил с такой невинностью и доверием, что моё холодное сердце заболело в груди. Был момент, когда я посмотрел на ночное небо и почувствовал удивление и благоговение. Я помнил то чувство почитания, чувство, будто являюсь частью большой тайны. Тем не менее, моё существование доказывало то, что у Бога были и жестокие намерения.
Я перевернулся на живот, поворачивая свою голову так, чтобы видеть дитя.
- Та проблема, что существует между мной и Богом, состоит в том, что он воздаёт должное за все добрые дела, но не наказывает за плохие.
Он перекатился на бок, лицом ко мне.
- Плохие?
- В мире столько жестокости и ненависти. Я не могу поверить, что Бог просто позволил этому случиться.
- И ты пытаешься судить Бога? – тихо спросил Валера.
- Что ж, кто-то должен. Он оставил нас в мире, полном греха и искушения, а затем призвал нас смириться со всем этим? Ты бы смог сделать это со своим ребёнком? Ты бы оставил своего малыша в одиночестве в комнате, полной ножей и мачете, а затем просто отказался от него, чтобы посмотреть, что же из этого получится?
- Но он не отказался от нас, разве ты не видишь? Он просто...
Я подпрыгнул, не в силах усидеть на месте, так как мой гнев и горечь разъедали меня изнутри. Я сделал несколько шагов прочь от одеяла, смотря на тёмные деревья вдали.
- Он отказался от нас. Или меня, по крайней мере. Возможно для тебя всё по-другому. Но я никогда не увижу лицо Господа.
Я услышал его резкий вдох.
- Как ты можешь такое говорить? Нет ничего, что Он бы не мог простить, если ты придёшь к Нему с раскаянием в сердце, - он встал на колени на одеяле. – Он любит нас. Нам просто нужно научиться любить и Его.
- Действительно, Валера? – я повернулся к нему; его руки лежали на коленях. – Есть столько всего, чего даже Бог не сможет простить, - произнёс я, возвращаясь мыслями к своей молитве и вспоминая разговор с отцом на поляне.
Я услышал, как у Валерки перехватило дыхание, а сам он застыл на месте.
- Нет, нет, - изрёк он, его голос дрожал. – Он может простить что угодно. Он должен.
Я был ошеломлён эмоциями, с которыми говорил тинейджер, и неожиданной резкой ноткой в его голосе. Я посмотрел на его руки, сжатые в кулаки, и понял, что не знаю, говорит он о моих преступлениях или о своих собственных. Неужели Валерка скрывал свои собственные секреты, и что он сделал такого, что, по его мнению, было таким непростительным? Я взглянул на его нежное, уязвимое лицо, пока он смотрел в темноту, не в состоянии понять тот ужас, который находился прямо перед ним.
- Он может. Должен, - прошептал мальчик сам себе, его невидящие глаза смотрели в ночь, прежде чем он покачал головой, отвергая всё, о чём думал.
Он поднялся с одеяла и подошёл ко мне.
- Хотел бы я, чтобы ты познал Бога так, как я. Неужели ты не знаешь ни одного священного чувства? – нежно спросил Валера.
Он стоял передо мной, стройный красивый молодой мужчина, от которого захватывало дух во всех отношениях. Его раздуваемые ветром волосы рассыпались по макушке, а тонкие черты лица, идеальные в своём человеческом несовершенстве, взывали ко мне. Я понял, что он мог бы быть тем алтарём, которому я бы поклонялся.
Я тихо пробормотал:
- Да, любовь – священное чувство.
Он улыбнулся, его черты почти осветились сиянием души.
- Что ж, видишь, мы уже пришли к согласию.
Сомнения, которые были у меня, вернулись. Мог ли я действительно просить этого пацана отказаться от своей человеческой жизни, чтобы провести со мной тысячелетия в качестве вампира? Я бы забрал Господа у него, конечно же, худшей кражи нельзя себе и представить. Возможно, мне стоит просто покончить с ним здесь, отправить его к Богу и завершить со всем этим уродливым беспорядком.
Но как только я подумал об этом, всё моё существо закричало: «Нет! Он должен жить, он будет жить». Если Валерка не примет меня, тогда я оставлю его, позволю жить своей жизнью, как это и должно было бы быть, если бы он не натолкнулся на меня в церкви.
Жажда крови внутри меня зарычала от такого смешного решения, ведь я никогда не смогу уйти от наркотика, которым стал для меня его запах. Эта борьба с самим собой, несомненно, сведёт меня с ума. Я сделаю всё, что смогу, чтобы убедить его быть со мной, потому что так же сильно, как я жаждал его крови и тела, и эта жажда была непреодолимой, я нуждался в нём, чтобы вернуться назад к тому человечному, что ещё оставалось во мне. С ним я смог увидеть двери, открытые в ту жизнь, которую вела моя семья. Без него бесконечные годы крови, смерти и жестокости растянутся до тех пор, пока я не закончу свой неумолимый спуск к бессмысленному кормлению действительно древних вампиров.
Эта мысль поразила меня, как гром среди ясного неба. Цветы... Я должен был принести цветы. Из меня получился не такой уж хороший ухажёр.
Мы вернулись к одеялу и сели на него. Я посмотрел на Валеру, пока он поправлял свою рубашку.
- Я так мало знаю о тебе. Расскажешь?
Он сложил руки на коленях и улыбнулся.
- Что ты хочешь знать?
Я хотел знать всё; но начал с самого начала.
- Где ты родился?
- В Ленинграде. Я жил там до четырёх лет. Тогда мои родители развелись, и мы с мамой переехали. Я вернулся жить к отцу, когда перешёл в старшую школу. А ты?
- В Таллинне.
Он посмотрел на меня, его голова склонилась на бок. Я смог увидеть новое направление, которое приняли его мысли.
- Ты родился в Таллинне?
- Да, - ответил я, улыбаясь неверию в его голосе.
- А твои родители?
- Оба умерли от болезни.
Паренёк расстроился, положив свою руку мне на плечо.
- О, мне так жаль.
Часто люди произносят это рефлекторно, потому что не так уж много можно сказать в таких случаях. Но услышав эти слова от него, они заставили меня подумать о том, что это больше, чем обычная рефлекторная реакция. Его голубые глаза светились теплотой и состраданием, и от этого у меня в горле появилось нечто, чувство горя, которое я уже давно похоронил. Тепло его рук проникало в меня, и я покачал головой.
- Это было давно. Где ты жил, прежде чем вернулся в Питер?
- В Кишинёве, - он слегка закатил глаза. – Совершенная противоположность Петербургу, сухой, солнечный и коричневый. Очень коричневый, - я улыбнулся его тоске.
Он всё ещё хотел узнать больше обо мне, его желание задать вопросы было очевидным. Валерка игриво спросил:
- А что ты делаешь, когда не спасаешь мальчиков на тёмных улицах города?
- Думаю, ты мог бы сказать, что я предотвращаю преступления, - я посмотрел на него, чтобы увидеть реакцию.
Брови Валеры выгнулись.
- Действительно? Мой отец прокурор.
- Что ж, я скорее больше похож на тайного следователя. Или должен сказать, что был им. Я оставил эту работу, - я мог сказать, что он опять задумался, и был уверен, что мальчишка вновь размышлял о моей сущности, так что решил задать следующий вопрос, чтобы заполнить брешь в разговоре. – Так значит, ты официант?
Это было так интересно, странно и сводило с ума одновременно – говорить с кем-то, не зная, о чём он думает. Это было, как попытка открыть подарок на Рождество, снимая один шар упаковочной бумаги за другим, когда вы просто хотите содрать её и увидеть, что внутри.
- Ненадолго. Я собираюсь отправиться в общественный колледж на зимний семестр. Я начну с него, а затем, если смогу получить стипендию, переведусь в университет.
- Что ты хочешь изучать?
- Психологию. Я интересуюсь человеческим разумом, как он работает, что заставляет людей вести себя так, как они себя ведут.
- Удачи с этим. Я так это и не смог понять, - ответил я, качая головой.
- А как насчёт тебя? Ты ходил в колледж?
- Да, но это было давно. Я думаю о том, чтобы вернуться, - я знал, что мне нужно будет что-то делать со своим временем, так что последовать за ним в колледж было не такой уж непривлекательной идеей.
- Давно. Сколько тебе лет? – он посмотрел на меня с блеском решимости в глазах. Мне пришло в голову, что я, должно быть, теряю бдительность рядом с ним или позволяю себе забыться в его присутствии.
- На самом деле я считаюсь ещё совсем молодым, - ответил я, выжидая.
Я уже сказал ему столько, сколько посмел. Понемногу, напомнил я себе. Скармливай ему правду маленькими кусочками. На самом деле, эта тайна могла стать моим преимуществом. Она поддерживала бы в нём интерес, заставляя разгадывать загадку моей сущности, пока я не смогу сам раскрыть ему правду.
- Валер, я рассказал тебе уже всё, что мог сегодня. Пожалуйста, пусть наши различия останутся на какое-то время нетронутыми.
Я мог видеть, как он обдумывал это предложение, поэтому почти подпрыгнул и едва не закричал во всю мощь своей ярости из-за неспособности прочесть парнишку. Но он изящно согласился, и мы вернулись в наши позиции, наблюдая за далёкими звёздами над нами. Я рассказал ему о греческой мифологии разных созвездий, а он поведал мне несколько историй Навахо, которые касались звёзд.
Мы всё ещё лежали на одеяле, и я перекатился на бок, оперев голову на руку.
- Значит, ты должен знать легенду о Лебеде, если это созвездие твоё любимое.
- Что ж, есть одна легенда, по которой Леда была соблазнена Зевсом, превратившимся в лебедя, - Валера посмотрел на меня и улыбнулся. – Так что она снесла яйцо, и это то, что мне довольно сложно представить, - я посмеялся над его шокированным выражением. – Из него появилась Елена Троянская и ещё кто-то.
- Да, Полидевк. Ты знаком со стихотворением Йейтса?
- Нет, Йейтс написал стихотворение о Леде?
- Да, - я перевёл дыхание и начал читать его:
Вдруг всплеск, удар: биенье мощных крыл
Над телом девственным, лаская её бёдра.
Как тёмной паутиною обвил,
Держа затылок клювом, перси обнял,
Прижав к груди могучей. Страх объял:
Как справиться с его ужасной силой,
Как бёдер обессиленных овал
Спасти от мощи плоти белокрылой?
Что значит странное биение сердец
И где оно стучит? А трепет в чреслах?
- Там больше, но общую идею ты уловил.
Валера скрестил руки и прижал их к животу.
- Это довольно... чувственно, я не ожидал подобного от Йейтса.
- Знаю, - сказал я, улыбаясь. – Довольно неожиданно для ирландского протестанта.
Он повернулся, чтобы посмотреть на меня.
- Ты знаешь окончание?
Я продолжил:
Брешь пробита, в огне всё - башня, кров.
Исчез
Похищенный,
Агамемнон... мёртв он,
Так, покорённая, жестоким духом воли
Вобрала ль ум его и силу
Пред тем, как безразличный клюв
внезапно выронил её?
Парень молчал, осмысливая сказанное. Я мог заметить, что это задело его за живое, но почему – я не мог понять.
Валерка вздохнул.
- Кажется, что он был очередным мужчиной, играющим с женщинами.
Я засмеялся над его довольно неожиданной оценкой.
- Да, полагаю, да.
- «Вобрала ль ум его и силу пред тем, как безразличный клюв внезапно выронил её?» Как думаешь, что он имел в виду?
Я сел и опустил свои руки на колени.
- Возможно, что, когда они лежали рядом, она видела в этом лебеде того, кем он был на самом деле.
- Так значит, она знала, кем была обманута, прежде чем он позволил ей пасть? – его голос прозвучал почти возмущённо.
Я пожал плечами.
- Что ж, думаю, это одна из интерпретаций.
Валера поднялся рядом со мной, повторяя мою позу.
- А что ещё это может значить?
- Что она приняла его силу, прежде чем он смог отпустить её, и тем самым спасла себя.
- Как она могла принять его силу? – спросил юный мальчик, его глаза пристально всматривались в моё лицо.
Я взглянул на Валерку, его глаза были тёмными и большими.
- Если он отдал ей.
- Можно ли отдать силу?
Я посмотрел на его тонкое, в виде сердца лицо; даже в этом слабом освещении я мог видеть, насколько чистыми и тёплыми были его сияющие голубые глаза. Почему я вообще когда-либо думал, что голубой это грязный цвет?
- Да, можно. Но за это нужно заплатить огромную цену, - похоже, что мы закончили наше обсуждение стиха. Я не знал, что ещё могу добавить к этому, и какая-то часть меня почувствовала облегчение, когда я услышал урчание его живота. – Ты голоден, - произнёс я.
Его глаза расширились, и он опустил ладонь на живот.
- Ты услышал это?
- Да, - ответил я, улыбаясь от того чарующего румянца, что окрасил его шею и щёки. Я посмотрел в сторону деревьев и затаил дыхание на мгновение, пытаясь унять собственные эмоции. Этот румянец был как красная тряпка, которой помахивают перед быком. Это заставило меня захотеть его всеми возможными способами. – Мы должны поесть.
- Хорошо, - согласился он. Я поднялся и предложил ему руку, чтобы помочь встать с одеяла. Его рука чувствовалась такой маленькой и уязвимой в моей, как маленькая птичка, пойманная в ловушку моих рук.
Валерка поправил свою чёлку, пока я складывал и прятал одеяло. Я запрыгнул на байк, завёл его, а затем предложил свою руку мальчишке, чтобы он смог перекинуть ногу через сиденье. Мой собеседник устроился позади меня. Когда я развернул байк и медленно выехал с поляны в сторону дороги, почувствовал, как его руки скользнули вокруг моей талии, а грудь и щёки прижались к моей спине. Сладкое тепло от этого контакта прошлось по мне, как рябь на поверхности пруда, и я понял, что никогда больше не смогу ездить на этом или каком-то другом мотоцикле, не вспоминая об этом ласковом тепле.
Жестокий взгляд вселяет страх,
И голос, леденящий кровь,
Забыть заставит о мечтах.
Вернёт в реальность тебя вновь.
Разрушит... Все мечты и грёзы.
Он с улыбкой наблюдает
Отчаяние твоё, тоску и слёзы.
И утешение не подарит...
Ему твоё горе – наслаждение.
И песня - крик души твоей,
Молить напрасно о забвение,
Нет его сердца холодней...