В соавторстве с Рожковым Владимиром Ивановичем
Между разъездом Ельмут - Куренной
Есть обелиск, что окрылен звездой.
Там память вечная, пятнадцати солдат,
Отдавших жизнь свою за Сталинград…
В 42-й морозный лютый год,
Когда метель-«Шурган» с песком напополам
Кровь, слезы превращала в лед,
Шел по заснеженной степи отряд.
Шел по заснеженной степи отряд –
Остановить врага на перегоне.
Никто не знал - вернется ли назад,
Никто не помышлял о выпавшей им доли.
И вот отряд подходит к полотну.
- Всем отдыхать, - команда поступает.
Минут пяток, здесь, в ледяном снегу,
Под пенье вьюги, группа отдыхает.
Но время торопит ребят,
И их сердечки бьются с вьюгой в тоне.
Им надо здесь остановить врага,
Не пропустив его на перегоне.
Отпив по чайной ложке кипятку,
Горбушку хлеба съели второпях
Про маму вспомнили, пожалуй, на ходу,
О Боге, что на небесах.
Вот вышли трое к полотну,
Под рельсы заложили мину.
Засыпав все следы в снегу –
Тихонько к месту возвратились.
Застыли в страшной тишине,
Как будто время вмиг остановилось.
Застыли в ожидании все,
Но ожидание не долго длилось...
Там, с поворота полотна,
На встречу вьюге и метели,
Ползет тот проклятый состав,
Одетый в серые фашистские шинели.
И будто чуя впереди беду
Он на ходу движенье замедляет,
Как дикий зверь в чужом лесу,
С большой опаской, скалясь, пробегает.
Раздался взрыв…
Взметнулись рельсы, шпалы, насыпь
И все покрылось дымом и огнем,
А снег летел и падал с пеплом наземь…
И вьюга вторила со взрывом в тон.
Гудок казался криком паровоза
Молящим о пощаде: - Не убей!
И с этим криком замер у затора
Охотником подбитый зверь.
И вот, будь проклят тот неравный бой –
Минуты нет для размышленья,
- Не отступать, - приказ простой.
Фашистская чума отряд накрыла тенью.
Тогда и принят был смертельный бой
С фашистскою ордой кровавой.
- За Родину, - призыв простой
С их уст вошел в бессмертие и славу.
А было им по двадцать (может) лет.
Хотелось им увидеть мать, отца,
На дом родимый посмотреть,
Испить парного молока.
И ранним утром на рассвете
Послушать пенье соловья…
Осталось это в мирном лете,
Ну а сегодня явь своя.
В бою года ни что не значат.
Багровым светом покрывались небеса.
Убит радист – ребята не заплачут –
Горят от огнеметов их тела.
У медсестры бинты все на исходе…
От пули погибает и сама.
Нет никого. Но вроде
Остался командир. Однако смерть слепа…
Вот он, с разбитой грудью кровью истекает -
Один остался он за всех в бою -
С ужасной болью до гранаты доползает,
Кровавый след оставив на снегу.
Раздался взрыв! Последний погибает,
Засыпав немцев в окровавленном снегу
И вроде вьюга замолкает -
Ей петь о смерти не к чему.
Не слышно больше позывных «Максима» -
Лежат ребята молча на снегу,
Лишь ветерок им гладит кудри тихо,
Да матушка-метель укрыла группу всю.
На несколько часов задержан поезд.
Ребята, головы сложив,
Здесь проявили мужество и стойкость,
Фашистов к Сталинграду не пустив.
Фашисты вскоре поезд отправляют,
Подорванный тот путь восстановив.
И стук колес во мраке замолкает,
Очередями тишину убив.
Осколками побитый паровоз
В ночную тишину уходит.
Погиб отряд и не прольется слез
О нем, в сухом итоге.
И только по убытию состава,
Сбивая горькую отцовскую слезу,
Старик обходчик подобрал тела их,
Придав земле, лежащие в снегу.
Нам не забыть «Максима» подвиг –
Они в сердцах у нас всегда.
Стоит, ведь, обелиск звездою окрыленный –
На нем вошедшие в бессмертье имена.
Сейчас «Максиму» поезда сигналят.
Несут к могиле люди им цветы.
А в нас, потомках свята память
О вас, Отечества, бессмертные сыны.
Между разъездом Эльмут - Куренной
Есть обелиск, что окрылен звездой.
Хранит он память о пятнадцати ребятах,
И эта память нам во веки свята.