«Грудное блокадное детство...
– Подумаешь! – кто-то сказал,
Вы сами не видели бедствий –
Кто в Год что-нибудь понимал!..»
Ж.Бурковская
I. ДЕДУШКЕ ИОСИФУ ИВАНОВИЧУ
Смотрю на фотографии…Живые
Солдат с ребёнком…дедушка и я.
И в миллионный вижу: как впервые
Мне фото… как загадка бытия.
В семьи былое сладко погруженье,
Всё новое пытаюсь отыскать:
Вот чьё-то изменилось выраженье
Лица…А чьё-то каменно опять.
Я вновь воспоминаниями маюсь…
О, если бы прижать его к груди!..
Я к дедушке в пилотке прижимаюсь.
ТЕТУШКЕ МАРГАРИТЕ
Её пристроили в казарму –
В солдатской кухне мыть полы.
Ей разрешалось в благодарность
От каши очищать котлы.
И что со стенок соскребалось,
То – тут же съесть была должна.
Но нет… себе и эту малость
Позволить не могла она.
Туда-сюда гуляли двери.
Мороз снаружи. Здесь – жара…
И строгие, совсем не «звери»,
За ней следили повара.
Войны железные законы…
Никто с едой не выходил
Но шла, остатки каши пшенной
Размазав тайно по груди…
Спеша к малышке годовалой,
Шла через город напрямик
И где-то зарево пылало.
И душу резал чей-то крик.
Глазастой, худенькой – семнадцать.
Сама голодная, без сил
Плелась… До дома бы добраться –
Сестры ребенок есть просил…
. . . . . . . . . . . . . .
Сорокаградусный блокадный
Впечатан памятью мороз
Хрип изнуряющий, надсадный…
И, как клеймо, туберкулез
БАБУШКЕ, МАРИИ ИВАНОВНЕ ...
А бабушка с чашкой по дому,
Как по миру, с Богом, прошла,
К знакомым стучась, к незнакомым:
Где крошки смели со стола,
А кто-то муки из пакета
Остатки стряхнул словно пыль,
Крупинки... Кто помнит про это?..
И небылью кажется быль...
Справляясь с причудами лестниц
К себе шла – где спуск, где подъем...
А дома ждал синий младенец
И жизнь еле теплилась в нем.
От холода тело немеет,
Но бабушка выжить должна.
Вот плитку столярного клея
В еду превращает она,
Потом в содержимое чашки
Живительный льет кипяток,
Теперь и до завтра не страшно –
Жить будет любимый росток!
И дальше, Бог даст, прозимуем
Фашистскому гаду назло!
. . . . . . . . . . . .
Как видите – я существую!
Считайте, что мне повезло.
01.12.98
О МАТЕРИ
-Ах, всё же какой Вы талантище! –
Говаривал Майкопар.
Гудел инструмент содрагающе –
Рахманиновский удар!..
Но всё сорок первый бомбежкою
Предательски перечеркнул.
Осталась с дочерью-крошкою,
Где голод нес караул.
И не в санаторий, в субтропики,
А в город безвестный Уржум
Потом вывозили дистрофиков,
В тот страшный ладожский бум.
Хозяйка… Квартира съёмная…
И местный "выдал" Собес
Делянку леса огромную,
Да лошадь, вывезти лес…
Где ж двадцатилетней неженке
Махать лесорубу под стать!..
Но спас на дороге заснеженной
Мужик лежащую мать.
Вернулись домой – везучие!
В квартире – чужие живут.
Все продано ими по случаю
Сказали, что есть – не вернут.
А музыка? – Вещь бесполезная…
Жестока военная сталь.
Украли соседи любезные
Наш беккеровский рояль.
. . . . . . . . . . . .
Да… были в ту пору и выжиги,
Но… выжили, выжили, выжили!
Мы выжили – главное – выжили
В котле этих страшных годин!
И мама, и тетя, и бабушка –
Все жили надеждою радужной –
И город восстал из руин!
Из пекла злодейского шабаша
Спаслись мама, тетушка, бабушка
И я, благодарная им!