107 день Портовый кабак
2024.04.18 Четверг
"Менестрель" в марине Безерт, Тунис.
Проснулся в прекрасном настроении. Сон был гениален: я снимал и просматривал снятый фильм. Драму.
И проснулся-то с решимостью: нужно снять фильм. В ролях - только глаза, крупным планом. Счастье, скука, веселье... И секс, и ложь, и любовь, и зло. Глаза не врут. Детские, женские, старика, военного. Сон, пробуждение, глаза мухи... Простой сюжет. Общие планы, без лиц. Но в главных ролях - только крупный план глаз.
Пусть это будет трагедия. "Морской цыган". Трагедия человека и трагедия семьи. Чтоб все неоднозначно. Много вопросов, нет ответов. Чтоб люди спорили, думали потом...
Ну, к примеру, сюжет.
"...Мужчина, 40 лет, кризис среднего возраста. Рутина, бесперспективняк, невыносимость жизни. Скука, суета, предательство, меркантильность. Разлюбленность. Разочарование, потеря смысла и цели существования. Долги: банку, семье, Родине...
А вокруг клюют: не такой, делаешь все не так, меняйся... И - вакуум: ни настоящих друзей, ни любви, ни счастья. Только: доживи, завещай и сдохни.
Переосмысление: живет мужик не для себя, но и другим эта жертва нафиг не нужна, только мешает. В петлю, в окно, убраться с дороги?
И вот найден выход: в море. Тоже форма самоубийства, но как-то с надеждой на спасение. Русская рулетка. И совершен Уход.
Страх, неуверенность, страдание, сомнения.
Путешествия, душевное успокоение. Шторма, новая любовь, счастье, новые дети...
Но все по кругу. Словно вернулся в соседнюю камеру после побега. И единственное, что спасает от сумасшествия или суицида - святая любовь маленьких детей. Она держит на суше.
Но все же что-то перевешивает. И снова Дорога, снова море.
И тоска по детям. И дети тоскуют по отцу. Но между ними стеной - женщина. Лишь счастье коротких свиданий.
И - Дорога, и тоска. Папа, дети и Море.
И чтоб фильм ничему не учил, не дай Бог. Просто... Такая жизнь, хромая судьба..."
Появилось вновь дикое желание забится на какой-нибудь остров, отключить связь с миром и начать наконец писать роман.
Ну, залез в интернет, поделиться с другом, режисером Ромой находкой, откровением. Заодно, идиот, почту проверил...
Уже две недели, как я покинул зимнюю берлогу и начало второй недели, как я на борту своей яхты.
Но в комментах под Бортжурналом до сих пор странные вопросы: "А когда начнется Бортжурнал?", "А когда будет море?", "А вы когда планируете приехать на яхту?", "Задолбали своими детьми и домом! Отписываюсь!", "Давай в кругосветку, мудак!".
Настроение с утра задалось. Ну говорил же старик Преображенский: "Не читайте за обедом советских газет!"
Уйду в Вольтеры не любить людей.
Задрали в край тупые и зануды.
Их девяносто пять процентиков, ей-ей!
Всех разлюблю и впредь любить не буду.
Что ни напишешь - сразу же в коммент
Помет навалят. Мухотучи реют
Всем недовольных поучителей,
Трясут у носа пенисами мнений.
Собрать бы души троллей в телефон
И запереть проклятьем там навеки
Потом разбить, спалить, залить в бетон
И тайно утопить в пучинах этих.
Как хорошо не понимать язык
Аборигенов райских поселений.
Где жизнь проста и где не пишешь ты,
О мутотени внутренних мучений.
Уйду в Вольтеры, разлюблю людей.
Уйду в Руссо, на лоно, ****ь, природы.
Но нет покоя. Всюду, ****ь, народы.
Куда ни плюнь - нигде не веселей.
Отремонтировал крышку холодильника.
Вечером пришел Амир, тунисец-кстовчанин. Аслема саахби! Привет, друг!
Пошли с ним в город, посидели в баре.
Вот, то, что я искал: портовый кабак с темными личностями, кислым вином и дешевыми шлюхами. Расслабился.
И, почти сразу - кабацкая драка. В кучку заговорщиков, шептавшихся в углу, с прыжка влетает молодой в спортивном костюме, бьет целенаправленно и мощно. Летит на пол посуда, мигом переворачиваются столы, в воздухе стулья реют. Народ азартно лупит друг друга, как ждали.
Натягиваю кубанку, чтоб не сбили, снимаю очки. Амир не пускает меня в свалку, но я пру, реву, как танкер и машу кулаками. Рёв явно непривычный, но мат знают. Потасовка разлетается по углам, заводилы убегают. Блин, даже не размялся.
Официанты, выждав минут пять и видя, что больше ничего на пол не перемешается, деловито, стремительно и спокойно наводят порядок.
Я ловлю двоих, требую пакеты со льдом, обеспечиваю пострадавших салфетками, пропитанными виски, полотенцами для повязок и льдом для гематом.
Амир поясняет желающим, что я за чудак. В баре звучат тосты за Россию. Норм.
Уже через 10 минут все снова в своих кружках и кружках, словно ничего и не было. Проститутки возвращаются из укрытий и продолжают одиного скучать.
А мы - на улицу.
Ночной Бизерт, рыбацкие лодки на глади внутреннего порта, жёлтые стены бастиона, раскидистые пахучие кедры.
Приезжает друг Амира, морской офицер. Носимся на машине по ночному Тунису под рев монгольского рока и балалайку Архиповского.
Другой бар. Снова виски со льдом и колой, новые байки, арабский вперемешку с французским, английским, итальянским и русским. Те слова используем, что первыми пришли на ум, а значит, всем понятны. Забавный рататуй-ленгвич.
В шум голосов бара вплетаю басом "Сказ о битве атамана Парамонова с Басурман-Пашой на железном заводе у 90-х годах". Органично вписалось.
Кстати, об артишоках. Оказывается, на арабско-тунисском эти шишки зовутся... Ни за что б не поверите... ГИОНОРЕЙЯ! :) Теперь и есть-то их как-то неудобно стало. ;)
Но мы едем в марину. Час ночи, сидим в салоне "Менестреля", грызем греческие сухари с татарским салом, треплем арабскую гонорею... То есть, французские артишоки. Макаем мясистые лепестки в острый соус. Под пивко. Отдельно чай с финиками. И треп обо всем. Постепенно переходим на арабский, благо я уже кое-что понимаю, а что не понимаю - значит оно не важно.
Разошлись в 02.30 по Бизерту, то есть в 04.30 по Москве. В Казани, наверное, уже светло, люди на работу идут.
Бислема схааби! До свиданья, друзья!
Отбой.