IX
Ну уж раздухарился царь,
И волею своею нарезвился,
Аж дымок над ним заклубился.
Отговорился,
Да так, наконец,
К себе во дворец
И воротился.
А Лютик с Марьей-царевной,
Ор царя испытав на себе гневный,
Не пикнув даже,
Среди всё того же пейзажа
Снова одни на скамейке
Остались,
Но уже больше не миловались
И не целовались.
Поцелуйся-ка тут, посмей-ка,
Когда вместо свадебного алтаря
Такая вдруг подлая у царя
Завелась идейка:
Как их, сердешных, разлучить,
Их друг от друга отучить,
Любовь их по миру пустить,
Да еще прикрывшись нуждОй отеческой,
И полезностью для всего местного человечества.
Царевна сначала
Уныло, горестно помолчала,
Потом головою тряхнула, встала,
Воздуху полную грудь набрала,
Швырнула оземь лукошко,
Сморщила лоб гармошкой,
И... как в весь голос завозмущалась!
Нет, мол, нельзя, чтоб такое царю прощалось!
Закричала без пиетета,
Никакого тебе этикета
Не соблюдая,
То есть даже не прикрывая
Себе рот ладошкой.
«Ах, какая всё-таки жалость,
Эта наша гражданская отсталость!
И как досадно,
Что вся наша общественность –
В осадном
Своем положении, -
Всего лишь мелкая несущественность, -
А то она б тут вмешалась!
За нас, Лютик, с тобой
Непременно бы разбушевалась.
Не ограничилась бы нытьём.
Ах, какой бы она подняла вой
Грандиозный,
Выжала бы из царя
Весь его гной
Стервозный!
Короче говоря -
Ох, пожалел бы он своем
Над нашей любовью глумленье!
Да, да! Таково оно, мое мненье!»
Марья еще много чего накричала,
Дерзкого, резкого, напричитала,
Ветви дерев раскачала,
Прогремела на всю опушку
Похлеще иной царь-пушки.
Лютик аж онемел,
Рыжий взгляд его остекленел,
Стал казаться ржавым, -
Так сразил,
На месте разве что не убил
Царевны словесный тот беспредел,
И смелость ее беспардонная,
Для него, потомственного бедняка,
Вчерашнего еще босяка -
Чарующе непревзойденная.
«Тирания ведёт к разоренью!» -
Твердила царевна
Голосом гневным,
Резким,
Едким,
Будто аммиак.
Да, да, именно так.
«Это же прям самодурство вопиющее,
К сопротивленью
Зовущее!»
Лютик слушал любимую Марью,
Вой ее отдавал то гарью,
То сталью.
Пока на нее такую глядел,
От ужаса весь аж вспотел.
Ей-то что, она ведь не как он –
Приблудный охламон,
Безродная дубинушка,
Нянькин сынок,
Лишь из милости
Да по мамкиной хитрости
На царский пущенный порог.
Его Марья - особая кровинушка,
К каким бы бунтам
Она там со зла
Ни звала,
Про нашего царя чего бы ни говорила -
Её с ним родство - великая сила!
Ничего-то ей за крамольные,
Отнюдь не богомольные
Речи не будет,
За смелость такую ее не убудет,
А вот он, Лютик, хоть ладен
И складен,
Конечно,
Но и бесконечно
Беден и наг,
И оттого уже - сам себе враг.
«И так ведь стране не до жиру,» -
А тут, подавай ему теперь какого-то еще «антидыру»!»
Складно так Марья причитает,
Прямо будто по книжке читает.
У царя-батьки-то Марья одна,
А значит, и воля ей на любые слова дана.
Лютик очнулся,
Царевне в плечо уткнулся.
Не выдержал, губы разжал,
Весь будто мокрая курица
Задрожал,
«Нет, ну это ж надо до такого додуматься!» -
Забрюзжал, -
«За границей ж и впрямь
Недолго и окочуриться!
Особливо таким как я,
Необстрелянным воробьям,
Одноязычным приличным идиотам,
Родолюбам и патриотам...»
Марья-царевна смолкла,
От слёз жениха вмиг вся промокла.
«Когда я и знать не знаю,» -
Лютик вовсю уж на грудь ей хлюпал,
Тепло и нежность в ней ловко нащупал, -
«И знать нисколечки не желаю,
Как там, в других странах,
Да в чужих амбарах
Всё устроено.
Там ить для меня ничего предусмотрено.»
Так Лютик горько плакал, рыдал,
Царевны рукав на куски изорвал,
«А как меня там поймают,
Побьют, поломают?!» -
В ужасе вопрошал, -
«Да и разлука с тобой мне претит!
Она меня там победит,
Убьет как миленького,
Ибо воришка
Из меня, Марья, паршивенький!
Сыновей-то у моего отца -
Мамкиного заезжего молодца -
Хотя и в излишке -
По всей стране вон их бродит целая свора,
Но в этой своре,
К моему-то горю -
Ни одного вора,
Даже и завалящего,
Чтоб не хотя и спросить
С него совета подходящего,
Как туда, за границу, ходить,
«Антидыр» этот чёртов как добыть!
Ах, не жить мне там, Марьюшка! Нет! Не жить!»
«Ах, Лютик, милый, перестань!» -
Затушив в себе ярость да брань,
Прошептала царевна Марья
И прильнула к нему печально, -
«Ты милый мой, любезный рыцарь!
Я оплачу тебе сторицей,
За то, что ты
Наши мечты
Не предаешь
Из тяги модной к приключеньям,
По порученьям
Царей - когтей не рвешь
За так живёшь…»
И всхлипнула горько так,
Что в груди раздалось - крак... крак...
А Лютик ее к себе еще крепче прижал,
И при этом еще яростней задрожал.
«За рубежами-то я сроду не был,
И стран чужих ни разу не отведал!» -
В отчаянье забормотал, -
«Такой ить там,
Говорят, бедлам!
Потеряюсь, как пить,
И больше мне, Марья, не быть,
И больше мне тебя, милая, не любить,
И жилку тут, на твоем виске
И родинку у тебя на верхней губе
Мне больше не целовать,
И к теплой груди твоей
Уж не припадать,
А жизнь свою - ни за что терять!
Я это всё предвижу,
И оттого все на свете заграницы,
Что за пределами нашей столицы, -
Не-на-ви-жу!»
Помолчали...
Тоску у друг друга в глазах поизучали.
Минута прошла, другая, третья,
И тут вдруг царевна как улыбнётся,
Прямо в сердце Лютику метя,
Да поцелуем ему в губы-то как вопьётся!
Над Лютиком облака все аж заскакали,
Как бешеные,
Буйно помешанные,
Всё небо пляской своей застлали.
Оторвалась тут
Марья от Лютиковых губ,
«Значит так,» - говорит, - «Милый друг,
Любимый мой будущий супруг.
Ни к чему тебе ехать в дальние страны:
Я «Антидыр» этот поганый,
Тут для тебя и сама достану!»
Повороту такому Лютик удивился,
Нахмурился, смутился.
«То ись как это... Правда, достанешь?»
Так и захлопал ресничками рыжими,
Будто страстью любовной выжженными,
«Не обманешь?»
«Я?! Тебя?!» - вскрикнула Марья, -
«Ты меня что ли, Лютик, совсем не знаешь?
Ты себе ведь даже и не представляешь,
На что я ради счастья с тобой способная!
Есть! Есть тут у меня мыслишка удобная.»
"Мыслишка?» -
Рыжий Лютика взгляд округлился, -
«Эх… Мыслишки -
Это ж для демократий
Новомодные фишки.
А мне-то твоим батей
И нашим царём велено
Ехать от нас
Сразу же, в сей же ранний час,
Еще до-обеденный,
А без того мне... крышка.»
«Вот и поедешь, милый,»
Всё улыбалась ему царевна -
Лукаво так, ну, прямо Лиса Патрикеевна, -
«В край поедешь, далекий,
Поживешь там чуток одиноко,
Вот только…
Не за государственной нашей границей,
А, скажем, в сотне верст от столицы,
На Волге где-нибудь, нашей главной
И славной
Реке-царице!»
И, приложив к губам пальчик,
Подала она Лютику к надлежащему,
Строжайшему
Молчанью сигнальчик,
Резко снизив при этом тон,
Перешла на коварный,
Заговорщицкий шепот,
И дала себя при том
По щечке
Благодарно
Похлопать.
х х х
Продолжение следует.
Для нетерпеливых имеется авторское прочтение на:
"Антидыр" (сокращенная и адаптированная версия)
https://youtu.be/QT0oZC7OsZU