Жевал берлинский антрекот,
В башке полно шурум-бурума.
Шептал печально: «Ёшкин кот»,
Потом о судьбах мира думал.
А мир погряз опять в грызне,
Призывы, лозунги – циничны.
С годами судьбы мира мне,
Признаться, стали безразличны.
Гарсон: «Сейчас… две-три минутки».
На стёклах капельки дождя.
Вошли две дамы-проститутки.
А может, – нет?
Нет, всё же, – да.
Гарсон худой, как внук Кощея,
Принёс двум дамам кальвадос.
У той, что слева, – ноги, шея,
А у другой – глаза и нос.
Потёр свои морщины-шрамы,
Поправил с искоркой жилет.
Мне безразличны эти дамы?
Наверно, - да.
Нет, всё же, - нет.
В ладони сжал платок бумажный,
Для этих баб я кто? Сенсей.
Одна с улыбкой: «Мы продажны»,
«Продажны все», - ответил ей.
Она: «О, да», мне потакая,
Вигильность в глазках колдовских.
«У вас есть выбор», - мне - другая.
Я: «Покупаю вас двоих».
Пойду, усталый меланхолик,
Высок, очочки на носу.
А деньги положу на столик,
«Тут Вам и Вам», - произнесу.