1
МАВЗОЛЕЙ ШЕЙХА ХОВЕНДИ АТ-ТАХУРА
(Ташкент)
Голубь горлицу в шелесте листьев выкликивал,
и белел лепесток на ковре, устилающем вход.
Целовала священное древо Искандера Великого –
умоляла Всевышнего благословить её плод.
Древо, что, проникая корнями в утробу вселенной,
пьет таинственный свет, негасимо сияющий всем,
свет незримый очами, живительный, столь вожделенный,
как устам Исмаила вода из колодца Зем-Зем.
И внутри созревало, в ее полноте и в молчании,
света новое имя, в раскрытых благоухая цветах,
в синеве небосклона переливалось лучами
и нежданно навстречу очам её вспыхивало очами
среди тысячных толп, в неприютных чужих городах.
2
МАВЗОЛЕЙ ХОДЖИ АЛАМБАРДОРА
(Ташкент)
Небо сгрудилось бирюзовой горою.
Не дрожат лепестки, затаившие дух.
Наливаются гроздья полдневного зноя.
Муэдзин призывает к молитве Аль-Зухр.
Темен бархат покрова над гробом святого,
златошвейная надпись вещает покой.
Почивает в молчанье всезрящее Слово,
чтоб, восстав, разнестись по мирам звуковою рекой –
льющей свет и возмездье всемощной трубой Исрафила,
чей пронзительный зов небо и землю стрясёт –
и мгновенно неукротимая сила
пустит струи огня, всё повергнет, смешает, сметёт,
понесётся, топя города, племена и народы,
попаляя заблудших, как я и как ты.
И тогда аль-Кавсара алмазные воды
будут жизнью для верных... – «Но эти цветы –
– о, не дай мне Всевышний хоть малую каплю неверья,
ведь я так слабодушен: не вынести мне,
что пленительных ирисов гибкие перья,
лепестки сине-жёлтые в судном огне
сгинут вечно…
Но что, если б здесь, у могилы,
им остаться – и так же несмысленно, робко цвести,
как вот этим стихам, у которых достанет лишь силы
пламя горя водой заливать из горсти…»
3
МАВЗОЛЕЙ БИБИ АРИФЫ, МАТЕРИ ШЕЙХА БАХАУДДИНА НАКШБАНДИ
(Касри Арифон, близ Бухары)
День склонялся в закат. Раздался, пленительно-тонок,
крыльев горлинки всплеск. Купец незадачливый, зной уступал
золотые свои, за монетой монету. Канючил ребенок
за цветистым распевом азана. И, словно слепящий кристалл,
во все стороны света сияла сосна золотыми лучами,
всею тысячью солнечных игл пронзая томление глаз.
Изнурённая телом, но в пристальном, ясном молчанье
совершала душа свой неизъяснимый намаз,
в этот мреющий воздух на густо замешанной сини
имена Достохвального складывая, как кирпичи,
шахристан Красоты от погибельных ветров пустыни
ограждая стеною. О, сын поколенья, молчи!
Не ищи у меня ни веры, ни милостыни, ни терпенья,
ни песчинки столпов, что несут благочестия свод, –
но лишь синие стены города Изумленья,
что глядят на тебя очами раскрытых ворот.