I
Когда свой правый рог утратил Ахелой
в безжалостных руках спесивца Геркулеса,
заплакал водный бог, поплёлся в гущу леса,
чтоб рану залепить сосновою смолой.
Ужасно тосковал по красоте былой,
по обожанью нимф униженный повеса,
и в образе реки журчал без интереса
и лужей закисал под каждою скалой.
Но на кровавый луг наяды мило вышли,
бросали в рог цветы, и ягоды, и вишни,
Меркурий помогал и странные плоды
таскал через моря, пыльцой пятная крылья,
и вот, несчастный рог, став Рогом Изобилья,
всем радостям земным придал душок беды.
II
Твоя беда, твой рог. Смотри же, Ахелой!
Он странен, золотист и пахнет свежим воском.
Как лунные лучи на мраморе паросском
вскрывают белизну, и тут за слоем слой
блестит родная кость, но блеск уже не злой,
а нежный, неживой. Лишь лёгким отголоском
несчастья твоего на медальоне плоском
изображён кентавр, укушенный пчелой.
А помнишь, рог дышал, весь тиною изгваздан,
кровавой раной кругл, как будто новый глаз дан
кричащему лицу? Тем криком на кости
он дышит и теперь, но чуждо, родниково,
достигший без тебя изящества такого,
что просто ад глядеть, и глаз не отвести.
III
Та часть твоя – не ты. Смотри же, Ахелой,
на бездну красоты с высот своей потери,
свет выкупан в крови, поют рассвета дщери,
и каждая их трель, как по сердцу пилой.
В тебе живёт печаль, а рог твой нежилой,
тебя, а не его опишет Алигьери,
ты болью сам в себе распахиваешь двери,
качая головой, как сломанной ветлой.
С полуночи души до самого утра ты
лучишься темнотой изысканной утраты,
и ею же гудишь и сыплешься пестро,
как многоцветный сад, что на ветру осеннем
одаривает мир своим опустошеньем,
пока внутри ветвей не лопнет серебро.