В том же 2000 году, но ещё перед Рождеством, как-то, в середине недели, у меня накопилось много треб, и в перерыве между утренним и вечерним Богослужениями я отправился к ожидавшим меня. Предстояло мне, как я полагал, двоих причастить и освятить одну квартиру. Всегда стараешься сначала посетить болящих, так как они говеют, и уж после идёшь к тем, кто может спокойно подождать. Я так и распределил своё время. Взяв с собой две Частички Святых Даров, я причастил двоих страждущих и отправился пешком на освящение квартиры в один из самых дальних уголков нашего Гольянова, куда не ходит никакой транспорт. Как только мне открыли дверь, я понял свою ошибку. Полгода назад я уже причащал эту тяжело больную женщину, и просто что-то перепуталось в моей голове, когда я собирался… — причастить было уже нечем. Вернуться в храм и взять запасные Дары — возможности не было — скоро должна была начаться вечерняя служба, и я просто не успевал. Я, как мог, извинился и пообещал прийти в ближайшую субботу, хотя всеми силами старался освободить середину дня той первой послерождественнской субботы для личных целей. И возвращаясь в храм, я сильно ругал себя, ибо, скорее всего, не получалось теперь исполнить всё намеченное. Но что делать? Раз виноват, значит и исправляй!
Через пару дней, отслужив субботнюю Литургию и поместив в маленькую походную чашу Частичку Тела и немного Крови Христа для той самой болящей, я вышел из Алтаря. В то время в нашем храме ещё не было традиции причастия после крестин, и Святые Дары потреблялись сразу после службы. То есть, я хочу сказать, что немного Крови Христовой оказалось в походной чаше только благодаря моей оплошности в середине недели.
Ко мне подошли мужчина и женщина среднего возраста. Они были чем-то взволнованы, в глазах читалась мольба. «Батюшка, — обратились они ко мне — не могли ли вы причастить нашу маму? Она умирает. Тут недалеко, в посёлке Восточном. Мы на машине довезём. Мы несколько раз обращались к нашему батюшке из церкви Димитрия Солунского, а он так и не смог. Сегодня вот к вам послал».
Отказать я не мог. Тем более что Святые Дары в дароносице висели у меня на груди. В голове, правда, промелькнул соблазн в виде досады: «А ты ещё надеялся успеть всё доделать; плакали твои сегодняшние заботы!»
До Восточного — километров пятнадцать. Мы очень быстро доехали до места. Больная была в очень тяжёлом состоянии, хотя и в сознании. Я смог её напутствовать, а причастил только Кровью — она могла проглотить только жидкость. Но Кровь-то в чаше была!
Так Господь, соединив мою нерадивость с нерадивостью другого священника, устроил всё, чтобы Его верная раба с миром отошла к Нему.
Меня же мои провожатые доставили на причастие к той, забытой мной, но не Богом, болящей из дальнего уголка Гольянова и на той же машине отвезли в храм. Ко всему прочему, всё так ладно спорилось, что я успел сделать все намеченные на ту субботу дела, хотя времени на их выполнение, казалось, вовсе не осталось.
16.01.2002