Он есть никто, и звать его никак, — кричал оратор, стоя пред толпою.
— Мы будем вытирать испачканные стопы о белые одежды старика.
Берите, люди, в руки камни, палки, мы будем суд над ним вершить.
За речи лживые, за преступления и нападки его земле мы предадим».
Тем временем народ всё больше пребывал,
и не было в тех лицах жалости и скорби,
вот только гнев в глазах и жажда крови,
желание услышать крик от боли, агонию увидеть старика.
В кромешной тьме людского безразличья.
В толпе, где каждый слышал лишь себя,
раздался чудный, детский голос, в котором чувствовалась небесная рука.
И молвил отрок что есть силы: «За что судить вы собрались?
Все помышления его правдивы.
Из Книги жизни черпал истину свою.
Не заслужил такой он славы, греховность обуяла нам глаза.
Мы в темноте блуждая, ищем свет.
А от него исходит сила и манит, и влечёт к себе.
Глаголить истину — удел немногих.
Так дайте старику промолвить слово,
мы насладимся мудростью посланника от Бога,
пока и уши наши слышат звук.
И стало тихо в одночасье,
природа замерла, и улетучилось ненастье,
от злых сердец не виден след.
А совесть, пробудившись ото сна, слезами напоила их сердца.
И с жаждой взгляды устремились на согбенное тело старика.
«Судить не смею вас я, люди.
На то нет права у меня,
одно прошу у вас, друзья, молитесь Господу всегда!»