С У С Е Д К О
Сказ о том, как дед Лукьян домового присобачил.
Идёт год... Словом, страна гудёт: наш, советский человек -- в космосе, атомоход "Ленин" арктические льды, будто леденцы хрумает, а у нас, в деревне Большая Алешня избы под соломой... Ну не обидно ли! Но вот...
Нет, вовсе не мы в деревне первыми перекрыли крышу нашей избы -- пятыми-десятыми, но всё равно было столько радости, когда -- наконец-то! -- вместо серой угрюмой соломенной шапки в одночасье засияла она лёгкой, крашеной вишнёвым суриком кровельной жестью. "Сто лет простоит!" -- пророчили нетрезвенькие кровельщики. Однако, молодцы где-то сильно напортачили, иначе с чего бы при первом же бойком ветерке кровля принялась тяжко вздыхать, прихлопывать и даже повизгивать по-щенячьи...
Вот и сегодняшней ненастной ночью на чердаке зашебуршало, заскрежетало, заухало. Я лежал с моим дедом Лукьяном на дубовом, им же сработанном диване. Деда сон одолел довольно быстро; ко мне он никак не шёл никак: уснёшь, как же, когда над тобою такое... Жуть! Растормошил старого и шепотком:
-- Деда, а кто там?..
-- Где? -- всполошился тот.
-- На чердаке... визжит.
-- А-а, тамо, -- молвил, сладко зевнув, -- Суседко балует.
-- Кто-кто? -- не понял я
-- Домовой -- так его звали когда-то... Неймётся ему. Беспокойным стал -- новой крышей недоволен... Холодная, зябко ему.
Мне сделалось совсем боязно; я услыхал стук собственных зубов... О домовом говорили всякое: и смешное и ужасное... Каков же наш?
-- Дедуль, а ты видел его живьём... домового-то?
-- Ясное дело -- видел, а как же.
-- А он какой?
-- Какой, какой... Обнаковеннай домовой, как все домовые на свете...
-- Страшный, небось? Как дед Никитка, или ещё страшней?
-- Куда как страшней... Дед Никитка супротив него красавчик писаный... Спи уже, балаболка! Сам не спишь и мне не дозволяешь...
Я был очень впечатлительным ребёнком; я знал, что в ближайшие час-полтора уснуть мне не удастся точно и, если дед задаст храпака, то в одиночестве я неминуемо съеду с катушек... Я продолжил шпынять старика в бок.
-- А чего он там шебуршит?
-- Кто? -- спохватился дед. (Он почти уснул)
-- Ну этот... суседко...
-- А-а, этот... дык обувку-одёжку примерят, которую мы с бабкой на чердак забросили; любит стервец в старьё обряжаться!
-- А нашу избу он не развалит?
-- Не развалит -- кишка тонка.. Да спи ты, чудак-человек! дался тебе этот домовой...
-- Дед, а у него свой дом есть?
-- Говорят, есть...
-- И что в доме его: стол, радио, табуреты... Всё как у нас?
-- Ничего этого у него нету -- сквозняки одни.
-- А как же он...
Дед осерчал не в шутку:
-- Всё: ни слова больше! Я сплю.
И действительно: захрапел он почти мгновенно.
-- Ну, де-е-ед! -- канючу. -- Ну, не спи -- мне страшно!..
Чертыхнулся старый, сам себя обругал:
-- Тьфу! Плету чего ни попадя, а ты пельмени развесил, слухаешь. Чушь это всё -- про суседко, выдумки... деток малых пужать чтоб... А ты ведь у нас мужик почти взрослый, восьмой годок наклюнулся -- в школу ноне пойдёшь... Спи, внучек, не боись; прижмись ко мне и спи. А завтра я с утреца пораньше ужо разберусь с ним, с негодником эдаким, я его крепенько присобачу.
Обещание деда Лукьяна крепенько присобачить домового очень меня озадачило: неуж-то он его, ужасного суседко, к Полкану нашему привяжет?! Я вообще-то был непротив присобачивания и с превеликим удовольствием подсмотрел бы, как он это будет делать. Затем стал фантазировать, как кобель и домовой станут уживаться, из одной миски кушать или каждый из своей, как будут делить будку... Я больше не стал деда трогать и требовать дальнейших объяснений, я вдруг страстно возжелал всё увидеть собственными глазами. Эх, только бы не проспать!
Я проспал. Солнце было уже высоченько, петухи давно отгорланили, попахивало дождиком... В избу вошёл дед.
-- Дедуль, домового присобачил? -- тотчас накинулся я на него.
-- А как жа! -- услыхал в ответ весёлое. -- На веки вечные присобачил -- теперь и не шелохнётся даже.
"Не слишком ли строг дед с этим домовым? Надо же: не шелохнётся даже!" -- подумалось мне. Я на цыпочках вышел в вераду и с затаённым дыханием прильнул к дверной щели в трепетной надежде увидеть нечто лохматое, ужасное, "присобаченное". Увы, кроме вальяжно разлёгшегося Полкана мой взгляд больше ничего не отметил... По правде говоря, я разочаровался даже. И -- к деду: "Ты обманул меня -- где присобаченное?" Смеялся дед и, смеясь, тормошил мои вихры. Оказалось виновником тех странных звуков был неряшливо приколоченный лист кровельной жести. Дед утречком и утихомирил безобразника -- проволокой к стропиле привязал о чём мне и поведал.
Таинство развеялось. А ведь я так хотел попугать соседку Юльку: про буйного домового рассказать и даже показать ей эту образину. Правда, есть надежда, что и сама Юлька однажды услышит то же самое, что прошлой ночью слушал я: её родители так же вознамерились сменить кровлю избы с соломенной на железную; крыть будут те же самые неряшливые и вечно хмельные кровельщики.
Владимир ХОТИН