Опять пробираюсь сквозь дебри людские
и бор инонародных, не в меру чужих,
как будто корабль сквозь гущи морские,
к которым по мере хождений привык.
С утра засвинцованы вольные выси.
Морозец мертвит всё, как годы меня.
Я счастье уже не мышкую, как лисы.
Сугробы воздвигнуты, как и дома.
Живу исхищрённо, ещё исхищряясь,
средь терний телесных и гадких шумов,
и памятный, личный багаж сберегая,
и помню, как пчёлкою жил средь цветов.
Обрыдло ненужное, странное, злое...
Везде потребленчество и теснота.
Я, словно подсолнух без семечек в поле,
над чьей чернотою висит темнота.
Я чужд, отчуждён и среди отчуждённых.
На кладбище свежие кучки, кресты.
Никто никому тут не нужен рождённым.
Умы заповедные здесь не в чести.
Средь дичи, нелепиц, абсурдного действа,
цветений, гниений грехов или бед,
томимой стези, болей и лицемерства
налог на бездетность плачу 30 лет.
Весенняя скользь от мороза густеет.
Ничто не приятно заблудшей душе.
Инстинкт размноженья помалу слабеет
и скоро, быть может, повиснет уже...