Однажды, ему запретили говорить: я люблю.
И он мог об этом лишь мыслить.
Столько слов сравнимой с армией в страну,
не могли больше выходить наружу.
Дозволялось говорить абсолютно о всём:
о серенадах и песнях, что любил,
о прекрасных местах, где когда-то был,
но не сказать только одной ей
то заветное, запретное слово. Только ей
не кому-то ещё. Ему хотелось кричать,
резвиться, разбиться, надолго позабыть,
отпустив ненадолго печаль, что при ней
он не мог и не может никогда раскрыть.
Она была рядом, спрашивая что не так,
ведь печаль над ним сильно нависла,
что не замечать, уже не выходило.
Она не любила, она одна на миллион.
Он любил, он один из миллиона.
Она спросила, получив ложный ответ.
Он не спросил, ожидая получить нет.