Вчера у меня был потерянный день.
Это случилось как-то само собою, но вечером я почувствовал всем своим
Существом, что день этот для меня погиб.
Как только я проснулся, мною овладели
Заботы: выдвинулись всевозможные жизненные затруднения,
Осложнения
И прямые опасности, целое змеиное гнездо. Напрасно
Я пытался отделаться от него презрением или юмором; напрасно
Корил себя за робость и пессимизм; напрасно
Искал спокойствия в молитве. Как будто давящий
Туман надвинулся на мою душу; узлы не распутывались, надежды гасли.
Воображение рисовало
Надвигающиеся беды и унижения: когда жизнью овладевают
Черствые фанатики,
Духовные идиоты, то надо готовиться ко всему. Горечь и отвращение
Овладели мною. Сердце судорожно сжалось
И ожесточилось. Надо
Было бороться. И так начался этот погибший день.
Нужно было собрать все силы и проламывать стены – одну за другою. Надо
Было найти спокойствие в самой тревоге, сосредоточиться, все взвесить,
Выработать план и с достоинством встретить
Опасность. Надо было перейти в наступление: идти от человека
К человеку,
Будить друзей своих,
Уговаривать жестоковыйных, заклинать врагов своих.
Надо было доказывать бесспорное, дробить камни,
Плавить
Железо... Есть же на свете счастливые люди, которые и не подозревают,
Во что превращается
Жизнь под управлением бессердечных доктринеров, какую
Ложь, какую мертвость, какое опустошение и какую
Грязь они несут людям и что приходится переживать из-за них...
Вечером, когда я вернулся домой и все узлы
Оказались
Каким-то чудом распутанными, – я чувствовал себя смертельно усталым. Все удалось, Успех превышал всякие надежды, но день был потерян.
Он был потерян
Потому, что сердце мое пребывало в судорожном ожесточении, а оно
Ожесточилось оттого,
Что я видел вокруг себя ожесточенный мир и не заметил, как он меня
Заразил
И отравил.
Когда сердце ожесточается, то оно
Уже не способно к любви: оно не поет
И не светит; оскорбленное и онемевшее, оно
Погружается в темное молчание; в нем
Нет ни ласки, ни улыбки; и к молитве оно
Уже не способно. Оно каменеет.
А когда сердце окаменело,
То человек не может быть орудием Божиим; и день оказывается погибшим.
Это был погибший
День потому, что я
Думал только о себе и хлопотал только за себя.
Надо же было спасаться как-нибудь из этого жизненного тупика...
И все-таки... О, этот страх
За свою шкуру, как будто она так необходима и драгоценна. Тогда
Жизнь становится вращением вокруг себя самого, как если бы ни на земле,
Ни в небе не было ничего лучшего, высшего... Человек
Слепнет и глохнет для всего остального страдающего мира; и живая ткань
Божия, ради которой только и стоит жить на земле,
Как бы перестает существовать для него. И день проносится в душе,
Мертвый и пошлый; и уходит в прошедшее, как нерасцветший цветок.
Этот день пропал для меня потому, что я боролся с людьми,
Я старался подчинить
Себе их волю, использовать их,
Как свое орудие, и не было во мне живой любви к ним –
Ни к одному. Я подходил к ним
Осторожно и ловко, я уговаривал
И доказывал,
Я внушал им необходимое, но сам я оставался сухим
И деловитым и только пристально и зорко рассматривал их,
Как каменщик рассматривает свои неуклюжие кирпичи.
Мало того, они
Все время были противны мне,
Эти жестокие,
Самодовольные, заносчивые
Выскочки; и отвращение царило в моей встревоженной душе.
И отвращение это надо было скрывать;
И лицемерить, и лгать,
Ненавидя... Куда мне девать теперь это бремя? Как мне смягчить
И разбудить мое сердце? Проснется ли оно опять к любви?..
Уходи же, уходи,
Пропащий день, чтобы можно было забыть тебя и исцелиться.
Да, день был пропащий, потому что все прекрасное и нежное на свете
Не существовало для меня. Птички не пели
Мне.
Цветы не радовали мою душу и не благоухали мне.
Я не видел ни одной детской улыбки. Я совсем не мечтал о красоте.
Холодный ветер проносился надо мною, как над уличным фонарем.
Я даже не помню, было ли вчера солнце на небе. И внутреннее пение мое,
Вечно поющее во мне о далях
И глубинах, смолкло, и ручей его иссяк. Мир, как нежная тайна,
Мир, как живой гимн, мир, как чудо Божие – не существовал для меня.
Нет, это была не жизнь; я не жил в этот день. Он погиб для меня,
Потому что я не нашел ни одной нити, ведущей к Царству Божьему, и взор
Мой ни разу не коснулся дивной, сияющей ткани его.
В такие дни жизнь лишается смысла и святыни, как бы ни везло
Человеку и как бы удачны ни были земные дела его.
Ибо человек строит свою жизнь не делами, а деяниями;
Он дышит сверхчеловеческими веяниями; он живет близкими лучами,
Приходящими из священной дали;
Он живет дыханием Божиим...
Прощай же, пропащий день.
Угасай в забвении.
Один-единственный дар останется мне от тебя:
Что я увидел твою пустоту и понял, что потерял тебя
В жизни.