Михаил Светлов — Коле Кузнецову
Часы роняют двенадцать,
Стрелки сжав от боли...
Больше к тебе стучаться
Я не буду, Коля.
Ты ушел далече,
Не прощался даже...
Хмурый, как ты, вечер
Синий язык кажет.
Нам о тебе петь ли?
В этой комнате тише б...
Мертвый удар петли
Слово из глотки вышиб.
Скоро лежать, синея,
Может, из нас любому...
Это моя шея
Дико зовет на помощь,
Это мои кости
Жажда жизни сжала...
Может, к тебе в гости
Скоро и я пожалую.
Встречу тебя тем ли,
Чтобы ветром гонимы,
Увидеть нашу землю
И вместе пройти мимо.
Повествование о поэтах, входивших в группу «Перевал», близится к завершению. Стихи большинства из них впоследствии получили заслуженное признание, но прежде чем перейти к личности идейного вдохновителя группы Александра Воронского, я хотел бы упомянуть об одном из самых молодых участников содружества — Николае Кузнецове.
Кузнецов за свои двадцать лет не успел создать значимых, стилистически законченных поэтических произведений: его стихи — скорее суть эмоции молодого юноши, вступившего в революцию и искренне попытавшегося выразить ее.
Николай Андрианович Кузнецов родился 24 апреля (по старому стилю) 1904 года в бараке ткацкой фабрики бывшей Каулен и Кост («Красный ткач») в Клинском уезде Московской губернии. Отец поэта — шорник. Мать — ткачиха. Детство провел на окраине Москвы. Окончил четырехклассное городское училище.
Лишь образ матери-бедняги
Исчезнул в сумраке могил,
Завод — ворчливый работяга —
Меня усыновил.
Работать начал с 13 лет у частного хозяина, а после Октябрьской революции на фабрике Даниловской мануфактуры и на авиационном заводе «Мотор». Писать стихи начал в 1919 году. Впервые напечатал стихи «В мастерской» и «Пролетарий» под псевдонимом «Замоскворецкий» в 1921 году в первомайском номере газеты «Молодая Красная Пресня»:
Оживает прошлое в глазах.
Помню, с первомайскими знаменами
Мы шагали стройными колоннами
Несколько лет том у назад.
Было пусто в желудках у многих,
Только в сердце зато полно,
И песней бодрость вливая в ноги,
Перекатывались волной.
Но тогда под страхами беды
Были мы на все готовы,
И щетинились рабочие ряды
Стальным и иглами винтовок.
И со всеми равным братишкой,
С дрожью голодной в ногах,
И я — пятнадцатилетний парнишка —
Тоже с винтовкой шагал.
Гордостью билось сердце,
Думал: «Не страшна напасть!
Ну, что теперь нам до белогвардейцев,
Если у нас оружие и власть?
С неба падали пропеллеров трели.
Было это несколько лет назад,
Кругом надвигалась гроза,
А мы шли с винтовками и пели.
С 1922 г. Кузнецов активно работал в редакциях газет «Юношеская Правда», а затем в «Рабочей Москве». Был среди организаторов группы рабочих поэтов и писателей «Рабочая Весна», входил в группу «Октябрь». Осенью 1923 года начал учебу в Литературно-художественном Институте Брюсова, бросил завод, выбыл из комсомольской организации.
В жизни Кузнецов был необычно скромен и невзыскателен: он просил никогда не объявлять его имени при выступлении на творческих вечерах; голодал, зачастую стесняясь сказать об этом друзьям и близким.
В 1924 вместе с М. Голодным, Артемом Веселым и Кузнецов перешел в «Перевал».
В формально незрелых, но глубоко искренних («Я кусочки сердца в виде строчек положу на белые листы») стихах Кузнецова отразился переход от абстрактной героики «Кузницы» и пафосу «Октября» к реалиям социалистического строительства. Стихи Кузнецова отличаются не ораторской, а доверительной, интимно-разговорной интонацией.
День уйдет, утихнет город,
Улыбнется месяц за окном,
Каждый раз в такую пору
Я сижу задумчив за столом.
Месяц, месяц, ты любимец ночки,
Будь хорошим, подскажи,
Как в стихов размеренные строчки
Сердце мне свое вложить.
Не ответит месяц на мои вопросы, —
Самому придется разрешить,
Вьется дым кудрявой папиросы,
Я сижу, задумавшись, в тиши.
А пока гуляет ночка
До утра по улицам пустым,
Я кусочки сердца в виде строчек
Положу на белые листы.
По форме стихи Кузнецова просты, порой примитивны, чужды новейшей технической изощренности. Основные темы — повседневные переживания и быт молодых рабочих — воспроизведены в его лирике с особой теплотой. Даже героические темы («Радио-башня») окрашены в задушевно-интимные тона:
В синеву на полтораста метров,
Откуда видны далекие пашни,
До туч гонимых ветром,
Выросла радио-башня.
Сжималось кольцо блокады,
Когда наши рабочие плечи
Поднимал и эту громаду
Над Замоскворечьем.
Не беда, что она немного
Эйфелевой башни ниже:
Все же тучи, воздушной дорогой
Пробегая, ей голову лижут.
Нашей работы упорной
Что может быть бесшабашней?
Когда нас душили за горло,
Мы строили радио-башни.
А через год 20 сентября 1924 года Николай покончил жизнь самоубийством.
В память о Кузнецове остались две книжки стихов: «Стихи», издательство «Молодая Гвардия» (1924), «Рабочее сердце. Стихи», Издательство «Новая Москва» (1925). На смерть Кузнецова откликнулись как в стихах, так и в прозе многие товарищи по цеху: «Ночные встречи» Светлова, «О знамени и поросенке» Безыменского, Александровского:
Жестокость погани кровоточащих, дней!
Еще один убит глазами рож опухших,
Поэтам — боль ясней, поэтам — грязь видней,
Противнее — людей просаленные туши.
Примера нет. Лишь нервно дрогнут скулы,
И кто в подвале жил, и кто рожден в избе
Всю бешеную жизнь переплетенных улиц
Полнее в грудь вольет, как вспомнит о тебе.
Смерть не разгадана, — печаль вдвойне остра,
Ударил час тяжелым камнем в память...
Мы сколько гор прошли, — и вдруг опять гора
И наверху всепожирающее пламя.
И что за чорт, — какая моль проела
Такое сердце крепкое в борьбе,
Какая рытвина остановить сумела
Твой поэтический разбег?..
Ну, что ж, прощай! Ушел, так и ушел,
Своей ждут очереди жертвы улиц,
Но в тягостные дни мы знаем хорошо:
Примера нет. Лишь нервно дрогнут скулы.
В. Александровский.