В 20-м веке исторический материализм, сумевший, базируясь на одних и тех же закономерностях, описать весь исторический путь человечества, как единый процесс, столкнулся с проблемами, не нашедшими разрешения в рамках этой теории.
Выявилось значительное количество реально существовавших и схожих между собой обществ, которые не удавалось идентифицировать в пределах схемы пяти основных общественно-экономических формаций. Формаций, выделяемых согласно положениям исторического материализма. Кроме того, обозначились целые регионы, в обществах и государствах которых никак не проявляли себя необходимые, согласно положениям исторического материализма, этапы исторического развития человеческого общества. Да и механизм смены общественно-экономических формаций вызывал дополнительные вопросы.(ссылка)
Поиск решения в конце 20-го – начале 21-го века пошёл в основном по направлениям упрощения и огрубления схемы необходимых ступеней в ходе исторического процесса, что мало повлияло на результат. Более радикальным был отказ от базовых положений об единых основе и движущих силах самого исторического процесса. Этот путь вёл к разбиению общей истории человечества на неопределённое количество независимых параллельных процессов. Но даже и в этом случае требовалась идентификация теперь уже не этапов, а видов локальных «историй», получивших название культур или цивилизаций.
Наиболее универсальный и фундаментальный способ такой идентификации был найден в виде концепции институциональных матриц (икс-игрек-теория). (ссылка) Эта теория выделяет на основе взаимно противоположных признаков только две возможные матрицы, служащие основой двух разновидностей несводимых друг к другу видов человеческих обществ. Единые неразделимые комплексы этих взаимно противоположных признаков и представляют собой матрицы, выступающие формирующим началом для соответствующих обществ.
Одна тройка таких начал: частная собственность (экономический признак), федеративность (политический признак), индивидуализм (идеологический признак) обозначена как игрек (У). Другую матрицу соответственно составляют: контролируемая неразделённая собственность, унитарно-централизованное государство, коллективистское (коммунитарное) мировоззрение, и обозначена она – икс (Х).
Результирующее воплощение институциональной матрицы не заполняет собой всё общество безраздельно. Любой реальный социум содержит в себе элементы сразу двух матриц, но при этом одна из них доминирует. Доминирующая матрица и определяет, к тому или другому виду относится каждое конкретное общество. На основе Х-У-теории все современные государства в теоретических разработках институциональной экономики были отнесены: страны Европы, США, Канада, Австралия – к обществам с У-матрицей, а все остальные, включая Россию – к обществам с Х-матрицей.
Нетрудно заметить, что элементы Х-У-матриц во многом сходны с признаками, на основании которых историки и обществоведы подразделяли общества и страны на восточные («азиатские») и западные («европейские»). Отличительною особенностью азиатских стран назывались абсолютно монархическая форма государственного правления, единая государева собственность на все ценности и землю, невычленненость индивида из корпоративного формирования (общины, касты, рода).(ссылка) Если такими характеристиками отличаются общества «азиатского» типа – обозначим их здесь, как тип А – то общества «европейского» типа объединяют прямо противоположные черты: в той или иной степени выборные органы власти, частная собственность, индивидуалистические взгляды людей на своё место в обществе. По аналогии можно обозначить эти общества типом Б.
Дальше выделения западных (Б) и восточных(А) типов обществ дело обычно не шло, но более разработанные положения теории Х-У-матриц могут указать направление, в котором возможно частично пересмотреть концепцию исторического материализма и общественно-экономических формаций.
Очень важными представляются положения Х-У-теории о существовании именно двух видов матриц и доминировании одной из матриц при обязательном присутствии в реальном обществе их обеих.(ссылка)
Существование двух видов матриц вытекает из особенностей формирующих признаков, которые являются диаметрально противоположными, полярными категориями. К этому добавляется тройственное сочетание их только в одной комбинации, поскольку каждый из признаков логически вытекает из двух других.
Но такими же свойствами обладают и признаки типов обществ, что даёт основание утверждать – этих типов тоже существует только два. Отсюда следует весьма ценный вывод: каждая из общественно-экономических формаций, выделяемых историческим материализмом, может и должна быть отнесённой либо к типу обществ А, либо Б.
Следствия этого вывода таковы: формации с полной частной собственностью, рабовладельческий строй и буржуазный строй сразу попадают в тип обществ Б и мы их можем коротко именовать просто Б-формациями. Два других признака дают подтверждение такому умозаключению: буржуазный строй тяготеет к республиканским формам и то же самое можно сказать про наиболее завершенные по части рабовладельческого строя античные государства Средиземноморья. Обратясь к положению о доминировании матрицы, мы можем сказать так: чем больше в обществе доминирует рабовладельческий или буржуазный тип отношений, тем чаще в таких обществах и государствах наличествует республиканская форма правления. Про индивидуалистическое мировоззрение членов этих обществ долго говорить нет необходимости.
Аналогичным образом в противоположный тип обществ и формаций (А-формации) попадают социалистический и первобытнообщинный строй. Тут идентификация еще более несомненна. Все три признака: общественная собственность, коллективизм во взглядах, жесткое авторитарное правление - налицо. Выборность племенной верхушки и центрального управленческого аппарата социалистического государства только кажущаяся. Иначе и не может быть, если в руках этих управленцев сосредоточено право распоряжения всеми ресурсами и распределение произведённого продукта.
Остается феодальный строй, который на поверхностный взгляд представляет собой некое промежуточное состояние: сочетание монархической власти с наличием частной собственности. Но обращение к положению о доминировании матриц, или в данном случае – отношений, даёт верное решение. При феодализме происходит постепенное усиление института частной собственности с одновременным ростом в недрах феодального строя нового – буржуазного – уклада. То есть при феодализме наиболее отчётливо наблюдается постепенное снижение степени доминирования элементов формации А и нарастание значимости элементов формации Б. Но окончательное доминирование Б-типа наступит с одновременным превращением А-формации в Б-формацию, то есть феодального строя в буржуазный.
Итак, формации распределены по двум противоположным типам, но пока это мало что даёт для понимания движущих сил исторического процесса и механизмов реализации происходящих в нём превращений. Теория институциональных матриц подсказать в этом плане почти ничего не может. Институциональная экономика рассматривает матрицы-Х-У неизменными в пределах конкретного общества. независимо от происходящего в нём и вокруг него, а возникновение обществ с тем или другим видом матрицы связывает с исходным внешним влиянием природной среды.(ссылка)
Если же принять за основу реальное наличие двух типов обществ и формаций – А и Б, то исторические сведения не подтверждают их неизменности.
Но прежде следует также проанализировать тот строй, который не нашёл своего места среди ступеней общественно-экономических формаций. В ходе неоднократных дискуссий историков-марксистов в 20 веке он именовался «азиатским» (ссылка), а Ю. Семёнов в конце концов обозначил как особую формацию под именем «политарной».(ссылка) Что можно сказать о нём с позиций разделения всех формаций на два типа (А и Б)?
Прежде всего, что это, конечно же, формация типа А, причём в даже большей степени, чем феодальный или социалистический строй. Отношения типа А доминируют в ней почти безраздельно.
Несомненно также, что предшественником и прародителем этого весьма архаичного строя является родовая земледельческая община. Причём превращение общинного поселения в раннеклассовое государство (переходную стадию), а затем в политарное царство происходит постепенным эволюционным путём.
К этому следует добавить, что строй, называемый первобытнообщинным, относится к тем же обществам типа А.
Иными словами, нет серьёзных оснований возражать против того вывода, что первобытное земледельческое поселение является ранней стадией, а политарное государство – самой поздней, завершающей стадией одного и того же строя, или иными словами, той же общественно-экономической формации.
Следует только отбросить обозначение «первобытный» и оставить просто общинный, поскольку, дойдя в своём развитии до уровня государства, это общество продолжает в своей структуре сохранять устойчивое общинное строение. Да, бесспорно, по ходу его развития изменился размер социального организма, соответственно возросла сложность его управления и самого аппарата управления.
Но ведь так бывает всегда. Когда княжество вырастает до царства, а царство – до империи, усложнения строения неизбежны. И тем не менее, наука не подразделяет на отдельные формации княжества, царства и империи. Количественное изменение не всегда означает качественное. А качественно, тем более в области производства, политарное царство практически не отличается от общинного посёлка. Те же мотыга, серп и корзина. Таким образом, и с критерием уровня производительных сил тоже нет явных противоречий.
Есть один терминологический нюанс. Общинный строй в том числе называют первобытным коммунизмом, имея в виду равенство его членов и полное отсутствие частной собственности. Фактически – это тоже тенденциозное заблуждение. Даже если взять предшественник общинного поселения – мигрирующий первобытный род охотников и собирателей, то и в нём нет полного и абсолютного равенства среди его членов, в том числе в распределении полученного продукта.
Конечно, это неравенство мизерно, в том числе из-за предельной малости этого первобытного коллектива, но в зародышевом состоянии, качественно, оно уже существует.
А с переходом к осёдлости, земледелию и скотоводству, начинается резкий рост численности общины и практически сразу имущественное и социальное расслоение, а потому говорить с этой точки зрения о коммунизме уже нельзя категорически. Произошло то, что называется неолитической революцией, и это действительно революция во всех смыслах, которые вкладывает в это понятие исторический материализм.
Возник новый – и именно общинный строй, который в своей зрелости примет форму политарного царства. Сформировалась первая ступень, первая общественно-экономическая формация. Последующие четыре, которые последуют за ней, нам тоже известны.
Следующим отказом от канонических положений исторического материализма будет иная интерпретация классовой борьбы, которая понималась, как движущая сила истории и механизм смены общественно-экономических формаций. Разделение общества на классы работников и работодателей выглядит иначе, если мы примем за правило наличие в обществе доминирующей и комплементарной (дополняющей) структур, относящихся к разным типам обществ. Это будет означать, что общество разделено главным образом не просто на работников и работодателей, а то, что таких пар тоже будет две. Соответственно, межклассовых конфликтов будет, как минимум, не один и не два, а три.
И если конфликт работника и работодателя носит внутри корпоративный характер, то конфликт между двумя группами (классами) работодателей принимает форму борьбы за власть в обществе и государстве. Почему именно этот конфликт должен непременно привести к оспариванию власти?
Именно потому, что это классы из разных типов обществ, и тогда в устройстве самого общества то, что плохо для одного, хорошо для другого. У каждого из этих классов есть объективная необходимость переделать основы общества под себя. Иными словами, тот тип формации, к которой принадлежат они сами, сделать в обществе доминирующим. Именно в том, какому классу, какого типа, принадлежит власть, и выражается на поверхности событий в повседневной жизни доминирование типа А над типом Б, или наоборот. А уже через него формируется и характер общества, и его принадлежность к типу и виду общественно-экономической формации.
Самый очевидный пример – буржуазная революция. Буржуазии не подходит для ее успешной деятельности формация типа А, то есть та, в которой главенствуют силы политического толка, а именно - дворянство. Им нужен такой тип общества, в котором экономика значила бы больше, чем политика. Они хотят ослабить, загнать на второй план, силы политического толка и передать доминирование экономическим силам, то есть – себе.
И тогда соответственно изменится тип государства и общества: значение политической власти будет второстепенным, а сами политические институты рыхлыми и слабыми – то есть выборными и легко сменяемыми. А для этого надо отменить политические привилегии, ликвидировать право правителя-монарха распоряжаться значительной частью имущества страны только своей волей. Когда же всё население превратится просто в разрозненных, не связанных никакой иерархией частников, распоряжаться обществом станут только те, кто самый богатый. Иными словами, возникнет общество типа Б, то есть произойдёт смена общественно-экономической формации.
Поскольку, как было отмечено выше, общинный строй тоже не бесклассовый, плюс похожие рассуждения можно провести и о социализме, с его государственной собственностью и распорядителями этой собственности, то описанный механизм можно считать универсальным. Смена формаций – это просто замена формации типа А на тип Б, или наоборот, приход к власти на смену политическим силам, господствующим в том числе и над экономикой (что характерно для А-формаций), сил экономических, господствующих и над политикой (что характерно для Б-формаций).
Такая концепция ближе к исторической реальности, чем каноническая теория классовой борьбы исторического материализма, но это только первый шаг. На самом деле процесс образования общественно-экономических формаций на протяжении истории человечества описывается и происходит значительно сложнее.
*******
Чтобы двигаться дальше, следует на короткое время вернуться к институциональным матрицам Х и У. Их теория подразумевает, что обе эти матрицы абсолютно равнозначны и равносильны в своей полной противоположности. Может быть это и так, если дело касается именно принципов построения общества, но если взять сами получающиеся общества типов А и Б, то такое утверждение неверно.
Простейшее рассмотрение обществ двух типов позволяет сделать вывод, что они не только базируются на составляющих институтах с противоположными свойствами, но и сами взаимно противоположны по свойствам и тенденциям. Общества типа А консервативны, экстенсивны в потреблении ресурсов, нацелены на экономию сил и средств, стабильны и устойчивы.
В отличие от них, общества типа Б мобильны, интенсивно потребляют ресурсы, нацелены на постоянное увеличение производства благ и их потребление, динамичны в собственном изменении и, как следствие, не могут рассчитывать на собственное длительное существование.
Особо можно отметить, что общества типа А эксплуатируют преимущественно природный ресурс, а общества типа Б – преимущественно ресурс человеческий, который для достижения результатов потенциально является более высоким.
И если, сопоставив свойства обществ А и Б, обратиться к истории человеческого общества в целом, можно сделать следующие выводы:
а) при высокой экономности обществ А типа, именно они должны были возникнуть изначально, так как на их формирование требуется меньший потенциал средств;
б) общества типа А могли довольно продолжительный период безраздельно представлять человечество, поскольку в силу своей экономичности обладают качествами самодостаточности;
в) такое существование обществ А типа должно было представлять собой видимость неизменности и тупикового характера развития;
г) проявление социальных образований по типу Б должно было носить вторичный, по отношению к типу А, характер, так как изначально они могли возникнуть только с опорой на потенциал, накопленный в пределах обществ типа А;
д) при потребности на своё существование привлекаемых извне средств, общества типа Б должны были изначально отставать в организационной завершённости и уровне сложности от порождающих их обществ типа А;
е) по мере развития человечества энергоёмкие, но мобильные общества типа Б должны были постепенно выходить на более высокий уровень и обгонять современные и общества типа А;
ж) взаимодополняющие характеристики обществ А и Б должны приводить к тесному антагонистическому взаимодействию обществ обеих типов, как на уровне взаимодействия внутренних структур каждого общества, так и на уровне взаимодействия социальных организмов, относящихся (по доминирующей матрице) к обществам разных типов, вплоть до масштаба регионов, а со временем и всего человечества в целом.
Если говорить конкретно, осёдлая земледельческая община и соответствующее поселение, как изначальное состояние первой общественно-экономической формации, действительно принята исторической наукой за исходную точку процесса развития уже не просто человека, а организованного (цивилизованного) человеческого общества. А ее принадлежность к обществам типа А с очевидностью всерьёз не может оспариваться. Но если даже спуститься по времени еще ниже, в доисторические времена, то тогдашние общности людей – род и племя тоже не несут в себе признаков Б-общества, хоть в то же время признать род первобытных охотников и собирателей обществом типа А можно лишь с немалой степенью условности. Мы можем только сказать, что первобытный род ближе по своим характерным чертам к обществу типа А более, чем к обществу типа Б.
Тем не менее, типовая связь и эволюционное наследование общины по отношению к роду выступает несомненно. Таким образом мы видим, что общества типа А действительно ведут своё начало от самых истоков человечества.
И конечно возникает законный вопрос, может ли такое быть, чтобы параллельно с родом и племенем никак не проявлял себя, пусть даже в комплементарном качестве, тип общества Б. В этом случае его полное отсутствие потребовало бы, как минимум, специального объяснения. Но следы этого типа всё же есть, в том числе в виде костных останков людей, достоверно перебитых когда-то другими людьми. Представляется вполне реальным, что попутно с тогдашним главным способом производства материальных благ – охотой, возник альтернативный способ, если не производства, то получения этих благ: присвоение пищи и имущества, произведённых другими людьми.
Но если существовал второй способ получения продукта, а тем более остались его материальные следы, с ним должно соотноситься наличие если не общности, то хотя бы объединение людей, воплотившее этот способ в действительность.
Имя этого объединения – ватага изгоев.
Как установлено исследователями, у древних людей очень рано возник и утвердился тотемизм. Важной частью этого мировоззрения было строгое разделение всех людей на своих и чужих. [ссылка]
Обратной стороной тотемизма неизбежно должны были стать изгои. Человек, отставший от рода, изгнанный или бежавший из него, уже не мог найти пристанища ни в каком другом роде. Не мог он и выжить в одиночку. Единственным выходом для него было, если представлялась такая возможность, объединиться с другими изгоями.
Очевидно, что такая ватага должна быть в меру устойчивой группой людей. Но отношения внутри этой группы не могли быть построены на укоренившихся родовых традициях или родственных связях и происхождении, а только на сочетании личных качеств каждого из составляющих её людей.
Для успешного воплощения такого объединения каждому из них требовалось, в том числе, отказаться от собственного тотема, и тем самым, под страхом голодной смерти, перейти на другое мировоззрение, уже не коллективистское, а индивидуалистическое. И таким путём возникшая ватага становилась обществом другого типа, противоположного роду и племени.
Налицо и более низкий уровень построения такого образования, вынужденного пустить в дело подобный примитивный вариант способа Б. Это образование нельзя даже именовать обществом, поскольку члены его действительно не располагают ничем, общим для всех. Это, скорее, объединение по интересам. Говорить о какой-либо собственности в ватаге бессмысленно, но всё же ничтожная добыча должна была тут же поглощаться или расходиться по мелочи по рукам, а не поступать изначально в распоряжение вожака, как было бы в племени. Обеспечивать детей и женщин, и выделять на это часть общего продукта, ватаге тоже не требовалось, что снова отдаляет ее от типа А.
Дополнительно нужно отметить, что власть вожаков ватаги, в отличие от рода и племени, стоит не на происхождении, родстве и закрепленном иерархическом положении, а исключительно на личном авторитете и обязательном согласии членов ватаги. А что мировоззрение, царящее в ватаге – стихийный индивидуализм – и обсуждать не приходится. Индивидуализм – главная причина обособления в роду или племени изгоя, как такового.
Таковы главные признаки ватаги, как объединения, стоящего ближе к типу Б. Можно добавить, что, как и следует типу Б, что отмечено выше, она несомненно вторична, по отношению к роду и племени, обществам в целом приближающимся к типу А.
Следовательно, уже на заре человечества абсолютного доминирования одного из типов общества не существовало. Уже тогда подспудно осуществлялся качественный переход к взаимодействию двух типов получения материальных благ, реализуемый в своих действиях двумя типами сообществ. И происходил этот переход путём частичного отрыва особой группы людей от общей массы, как прообраз возникновения Б-формации, путём выделения из А-формации ее части, перешедшей на способ производства другого типа.
****
Если бы могло произойти и произошло так, что ватаги изгоев сконцентрировались и объединились в какой-нибудь местности, а роды и племена охотников и собирателей в другой, можно было бы уверенно говорить о возникновении первой в истории человечества пары общественно-экономических формаций, причём и А, и Б типа. Возникли бы, условно говоря, собирательно-охотничья и истребительно-охотничья формации, соединённые в жизненно-связанную пару. А-формация, как ей и положено, служила бы подпиткой для Б-формации, и, следовательно, А-формация стремилась бы уничтожить своего мучителя и угнетателя. Во взаимной острой борьбе они поневоле совершенствовали бы средства защиты и нападения, а заодно и все остальные. Борьба с природой, как оселок для отточки мастерства, не идёт ни в какое сравнение с борьбой сообщества людей против другого сообщества…
Но реальная история пошла иначе. Реальные условия не позволили на том этапе развития и той скудной базе сформировать подобную пару антагонистических формаций. И борьба двух начал, воплощенная в противоположности матриц Х и У и типов обществ, ушла вглубь существовавших общностей.
Род чистых охотников и собирателей и ватага изгоев – это два крайних состояния первобытного общества, предшествовавшего неолитической революции. Можно даже сказать, что это своеобразные институциональные матрицы в стерильном, незамутнённом виде. Но в реальности эти матрицы были совмещены.
Роды и племена охотников и собирателей разделились на две группы, только иначе: на племена мирные и племена воинственные. В мирных племенах доминировал тип А, в воинственных – тип Б, но и те, и другие совмещали охоту и воинственные, грабительские налёты. Разница была в преобладании того или другого вида деятельности.
Ни одна, ни другая сторона не преобладала абсолютно, но по соотношению сил была определённым образом поделена территория. Установилось некое равновесие, которое могло поддерживаться веками, в том числе и по численности населения. Полувоенный быт сокращал численность первобытных охотников и их жен и детей до допустимого в тех условиях уровня.
Можно ли, и нужно ли считать такой порядок жизни общественно-экономической формацией, вопрос одновременно спорный и риторический. С той же позиции нет смысла выяснять, называть его тупиковым или самодостаточным. Можно просто ограничиться наиболее подходящим термином: родоплеменной строй, предшественник общинной формации. И только в скобках заметить, что стремление к равновесию с окружающей средой – отличительное качество всё-таки именно А-формации. Впрочем, это говорит только о том, что при родоплеменном строе количество «мирных» племен должно было численно преобладать. Что и неудивительно, иначе первобытный человек просто бы не выжил.
******
Разрушила родоплеменной строй неолитическая революция, то есть переход отдельных племен от охотничьей миграции к осёдлости, земледелию и скотоводству. Нет сомнений, что племена эти были из группы мирных, и новый способ производства представлял собой их попытку упрочить своё положение под гнётом регулярных нападений. Тем самым они сдвигали всё человеческое общество в направлении решающего доминирования типа А, превращения строя охотников в уже безраздельно общинную формацию. Воинственные племена отодвигались на периферию, в сторону от магистрального пути человечества, а вместе с ними на какое-то время и сам Б-тип общества.
Как возникла община, а общинное поселение постепенно, поэтапно выросло до государства, описывать незачем. Это всё процесс эволюции в пределах общественно-экономической формации типа А.
Разумеется, за пределами набирающих силу земледельческих общин оставались воинственные племена. Но неолитическая революция не прошла бесследно и для них. С ростом числа общин земледельцев стали меняться внешние условия сосуществования обществ, проще говоря, потенциальной добычи (то есть получаемой продукции характерным для Б-типа способом) становилось больше, но получить ее становилось труднее. Общины росли, развивались в сторону формирования А-формации, а ее антагонисты в силу логики существовании антагонистической пары обществ должны были послужить исходным материалом для общества Б-типа, соответствующего достигнутому уровню развития.
Решающим фактором здесь стало одомашнивание коня. Мобильность «воинственных» племён качественно возросла, что способствовало расслоению этих, по-прежнему мигрирующих сообществ, из неперешедших к оседлости, на мирные пастушеские племена и уже достаточно многочисленную кочевую вольницу. И именно кочевая вольница приняла эстафету обществ Б типа, а обособившиеся пастушеские племена заметно расширили собой возможности ее подпитки материальными ресурсами со стороны обществ типа А.
Формирование самых первых в истории общественно-экономических формаций происходило в так называемом Плодородном полумесяце с примыкающей к нему долиной Нила. Зыбкое равновесие между земледельческими, а также животноводческими обществами типа А и мобильной вольницей, в которой доминировали основы общества типа Б закономерно концентрировалось в средней части этого «полумесяца», на Левантийском побережье и в среднем и верхнем течении Тигра и Евфрата, где было больше возможности для существования той самой вольницы.
На концах «полумесяца» оседлые поселения находились в большей безопасности от натиска своего антагониста, и именно там набрали силу и выросли до уровня государств Шумер и Египет. А средняя часть Плодородного полумесяца ещё долго испытывала потрясения, в которой рост царств периодически сменялся их распадом. Противоборствующие тенденции к доминированию то одного, то другого из типов обществ периодически возвращали процесс образования царств к своему началу.
И дело здесь не столько в прямом военном столкновении взаимно противоположных обществ, сколько во внутренних противоречиях самих обществ типа А. Обгоняя в своём развитии Б-общества, они не всегда могли успешно справиться с новыми явлениями, проникающими в их структуру со стороны обществ типа Б.
Вырастая из родственных общинных поселений до протогосударства, возведя единый культовый центр и укреплённый минигород для руководящей жизнью общин родовой знати, общество типа А, оставаясь в основе общинным, качественных собственных изменений не приобретало. А вот процесс смены ватаги изгоев и воинственного племени многочисленной мобильной вольницей протекал иначе. Именно в этом обществе возникло новое явление, отмеченное и в каноническом историческом материализме – излишек продукта, а точнее, относительный излишек.
Прежде налёты и наскоки ватаг изгоев преследовали простейшую цель – обеспечить сегодняшнее существование членов ватаги. Если даже случалась добыча избыточно большая, уносить ее всю было невозможно, и, в общем, не имело смысла. Пищу нельзя было долго хранить, а большие запасы чего-либо другого только отяготили бы ватагу, ведущую жизнь в непрерывном перемещении. Да и большая добыча редко им выпадала, взять у рода охотников особенно было нечего.
Теперь всё изменилось. Осёдлые поселения стали зажиточнее, пастушеские племена располагали целыми стадами, а нагрузить добычи можно было почти караван. И отказываться от такой возможности не следовало, так как налёты становились продуктивнее, но случалось такое уже реже, крупные общины стали способны на успешный отпор своими вооруженными отрядами.
Излишек добычи, таким образом, следовало использовать рационально. Так возникала возможность и необходимость обмена. Излишек одного продукта или имущества стоило найти возможность обменять на другой. С кем можно было осуществить такой обмен? Проще всего с какой-нибудь другой, уцелевшей зажиточной общиной.
Наверняка в те времена существовал и обмен просто между общинами. Но он носил совсем другой характер. Если даже произведённая мена полностью устраивала обе стороны, она не давала ни одой из сторон дополнительного прибытка. Взаимная мера обмена была всем известна и очевидна.
Другое дело – удачливая добыча. Она досталась налётчикам лёгким путём и им, прежде всего, требуется путём обмена на более подходящее имущество от неё избавиться. В этом случае покупатель-общинник мог склонить партнёра по обмену к выгоде в свою сторону. И одновременно продавец при этом тоже не оставался в накладе.
Такая искусственная разница, вызванная разным содержанием затрат на получение одного и того же продукта в пределах обществ разных типов (с разным типом способа производства продукции), дала возможность совершать неэквивалентный обмен. Что в свою очередь породило торговца-купца, человека с прежде не существовавшей функцией – извлекать продукт «из воздуха», а точнее – перераспределять в свою пользу продукт, произведённый другими людьми, но гораздо более мирным путём, чем прежде. И этот купец естественным образом вписался именно в общество типа Б, с его индивидуализмом и правом каждого на собственную добычу. А в обществе типа А роль торговца просто стала еще одной функцией руководящей и правящей верхушки, проводящей обмен, а затем и куплю-продажу от имени всей общины.
Появление торговцев, торговли возвело общество типа Б на очередной, более высокий уровень. Сначала грабёж и купля-продажа добычи были тесно сопряжены, затем разделились, как отдельные институты одного и того же общества. Выделение торговли в самостоятельное занятие положило начало возможности накопления богатств. Двинулись в путь караваны, стали появляться торговые опорные пункты – города. Это были города другого типа в отличие от столиц и крепостей царей и правителей мелких и крупных царств.
Там город был центром прилегающей местности, здесь местность стала владением возникшего на ней города.
Но дальше городов, владеющих окрестной местностью, торговых городов-государств, общество типа Б пока пойти не смогло. Размер государства, которое в состоянии обеспечить общество типа Б, различен на разных уровнях развития, но всегда ограничен, в отличие от А. Расширение территориальных владений на том этапе развития общества неизбежно приводило бы к усилению роли в нём силовых правящих элементов, и установлению в государстве и обществе доминирования типа А, то есть сменилась бы доминирующая матрица. Для сохранения своей исходной институциональной матрицы, при значительно больших размерах своего роста и соответствующего развития, эти города были ещё недостаточно богаты.
А в царствах на общинной и силовой основе обществ типа А (они же политарные) происходила обратная тенденция. Эти государства и уже их города, столицы и крепости, были предназначены не для максимально возможного преумножения имущества и богатства, а в первую очередь для защиты от чужых нахлебников на шее общин, объединяемых в государство, их владений и производимого продукта. Попутное накопление излишков продукта в распоряжении правящей верхушки, превращающейся в класс хозяев, стало побочным следствием этого процесса. Государству типа А для своего функционирования избыточный продукт не требовался, а лишь ровно столько, сколько необходимо для содержания всех работников и функционеров. Основой общества типа А были раз навсегда установленные функции всех его членов и их обязательное исполнение не по размеру материального стимула, а по требованию вышестоящего звена.
Невольный излишек появился с уменьшением внешней опасности, и усилением строгого принуждения работников к труду, во имя благополучия всего царства, а соответственно и каждого в нём. Осознавалось это или нет, но накопление материальных богатств в распоряжении правителей и царей становилось проблемой для общинных (политарных) государств, составляло потенциальную внутреннюю угрозу их силе и прочности.
Излишний продукт не мог быть употреблён правителями в его натуральном виде. Его нельзя было раздать работникам, это сразу бы понизило убедительность принуждения их работать в полную силу. То же можно сказать относительно воинов и чиновников, их всех желательно было обеспечивать лишь в пределах необходимого.
Кроме того, распылённый в обществе излишек мог сосредоточиться в отдельных руках, создав прослойку, обладающую силой, альтернативной политической власти. Одним словом, потенциальное богатство ослабляло изнутри общество и государство А типа, и от него требовалось избавляться.
Частично такая ситуация вызвала непомерное расходование средств на возведение гигантских сооружений, но более гибкий путь заключался в расширении внешней торговли. Причём включение торговых исполнителей в систему государства типа А было нежелательно по тем же, вышеназванным причинам. И тут, как нельзя более кстати подходили услуги независимых торговцев с неконтролируемых территорий, их торговых городков и караванных путей.
Общество типа А вошло во взаимодействие с прежде враждебными элементами обществ типа Б. образовался симбиоз двух типов обществ. Для А формации этот симбиоз был во многом вынужденным, а для Б-общества, еще не развившегося до уровня общественно-экономической формации, дал возможность сделать очередной шаг в этом направлении.
В Месопотамии возникали, росли и распадались царства. В силу своей типовой принадлежности они были способны только на территориальное расширение. А к распаду их в немалой степени была причастна невозможность сохранить в полную силу основополагающие принципы обществ типа А. Вторжение чужеродных элементов со стороны Б-обществ, окружающих эти царства, ослабляло А-доминирование, и царства приводили в упадок внутренние противоречия.
Точечные образования Б-обществ сопутствовали царствам, уступая им в силе, периодически подвергаясь завоеваниям, но неизбежно возрождались в прежнем качестве. Как составная часть общественно-экономического синтеза обществ двух типов, они не могли исчезать надолго. И в конце концов исторический путь региона дал возможность и обществу типа Б подняться до уровня полноценной общественно-экономической формации – рабовладельческого строя Средиземноморья.
В регионе Плодородного полумесяца произошло качественно новое явление. Возникла Персидская империя, и это была не просто империя, а именно Мировая Империя, поглотившая весь регион, включая даже Египет, со всеми распавшимися царствами и торговыми городами-государствами. Излишек средств теперь уже всего региона устремился по морским торговым путям по большей части в сторону Греции. Небывалые прежде объёмы средств породили новые возможности. Возникли государства с доминированием ремесла и торговли, с правящей верхушкой на основе своей не политической, а экономической силы. Сформировался новый рабовладельческий строй, строй общества типа Б, уже на уровне целых государств.
Собственно, тот же процесс, схожим образом повторялся и дальше: порождение Мировыми Империями с обществом типа А своих спутников-антагонистов, государств противоположного типа, типа Б. В истории человечества подобных Империй было совсем немного: Персидская империя, Арабский халифат, Османская Порта, Испанская колониальная империя.
Империи, относящиеся к обществам типа Б – Римская и современная гегемония США, в этот список не входят, поскольку у них проявляются иные свойства.
Персидская империя породила Античность. Испанская – Нидерландскую и Английскую революции и возникшие в результате те же буржуазные государства. Османская империя имела своим спутником-конкурентом торговые государства Средневековой Италии с их эпохой Возрождения. Арабский халифат дал возможность частично возродиться Римской империи в качестве Византии, и чуть было не породил цветущую Хазарию, начавшую превращаться из каганата в торговую республику, но судьба ее оказалась слишком короткой.
Можно добавить, что также не получила развития в сторону безусловного доминирования Б-формации и Новгородская республика. Русь, её источник средств и ресурсов, не сумела дорасти до величины империи и, кроме того, Новгород не был для неё единственным или хотя бы главным каналом внешней торговли. По этим причинам Новгородская республика не поднялась до уровня самостоятельного государства, способного за счёт своих экономических средств противостоять Московскому завоеванию.
Малый масштаб качественно аналогичного процесса не дал ему воплотиться в полной мере, чтобы Новгород мог достигнуть уровня Венеции или Генуи, не говоря уже о Нидерландах.
Таков, в беглом обзоре, был в истории путь обществ и формаций двух взаимно противоположных типов. Связанные в единое целое, они проявляли себя каждый по-своему в силу различия их свойств. Разные свойства – разные возможности, разные условия их появления и существования.