Дорожка всегда стелется к порогу,
потёртому подошвами сапог.
Ступенька или три. Не так уж много,
чтобы понять, что ты – не одинок.
Дорожка всегда стелется к огню,
куда б ни шёл ты свежим ранним утром.
На север она стелется, на юг,
ещё туманом войлочным прикрытом.
Дорожка мягко стелется, кружит,
даря тебе навстречу чьи-то лица.
А на полях, в тугих колосьях ржи,
ещё незрелый хлеб от всех таится.
Ещё тебе дорожка не сулит:
ни вечный мрак, ни горечь просветленья.
И солнце светит, но ещё хранит
душа в душе ночное сновиденье.
В нём было озеро. И сочные цветы
росли к воде, лицом едва склоняясь.
И чьи-то смутные, неясные черты
в воде тягучей зыбко преломлялись.
И этот лик, почти уже родной,
вдруг утром потянул тебя в дорогу.
Больной, здоровый. Впрочем, всё одно.
Дорожка верная уж стелется к порогу,
где дверь для всех закрыта на засов.
Но ты рукой её едва коснёшься,
и в доме стук судьбы твоих часов –
кукушкой заводною отзовётся.
И для тебя дозреет хлеб в печи.
Кукушка прокукует многи лета…
Но лик иной мерещился в ночи.
Дорога позовёт росой рассвета.
Но, как топор, подняв однажды ногу,
чтобы отсечь, отживший срок, порог,
не забывай, что кто остался дома,
покинутый тобою, одинок.