Рецензии на произведение «память»

Рецензия на «память» (Евгения Джен Баранова)

Здравствуйте, Евгения!

Позвольте мне отрецензировать это замечательное произведение. В качестве преамбулы хотелось бы сказать следующее. Лонг-лист БЛК, где я наткнулся в том числе и на Ваш стих, как ни парадоксально, оказался стократ интереснее и содержательнее, чем его экспертные обзоры, призванные, казалось бы, увенчать всё это действо неким подытоживающим взглядом. Признаться, меня вот уже третий день не покидает чувство неловкости перед авторами за те пустые и абсолютно ничего не значащие слова в их адрес, произнесённые, что называется, с высокой трибуны. И это даже несмотря на то, что сам я к названному мероприятию не имею совершенно никакого отношения. Скажу в этой связи только одно: пожалуйста, не берите всё это в голову, эксперты явно не ведают, что творят. Так вышло, что вчера, когда я уже почти завершил полемику по этому поводу с рядом вовлечённых в процесс авторов, выступающих в основном под псевдонимами, один из них предложил мне тоже внести свою скромную лепту в сие непростое дело – БЛК – и написать отзыв на какое-нибудь произведение из январского лонг-листа. Скажу прямо: сперва мой выбор пал на Вас почти что случайно, но впоследствии я, ей-богу, об этом не пожалел. Ибо чем глубже мне удавалось погружаться в этот стих, тем сильнее он меня захватывал. Понятное дело, подобного рода поэтические тексты и не могут восприниматься беглым и поверхностным, точно зимнее солнце, взглядом, потому как для их правильного присвоения непременно требуется хотя бы маломальское душевное напряжение. Но напрягаться сегодня почти никто не любит, особливо эксперты, натужно тянущие – причём не всегда законно – лямку поэтических камертонов современности.

Ладно, хватит о грустном. А сейчас я хочу приступить к рассуждению о самом стихотворении. Полагаю, нет нужды делать оговорку насчёт субъективного подхода рецензента, так как субъективность – это как раз то, чего более всего недостаёт маститым критикам с этого портала. Я же, поскольку не обладаю авторитетом, равно как и профессиональными обязательствами, имею в этом смысле развязанные руки и могу действовать свободно – себе во благо и другим на потеху. Метод мой крайне прост: я открываю дверь в стих, вхожу в него, не оглядываясь по сторонам, рассказываю, что там вижу, а затем, выйдя, пытаюсь описать произошедшие во мне сдвиги, какими бы они ни были. К слову, ровно так же я оцениваю и свои собственные стишки – по степени их воздействия на моё наличное существование.

Итак «память» – стихотворение-ретроспекция, сделанное в виде зарисовки, где воспоминания выстраиваются в причудливый объектый ряд, который, как ни крути, требует определённых криптографических навыков. Что, между прочим, прекрасно! Местами всё это напоминает решение кроссворда, где каждое угаданное слово воздаётся пытливому читателю сторицей. У меня создалось устойчивое впечатление, что знаки препинания и, как следствие, прописные буквы были опущены Вами именно затем, чтобы содержательная масса здесь стала ещё однороднее. Ибо в других своих произведениях, как я успел заметить, пунктуацией Вы отнюдь не пренебрегаете. Вот первая строфа:

что в памяти осталось голубой
не так уж много в том числе детали
ленивый лев диванчик угловой
мартышка с апельсинами в спортзале

Нельзя не сказать, что деление на строфы здесь вообще довольно условное. По сути, они призваны лишь подчеркнуть размер. Полагаю, Евгения, если б Вы, дабы добавить трудностей, ещё и выстроили все слова в обычную прозаическую последовательность, где размер и рифмы читателю тоже нужно было бы выявлять самомстоятельно, то криптографический эффект проявился бы ещё сильнее. Правда, тогда Ирина Андронати, боюсь, вообще не захотела бы дочитать произведение до конца. Таким образом, что я же увидел, войдя в вышеназванную дверь? Во-первых, свет. И свет этот – голубой. Дальше следует авторская оценка степени значительности начатых описаний: «не так уж много в том числе детали». Эта строка стала для меня определением ракурса, с которого ведётся повествование. Угол обзора не узкий и не широкий, не низкий и не высокий. Он чист, прозрачен и глубоко лиричен. Третья и четвёртая строки первого катрена дают старт восьмистрочному безглагольному ралли, состоящему из фрагментов, которые, как мне показалось, были призваны сыграть роль декораций в этом чудесном представлении. Понятно, что каждый предмет наделён своим скрытым смыслом и своим сакральным значением в авторской системе координат. Я же, как читатель, просто дал волю воображению, оживил льва с мартышкой и устроился поудобней на угловом диване. В качестве бонуса, уверяю, мартышка любезно угостила меня апельсином. Тут-то, стало быть, и накатила вторая строфа:

шипастый мяч как зашивали бровь
рулет с корицей хруст китайских кедов
чернянка жар дредноуты коров
густое молоко перед обедом

События второй строфы, прописанные действительно очень объемно и даже мастерски, воспринимались мною, сидящим с апельсином на диване, как некий чёрно-белый фильм, где от каждой детали тянулись вдаль многочисленные нити интерпретаций. И мяч, и рассечённая бровь, и рулет, и китайские кеды – всё это переливалось, менялось в размерах; и в какой-то момент граница между фантасмагорией и реальностью лично для меня оказалась совершенно размытой. Говоря начистоту, в этой точке я железобетонно пребывал в поэтическом трансе. Пробуждение наступило тогда лишь, когда споткнулся о «чернянку». Вообще-то, Евгения, я хоть и не печатаюсь в солидных журналах, однако, как хотелось бы думать, обладаю лексическим запасом не ниже среднего уровня. Однако «чернянка» меня уделала. Увы, такого слова я не знал. Каюсь. А значит, с этого момента рецензент уже стал смотреть на резензируемого им автора снизу вверх, как на человека, имеющего в закромах нечто, чего у первого нет. В итоге, чтобы сильно не конфузиться, я уговорил себя, будто «чернянка» всего лишь некий топоним, – так легче удержать пошатнувшуюся самооценку. «Дредноуты коров» – очень хорошо! Несомненно, что их, дредноутов, молоко, подаваемое перед обедом, от верного эпитета стало ещё гуще. Немного пристыженный эпизодом с незнакомым словом, я перешёл к третьей строфе:

подсолнухи cаган при чем здесь грусть
тиль уленшпигель прочие meine lieben
так обожгло, что выжгло наизусть
две реплики и три-четыре книги

Здесь в самом дебюте меня встретил новый сюрприз, который, опять же, чтоб сохранить достоинство, пришлось списать на издержки криптографии. Ибо восьмистрочное безглагольное ралли, перед тем как завершиться упоминанием о плутоватом Тиле и о других, кто дорог сердцу, словно в насмешку, устроило мне увлекательный экзамен с «подсолнухами» и с «саган». Так-так-так, – сказал я себе, – тут есть только два варианта. Либо это перечисление, где сперва идут некие подсолнухи, а затем некая/некий саган. Почему бы, допустим, не Франсуаза? Но есть и вторая версия: ещё я знаю картину Сергея Сагана «Подсолнухи в вазе», так или иначе перекликающуюся со схожим полотном Ван Гога. Но тогда было бы «подсолнухи саганА». Впрочем, решил я, этот самый художник Саган вполне мог, по аналогии с гипотетической Франсуазой, встать в ряд с подсолнухами, не выбиваясь из именительного падежа. Но это не так важно, поскольку совершенно замечательное вкрапление «при чём здесь грусть» элегантнейшим образом сделало все озвученные варианты равновеликими. Две последние строки третьего катрена ознаменовали собой возвращение глагольной эры. И глаголы, надо сказать, подоспели самые что ни есть горячие. Потому как в этом «так обожгло, что выжгло наизусть» отражено совершенно недвусмысленное отношение автора к извлечённому из памяти. Замечу, что единственную запятую, предательски вкравшуюся в эту огневую строку, я, по простоте душевной, списал на Вашу забывчивость. Наверное, по какой-то причине не успели замести следы. Что, поверьте, пожалуйста, никоим образом не вредит стихотворению. Разве что лишний раз напоминает, что пишущий – тоже человек. Перехожу к четвёртой строфе:

и что теперь как говорил в игре
антагонист увенчанный ковбойкой
гнездо на ветке стройка в декабре
и вид на упомянутую стройку

К предпоследней строфе я подошёл уже полностью освоившимся в топосе Вашей поэзии. То бишь к этому моменту окрепло устойчивое впечатление, что я вошёл во входную дверь когда-то очень-очень давно. Декорации стали частью взгляда, пятистопный ямб превратился в нечто само собой разумеющееся, и в какой-то точке нельзя уже было наверняка определить, какой из миров – тот или этот – действительный, а какой вымышленный. А потом я вступил в неизвестную доселе игру, раскланялся с ковбоем-антогонистом, заметил ветку, гнездо на ней, представил собственно декабрьскую стройку и в то же мгновенье воссоздал вид на неё, прошёл по этому кругу бесчисленное количество раз и, словно повинуясь чьей-то воле, нехотя двинулся в сторону выхода. Путь наружу, разумеется, пролегал через финальный катрен.

и дома нет и речка не течет
и не занять товарищей у ленца
лишь памяти заржавленный крючок
еще тревожит вымершее сердце


Максим Седунов   09.02.2016 17:24     Заявить о нарушении
Честно говоря, я даже не помню, откуда я читал эти последние четыре строки... изнутри ли, снаружи ли. Стотонная глыба грусти, взявшаяся неизвестно откуда, вдруг свалилась на мои плечи и не давала дышать. Мгновенно исчезло всё – и лев, и мартышка, и все meine lieben, и насиженный диван, и даже зимняя стройка, мельчайшие частицы которой, казалось, ещё долго роились в воздухе. А вместо них я с горечью лицезрел лишь отсутствующий дом, никуда не текущую речку и заржавленный крючок, символизирующий то, что время делает с нами. Причём со всеми нами. Но ещё он символизирует способность человека писать удивительные стихи, по которым так хорошо путешествовать. Да что там, в ним можно – и нужно! – жить, и как знать, может, тогда процесс неумолимого вымирания сердца чуть-чуть замедлится... или даже повернёт вспять.

Я, правда, очень благодарен Вам, Евгения, за предоставившуюся мне возможность написать эту рецензию. И за само стихотворение – предельно лиричное, по-хорошему трудное и ни на что не похожее. Затворив за собой дверь, я отдышался, вытер пот со лба и с улыбкой сказал лишь многозначительное: «Уф-ф-ф». А затем, ощутив всеми фибрами души полноту времени, отправился восвояси. И как ни пытался я после столь необычного путешествия воспроизвести теперь уже в своей памяти, что же там такого нелицеприятного говорила обо всём этом строгая и немногословная Ирина Андронати, увы, сделать это так и не удалось. Вот она, живительная сила поэзии, обладающая качеством выталкивать всё мелкое и наносное на самую далёкую периферию!

С уважением,



Максим Седунов   09.02.2016 16:39   Заявить о нарушении
Рецензия на «память» (Евгения Джен Баранова)

Вы - молодец! Это что-то настоящее!

Инна Малюкова   10.01.2016 15:53     Заявить о нарушении
=)) большое спасибо!!

Евгения Джен Баранова   12.01.2016 14:28   Заявить о нарушении