Как давно это было - звучало соломенно, палево,
Тополёво, лилово, орешно - дрожа и звеня:
Деревянная музыка стен, половиц и завалинок
Сторониться железа с рожденья учила меня.
Эх, железо - решётки, замочки да двери с запорами,
Так и было и будет, хоть минут года и века...
Засыпала под бабкину песню про чёрного ворона
И под страшную дядькину: север, указ и срока.
Голосила про птиц, что "все выше, и выше, и выше и",
Про смешного жука - встаньте, дети, для Золушки в круг.
Громко ахала Дора-училка: "Фальшивей не слышала!
А ведь всё понимает, как надо...Веруша, генуг!"
Начинала сама - на рояле старинном, покоцанном:
"Просто слушай, не пой, не насвистывай...чистый Гаврош!"
Это было - не здесь...
...я шептала трёхлетнему Моцарту,
Что полезем на звонницу - только чуток подрастёшь.
Потому что для всех - настоящее, злое и тёплое,
Потому что его так легко - железякой в висок...
Савояр и сурок по Назёмке, насупившись, топали,
А Бетховен нахмуривал бровь, как соседский Васёк,
Дядька с кухни блажил: "Где чекушка, вы суки позорные!",
А потом запевал, как всегда, про войну и тюрьму.
Граммофоны вьюнков и литавры цветущих подсолнухов
Про судьбу Риголетто не в такт подпевали ему.
Только - всё-таки в такт.
Ведь большое не сдержишь запорами,
Перельются поверх Амадей, Риголетто, срока...
Вы сыграйте мне, клезмеры, в память о музыке Дориной,
По-Бетховенски - вашу...про горькую смерть ямщика...
