Последнее интервью...
Нынешнее время стало эпохой слов, разговоров. Ораторы, произносящие зажигательные речи с трибун и с экранов телевизоров, пользуются огромным спросом. Люди делающие, а не болтающие, теряются в потоке фрейдовского бессознательного популярных говорунов. По мере сил редакция «Одеських вістей» старается переломить эту тенденцию. Поэтому сегодня у нас в гостях кавалер Ордена Мира, действительный член Академии искусств Германии, почетный доктор искусствоведения Алик Мирзоев. – Алик Алиовсарович, вы стали в городе знаменитостью после реставрации любимой одесситами скульптурной группы «Лаокоон». Я слышал даже, как некоторые экскурсоводы рассказывают любопытным о работе над восстановлением скульптуры и о вашей знаменитой тачке с инструментами. О вас говорят как о настоящем подвижнике искусства. Во имя чего вы этим занимаетесь? – Началось с того, что ко мне подошел один облеченный властью человек и сказал: «Алик, займись этим, а я обеспечу и средства, и содействие». Я сделал все расчеты, погрузил на тележку инструмент и пошел к обезображенному вандалами Лаокоону. И мне действенно помогали и средствами, и решением организационных вопросов разные люди. Эти люди – подвижники, а я лишь исполнитель, инструмент их подвижничества, художник и реставратор. – Верно ли я помню, что реставрацию скульптурных памятников Одессы вы начали со статуи Амура и Психеи в Пале-Рояле? – Я являюсь инспектором по охране памятников при архитектурном управлении Одесской городской рады. Пришел как-то к чиновникам исполкома и предложил отреставрировать эту скульптурную композицию. Она ведь была в ужасном состоянии. – Как, впрочем, и весь Пале-Рояль… – Да. Красивейшая локация города производила впечатление заброшенного заднего двора. Буквально помойки. И никому до этого дела не было. Отсюда, думаю, и все наши беды: неуважение к истории своего города, страны начинается с эстетического безразличия. Чиновники, правда, так долго рассматривали мое предложение, что я чуть было не махнул рукой. К счастью, вопрос, наконец, разрешился. – И само место немного облагородилось... – Я предлагал управлению: обработайте место вокруг скульптуры, посадите цветы. Я сделаю эскиз ротонды. И у вандалов сразу пропадет желание портить, – внешний порядок воспитывает и внутреннюю дисциплину. Но воз и ныне там. Равнодушие и какая-то глухота к прекрасному, вероятно, передается чиновничьему племени вместе со столом и кабинетом. Знаете, ведь когда я стал ходить по кабинетам с предложением восстановить Амура и Психею, оказалось, что это вообще бесхозная скульптура! Давайте возьмем лишь чисто экономическую сторону вопроса. Цена такой скульптуры на аукционе «Сотбис», судя по каталогам, составляет не менее ста тысяч долларов. А как ломались копья по поводу стоимости реставрации, которую я оценил в смешной один процент! Комиссии, экспертизы… А ведь только чистый кусок мрамора стоит не менее трехсот долларов. Да разве в деньгах дело? – Увы, люди мало понимают, скольких трудов и душевного трепета стоит восстановление произведения искусства. – Я и сам до сих пор себе удивляюсь. Я ведь прежде не работал с мрамором. Пришлось изучить вопрос теоретически. Обращался к разным источникам – и к опыту скульпторов-реставраторов знаменитых произведений, и к учебникам, и к собственному художественному чутью. Так что сам горжусь своей смелостью. Или… (смеется) авантюризмом. Ведь взять мраморную глыбу и очистить ее от лишнего, придать естественную и пластичную форму лишь кажется простым делом. Но получилось. – Если бы не подобные авантюры, наш век до сих пор мало бы отличался от варварских времен. – Да, но авантюристам и труднее. В музее западного и восточного искусства меня даже спрашивали, есть ли у меня допуск к работе с мрамором. Допуск, понимаете? Пришлось предъявлять документы об образовании, приводить специалистов из других музеев, которые со мной работали. Без бумажки мы, увы, до сих пор…Потому и не люблю ходить под чиновниками. Знаете, после диплома в университете имени Ушинского мне предложили преподавать на кафедре декоративно-прикладного искусства. Я поблагодарил и ушел в «свободное плавание». Занимаюсь реставрацией античного фонда музея западного и восточного искусства. Эти работы поддерживает греческий фонд, за что я им признателен. Начал с реставрации экспозиции малого античного зала, потом уже перешли в большой… – Античная экспозиция, на мой взгляд, размещена неудачно. Буквально на задворках. – Сейчас сделали кое-какой ремонт, вид стал чуть приличнее. Но ведь двадцать фигур нужно где-то разместить! Их нельзя расставить как бог на душу положит. Беда и в том, что в музее чуть ли не каждые два года меняется руководитель. Художественные проблемы решать гораздо интереснее, чем копаться в дрязгах. Да и проще, честно говоря. Сейчас, к примеру, в фондах лежат отломки, детали скульптур. А заведующая фондами ушла в отпуск. И мы мечемся, отыскивая руки, ноги, пальцы изваяний. И приходится составлять десятки бумажек, чтобы получить эти фрагменты из фондов. Неделями хожу кругами вокруг запертой двери… А в музее есть прекрасные фонды, прекрасные помещения, где можно было бы работать и разместить экспозицию. Хозяина, увы, нет. Не может быть директором музея чиновник. И не потому, что он плохой человек. Нужно уметь видеть экспозицию целиком и в деталях одновременно. Музеями должны заниматься художники, а не чиновники. – Мне трудно понять, как вам удается совмещать искусство и организационную деятельность: бумажки сочинять, подписи собирать. Не мешает ли это работать над художественным образом, не отвлекает ли? – На самом деле есть проект, есть уже сложившийся в уме образ, и его забыть невозможно. А все остальное – технические детали, не стоящие внимания. Хотя, руки чешутся взяться за работу. Вчера, например, я целый день потерял из-за простой несогласованности между директором и главным хранителем. – Алик Алиовсарович, задам вам вопрос, который мучит меня много лет: откуда берутся вандалы? – Общее бескультурье, прежде всего, порождает и такую мерзость, как вандализм. Убежден, что культуру следует насаждать с детства. Я с семи лет проводил почти все свое свободное время в музее западного и восточного искусства. Разумеется, нельзя требовать от всех такого внимания, но было бы гораздо полезнее для человека и для общества хотя бы раз в месяц постоять в музее перед прекрасным полотном или скульптурой, поразмыслить о себе и своей ничтожной роли в громаде истории и культуры человечества, чем глотать без разбору информационную жижу с телеэкрана или из интернета. – Приступая к реставрации изгаженного вандалами или испорченного безразличием чиновников произведения искусства, что вы испытываете? – Прежде всего надежду, что это произведение будет сохранено и найдет отклик в душах последующих поколений. Когда я восстанавливал львов у Воронцовского дворца, скептики утверждали, что эти скульптуры изначально были без хвостов и челюстей. Представляете себе Воронцова, установившего изуродованные изваяния близ своей резиденции? Но мне есть чем гордиться (улыбается). Когда открывали реставрированные скульптуры, я даже речь произнес. «Господа, – сказал я, – если кому нужно вставить мраморные зубы, обращайтесь ко мне». Я ведь каждый клык вручную изготовил. – Ваша повседневная жизнь – это искусство. Вы этим живете. Когда вы приносили в дар музею Пушкина люстру вашей работы, вы ведь думали не о табличке под ней, а о том, что именно в этом месте не хватает летающего корабля. Возможное ли дело – в гражданине пробудить желание принести что-то в дар музею? – Человек, который получил в свое время «культурную прививку», обязательно хоть раз в жизни испытывает это благородное чувство. Когда я работал над Лаокооном, ко мне подходили прохожие, благодарили. Трогательно и непосредственно. У одесситов чувство прекрасного в крови. Ведь как по другим городам можно изучать историю войн, развития промышленности, так по Одессе можно изучать историю культуры, просто гуляя по улицам и рассматривая фасады. Такого сочетания стилей, пожалуй, в мире и не отыщешь. Барокко, классицизм, модерн, эклектика XIX века – все эти архитектурные стили здесь можно увидеть и потрогать. – По-моему, вы переоцениваете влияние искусства на человека. Кто-то же застраивает одесские улицы кричащей безвкусицей. – Вы правы. Не всегда искусство работает, увы. Ужасно, что многие одесские архитекторы с удовольствием принимают участие в создании этого кладбища стройматериалов… Если изначально в человеке не воспитывать уважение к труду предков, не развивать эстетический вкус, то отклика на прекрасное не получишь. – Насколько вы вживаетесь в образ античного мастера, произведение которого вы реставрируете? Ведь восстанавливая утраченные фрагменты, вероятно, нужно видеть все произведение глазами его автора. – Когда прикасаешься к произведениям мастеров, оставивших след в мировой культуре, испытываешь особое чувство. Я работаю в белой одежде, в белых перчатках. И это не позерство. Это дань уважения автору. А представлять себя в образе мастера – это нужно быть слишком уж самовлюбленным. Я чужд нарциссизму. Я просто прихожу и делаю свое дело. © Copyright: Людмила Шарга, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
