Завьюжит душу колючей взвесью - найди Олесю

Джинн Толик: литературный дневник

"Язык и глагол ее - месяц небесный, он с кровью заглочен хрящами развалин. Сунь руку в крутящийся щебень метели - прислушайся к вьюге.. вьюга - мы сами". (Борис Пастернак, компиляция, плюс допись)


Охоту постоянно обслуживало не меньше восьми бригад сенсов. По две бригады на каждую ночь. Одна уходила с охотниками в зону расчистки. Другая оставалась в Школе, в специально оборудованной "глухой" комнате. Идеальная звукоизоляция не давала сенсам отвлекаться на внешние шумы. По идее, ничего им не оставалось, кроме как сидеть и "нюхать" окружающее пространство. В действительности же сенсы гоняли чаи, резались в "Монополию", травили байки, обрабатывали данные проводившихся на Базе экспериментов. Иногда они просто в наглую спали. Во-первых, "нюхать" им это не мешало. Во-вторых, "дырки" открывались только ниже поверхности земли, а Школа была предусмотрительно отрезана от своих подвалов толстой бетонной подушкой. Тварям пришлось бы выбраться наверх где-то в окрестностях и атаковать через периметр, о чем мгновенно предупредила бы охранная система. Так что сенсы в Школе с удовольствием валяли дурака, зарабатывая при этом солидный кусок масла на свой кусок хлеба.


Единственной женщиной среди этих разнокалиберных мужиков была Олеся - худенькая, легкая, невероятно подвижная черноволосая девчонка с хулиганскими искорками в карих глазах. Вся она была как на пружинах, и если даже по долгу службы стояла неподвижно, все равно украдкой отбивала такт носком сапога. Над всеми она издевалась, все и вся высмеивала и не боялась, кажется, ничего на свете. Вид у нее был совершенно несерьезный, вечно ей волосы лезли в глаза, вечно она совала нос куда не просят, тем не менее, она была бригадиром и управляла пятью мужчинами в возрасте от тридцати до сорока. Одно удовольствие было наблюдать, как эти здоровенные дядьки буквально по мановению руки хрупкого лохматого существа носились по зоне расчистки, как угорелые, занимая намеченные точки. И эта бригада никогда не ошибалась. Охотники ее боготворили. Делали комплименты разной степени неуклюжести. Совали шоколадки в карман. Даже разрешали погладить собак.


А однажды, в предыдущую зиму, она замерзла. В расчистку попала территория законсервированного строительства, недоделанного завода, настолько захламленная, что "Вторая" буквально с ног сбилась, пытаясь определить, где же может быть "дырка". Наметили пять точек, сенсы их старательно обнюхали и ничего не нашли. На улице было минус пятнадцать, мела поземка, и тут Олеся, привыкшая, что все у нее получается с ходу и запросто, неожиданно сломалась. Сенсы под прикрытием охотников начали прочесывать территорию, и девушка вдруг прямо на глазах начала слабеть. Прочесывание требовало большой сосредоточенности, и уже минут через пятнадцать движения у Олеси замедлились, она зябко обхватила себя руками, и куда-то пропала ее гордая осанка, а в глазах заблестели слезы. Олеся шла в "коробке", с четырех сторон ее прикрывали загонщики с собаками, которые веером развернулись впереди. Охотники чувствовали, что с девушкой неладно, но боялись ее потревожить - сенса лучше не трогать, когда он в работе. Он скорее все себе отморозит, чем выйдет из этого странного, почти гипнотического состояния, в котором он сканирует пространство на добрых две сотни шагов вокруг. Тем более, что сейчас к Олесе сходились ниточки и от пяти ее подчиненных, с которыми она составляла загадочный для охотников, но очень эффективный в деле конгломерат. Поземка вскоре перешла в метель, потом в форменную пургу. И тут шеренга собак почтительно расступилась. Сквозь белую пелену навстречу охотникам продирался Мастер. За ним, занимая свою излюбленную позицию в двух метрах позади хозяина, деловито топала Карма.


Мастер поднял руку, и "коробка" остановилась. Олеся слепо ткнулась в чью-то спину и машинально отступила на шаг назад. Секунду Мастер смотрел на нее, непривычно сникшую, трогательно беспомощную. Затем он шагнул к ней вплотную. Расстегнул свою куртку, развел ее в стороны, и обнял девушку, прижав ее к себе, утянув в свое тепло, заслонив от холода и вообще от окружающего мира.


- Машину, - приказал он. - Бегом, сухари безмозглые!

Место было довольно открытое, и сенсы подогнали туда свой минивэн через несколько минут. Мастер и Олеся все так же стояли, обнявшись, а Карма бродила вокруг, охраняя их покой. "Ничего не осталось, - подумал Мастер, - ничего, кроме веры в себя и свою собаку! Ваше счастье, что я самый сильный, самый умный, самый красивый. И еще у меня есть кавказская овчарка!"



Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;
Окутайся во мглу и ты, моя луна,
Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,
И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.


Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!
Ты, как ущербная звезда, полувидна;
Твои лучи влечет безумия страна;
Долой ножны;, кинжал сверкающий свирепо!


Скорей, о пламя люстр, зажги свои зрачки!
Свои желания зажги, о взор упорный!
Всегда желанна ты во мгле моей тоски;


Ты - розовый рассвет, ты - ночи сумрак черный;
Все тело в трепете, всю душу полнит гул, -
Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!
***
Ты вся - как розовый осенний небосклон!
Во мне же вновь растет печаль, как вал прилива,
И отступает вновь, как море, молчалива,
И пеной горькою я снова уязвлен.


Твоя рука скользит в объятиях бесплодных,
К моей поруганной груди стремясь прильнуть;
Когтями женщины моя изрыта грудь,
И сердце пожрано толпой зверей голодных.


Чертог моей души безбожно осквернен;
Кощунство, оргия и смерть со всех сторон!
Струиться аромат вкруг шеи обнаженной!


В нем, красота, твой бич, твой зов и твой закон!
Сверкни же светлыми очами, дорогая,
Зверям ненужный прах их пламенем сжигая!
***
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх... хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?


Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
С отравой жгучих слез и яростью без сил?
К вам приводила ночь немая из могил
Месть, эту черную назойливую гостью?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?


Вас, ангел свежести, томила лихорадка?
Вам летним вечером, на солнце у больниц,
В глаза бросались ли те пятна желтых лиц,
Где синих губ дрожит мучительная складка?
Вас, ангел свежести, томила лихорадка?


Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?
Угрозы старости уж леденили вас?
Там в нежной глубине червонно-карих глаз
Вы не читали снисхождения к сединам
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинами?


О, ангел счастия, и радости, и света!
Бальзама нежных ласк и пламени ланит
Я не прошу у вас, как зябнущий Давид...
Но, если можете, молитесь за поэта
Вы, ангел счастия, и радости, и света!



Сонеты Шарля Бодлера



Другие статьи в литературном дневнике: