Записи
Когда у Юлиана Тувима спросили, как он пишет стихи, он ответил:» - Я разбираюсь в поэзии как птица в орнитологии.» Можно научиться версификаторству, нельзя научиться поэзии, здесь даже оборот какой-то неудобочитаемый – «научиться поэзии».
Толчок возникает отовсюду - и снаружи и изнутри. Иногда даже кажется, что ниоткуда – вдруг возникает ритм, еще без мыслеслов, а потом проявляется что-то, увиденное, услышанное, мелькнувшее мыслью, образом когда-то, или вот-вот, сейчас, вдруг возникшее, вспыхнувшее – лови, пиши, складывай-перекладывай. А иной раз что-то внутри варится-переваривается, необходимостью мучит и мучится, а на бумагу, как надо, не ложится. Случается, так и сгинет, не родившись.
***
В русской поэзии слово, чаще всего, многозначно, но при велеречивости даже образное слово надоедает.
* * *
Сложность не в том, чтобы найти метафору, - а в том, чтобы обойтись без неё.
* * *
Мат не несёт смысловой нагрузки – он используется, чаще всего, как выплеск эмоциональных состояний.
Но приложенное к месту нужное солёное слово делает текст острее и ярче Лимонов
густо использует его как сленг , характеризующий среду. Виртуозно владел этим искусством Сергей Довлатов. Не брезгают острым и дамы – навскидку – Дина Рубина и
Людмила Улицкая – по нескольку слов в романе или в повести.
Есть он и в нормальной поэзии. Лермонтов баловался «Юнкерскими поэмами», Пушкин в стихотворении «Ямщик лихой, седое время» использовал даже двухсловный оборот , стыдливо подменяемый в изданиях, то же самое с парой слов у Маяковского. У Евтушенко, Вознесенского, Рождественского – не заметил. У более близкого современника, профессионала Дмитрия Быкова появляется изредка, но без многоточий
Дело даже не в примерах – просто неформальная лексика отвоёвывает скромные площадки во всех видах вербальных искусств – литературе, театре, кино, эстраде и еtc.
***
К сожалению, со стихами иноязычных поэтов, кроме украинских, белорусских и польских, я знаком только по переводам - по мере проникновенности и таланта переводчика.
Кроме европейцев, коих перечислить трудно, но в разном объёме – японцы, китайцы, современные турки- Хикмет, Андай, Орхан Вели…А также переводы, как у нас писалось, с таджикского-фарси – кроме великого Хайама, - Рудаки, Саади, Руми, Бабур, Бедиль, Хафиз… Я старался войти – но не знаю…
Случайно попавшиеся в переводах отдельные стихи Каммингса, Эзры Паунда, Ферлингетти, показались мне интересней чаще попадавшегося Элиота, но, может быть, это из-за качества перевода?
Я ведь, больше всего, читатель, и мне всё кажется, что, возможно, чьи-то, самые замечательные, самые близкие стихи так и пройдут мимо, вне меня…
ПРОДОЛЖЕНИЕ МЕТАФОРЫ (ВЫСОЦКИЙ) упустил, не запомнил возникшую мысль.
Маршак говорил, что переводы – плод любви, а не брака. Мне трудно что-либо сказать о качестве своих переводов - рано или поздно возникает проблема ритма, образа и оттенков смысла. Особенно в польском. В русском языке ударения рассеяны хаотично – они могут быть в начале, середине или конце слова. В польском же языке – обязательно на предпоследнем слоге в слове или словосочетании. Слава Богу, в русском можно легко изменить оборот, падеж, найти синоним, чтобы ударение легло, куда надо - это ритм. Но вдруг исчезает оттенок образа или смысла, нужно втиснуть отскочившее из-за ритма слово или дополнить небывшим.
Все мои переводы – плоды любви. Но, как и о детях, я не могу судить, насколько они хороши или плохи. Я всегда стараюсь быть предельно близким к оригиналу, как в стихах, так и в прозе. Больше всего боюсь, чтобы мои переводы не превратились в подстрочники. Максимальная вольность, которую я себе позволил, это лесенка, которую я использовал в переводах из Чеслава Милоша. В длинных оборотах Милоша, где он, по его собственному признанию, старается чтобы «это было не слишком поэзией и не чересчур прозой» так легче подчеркнуть ритм.
В польской прозе часто исчезают местоимения, без которых спотыкаешься по-русски, и в то же время частота их употребления неблагозвучна. Приходится искать меру, чтобы польское и русское сошлось.
Когда-то подлинность монеты проверяли, прикусывая её. Я тоже проверяю свои и чужие стихи «на зуб». Только каждый раз это происходит по-разному, иногда в ход идут обе челюсти, иногда достаточно одного зуба, иногда и без прикусывания всё ясно – от восторга до брезгливости.
Поясняю – речь идёт о восприятии, в данном случае, о моём, личном, не претендующим на истину в последней инстанции.
Я владею только тремя славянскими языками – русским, украинским и польским.
поскольку первый и главный «зуб» у меня это слух, мне кажется, что наибольшей свободой инструментовки звучания стиха обладает русский и производный от него украинский. Впрочем, силлабическая система польского стихосложения не мешает польским поэтам от Кохановского до Шимборской воссоздавать мелодичную звучность и выразительность стиха.
Самый любимый – Константы Ильдефонс Галчиньский.
Но это, как говорят поляки, дыгрессия, лирическое отступление.
Условно в русской поэзии существуют определённые ещё Ломоносовым два «штиля» – высокий и низкий. Чёткой границы между ними нет – Пушкин, например, сочетал оба стиля.
Тютчев, Боратынский, поэты «серебряного века»…
И от Некрасова до Высоцкого…
Музыка звучания, глубина и афористичность мысли, новое видение или поворот и выворот штампа, широта, раскованность, искренность и ещё многое другое – разные, вкупе и отдельно критерии при восприятии.
***
С малых лет нравился Маяковский. Остаюсь верным ему до конца. Своим рокочущим, как раскаты грома стихом он умел выразить всё – и свою политическую ангажированность и нежность. Я верю, что во всём он был искренен. Два поступка: выход из партии, когда она пришла к власти, кличка «попутчика», на которую он откликнулся «Ну, кому я, к чёрту, попутчик? Ни души не шагает рядом.»… И последняя точка пулей свидетельствуют об этом.
Лицом к деревне – заданье дано
За гусли,
поэты-други!.
Лицо –
оно у меня одно.
Оно лицо,
а не флюгер.
В 60м году я случайно попал на лекцию о Маяковском для слушателей Академии Радиолокации. Это произошло в здании Академии на главной харьковской площади им. Дзержинского. Лекция сопровождалась записями голоса поэта и демонстрацией сохранившихся киноплёнок – документальных и художественного фильма «Барышня и хулиган», в котором играл Маяковский.
Человек, ведавший сохранившейся на Лубянском проезде квартирой Маяковского, рассказал многое, до того мне неизвестное. Например, что после поэмы «Хорошо» практически осуществлялся цикл сатирических стихов, которые можно было бы объединить под названием «Плохо» - о самодурстве, комчванстве, бюрократии, мещанстве…
Выступал и организатор выступлений Маяковского, «тихий еврей» Павел Ильич Лавут.
Отказ в заграничном паспорте для поездки в Париж, травля критиков во главе с Ермиловым – и верная, но иезуитская сталинская оценка после гибели: «Лучший, талантливейший поэт нашей социалистической эпохи».
В 37 он наверняка был бы одним из первых подрасстрельных.
Человек своего времени, он навсегда остаётся великим поэтом.
* * *
Конечно, мне нравятся «серебряновекие», но для меня самый яркий период – от десятых, двадцатые и до угасания в середине тридцатых. Если канут ранний Тихонов, Багрицкий, Кирсанов, футуристы, имажинисты, обериуты, конструктивисты – жаль.
* * *
Течение времени смывает детали, подробности - плоть духа эпохи, а именно в этом заключена её суть. Остаётся зализанная, деформированная последующими иновременными суждениями схема, обкатанный костяк. Ложь. Как разница между живым человеком и скелетом.
* * *
Не стоит относиться к газетам свысока - в старой газетной трухе тоже плоть и дух времени… Неприкрытая односторонняя позиция, даже ложь тоже могут рассказать о многом.
* * *
Сейчас в воспоминаниях на экранах телевизоров не сходят глубже пятидесятых – и я ощущаю себя реликтом, окаменелостью…
ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ГРАФОМАН БРОДСКИЙ.
Раннее приемлю всё (а он - наоборот). Длинное, как мне кажется, должно быть написано ясно и легко, как «Онегин» – для рассуждений существует проза Но если вчитаться -.стихи настоящие. Речевой поток обволакивает, ловится только общий смысл. Спотыкаешься на оксюмороне, смысловой перестановке, непривычном переносе – и дальше, дальше, дальше.
Ранний Бродский часто черпает полной пригоршней не только приём, но и интонацию - Пастернак, Мандельштам, ранний Тихонов… Мне кажется, что именно поэтому, несмотря на то, что всё равно это остаётся Бродским, он отказывается от большей части ранних вещей в зарубежных изданиях. Этим он отказывается и от внешних формальных изысков – они мешают п о т о к у.
И ещё – «когда б вы знали, из какого сора» - так у Ахматовой они растут ИЗ, а Бродский не брезгает и самим мусором, и, надо признаться у него при этом всё получается. Из всего вместе вышло мощное полотно, оно, его же словами, «не столь прекрасно, сколь неповторимо».
Огромное поле деятельности для литературоведов и филологов, теоретиков от поэзии..
У русскоязычных в памяти чаще остаются именно эти, отринутые им ранние стихи, отдельные стихотворения, строфы, цитаты… Он это понимал, и снимая для зарубежных изданий, не возражал против их издания в России
Потеря языковой среды – полный крах для поэта. Эмигрантская среда - это зависание в пространстве творчества, тряская, неустойчивая опора.
Но так получилось, что Бродский не полностью оторвался от своих прежних ленинградских друзей - поэтов и около - и продолжал писать стихи по-русски, был известен в России, особенно в последнее своё десятилетие.
При этом, Бродскому удалось нечто уникальное – он сумел войти в английскую речь, приспособиться к строю и характеру американского способа изложения, читать лекции. Это, конечно, оказало некоторое влияние на структуру написанного им заграницей. .
У какого русского поэта зазвучал бы «Осенний крик ястреба»? (Хьюз)
Не думаю, что он будет особенно популярен своими длинными произведениями - скорее как Элиот, или Джойс с его «Улиссом» будет брендом, поэтом для высоколобой элиты. Не в обиду Бродскому, Нобелевская премия – это титул (лорда или графа), но не мера дара. При этом, всё-таки, популярность не стоит путать со значимостью. Но пока, как мне кажется, по России Нобель не ошибался
Очень хотелось бы прочесть переводы Бродского, особенно польские.
2007г.Мёнхенгладбах.
Другие статьи в литературном дневнике:
