Умер Оскар Рабин.
Я не отношусь к большим знатокам искусства. Или вообще сильно образованным в гуманитарном плане человекам, вполне осознавая эту свою недоблесть. И имя Оскара Рабина мне до не так давнего времени мало, что говорило. Ну, знала я про каких-то разгромленных во времена застоя художниках-диссидентах. Ну, посещала в студентческие годы не особо широко освещавшиеся выставки на Малой Гузинской - модно тогда это стало. И нравились мне картины тех художников, но не более.
А вот, когда стала я пописывать стишки, зарегистрировалась на поэтском сайте стихи.ру, (к слову сказать, ставшим совсем невозможным по причине нахлынувшией туда широкой публики), и когда к некоторым стишкам захотелось "пришпилить" картинку для пущей наглядности и настроения, - тогда вот и выскочили в поисковпике картины Рабина. А потом ещё как-то в очередное посещение любимой Третьяковки на Крымском валу попали мы с мужем на обширную выставку его работ вкупе с Игорем Обросовым и другими художниками( к стыду - не помню уже имён). И сазу узнала эту вот манеру - бьющую прямо в обнажённый нерв. Потому что эти вот пейзажи, настроение и ... словом, это всё вот - эта хмарь, серь и безнадёга - это вот всё знакомо и памятно до боли вместе с юностью, промелькнувшей и канувшей.
Вот, на картине с цифрой 13 - как раз похожий барак, в котором мы, молодые лаборанты, инженеры и МНСы жили, отправленные зимой за каким-то "на картошку". Стоял то ли ноябрь, то ли февраль - и утром надо было тащиться в тёмную пасть морозного картофелехранилища перебирать мороженую и гнилую картошку, упихивать ту, которая "ещё ничего" в пожившие мешки из коричневой рогожи для отправки в магазины. Где-то к обеду потом приезжал раздолбанный грузовик с открытым верхом, мужики наши забрасывали в него эти самые мешки, и тогда мы шли в столовую обедать и греть задубевшие ноги. а потом - опять в этот же ужасный сарай и до темна. По вечерам - собирались компаниями и грелись разбавленным спиртом, выгаданным с "протирки приборов" и закусывали селёдкой с газетки или жуткими бычками из рабиновских же консервных банок.
Я тогда как-то скоро сумела пристроиться мыть полы и посуду в эту самую столовку, и жизнь стала совсем неплоха! Унылый пейзажик окрест перестал напрягать, по вечерам мы ходили с девченками на танцы, а ещё я научилась курить и стала вовсе взрослой!! Такая вот молодость, которая всегда прекрасна на любом фоне, не то, что на Рабиновском. Да мы даже и не осознавали, девятнадцати-двадцатилетние, всей убогости нашего мира!!! Это только потом уже, подводишь итоги и оглядываешь свою копилку врезавшихся в память впечатлений, как некий каледоскоп, и пытаешься дать оценку.
А ещё другая картинка - и тоже всё этот безысходный свет и тени:
Каникулы. Я топаю вдоль железнодорожного полотна, проваливаясь в снег, т.к. дура, решила прогуляться - одну станцию. Вдоль железки как раз вот такие серо-коричневые домики с покосившимися штакетниками, сарайки, сиротские кустики и варварски обрезанные тополя. И ещё - запах дыма от сжигаемых газет, которыми я, городская неумёха, пыталась растопить бабушкину печку т..к. бабушка как раз -то уехала (мобилок тогда же не было!). И стопка этих вот газет "Правда", сложенных для растопки и завёртки по всякому нужному поводу...
Да что там! Ещё и прошлой зимой, проезжая по Владимирщине через умершие деревни и едва шевелящиеся кое-где посёлки, разрушающиеся церкви, до которых не дошли руки и , особенно, дженьги, - я всё вспоминала картины Оскара Рабина - абсолютно вот это вот "нашевсё". Всё. Вплоть до этой вот фразы из ленты новостей:
"...Художник будет похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже".
Вечная память!
