критика принципов либертарианства - Дмитрий СередаЧетыре ошибки либертарианства, и почему оно вообще кого-то убеждает*** *** **** Человек должен иметь право продать себя в рабство, а сделав это, он становится рабом на всю оставшуюся жизнь. У родителей, в какой бы ситуации они ни находились, есть право не кормить своего ребенка. Торговля малолетними детьми – не такая уж плохая идея. По-настоящему свободное общество – это общество, состоящее из закрытых гомогенных групп, не приемлющих чужаков и свободу слова.Наверняка все эти идеи кажутся вам достаточно странными. Но их объединяет и кое-что еще. Все они были высказаны влиятельными либертарианскими авторамиЛейт. Либертарианство – это политическая идеология, которая на основании определенных философских идей ратует за неограниченный капитализм, полную неприкосновенность частной собственности, а также либо за уничтожение государства, либо за его исключение из экономической жизни. Это статья о том, почему либертарианство ошибочно. В демократическом обществе критика политических идеологий, которые кажутся тебе ошибочными – это абсолютно нормально. Она не требует никаких комментариев. Мы, однако, живем не в демократическом обществе. Поэтому в этой статье перед аргументами против либертарианства должен стоять следующий «дисклеймер». В современной России либертарианцы – одни из тех, кто борется против авторитарного режима и становятся из-за этого жертвами репрессий. Участвующие в протестном движении либертарианские активисты заслуживают похвалы, а репрессии против них заслуживают отвращения. Справедливо критикуя либертарианцев за их, прямо скажем, достаточно античеловечные взгляды, мы не должны отказывать им в солидарности, когда они попадают в беду. Это первая из двух хороших вещей, которые я скажу о либертарианстве в своей статье. Вот вторая: либертарианство – это достаточно интересная и обширная идеология. Помимо мэйнстримного течения, в нем существуют и другие – менее распространенные и иногда чуть менее сумасшедшие. К ним относится, например, движение Bleeding Heart Libertarianism (см., скажем, Tomasi 2012). Я не буду рассматривать такие направления в этой статье, потому что они пока менее заметны, и потому что в одном тексте нельзя рассмотреть все, что тебе не нравится. Вместо этого я обращусь к той линии либертарианской аргументации, которая кажется мне наиболее распространенной, – она претендует на происхождение из политической философии Джона Локка и основывается на идеях частной собственности, добровольной сделки, ненасилия и свободы. Кроме того, я не буду обращаться к экономическим аргументами либертарианства – к тому самому «рыночек порешает». Я не буду этого делать, потому что об экономических идеях должны говорить экономисты, а я не экономист. Ограничусь лишь указанием на то, что в современной экономической теории полное устранение государства из экономики – это маргинальная идея как минимум со времен Кейнса, а история послевоенной Европы и рузвельтовской Америки показывает, что экономический интервенционизм совершенно необязательно ведет к коллапсу. Как бы то ни было, главные аргументы либертарианства имеют отношение к ценностям, а не к экономике. Что же это за ценности? Cвобода и принцип ненападения
Негативная свобода хороша тем, что это бесхитростный идеал. Понять, произошло ли вмешательство в твои действия, как правило достаточно легко. Например, если я иду по улице, а вы хватаете меня за руку и удерживаете на месте, то вы вмешались в мои действия. Если вы пытаетесь заняться со мной сексом против моей воли, то вы тоже вмешались в мои действия. Если я стою в одиночном пикете, а вы, будучи полицейским, задерживаете меня за это, то вы опять же вмешались в мои действия. Пока воззрения либертарианцев выглядят достаточно разумно. Все эти ситуации действительно представляются вмешательством в действия человека. Однако все не так просто – рассмотрев чуть менее однозначные примеры, можно увидеть, что, на самом деле, либертарианцев волнует вовсе не свобода. Что насчет человека, который арестован, скажем, за то, что взял вещь, принадлежащую другому человеку? Происходит ли вмешательство в его действия, когда полицейские (или сотрудники ЧОПа) скручивают его, надевают на него наручники и против воли везут в ОВД? Согласно идее негативной свободы, этот человек свободен, когда совершает кражу, и несвободен, когда его арестовывают. Это соответствует и тому, как мы используем наш язык в обыденной речи – мало кому придет в голову сказать, что вор не был свободен, когда совершал кражу и не потерял свободу, когда оказался в тюрьме Мальвина. Однако это вызывает у апологетов «чистой свободы» протест – в основном они не согласны с тем, что посягательство на чужую собственность может быть проявлением свободы. Либертарианская мысль делает здесь сальто-мортале, показывающее, что ее не сильно интересуют ни негативная свобода, ни практика словоупотребления (Rothbard 1998, 42). Когда либертарианец говорит о свободе он, на самом деле, говорит не о «невмешательстве в действия», а о «невмешательстве в те действия, которые не нарушают права собственности других». Это морализованная концепция свободы (Коэн 2020, 74-75)Алиса. Но ровно с таким же успехом можно заявить, что свобода остается свободой, только когда она уважает религиозные устои или когда ее проявление не оскорбительно для людей другой национальности. Таких критериев можно придумать множество и все они будут конфликтовать друг с другом. Не честнее ли согласиться с тем, что, независимо от того, хороши ли мои действия или плохи, я свободен, когда без ограничений иду по улице, и не свободен, когда полицейские надевают на меня наручники? Более того, само понятие свободы оказывается в либертарианской теории излишним. Согласно либертарианству, собственное тело человека – это также его частная собственность (об этом чуть ниже). Значит, все примеры нарушения негативной свободы, которые волнуют либертарианцев – это одновременно и примеры вторжения в частную собственность. А все случаи, в которых негативная свобода человека нарушается за то, что он вторгся в частную собственность, как правило не считаются либертарианцами нарушением свободы. Но зачем в таком случае вообще говорить о свободе? Почему бы не ограничиться утверждением того, что частная собственность неприкосновенна? Ответ в общем-то ясен: «свобода» – это привлекательный бренд, от которого не хочется отказываться. Тем не менее, факт остается фактом: никакой самостоятельной роли свобода в либертарианстве не играет. Схожим образом обстоит дело и со знаменитым принципом ненападения. Его можно сформулировать следующим образом: «…ни один человек или группа людей не должны осуществлять агрессию против чьей-либо личности или собственности» (Ротбард 2009, 31). Хорошо, но рассмотрим такую ситуацию: Петр нападет на Ивана, ударив его по лицу; оправившись от нападения, Иван находит Петра и совершает в отношении него аналогичное действие. Что мы можем сказать об этом случае? Кажется естественным считать, что в этой ситуации оба совершили нападение, а разница лишь в том, что нападение Ивана на Петра была справедливым актом воздаяния. Значит ли это, что принцип не-нападения осуждает оба поступка? Если следовать ему напрямую, то, пожалуй, да. Однако либертарианцы с такой трактовкой не согласны. «Нападение» это для них морализованное понятие, оно изначально обозначает нечто плохое (Zwolinski 2016). Но, как и в случае со свободой – которая изначально обозначает для либертарианцев нечто хорошее – это не то, как мы используем это слово в обыденной речи и даже не то, как оно объясняется в словарях. Если нападение (или агрессия) на самом деле всегда означает «несправедливое нападение» (или «несправедливая агрессия»), то принцип ненападения – это бесполезный трюизм. Подставим в формулировку принципа то значение агрессии, которое либертарианцы действительно имеют в виду: «…ни один человек или группа людей не должны осуществлять несправедливую агрессию против чьей-либо личности или собственности». Это похоже на увещевания в стиле кота Леопольда, но проблема даже на в этом, а в том, что данный принцип не говорит нам абсолютно ничего, ведь чтобы следовать ему, нам нужно знать, что значит поступать справедливо. Чем же в либертарианстве определяется несправедивость нападения? Тем, что оно нарушает права собственности. И тут мы опять сталкиваемся с той же проблемой, что и в случае свободы. Если нападение всегда нарушает права собственности, то зачем нам вообще нужен принцип ненападения? Почему бы не ограничиться указанием на священность прав собственности? Как и либертарианское представление о свободе, принцип ненападения – это излишек, придающий либертарианству определенный лоск, но не добавляющий смысла. Собственность
Либертарианцы делают из этого принципа далеко идущие выводы. Они утверждают, что вся стоимость, которую человек создает с помощью своего труда или с помощью добровольных сделок с другими людьми, принадлежит исключительно ему. Это в частности означает, что налоги – это ужасная несправедливость, ведь если часть вашего дохода изымается у вас без вашего согласия, то значит, в то время, в которое вы зарабатывали эту часть, вы не по своей воле работали на других людей. Такая концепция близка к марксистской идее эксплуатации, но либертарианцы не готовы признать, что капиталист обходится с пролетарием несправедливо. Причина в том, что пролетарий соглашается на условия капиталиста добровольно. Даже если он абсолютно нищий, у него все равно есть возможность отказаться. Это добровольная сделка, а значит, его самопринадлежность не нарушена. А вот капиталист платит налоги недобровольно, следовательно, он – жертва несправедливости. Таким образом, даже общество, состоящее из одного мультимиллиардера и миллионов бедняков, можно назвать справедливым, если богач заработал свое состояние, не применяя к беднякам прямое насилие или принуждение. В связи с этим возникает два вопроса. Во-первых, действительно ли из идеи самопринадлежности следует то, что говорят либертарианцы? Во-вторых, убедительна ли такая концепция добровольной сделки? Ответ на последний вопрос будет дан ниже (спойлер – нет, она не убедительна). Что же касается первого вопроса, то либертарианские выводы следуют из идеи самопринадлежности только при дополнительном условии. Иллюстрации Полины Никитиной Самопринадлежность приводит к антиэгалитарным (то есть ведущим к неравенству) выводам только тогда, когда идет «в одном пакете» с этой концепцией присвоения. Но, согласившись с тем, что каждый обладает самопринадлежностью, мы вполне можем утверждать, что ресурсы изначально находятся в совместной собственности всего человечества (см. Jedenheim-Edling 2005). Можно ли в таком случае сказать, что принудительное перераспределение нарушает самопринадлежность? Разумеется, нет. Для получения дохода требуются материальные ресурсы, которые находятся в совместной собственности. Но то, что ресурсы находятся в совместной собственности, означает, что у собственников есть право вето. А это значит, что они могут просто блокировать доступ к ресурсам тем, кто не хочет делиться доходом. При этом самопринадлежность последних нисколько не будет ущемлена — совместная собственность касается лишь внешних ресурсов, но не людей. Есть и другие варианты: например, мы можем сказать, что у каждого человека есть право на равную долю всех ресурсов (см. Steiner 1994). В такой концепции – ее можно навать концепцией долевой собственности – либертарианские выводы также не будут убедительны. Либертарианская теория собственности на ресурсы не только не является единственно возможной, но еще и обладает множеством недостатков. Во-первых, в либертарианской концепции преимущество в доступе к ресурсам оказывается у наиболее сильных, талантливых и безжалостных – для остальных ситуация достаточно мрачная. Во-вторых, такая концепция присвоения может вести к нерациональным результатам – огромное количество собственности может оказаться у того, кто сумел быстро захватить ее, но управляется с ней абсолютно бездарно. В-третьих, благодаря присвоению, приватизатор получает не только материальное благополучие, но и власть над другими – теперь у него есть чрезвычайно мощное переговорное преимущество, с помощью которого он может начать диктовать другим свои условия, не задумываясь об их интересах (подробнее о переговорных преимуществах см. ниже). В-четвертых, такая концепция не учитывает интересов будущих поколений. Если у «изначального приватизатора» будут потомки, то, скорее всего, он оставит свою собственность им в наследство, и они, вполне вероятно, сделают потом то же самое. Таким образом, может сложиться ситуация, когда собственность передается династически, а потомки большинства не имеют к ней доступа просто потому, что изначальное присвоение происходило по принципу "кто успел, тот и съел". Насколько серьезны эти возражения? Если мы исходим из ценностей Просвещения, в рамках которых каждая личность – это моральный субъект, обладающий равным с другими статусом, то они кажутся достаточно серьезными. Либертарианская концепция присвоения очевидно открывает большой простор для произвола. При этом альтернатива ей возможна – собственно говоря, у нас нет никаких поводов считать, что ресурсы – это «ничейная территория», дожидающаяся первого попавшегося приватизатора. Выше я уже упомянул два альтернативных варианта – концепцию совместной собственности и концепцию долевой собственности. Есть и другие опцииНэт. Учитывая упомянутые выше дефекты либертарианского присвоения, отказаться от нее в пользу одной из них кажется достаточно разумным. Для сторонников «режима чистой свободы» это, разумеется, плохие новости, ведь самопринадлежность будет приводить к либертарианским выводам исключительно вкупе с антиэгалитарной теорией присвоения. Добровольность
Насколько это убедительно? Рассмотрим два следующих примера. Иван попал в сложную ситуацию — во время прогулки на него упало дерево. Иван чувствует, что оно передавило ему важные органы, и что, возможно, если он не вылезет из под него, то через несколько минут умрет. Выбраться из-под дерева самому у него не получается из-за травм. Так вышло, что рядом с упавшим деревом оказывается другой человек, назовем его Петр. Петр может легко спасти Ивана, слегка приподняв дерево — это даст Ивану время выползти из-под него. Тем не менее, Петр ставит Ивану условие — он сделает это только если Иван сейчас же переведёт ему все сбережения, которые есть у него на банковском счете. Иван соглашается.
Добровольно ли Иван отдает деньги Петру? Доброволен ли секс Ирины с предпринимателем? Рискну предположить, что большинство ответит отрицательно. Кажется абсолютно очевидным, что обе ситуации связаны с принуждением. Однако, согласно той концепции добровольности и принуждения, которая описана выше, это просто добровольные сделки. Ни Петр, ни предприниматель не угрожали своим собеседникам. Напротив, они говорили, что сделают их ситуацию лучше, чем она была до их вмешательства, если те согласятся на их условия. Другими словами, они делали предложение. Насколько адекватна такая концепция добровольности, согласно которой в произошедшем между Иваном и Петром нет и тени принуждения? Это, разумеется, риторический вопрос – если ваша теория добровольности и принуждения обозначает эти ситуации как добровольные, значит, она ушла от обыденного использования языка и здравого смысла настолько далеко, что обсуждать ее дальше вряд ли имеет смысл. Почему либертарианская концепция добровольности выглядит столь странно в применении к подобным случаям? Скорее всего, потому, что на интуитивном уровне мы понимаем: принуждение – это вопрос не только и не столько о том, что имело место: предложение или угроза. Это вопрос о том, каковы переговорные позиции сторон. Предприниматель, домогающийся Ирины, знает, что та не может оплатить лечение ребенка самостоятельно. Он также знает, что отказ от его предложения будет иметь для нее несравнимо более чудовищные последствия, чем для него. Его переговорные позиции гораздо сильнее, поэтому он может навязать ей свою волю. Строя концепцию принуждения не на противопоставлении предложений и сделок, а на анализе неравенства переговорных позиций, можно описывать как классические примеры принуждения – вроде ограбления – так и более сложные случаи, вроде приведенных здесь. Следовательно, такая концепция более привлекательна, чем та, что предлагается либертарианцами, ведь последняя может описывать лишь достаточно узкий спектр ситуаций. Вряд ли эту альтернативную концепцию имеет смысл пересказывать в рамках популярной статьи – это может увести дискуссию в чересчур техническое русло. Тем, кого волнует этот вопрос (и в особенности либертарианцам) можно посоветовать ознакомиться с уже не новой, но не потерявшей остроты статьей Джоан Макгрегор «Преимущества в переговорных позициях и принуждение на рынке» (McGregor 1988). Тот факт, что либертарианское видение добровольности неадекватно, имеет важные политические следствия. Если инструментом принуждения могут быть не только угрозы, но и неравенство переговорных позиций, то картина рынка как царства добровольности рушится, ведь многие рыночные сделки – особенно те, что заключаются в условиях бедности – начинают выглядеть совершенно по-другому. Более того, если мы хотим, чтобы в основе человеческого общения лежала добровольность, то придется озаботиться выравниванием переговорных позиций, а это невозможно сделать без таких ненавистных либертарианцам вещей, как борьба с неравенством, социальная защита и наложение ограничений на бизнес. Почему это вообще кого-то убеждает?
Либертарианцы также говорят о свободе и ненападении, но это идеи-паразиты, не имеющие собственного содержания, а полностью зависящие от либертарианской концепции собственности. Почему тогда в России либертарианство обладает сравнительной популярностью и занимает ту нишу молодежной политики, которая обычно остается за левыми? Я думаю, есть две основные причины. Во-первых, либертарианство – это идеология, позволяющая посмотреть на политику с точки зрения радикальной системы ценностей и принципов, претендующих на логичность и последовательность. Да, на деле с логичностью и последовательностью все выходит не так хорошо, но либертарианцы, по крайней мере, пытаются. На такого рода нормативную политическую теорию есть спрос, который не могут удовлетворить ни центристы, у которых радикальные идеи отсутствуют по определению, ни левые, по традиции презирающие попытки рассуждать о политике с точки зрения принципов и ценностей. Во-вторых, либертарианство хорошо резонирует с отвращением к своему государству, которое так или иначе испытывал почти каждый россиянин. Живя в олигархической антиутопии, вроде нашей, легко поверить в ложную идею о том, что государство может быть только таким. Два этих фактора создают в России благодатную почву для либертарианских настроений. Впрочем, мировой опыт говорит о том, что сторонники «режима чистой свободы» навряд ли добьются долгосрочного успеха – либертарианские партии почти никогда не набирают достаточно голосов для того, чтобы войти в федеральный парламент, да и в местных парламентах тоже оказываются очень редко. Для избирателей они чересчур эксцентричны и, посмотрев на праймериз Либертарианской партии США, несложно понять, почему. Это, впрочем, не значит, что российские либертарианцы безвредны. Да, навряд ли их ждут электоральные победы, но сдвинуть интеллектуальный климат вправо можно и без представителя в Думе. ИСТОЧНИКИ Нозик, Р. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН. 2008 Ротбард, M. К новой свободе. Либертарианский манифест. М.: Новое издательство. 2009 van Dun, F. Freedom and Property: Where They Conflict. // mises.org URL: https://mises.org/library/freedom-and-property-where-they-conflict (29.09.2020) Hoppe, H.-H. The Economics and Ethics of Private Property. Alabama.: Ludwig von Mises Institute. 2006 Hoppe, H-H. Democracy. The God That Failed. The Economics and Politics of Monarchy, Democracy and Natural Order. New Brunswik and London.: Transaction Publishers. 2011 Feser, E. Social Justice Reconsidered: Austrian Economics and Catholic Social Teaching // edwardfeser.org URL: ( Jedenheim-Edling, M. The Compatibility of Effective Self-Ownership and Joint World-Ownership //Journal of Political Philosophy, Vol.13(3). 2005. pp. 284–304 Narveson, J. The Libertarian Idea. Philadelphia.: Temple University Press. 1988 Nozick, R. Coercion // Socratic Puzzles. Cambridge and London.: Harvard University Press. 1999. pp. 15-45 McGregor J. Bargaining Advantages and Coercion in The Market // Philosophy Research Archives, Vol. 14. 1988. pp. 23-50 Otsuka, M. Libertarianism without Inequality. Oxford.: Clarendon Press. 2003 Risse, M. On Global Justice. Princeton.: Princeton University Press. 2015 Rothbard, M. Ethics of Liberty. NY and London.: New York University Press. 1998 Steiner, H. Original Rights and Just Redistribution // Vallentyne, P., Steiner, H. (Eds) Left-Libertarianism and Its Critics: The Contemporary Debate. NY.: Palgrave. 2000. pp. 74-122 Steiner, H. An Essay on Rights. Oxford UK, Cambridge USA.: Blackwell. 1994 Powell, A.R. What Are The Negative and Positive Liberty? And Why Does It Matter? // libertarianism.org URL: https://www.libertarianism.org/blog/what-are-negative-positive-liberty-why-does-it-matter (28.09.2020) Tomasi, J. Free Market Fairness. Princeton and Oxford.: Princeton University Press. 2012 Zwolinski, M. The Libertarian Nonagression Principle // Social Philosophy and Policy, Vol. 32(2). 2016. pp. 62-90 Лейт Соответствующие высказывания см. в Нозик 2008, с. 403; Rohtbard 1998, p. 100, 103; Hoppe 2011, p. 216. |
