Рецензия на Алмазный фонд Вознесенский Кедров КацюМихаил Дзюбенко
Три грани алмаза
«Русский курьер», № 3, 28 мая 2003.
Соединение различных имён действует иногда по принципу оксюморона и даёт неожиданный эффект. Это касается не только политики. Но в нашем случае ничего неожиданного нет. Такое впечатление, что под одной обложкой совершенно естественно соединились, со-ставились разные кусочки поэтического зеркала, некогда разбитого безжалостными публицистами – вождями распоэченной страны. В 60–70-е Андрей Вознесенский собирал стадионы. И читал те самые знаменитые стихи, смысл которых вырастал из буквенных и звуковых генов: Гойя – Горе – Голод; гвоздь – звезда (кстати, эти слова этимологически родственны). И даже печатался в советских издательствах. И окружал его Сиваш соцреализма. А в это самое время Константин Кедров и Елена Кацюба отстаивали право быть самими собой. Кедров защищал диссертацию по литературоведению, преподавал в Литературном институте, открывал Жданова, Парщикова и Ерёменко. Кацюба скромно перебирала библиографические карточки (и не считала это занятие поэтическим фактом – привет Рубинштейну!). Лишь в кругу друзей и на каких-то редких вечерах они могли почитать свои стихи. Стихи, созданные как бы по принципу дополнительности: то, что у Кедрова волна, у Кацюбы частица. И невозможно было представить, что это будет напечатано как-то иначе, нежели на пишущей машинке. Вознесенский был официально признанным поэтом, Кедрова и Кацюбы официально как поэтов не существовало вовсе: они не были и не имели шансов стать членами Союза писателей СССР, а значит, печататься, быть услышанными. С сегодняшней точки зрения, от Вознесенского их отделяла условность – но тогда это была условность жизни и смерти. В противоположность официальному Союзу литературных динозавров Кедров и Кацюба создали своё, добровольное общество – Охраны Стрекоз. И вдруг всё изменилось. Исчезли союзы – республик и писателей, словно сложились какие-то стрекозиные перепонки. И теперь появление этих трёх поэтов под одной обложкой кажется совершенно естественным: кому, как не им, быть вместе? Набоков писал о фасеточном зрении Гоголя: насекомое не видит предмета целиком, а выхватывает его отдельные увеличенные детали – не алмаз, а грани алмаза. Поэтические грани доосского алмаза сложены из букв. Каждый поворот алмаза даёт новую игру смысловых лучей, и для каждой в филологии придумано множество интересных терминов: анаграммы, кругозвучия, палиндромы и т.д. Однако поэзия – воплощённое время, и переход от слова к слову есть образ временн;го шага. Время раннего Вознесенского движется скачкообразно, как электрон с орбиты на орбиту: Я – Гойя! Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое. Я – Горе. Но здесь уже намечены и две другие важнейшие особенности стиля. Во-первых, анаграмматизм – ключевые слова рассредоточиваются отдельными буквами по стиховой материи и собираются в новое ключевое слово: Я – голос войны, городов головни на снегу сорок первого года. Я – Голод. Во-вторых, циклическое время, которое при всех разрывах возвращается к исходу и смыкается с ним как часть с частью в целое. Такое «змеиное время», кусающее себя за хвост, станет одной из основ поэтики Вознесенского: Боже отпусти на не Лампа-жизнь разбилась попо Ты не оправдала меч На этом же основаны и знаменитые контаминационные круговертни Вознесенского: Послушайте зов сумасшедшей шаланды, шаланды – шаландышаландышаландыша – ландыша хочется! Поэтическое время Елены Кацюбы в наибольшей степени можно охарактеризовать как волшебное: в любой момент может произойти превращение всего во всё. Свинец непроницаем для радиации но силы вошли в СВИНЕЦ как бесы вошли в СВИНЕЙ С ВИНОЙ ветхой С ВИНОМ новым С ВИДОМ неведомым С АИДОМ античным с криком ДАЙ ДОМ РАЙ ДАМ В звуко-буквенных сплетениях Кацюбы, в отличие от трагично звучащего Вознесенского, слышится аромат признаний и восторг заклинаний: Тен чениго иревекас депарга Нет ничего красивее гепарда Ягуар – гяур, гений угрозы Красивые всегда грозны Нио гвесад – они всегда. Поэзия Кедрова полнее всего являет освобождение от материи – физической и стиховой. Мнение о нём как о сверхсложном, элитарном поэте поверхностно – очень часто его стихи звучат проще традиционных: Утром я не открыл окно, чтобы не выйти в сад: там в саду не цвела сирень и не горел закат; там я не задал себе вопрос, но не получил ответ: – Это не тот и не этот сад, тот, а не этот свет. Использование всех современных поэтических средств приводит не к утяжелению кедровского стиха, а к его облегчению, передающему мистическое чувство освобождения от земной тяжести. В каждом миге скрыта вся Вселенная, вечность, и каждый человек – эхо другого: Человек человеку – Ангел Ангел Ангелу – Человек. Фокусируя солнечные лучи смысла, три грани алмаза направляют их в человеческую душу. Часто приходится слышать сетования на нынешнее непоэтическое время. «Все звери приближаются к звёздам чем звезднее тем зверинее Ихтиозавр – вот истинная Медведица они не умерли но ушли на небо» (К. Кедров «Астраль»). Все поэты приближаются к звёздам, чем звезднее, тем поэтичнее. Стрекозавр – вот истинный поэт, они не умерли, но ушли в ДООС . © Copyright: Кедров-Челищев, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
