***"Летопись Волка. Семь ловушек для эгоиста" ************* ЛЕТОПИСЬ ВОЛКА Глава первая - Как ты узнал, что я замужем? – спросила она сквозь слёзы, сидя на широкой гостиничной кровати. Потом подтянула к себе острые изящные колени и уткнулась в них хлюпающим носом. - Детка, на моём счету пара сотен соблазнённых женщин и диплом специалиста по судебно – медицинской экспертизе. Красный диплом, между прочим. Поэтому не спрашивай, как, – я смаковал слова, растягивал их, одновременно завязывая пояс белоснежного халата на своём безупречном торсе. Ну не рассказывать же, в самом деле, что я просто заглянул в её паспорт. Нечего где попало бросать сумку. - Замужняя женщина - это иные движения, запахи, выражение глаз,- продолжал я бархатным баритоном. - Да всё иное. Вчера я перебрал джина, ничего не видел, кроме тебя. Но я не из тех, кто берёт чужое. А если берёт, то возвращает к утру, понимаешь? - Понимаю, - тихо сказала она и заревела ещё громче. Ох, уж эти женские слёзы - сколько я их видел за последние годы! Мелкие, крупные, сладкие, солёные, искренние и /как правило/ не очень - хоть книгу пиши о видах этих самых слёз. Напишу однажды, чего ж не написать? А пока мне хотелось одного - проводить наконец ночную гостью, раз повод для расставания найден. - Одевайся, иди домой, - ласково сказал я. - Вечером встретимся ещё, хочешь? Сходим куда-нибудь просто как друзья... Гостья порывисто кивнула, громко всхлипнула и начала одеваться. Встретимся, как же... Вообще не факт, что к вечеру я еще буду в городе. Надо и о хлебе насущном подумать. Деньги на исходе, богатых родственников у меня нет, бедных, к счастью, тоже. Зарабатывать много мне не позволяла волчья лень, отбирать чужое - человеческая совесть. Я могу строить дома, играть в театре, писать книги – всё могу. Но работать где-то постоянно – выше моих сил. Не дай бог, начнёшь привыкать к месту, к людям. Еще полюбишь кого-нибудь – тогда жизни сразу конец. Полюбить – значит стать собакой на привязи, вилять хвостом и хранить верность. Не про меня: я привык путешествовать. Город сменяется лесом, лес - городом. Мне нравится бросать в виски кубики льда, сидеть за барной стойкой, высматривая добычу. Не для того, чтобы съесть – до этого ещё не дошло. Просто чтобы ощущать себя молодым, красивым, желанным. Одиночество иногда следует разбавлять - хотя бы парой-тройкой красочных ночей... Это не значит, что у меня нет дома – есть пара "берлог", о которых никто не знает. Вы думаете, они забиты бутылками с джином и пестрят плакатами с обнажёнными красотками на мотоциклах? Вовсе нет – там живут книги, в камине полыхает огонь, а витражные стёкла на окнах зовут видеть мир совсем иным – таким, каким давно разучились замечать его люди... - Ну, пока! Поцелуй меня! - Послышалось от двери, где стояла ночная гостья. Задумавшись о своем, я и не заметил, как она собралась. Я охотно коснулся ее щеки, и она выпорхнула из номера, вполне довольная жизнью и собой. - Прощай, красотка, – легко подумал я и захлопнул за ней белую дверь. " ...Ну и куда теперь?" – тишина обрушилась на меня мгновенно, как обрушивается на город белоснежный декабрьский снегопад. Абсолютная тишина практически невозможна – и если ты вдруг слышишь её зимним утром в городе, в гостинице рядом с шумным проспектом, – день обещает быть удачным. Ночь-то удалась. Вы когда-нибудь чувствовали себя древним духом? Мудрым, прожившим много столетий существом? Спутником всесильного бога, приводящего в движение мироздание? Наблюдали, как сменяют друг друга поколения не умнеющих, но постоянно твердящих о своём разуме людей? Видели, как религии сменяют друг друга, не меняя сути, но кровь за веру льется и льется? Впрочем, о чем я? Чтобы это заметить, совершенно не обязательно быть древним духом... - Ну и куда теперь? – повторил я уже вслух. Мне нравится разговаривать с собой. Это тоже диагноз, между прочим. Не страдаю ли я раздвоением личности? Нет, не страдаю. И другие из-за меня, вроде как, не страдают. Что может быть важнее? Еда – вот, что. По крайней мере, в данный момент. Пара чашек кофе, хороший бифштекс – а потом в дорогу. К соснам, к снегу, к камням – бегом. Хочется размяться, почувствовать под ногами сначала асфальт, потом - тропинку, путь, снег... Хочется быть собой, просто собой. Город звал меня - и я пришёл. Я взял в нём только то, что мне хотелось взять. Я не влюбился, не был ранен, не причинил никому зла. Пора уходить: я осторожный зверь. В дверь постучали. Я громко сказал: "Открыто!" – и запах отлично прожаренного мяса мягко, но настойчиво проник в номер. Официант проворно вкатил в номер низкий изящный столик. Кофе дымился, мясо манило меня каждым сантиметром... "Хорошее утро, - подумал я, когда дверь за официантом закрылась. – Хорошее, вкусное". Я сел к столику, зеркало шкафа отразило Исаакиевский собор и его ангелов. Я тихонько пнул ногой дверь шкафа, и зеркало отразило меня. Я вгрызался зубами в нежный толстый бифштекс и менялся на глазах. Тёмные волосы превращались в мех. Клыки заострились. Зрачки расширились. Кровь текла всё быстрее - я это чувствовал. Всё-таки я эгоист. Мне нравятся простые удовольствия. Но если я скажу Вам, что я - вовсе не древний дух, не мудрое, прожившее много столетий существо, не спутник всесильного бога, приводящего в движение мироздание, – не верьте мне. Я совру, непременно совру. Уж лучше думайте, что я специалист по судебно-медицинской экспертизе. Так всем будет спокойнее. Мне, в первую очередь… ******* "Ловушка первая. Волшебные пуговицы"
Так случилось, что у нормальных людей, моих родителей, родился я – волк. О том, что я зверь, они не знали - я изо всех сил старался быть нормальным ребёнком. Хотел, чтобы была счастлива мама, которую страшно раздражало всё, чем я хотя бы немного отличался от "накрахмаленных" тихих детей её подруг. Кстати, "тихие" дети в отсутствие родителей превращались в наглых прыгающих и орущих бестий, но кто об этом знал? Словом, волк был плохим сыном. Он говорил правду, отказывался ложиться спать, если ему не хотелось, и упорно ваял из пластилина рыцарские доспехи вместо того, чтобы лепить, например, собаку или яблоко. Больше всего на свете волк любил уютные светлые комнаты бабушки и прабабушки, где на многочисленных книжных полках томились любовные романы позапрошлого века. Комнаты пахли карамелью, ландышами и розами. Пытаясь отыскать источник этого удивительного аромата, волк всегда находил только карамель... Именно в этих чудесных комнатах хранились тайные волчьи сокровища. В старинных жестяных коробках из-под печенья лежало то, что можно рассматривать часами – сама история. А складывалась она из пуговиц разных врёмен, размеров и цветов... Позже, когда повзрослевший волк начал носить костюмы, которые непременно дополнял запонками, ни сапфиры, ни александриты, ни черные ониксы, запечатанные в серебре, не казались волку такими же бесценными сокровищами, как те удивительные пуговичные солнца и луны, жившие в жестяных коробках. Волк любил закрыть глаза, запустить в свои сокровища руку и наугад вытащить одну пуговицу, чтобы потом долго рассматривать её на фоне большого окна. У каждой пуговицы была своя история – и бабушки охотно ими делились. «...Это жемчужная пуговица от белого платья - я надела его в тот день, когда познакомилась с твоим дедом. А вот эта – чёрная и большая, как глаз дикого зверя, была на моём пальто в день, когда я его похоронила. Эта красная украшала кофточку твоей тёти в день, когда ты родился. Эту привёз твой прадед из Польши - она была на его кителе. А вот эту... Впрочем, про эту я расскажу тебе позже»… Волк жил среди этих историй, он бродил в призрачном мире прошлого, который при всем при том был удивительным образом полон яви – пирогов, прогулок по городу, который почти всё детство казался маленькому волку чужим. Город был гордым холодным великаном, который никогда не протянет твёрдую руку в чёрной кожаной перчатке с раструбом светловолосому смешному мальчишке... ...Вспоминая всё это, я никак не могу отделаться от ощущения, что не сказал своим бабушкам чего-то важного, не спас того мальчишку, которого они ежедневно спасали от одиночества и гулких коридоров большого родительского дома. Так случается однажды с каждым из нас – и мы глушим боль, как умеем. Я - словами, джином, женщинами, воем на Луну из темного гостиничного окна... Неуверенность в себе я привык прятать за гордыней - огромной, превосходящей все разумные пределы. Моё время всегда было самым дорогим, мнение - самым ценным, джинсы - самыми рваными, хвост - самым волчьим. Удивительно, но люди мне верили. А стоило им только усомниться, как я демонстрировал целый ряд белоснежных волчьих клыков. Я присел на корточки и попытался собрать с ковра осколки телефона. Бог с ним - куплю новый и буду умнее в следующий раз, разговаривая с отцом. Я звонил ему редко, но каждый наш разговор начинался с обвинений и ими же заканчивался. Отцу казалось, что за всю жизнь я так и не сделал ничего полезного. Не стал юристом или бизнесменом, не заработал столько денег, сколько смог заработать он. Я тщетно пытался понять, почему он, мой отец, так и не усвоил простой истины – зверя нельзя запирать в клетке. Нельзя держать того, кто рождён для широких ночных автострад и узких лесных троп, для простого труда, от которого горят мышцы и поёт душа, за мальчишку, которому в случае чего можно просто дать подзатыльник. Я не испытывал ни злости, ни ненависти, не осуждал и не обвинял. Родители всегда казались мне чужими людьми, нашедшими в лесу маленького замёрзшего волчонка, - только и всего. Но иногда гордыня брала верх, и тогда мне хотелось немедленно вторгнуться в респектабельность родителей со всем своим миром: грязным мотоциклом, красивой подружкой, запахом леса, дождя и дороги, старыми религиями и новыми богами, книгами и стихами... Словом, всем тем, что я открыл и узнал за долгие годы. А узнал я немало. И вот, в очередной раз проиграв схватку с собственной гордыней, я решил наведаться к родителям. Я не начистил ботинки и не надел свежую рубашку, не купил подарки, как делал это всегда, а просто сел в первое остановившееся такси. Дом показался мне неожиданно маленьким. Он был покрыт иссохшими ветвями когда-то буйно зеленевшего на нём плюща. Словно чёрно-белый насыщенный снимок вдруг потускнел, приобрёл оттенок сепии и стал рассыпаться на глазах только оттого, что я неосторожно взял его в руки. Я нажал кнопку звонка. Мой пёс не зашелся приветственным лаем – пса давно не было на свете, но я так и не смог привыкнуть к этому за долгие двадцать лет. Минута ожидания, как и положено, казалась мне целой вечностью… Наконец дверь открылась. Снизу вверх, из-за стёкол очков в дорогой оправе, на меня посмотрели тусклые глаза старого уставшего волка. Волка, всю жизнь прожившего в клетке. Эти глаза были так похожи на мои... Как я не замечал этого столько лет? Наверное, так же, как не замечал отец моих волчьих глаз. Я был неудачным ребёнком, но счастливым свободным волчонком, чуть что сбегавшим в лес и говорившим с миром на одном языке. Я был тем, кем так и не осмелились стать они, мои родители... Что, если это еще не поздно поправить? Просто взять и рассказать им о сосновых лесах, полянах, полных земляники и клевера?... Неужели они не поймут меня? Не услышат?.. Я впервые за сорок лет посмотрел на отца без страха, улыбнулся ему открытой волчьей улыбкой и спросил: «Впустишь меня? Мне нужны мои волшебные пуговицы». Отец неожиданно легко посторонился, удивлённо провожая меня взглядом - как человека, которого видел в своём доме впервые... Я поднялся по лестнице в верхнюю угловую комнату, где когда-то жила моя бабушка. Комната не выцвела, не потеряла своих красок, и в ней по-прежнему пахло розами, ландышами и карамелью. Я отыскал коробку на прежнем месте - в нижнем ящике комода. Открыл её - и оттуда, словно стая тропических бабочек, выпорхнули мои пуговицы. Немного повисев в воздухе, они звонко упали на дно коробки, приветствуя меня. Волшебство детства снова вернулось ко мне - я больше не чувствовал ни вины перед родителями, ни боли от расставания с бабушками, ни неуверенности в себе. Обратно я ехал спокойным и счастливым. Коробка с пуговицами лежала на моих коленях... И, да: уходя, я обнял отца и помахал рукой маме, которая не вышла ко мне и теперь смотрела в окно, и сказал, что позвоню им завтра. Отец пытался возражать и говорить, что ничья помощь, особенно такого неудачника, как я, им не нужна. Я молчал и улыбался. Я был взрослым, разговаривающим с детьми. Я больше не боялся их - волчонок осознал, что он был не неудачником, а просто волчонком... © Copyright: Ольга Черткова, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике: |
