Большая касыда

Акламэна: литературный дневник

Большая касыда
Ибн аль Фарид


* * *
Глаза поили душу красотой…
О, мирозданья кубок золотой!


И я пьянел от сполоха огней,
От звона чаш и радости друзей.


Чтоб охмелеть, не надо мне вина -
Я напоен сверканьем допьяна.


Любовь моя, я лишь тобою пьян,
Весь мир расплылся, спрятался в туман,


Я сам исчез, и только ты одна
Моим глазам, глядящим внутрь, видна.


Так, полный солнцем кубок при губя,
Себя забыв, я нахожу тебя.


Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты
Земного мира,- исчезаешь ты.


И я взмолился: подари меня
Единым взглядом здесь, при свете дня,


Пока я жив, пока не залила
Сознанье мне сияющая мгла.


О, появись или сквозь зыбкий мрак
Из глубины подай мне тайный знак!


Пусть прозвучит твой голос, пусть в ответ
Моим мольбам раздастся только: «Нет!»


Скажи, как говорила ты другим:
«Мой лик земным глазам неразличим».


Ведь некогда раскрыла ты уста,
Лишь для меня замкнулась немота.


О, если б так Синай затосковал,
В горах бы гулкий прогремел обвал,


И если б было столько слезных рек,
То, верно б, Ноев затонул ковчег!


В моей груди огонь с горы Хорив
Внезапно вспыхнул, сердце озарив.


И если б не неистовство огня,
То слезы затопили бы меня,


А если бы не слез моих поток,
Огонь священный грудь бы мне прожег.


Не испытал Иаков ничего
В сравненье с болью сердца моего,


И все страданья Иова — ручей,
Текущий в море горести моей.


Когда бы стон мой услыхал Аллах,
Наверно б, лик свой он склонил в слезах.


О, каравана добрый проводник,
Услышь вдали затерянного крик!


Вокруг пустыня. Жаждою томим,
Я словно разлучен с собой самим.


Мой рот молчит, душа моя нема,
Но боль горит и говорит сама.


И только духу внятен тот язык -
Тот бессловесный и беззвучный крик.


Земная даль — пустующий чертог,
Куда он вольно изливаться мог.


И мироздание вместить смогло
Все, что во мне сверкало, билось, жгло -


И, истиной наполнившись моей,
Вдруг загорелось сонмами огней.


И тайное мое открылось вдруг,
Собравшись в солнца раскаленный круг.


Как будто кто-то развернул в тиши
Священный свиток — тайнопись души.


Его никто не смог бы прочитать,
Когда б любовь не сорвала печать.


Был запечатан плотью тайный свет,
Но тает плоть — и тайн у духа нет.


Все мирозданье — говорящий дух,
И книга жизни льется миру в слух.


А я… я скрыт в тебе, любовь моя.
Волною света захлебнулся я.


И если б смерть сейчас пришла за мной,
То не нашла б приметы ни одной.


Лишь эта боль, в которой скрыт весь «я»,-
Мой бич? Награда страшная моя!


Из блеска, из надмирного огня
На землю вновь не высылай меня.


Мне это тело сделалось чужим,
Я сам желаю разлучиться с ним.


Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь,-
Текущий огнь, горящая любовь!


О, как сказать мне, что такое ты,
Когда сравненья грубы и пусты!


Рокочут речи, как накат валов,
А мне все время не хватает слов.


О, этот вечно пересохший рот,
Которому глотка недостает!


Я жажду жажды, хочет страсти страсть,
И лишь у смерти есть над смертью власть.


Приди же, смерть! Сотри черты лица!
Я — дух, одетый в саван мертвеца.


Я весь исчез, мой затерялся след.
Того, что глаз способен видеть,- нет.


Но сердце мне прожгла внезапно весть
Из недр: «Несуществующее есть!»


Ты жжешься, суть извечная моя,-
Вне смерти, в сердцевине бытия,


Была всегда и вечно будешь впредь.
Лишь оболочка может умереть.


Любовь жива без губ, без рук, без тел,
И дышит дух, хотя бы прах истлел.


Нет, я не жалуюсь на боль мою,
Я только боли этой не таю.


И от кого таиться и зачем?
Перед врагом я буду вечно нем.


Он не увидит ран моих и слез,
А если б видел, новые принес.


О, я могу быть твердым, как стена,
Но здесь, с любимой, твердость не нужна.


В страданье был я терпеливей всех,
Но лишь в одном терпенье — тяжкий грех:


Да не потерпит дух мой ни на миг
Разлуку с тем, чем жив он и велик!


Да ни на миг не разлучится с той,
Что жжет его и лечит красотой.


О, если свой прокладывая путь,
Входя в меня, ты разрываешь грудь,-


Я грудь раскрыл — войди в нее, изволь,-
Моим блаженством станет эта боль.


Отняв весь мир, себя мне даришь ты,
И я не знаю большей доброты.


Тебе покорный, я принять готов
С великой честью всех твоих рабов:


Пускай меня порочит клеветник,
Пускай хула отточит свой язык,


Пусть злобной желчи мне подносят яд -
Они мое тщеславье поразят,


Мою гордыню тайную гоня,
В борьбу со мною вступят за меня.


Я боли рад, я рад такой борьбе,
Ведь ты нужней мне, чем я сам себе.


Тебе ж вовек не повредит хула,-
Ты то, что есть, ты та же, что была.


Я вглядываюсь в ясные черты -
И втянут в пламя вечной красоты.


И лучше мне сгореть в ее огне,
Чем жизнь продлить от жизни в стороне.


Любовь без жертвы, без тоски, без ран?
Когда же был покой влюбленным дан?


Покой? О нет! Блаженства вечный сад,
Сияя, жжет, как раскаленный ад.


Что ад, что рай? О, мучай, презирай,
Низвергни в тьму,- где ты, там будет рай.


Чем соблазнюсь? Прельщусь ли миром всем? -
Пустыней станет без тебя эдем.


Мой бог — любовь. Любовь к тебе — мой путь.
Как может с сердцем разлучиться грудь?


Куда сверну? Могу ли в ересь впасть,
Когда меня ведет живая страсть?


Когда могла бы вспыхнуть хоть на миг
Любовь к другой, я был бы еретик.


Любовь к другой? А не к тебе одной?
Да разве б мог я оставаться мной,


Нарушив клятву неземных основ,
Ту, что давал, еще не зная слов,


В преддверье мира, где покровов нет,
Где к духу дух течет и к свету свет?


И вновь клянусь торжественностью уз,
Твоим любимым ликом я клянусь,


Заставившим померкнуть лунный лик;
Клянусь всем тем, чем этот свет велик,-


Всем совершенством, стройностью твоей,
В которой узел сцепленных лучей,


Собрав весь блеск вселенский, вспыхнул вдруг
И победил непобедимость мук:


«Мне ты нужна! И я живу, любя
Тебя одну, во всем — одну тебя!


Кумирам чужд, от суеты далек,
С души своей одежды я совлек


И в первозданной ясности встаю,
Тебе открывши наготу мою.


Чей взгляд смутит меня и устыдит?
Перед тобой излишен всякий стыд.


Ты смотришь вглубь, ты видишь сквозь покров
Любых обрядов, и имен, и слов.


И даже если вся моя родня
Начнет позорить и бранить меня,


Что мне с того? Мне родственны лишь те,
Кто благородство видит в наготе.


Мой брат по вере, истинный мой брат
Умен безумьем, бедностью богат.


Любовью полн, людей не судит он,
В его груди живет иной закон,


Не выведенный пальцами писца,
А жаром страсти вписанный в сердца.


Святой закон, перед лицом твоим
Да буду я вовек непогрешим.


И пусть меня отторгнет целый свет! -
Его сужденье — суета сует.


Тебе открыт, тебя лишь слышу я,
И только ты — строжайший мой судья».


И вот в молчанье стали вдруг слышны
Слова из сокровенной глубины.


И сердце мне пронзили боль и дрожь,
Когда, как гром, раздался голос: «Ложь!


Ты лжешь. Твоя открытость неполна.
В тебе живу еще не я одна.


Ты отдал мне себя? Но не всего,
И себялюбье в сердце не мертво.


Вся тяжесть ран и бездна мук твоих -
Такая малость, хоть и много их.


Ты сотни жертв принес передо мной,
Ну, а с меня довольно и одной.


О, если бы с моей твоя судьба
Слились — кясра и точка в букве «ба»!


О, если б, спутав все свои пути,
Ты б затерялся, чтоб меня найти,


Навек и вмиг простясь со всей тщетой,
Вся сложность стала б ясной простотой,


И ты б не бился шумно о порог,
А прямо в дом войти бы тихо смог.


Но ты не входишь, ты стоишь вовне,
Не поселился, не живешь во мне.


И мне в себя войти ты не даешь,
И потому все эти клятвы — ложь.


Как страстен ты, как ты велеречив,
Но ты — все ты. Ты есть еще, ты жив.


Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри
Я ожила взамен тебя,- умри!»


И я, склонясь, тогда ответил ей:
«Нет, я не лжец, молю тебя — убей!»


Убей меня и верь моей мольбе:
Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе.


Я знаю, как целительна тоска,
Блаженна рана и как смерть сладка,


Та смерть, что, грань меж нами разруби,
Разрушит «я», чтоб влить меня в тебя.


(Разрушит грань — отдельность двух сердец,
Смерть — это выход в жизнь, а не конец,


Бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна,
Когда разлуку нашу длит она,


Когда не хочет слить двоих в одно,
В один сосуд — единое вино.)


Так помоги мне умереть, о, дай
Войти в бескрайность, перейдя за край,-


Туда, где действует иной закон,
Где побеждает тот, кто побежден.


Где мертвый жив, а длящий жизнь — мертвец,
Где лишь начало то, что здесь конец,


И где царит над миром только тот,
Кто ежечасно царство раздает.


И перед славой этого царя
Тускнеет солнце, месяц и заря.


Но эта слава всходит в глубине,
Внутри души, и не видна вовне.


Ее свеченье видит внешний взор,
Как нищету, бесчестье и позор.


Я лишь насмешки слышу от людей,
Когда пою им о любви своей.


«Где? Кто? Не притчей, прямо говори!» -
Твердят они. Скажу ль, что ты внутри,


Что ты живешь в родящей солнце тьме,-
Они кричат: «Он не в своем уме!»


И брань растет, летит со всех сторон…
Что ж, я умом безумца наделен:


Разбитый — цел, испепеленный — тверд,
Лечусь болезнью, униженьем горд.


Не ум, а сердце любит, и ему
Понятно непонятное уму.


А сердце немо. Дышит глубина,
Неизреченной мудрости полна.


И в тайне тайн, в глубинной той ночи
Я слышал приказание: «Молчи!»


Пускай о том, что там, в груди, живет,
Не знают ребра и не знает рот.


Пускай не смеет и не сможет речь
В словесность бессловесное облечь.


Солги глазам и ясность спрячь в туман -
Живую правду сохранит обман.


Прямые речи обратятся в ложь,
И только притчей тайну сбережешь.


И тем, кто просит точных, ясных слов,
Я лишь молчанье предложить готов.


Я сам, любовь в молчанье углубя,
Храню ее от самого себя,


От глаз и мыслей и от рук своих,-
Да не присвоят то, что больше их:


Глаза воспримут образ, имя — слух,
Но только дух обнимет цельный дух!


А если имя знает мой язык,-
А он хранить молчанье не привык,-


Он прокричит, что имя — это ты,
И ты уйдешь в глубины немоты.


И я с тобой. Покуда дух — живой,
Он пленный дух. Не ты моя, я — твой.


Мое стремление тобой владеть
Подобно жажде птицу запереть.


Мои желанья — это западня.
Не я тебя, а ты возьми меня


В свою безмерность, в глубину и высь,
Где ты и я в единое слились,


Где уши видят и внимает глаз…
О, растворения высокий час.


Простор бессмертья, целостная гладь -
То, что нельзя отдать и потерять.


Смерть захлебнулась валом бытия,
И вновь из смерти возрождаюсь я.


Но я иной. И я, и ты, и он — Все — я.
Я сам в себе не заключен.


Я отдал все. Моих владений нет,
Но я — весь этот целокупный свет.


Разрушил дом и выскользнул из стен,
Чтоб получить вселенную взамен.


В моей груди, внутри меня живет
Вся глубина и весь небесный свод.


Я буду, есмь, я был еще тогда,
Когда звездою не была звезда.


Горел во тьме, в огне являлся вам,
И вслед за мною всех вас вел имам.


Где я ступал, там воздвигался храм,
И кибла киблы находилась там.


И повеленья, данные векам,
Я сам расслышал и писал их сам.


И та, кому в священной тишине
Молился я, сама молилась мне.


О, наконец-то мне постичь дано:
Вещающий и слышащий — одно!


Перед собой склонялся я в мольбе,
Прислушивался молча сам к себе.


Я сам молил, как дух глухонемой,
Чтоб в мой же слух проник бы голос мой;


Чтоб засверкавший глаз мой увидал
Свое сверканье в глубине зеркал.


Да упадет завеса с глаз моих!
Пусть будет плоть прозрачна, голос тих,


Чтоб вечное расслышать и взглянуть
В саму неисчезающую суть,


Священную основу всех сердец,
Где я — творение и я — творец.


Аз есмь любовь. Безгласен, слеп и глух
Без образа — творящий образ дух.


От века сущий, он творит, любя,
Глаза и уши, чтоб познать себя.


Я слышу голос, вижу блеск зари
И рвусь к любимой, но она внутри.


И, внутрь войдя, в исток спускаюсь вновь,
Весь претворясь в безликую любовь.


В одну любовь. Я все. Я отдаю
Свою отдельность, скорлупу свою.


И вот уже ни рук, ни уст, ни глаз -
Нет ничего, что восхищало вас.


Я стал сквозным — да светится она
Сквозь мой покров, живая глубина!


Чтоб ей служить, жить для нее одной,
Я отдал все, что было только мной:


Нет «моего». Растаяло, как дым,
Все, что назвал я некогда моим.


И тяжесть жертвы мне легка была:
Дух — не подобье вьючного осла.


Я нищ и наг, но если нищета
Собой гордится — это вновь тщета.


Отдай, не помня, что ты отдаешь,
Забудь себя, иначе подвиг — ложь.


Признанием насытясь дополна,
Увидишь, что мелеет глубина,


И вдруг поймешь среди пустых похвал,
Что, все обретши, душу потерял.


Будь сам наградой высшею своей,
Не требуя награды от людей.


Мудрец молчит. Таинственно нема,
Душа расскажет о себе сама,


А шумных слов пестреющий черед
Тебя от тихой глуби оторвет,


И станет чужд тебе творящий дух.
Да обратится слушающий в слух,


А зрящий — в зренье! Поглощая свет,
Расплавься в нем! — Взирающего нет.


С издельем, мастер, будь неразделим,
Сказавший слово — словом стань самим.


И любящий пусть будет обращен
В то, чем он полн, чего так жаждет он.


О, нелегко далось единство мне!
Душа металась и жила в огне.


Как много дней, как много лет подряд
Тянулся этот тягостный разлад,


Разлад с душою собственной моей:
Я беспрестанно прекословил ей,


И, будто бы стеной окружена,
Была сурова и нема она.


В изнеможенье, выбившись из сил,
О снисхожденье я ее просил.


Но если б снизошла она к мольбам,
О том бы первым пожалел я сам.


Она хотела, чтобы я без слез,
Без тяжких жалоб бремя духа нес.


И возлагала на меня она
(Нет, я — я сам) любые бремена.


И наконец я смысл беды постиг
И полюбил ее ужасный лик.


Тогда сверкнули мне из темноты
Моей души чистейшие черты.


О, до сих пор, борясь с собой самим,
Я лишь любил, но нынче я любим!


Моя любовь, мой бог — душа моя.
С самим собой соединился я.


О, стройность торжествующих глубин,
Где мир закончен, ясен и един!


Я закрывал глаза, чтобы предмет
Не мог закрыть собой глубинный свет.


Но вот я снова зряч и вижу сквозь
Любой предмет невидимую ось.


Мои глаза мне вновь возвращены,
Чтоб видеть в явном тайну глубины


И в каждой зримой вещи различить
Незримую связующую нить.


Везде, сквозь все — единая струя.
Она во мне. И вот она есть я.


Когда я слышу душ глубинный зов,
Летящий к ней, я отвечать готов.


Когда ж моим внимаете словам,
Не я — она сама глаголет вам.


Она бесплотна. Я ей плоть мою,
Как дар, в ее владенье отдаю.


Она — в сей плоти поселенный дух.
Мы суть одно, сращенное из двух.


И как больной, что духом одержим,
Не сам владеет существом своим,-


Так мой язык вещает, как во сне,
Слова, принадлежащие не мне.


Я сам — не я, затем что я, любя,
Навеки ей препоручил себя.


О, если ум ваш к разуменью глух,
И непонятно вам единство двух,


И душам вашим не было дано
В бессчетности почувствовать одно,


То, скольким вы ни кланялись богам,
Одни кумиры предстояли вам.


Ваш бог един? Но не внутри — вовне,-
Не в вас, а рядом с вами, в стороне.


О, ад разлуки, раскаленный ад,
В котором все заблудшие горят!


Бог всюду и нигде. Ведь если он
Какой-нибудь границей отделен,-


Он не всецел еще и не проник
Вовнутрь тебя,- о, бог твой невелик!


Бог — воздух твой, вдохни его — и ты
Достигнешь беспредельной высоты.


Когда-то я раздваивался сам:
То, уносясь в восторге к небесам,


Себя терял я, небом опьянясь,
То, вновь с землею ощущая связь,


Я падал с неба, как орел без крыл,
И, высь утратив, прах свой находил.


И думал я, что только тот, кто пьян,
Провидит смысл сквозь пламя и туман


И к высшему возносит лишь экстаз,
В котором тонет разум, слух и глаз.


Но вот я трезв и не хочу опять
Себя в безмерной выси потерять,


Давно поняв, что цель и смысл пути -
В самом себе безмерное найти.


Так откажись от внешнего, умри
Для суеты и оживи внутри.


Уняв смятенье, сам в себе открой
Незамутненный внутренний покой.


И в роднике извечной чистоты
С самим собой соединишься ты.


И будет взгляд твой углубленно тих,
Когда поймешь, что в мире нет чужих,


И те, кто силы тратили в борьбе,
Слились в одно и все живут в тебе.


Так не стремись определить, замкнуть
Всецелость в клетку, в проявленье — суть.


В бессчетных формах мира разлита
Единая живая красота,-


То в том, то в этом, но всегда одна,-
Сто тысяч лиц, но все они — она.


Она мелькнула ланью среди трав,
Маджнуну нежной Лейлою представ;


Пленила Кайса и свела с ума
Совсем не Лубна, а она сама.


Любой влюбленный слышал тайный зов
И рвался к ней, закутанной в покров.


Но лишь покров, лишь образ видел он
И думал сам, что в образ был влюблен.


Она приходит, спрятавшись в предмет,
Одевшись в звуки, линии и цвет,


Пленяя очи, грезится сердцам,
И Еву зрит разбуженный Адам.


И, всей душой, всем телом к ней влеком,
Познав ее, становится отцом.


С начала мира это было так,
До той поры, пока лукавый враг


Не разлучил смутившихся людей
С душой, с любимой, с сущностью своей.


И ненависть с далеких этих пор
Ведет с любовью бесконечный спор.


И в каждый век отыскивает вновь
Живую вечность вечная любовь.


В Бусейне, Лейле, в Аззе он возник,-
В десятках лиц ее единый лик.


И все ее любившие суть я,
В жар всех сердец влилась душа моя.


Кусаййир, Кайс, Джамиль или Маджнун
Один напев из всех звучащих струн.


Хотя давно окончились их дни,
Я в вечности был прежде, чем они.


И каждый облик, стан, лица овал
За множеством единое скрывал.


И, красоту единую любя,
Ее вбирал я страстно внутрь себя.


И там, внутри, как в зеркале немом,
Я узнавал ее в себе самом.


В той глубине, где разделений нет,
Весь сонм огней слился в единый свет.


И вот, лицо поднявши к небесам,
Увидел я, что и они — я сам.


И дух постиг, освободясь от мук,
Что никого нет «рядом» и «вокруг»,


Нет никого «вдали» и в «вышине»,-
Все дали — я, и все живет во мне.


«Она есть я», но если мысль моя
Решит, паря: она есть только я,


Я в тот же миг низвергнусь с облаков
И разобьюсь на тысячи кусков.


Душа не плоть, хоть дышит во плоти
И может плоть в высоты увести.


В любую плоть переселяться мог,
Но не был плотью всеобъявший бог.


Так, к нашему Пророку Гавриил,
Принявши облик Дихья, приходил.


По плоти муж, такой, как я и ты,
Но духом житель райской высоты.


И ангела всезнающий Пророк
В сем человеке ясно видеть мог.


Но значит ли, что вождь духовных сил,
Незримый ангел человеком был?


Я человек лишь, и никто иной,
Но горний дух соединен со мной.


О, если б вы имели благодать
В моей простой плоти его узнать,


Не ждя наград и не страшась огня,
Идти за мной и полюбить меня!


Я — ваше знанье, ваш надежный щит,
Я отдан вам и каждому открыт.


Во тьме мирской я свет бессонный ваш.
Зачем прельщает вас пустой мираж,


Когда ключом обильным вечно бьет
Живой источник всех моих щедрот?!


Мой юный друг, шаги твои легки!
На берегу остались старики,


А море духа ждет, чтобы сумел
Хоть кто-нибудь переступить предел.


Не застывай в почтении ко мне -
Иди за мною прямо по волне,


За мной одним, за тем, кто вал морской
Берет в узду спокойною рукой


И, трезвый, укрощает океан,
Которым мир воспламененный пьян.


Я не вожатый твой, я путь и дверь.
Войди в мой дух и внешнему не верь!


Тебя обманет чей-то перст и знак,
И внешний блеск введет в душевный мрак.


Где я, там свет. Я жив в любви самой.
Любой влюбленный — друг вернейший мой,


Мой храбрый воин и моя рука,
И у Любви бесчисленны войска.


Но у Любви нет цели. Не убей
Свою Любовь, прицел наметив ей.


Она сама — вся цель своя и суть,
К себе самой вовнутрь ведущий путь.


А если нет, то в тот желанный миг,
Когда ты цели наконец достиг,


Любовь уйдет внезапно, как порыв,
Слияние в разлуку превратив.


Будь счастлив тем, что ты живешь, любя.
Любовь высоко вознесла тебя.


Ты стал главою всех существ живых
Лишь потому, что сердце любит их.


Для любящих — племен и званий нет.
Влюбленный ближе к небу, чем аскет


И чем мудрец, что, знаньем нагружен,
Хранит ревниво груз былых времен.


Сними с него его бесценный хлам,
И он немного будет весить сам.


Ты не ему наследуешь. Ты сын
Того, кто знанье черпал из глубин


И в тайники ума не прятал кладь,
А всех сзывал, чтобы ее раздать.


О, страстный дух! Все очи, все огни
В своей груди одной соедини!


И, шествуя по Млечному Пути,
Полой одежд горящих мрак смети!


Весь мир в тебе, и ты, как мир, един.
Со всеми будь, но избегай общин.


Их основал когда-то дух, но вот
Толпа рабов, отгородясь, бредет


За буквой следом, накрепко забыв
Про зов свободы и любви порыв.


Им не свобода — цепи им нужны.
Они свободой порабощены.


И, на колени пав, стремятся в плен
К тому, кто всех зовет восстать с колен.


Знакомы им лишь внешние пути,
А дух велит вовнутрь себя войти


И в глубине увидеть наконец
В едином сердце тысячи сердец.


Вот твой предел, твоих стремлений край,
Твоей души сияющий Синай.


Но здесь замри. Останови полет,
Иначе пламя грудь твою прожжет.


И, равновесье обретя, вернись
К вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь.


О, твердь души! Нерасторжимость уз!
Здесь в смертном теле с вечностью союз


И просветленность трезвого ума,
Перед которым расступилась тьма!


Я только сын Адама, я не бог,
Но я достичь своей вершины смог


И сквозь земные вещи заглянуть
В нетленный блеск, божественную суть.


Она одна на всех, и, верен ей,
Я поселился в центре всех вещей.


Мой дух — всеобщий дух, и красота
Моей души в любую вещь влита.


О, не зовите мудрецом меня,
Пустейший звук бессмысленно бубня.


Возьмите ваши звания назад,-
Они одну лишь ненависть плодят.


Я то, что есть. Я всем глазам открыт,
Но только сердце свет мой разглядит.


Ум груб, неповоротливы слова
Для тонкой сути, блещущей едва.


Мне нет названий, очертаний нет.
Я вне всего, я — дух, а не предмет.


И лишь иносказания одни
Введут глаза в незримость, в вечность — дни,


Нигде и всюду мой незримый храм,
Я отдаю приказы всем вещам.


И слов моих благоуханный строй
Дохнет на землю вечной красотой.


И, подчинись чреде ночей и утр,
Законам дней, сзываю всех вовнутрь,


Чтоб ощутить незыблемость основ
Под зыбью дней и под тщетою слов.


Я в сердцевине мира утвержден.
Я сам своя опора и закон.


И, перед всеми преклонясь в мольбе,
Пою хвалы и гимны сам себе.


Перевод З. Миркиной



https://www.youtube.com/watch?v=UGVAb5EHRMM



Другие статьи в литературном дневнике: