*
ЧЕНСТОХОВСКАЯ ДЕВА
*
Вадиму Месяцу
*
Настает только то, что уже настало внутри.
Пан Владислав ртуть сердца достал из ребер, в ладони держит,
серебряное озерцо держит, жидкое, расплывчатое,
течет оно сквозь пальцы, течет.
Только то, что уже настало внутри, то вовне и есть.
Я лик твой люблю как изнанку собственных век.
Я сведу к ним коров из здешних лиловых мест,
чтоб лизали их языком, как соленый снег.
Панна моя сидела перед Святым Лукой
за тысячу триста лет прежде, чем родилась,
держа младенца-Христа белой своей рукой,
а тропинка от Иудеи, как косы ее вилась.
Татарва осаждает замок, и бьет стрела
в твой пречистый лик, и течет вдоль по шее кровь.
Я, как стая собак, когтист и, как клюв орла,
напряжен, и луч света летит сквозь раскрытую настежь бровь.
Когда в оловянное зеркало падал тебя,
уточняя нас до белых детей на горе,
под горой пела татарская тетива,
но нас уже не было ни в одном дворе,
кроме того, где тело мое, как ртуть,
слилось с телом твоим в ладонях, что держат Христа,
и я ко рту прижимался, туп,
как к сохе прижимается борозда.
Я толкался в тебя, но лоб завивался в нимб,
как в фуганке в стружку обессилевшая доска,
и я втек и вытек в тебя, как бескрайний Нил,
и все, что от нас осталось – пляж золотого песка.
А теперь снег летит, моя панночка, снег да стрела,
долетают и входят посреди золотых кудрей.
Колокольчик звенит серебристый, сжигая дотла
тебя и меня головешками снегирей.
Кровь - это кров и край. Это край людей,
и брызгает, когда переходишь его, она,
в родах, в соитье и от крестных сквозь кость гвоздей -
теперь уже на весь мир, словно земля, одна.
Серебряное сердечко мое висит на Ясной Горе ,
где тысяча костылей, чтоб с колен поднялась земля
и сожгла свою боль на синем, как снег, костре,
как сжигает пейзаж, покуда летит, блесна.
