Вордсворд, Уильям.

Юрий Горбачев: литературный дневник


Вордсворд, Уильям(Википедия)http://ru.wikipedia.org/wiki/Вордсворт,_Уильям


Программа


Представители романтизма резко осуждали городскую культуру и уходили от неё или в Средние века — «готический роман», — или в природу. В тиши мелкопоместного быта и деревни, в упрощении искали они спасения от социальных бед, противопоставляя городской жизни простой «неиспорченный» быт провинции. «Простой» быт стал их идеалом, и Вордсворт занялся его апологией в области художественной литературы. Он поставил за правило «брать материал для творчества из обыкновенной жизни, оформлять его обыкновенным способом, на обыкновенном языке». «Обыкновенная жизнь, — говорит он, — избрана мной потому, что только в ней все естественно и правдиво; в её условиях простой, ничем не прикрашенный быт не противоречит прекрасным и устойчивым формам природы» («Preface to Lyrical Ballads», 2 ed.). Рассудочный и напыщенный язык поэзии классицизма Вордсворт снизил до уровня разговорного языка; по мнению Вордсворта, язык поэзии не должен отличаться от языка прозы.


Творчество Уильяма Вордсворта


Уильям Вордсворт — поэт Природы и Человека. Он верил, что его поэтическое назначение — показать природу не как убежище человека от страданий и обязательств, но как источник «чистейшей страсти и веселья», непреходящего вдохновения и поддержки, дарующих, если только человек способен по-настоящему видеть и слышать, вечные и всеобщие ценности души и сердца -любовь, радость, стойкость и сострадание. Эта вера уходит корнями в детские и юношеские переживания Вордсворта, которые определили его развитие как поэта. Необычайно обостренные зрение и слух давали молодому человеку столь глубокое наслаждение красотой и загадочностью природы, что нередко он погружался в транс или в состояние восторга, благоговения и даже трепета.


Столь же глубокой была любовь Уиляма Вордсворта к людям — детям и наследникам природы. В детстве и юности его восхищали сельские типы, особенно пастухи и «разносчики», то есть бродячие торговцы. Их образы встречаются в его поэзии. Характер иного плана — необузданный, жестокий, бесчувственный бродяга, который, однако, тоже дитя природы, способное на раскаяние и нежность, — великолепно раскрыт в Питере Белле. Вордсворт никогда не судил ближнего, и его поэзия согрета чувством, которое Ч.Лэм называл «прекрасной терпимостью» к человеческим слабостям и недостаткам. Вордсворт любил смиренных и кротких сердцем. Сочувствие тяжелой женской доле также ярко проявилось в его творчестве. В его поэзии часто возникают и образы детей, подчас выказывающих, в отличие от недалеких взрослых, прозорливость сердца и воображения, как в балладе «Нас семеро» (1798).


Вордсворт неизменно подчеркивал, сколь многим он обязан четырем своим великим предшественникам в английской поэзии — Дж. Чосеру, Э.Спенсеру, У.Шекспиру и Д.Мильтону. Его стиль обнаруживает приметы их неизменного влияния, в первую очередь Мильтона, чьи сонеты побудили Вордсворта обратиться к этой поэтической форме. Поздняя его поэзия в основном представлена именно сонетами, иногда объединенными в циклы наподобие Реки Даддон и Церковных очерков. Сюжетные стихотворения Лирических баллад и по содержанию, и по стилю родственны народной английской балладе, хорошо знакомой Вордсворту.


В лучших поэтических творениях Вордсворта ясная мысль сочетается с выразительными точными описаниями, высвеченными силой чувства, а в обрисовке персонажей как внешний облик, так и душа человека переданы с безупречной достоверностью. Та же непреложная верность правде позволила ему в Книге I Прогулки (где Странник — это фактически автор), в Прелюдии и в Тинтернском аббатстве раскрыть пережитые им состояния восторга, ужаса и духовидения так, что это стало новым словом в поэзии.


В зрелые и поздние годы жизни творческий гений вдохновлял поэзию Вордсворта в меньшей степени, нежели в 1797—1807, однако она часто являлась плодом глубокой мысли и чувства и порой достигала вершин художественного мастерства.


Образы природы


Города, даже провинциального, у Вордсворта нет. Только в сонете «К Лондону» он нарисовал Лондон, который, однако, напоминает у Вордсворта спокойную и спящую усадьбу. В сонете нет ни одной характерной черты города, несмотря на то, что он написал этот сонет, стоя на Вестминстерском мосту, в самом центре Лондона.


Зато он открыл, как говорят критики, природу англичанам, и его справедливо считают лучшим мастером пейзажа. Всё, что Вордсворт изображал, дано на фоне природы: нищий сидит на отдалённой скале, кошка играет увядшими листьями, глухой крестьянин лежит под сосной, и т. д. Время он измеряет цветущими вёснами, страдным летом, обильной плодами осенью, холодными долгими зимами. Тончайшие оттенки психики он переводит на язык природы. Такой недостаток человеческого организма, как глухоту, Вордсворт изображает следующим образом: для глухого «глубокая горная долина с звенящими ручьями — мертва, он не слышит её музыки; летним утром его не будит торжественный хор птиц, его не радует гулкое „ку-ку“ в шумящем бору; не для него поют и жужжат в цветах пчелы. Когда сильные ветры качают широкую грудь озера и оно поёт, играет и рокочет тысячами бурлящих волн, ветер пригибает к земле верхушки деревьев и шумит в тростнике — он не слышит музыки бури, — он видит лишь немую картину. Он не слышит скрежета плуга, переворачивающего тяжёлые комья земли, он не слышит звона косы и хруста травы, не слышит шелеста колосьев, когда его серп подрезает стебли, не слышит весёлого шума труда в страдную пору» («Excursion Book»).


Вордсворт, будучи противником городской культуры, не особенно тянулся и к науке. Он познавал мир непосредственным общением с природой. «Ребёнок, приложивши к уху раковину, слышит рокот океана». «Природу познает не ум, а сердце чуткое и воспринимающее. Природа — величайший учитель. Наука ищет далёкую истину, а поэт поёт песни сегодняшнего дня, ему вторит сегодняшнее человечество, перед лицом правды сегодняшнего дня».


В творчестве Вордсворта есть доля мистики и обожествления природы, есть немного морализирования и набожности, но все это теряется в его глубоко лиричной и простой поэзии. В произведениях Вордсворт нашли место и крестьянин, и вернувшийся со службы солдат, и коробейник, и крестьянские дети («A Noble Peasant»; «We are Seven»; «The idiot Boy», etc.).


Политические взгляды


В молодости Вордсворт интересовался идеалами Великой французской революции, но после прихода к власти Наполеона I, как и многие современники, разочаровался в революции. В дальнейшем Вордсворт был консерватором, и всякое изменение «прекрасных и устойчивых форм природы» вызывало с его стороны протест и возмущение. Он обращался к правительству с просьбами поддержать мелкопоместное дворянство и его оплот — деревню, так как, по его мнению, мощь Англии базировалась на мелкопоместном дворянстве. Вордсворт выступал противником парламентской реформы, восставал против постройки Кендал-виндермирской железной дороги.


Поэт-лауреат


После смерти Роберта Саути в 1843 году 73-летний Вордсворт был назначен королевой Викторией поэтом-лауреатом, но не имел, в отличие от предшественников никаких специальных творческих обязанностей (писать оды на торжественные дни и т. п.). В последние годы жизни, особенно после смерти дочери, Вордсворт практически перестал писать стихи.



Уильям Вордсворт (1770-1850).
Родник «Прыжок оленя» (перевод Александра Лукьнова)
http://www.poezia.ru/article.php?sid=75341


Часть первая


Охотясь в Уэнсли, Рыцарь прискакал
Неспешно, словно облако в зените,
К усадьбе, где живёт его вассал,
И крикнул: «Мне коня скорей смените».


«Скорей смените!» - был под этот крик
Осёдлан конь, быстрейший и атласный;
Сэр Уолтер на него взобрался вмиг:
На третьего за этот день прекрасный.


У рысака в глазах восторг блестит,
Скакун и всадник – нет счастливей пары,
Хотя сэр Уолтер соколом летит,
Печальной тишины слышны удары.


Из замка сэра Уолтера с утра
Под грохот эха ускакала свита;
Исчезли кони, люди со двора,
Такой не помнят скачки боевитой.


Сэр Уолтер, неуёмный как борей,
Позвал собак, уставших от погони,
Бланш, Свифт и Мьюзик, чистых вы кровей,
Скорей за мной на этом горном склоне.


Ату! Ату! Их рыцарь подбодрил
Просящим жестом и суровой бранью;
Но все собаки выбились из сил,
И улеглись под горною геранью.


Но где толпа и скачки суета?
Где горны, что в лесах перекликались?
- Всё ж неземной была погоня та;
Сэр Уолтер и Олень одни остались.


По склону тяжко двигался Олень,
Я не скажу, как далеко бежал он,
И не скажу, как умер он в тот день;
Но мёртвым пред охотником лежал он.


Спешился Рыцарь на колючий дрок:
Своих собак и спутников не клича,
Не бил хлыстом он, не гудел в рожок,
Но радостно осматривал добычу.


А близ него стоял, примяв траву,
Его немой напарник в славном деле,
Дрожащий, что ягнёночек в хлеву,
Весь в белой пене, как в снегах метели.


Лежал Олень недвижно в стороне,
Коснувшись родника своей ноздрёю,
Последний вздох он подарил волне
Источника с журчащею струёю.


Своей безмерной радостью влеком,
(Никто не получал такой награды!)
Сэр Уолтер всё бродил, бродил кругом,
И всё бросал на это место взгляды.


И поднимаясь по холму теперь
На тридцать ярдов, три следа раздельных
Нашёл он, их преследуемый Зверь
Оставил на земле в прыжках смертельных.


Лицо сэр Уолтер вытер, и вскричал:
«Ещё никто не видел ту картину,
Чтоб в три прыжка скакнул Олень со скал
К источнику, в лесистую долину.


Дворец утехи я построю тут
С беседкой пасторальною, зелёной;
Паломникам и странникам приют,
Чертог любви для девы непреклонной.


Умелый мастер чашу возведёт
Для родника под лиственною сенью!
И в тот же день, придя к нему, народ
Названье даст - РОДНИК «ПРЫЖОК ОЛЕНЯ».


Храбрец Олень! дабы твоя судьба
Во славе оказалась не забыта:
Поставлю я три каменных столба
Там, где содрали дёрн твои копыта.


И тёплым летом здесь, где пахнет хмель,
Устрою бал своей Прекрасной Даме;
И будут танцы, будет менестрель,
В беседке будут игры вечерами.


Пока не рухнут основанья гор,
Дворец с беседкой будут всем желанны; -
Тем, для кого жилище - Юрский бор,
И тем, кто пашет в Свэйле неустанно».


Он повернул домой, его Олень
Лежал у родника к воде ноздрями.
- Исполнил Рыцарь, что сказал в тот день.
И слава понеслась над городами.


Луна три раза пряталась в чертог, -
И чашу получил родник отныне;
Поставить три колонны Рыцарь смог,
Дворец утехи выстроил в лощине.


У родника высокие цветы
С деревьями сплелись, прижав к ним донца, -
Создав приют лесистый, где листы
Укроют всех от ветра и от солнца.


И тёплым летом здесь, где пахнет хмель,
Устроил Рыцарь бал Прекрасной Даме;
И были танцы, был и менестрель,
В беседке были игры вечерами.


Но сэр Уолтер умер - наш герой,
В семейном склепе он лежит под вязом.
Есть тема сочинить мне стих второй,
Сопроводив его другим рассказом.



Часть вторая



Я о несчастьях не пишу стихов,
Кровь леденить – то не моё искусство,
Но летом на свирели я готов
Играть для тех, в ком разум есть и чувства.


Я в Ричмонд направлялся на коне,
И увидал стоящих три осины
На трёх углах квадрата, в стороне
Ещё одна – у родника лощины.


Значенье их узнал бы я навряд;
Остановившись на скале укромной,
Узрел я три столпа, стоящих в ряд, -
Последний на вершине виден тёмной.


Унылые деревья без ветвей;
Квадратный холмик с жухлою травою;
Как может вы, сказал я без затей:
«Давным-давно здесь было всё живое».


Оглядывал я холм со всех сторон,
Печальней места я не видел ране;
Казалось, здесь весны неслышен звон,
Природа подошла к смертельной грани.


Я там стоял, бесплодных полон дум,
Когда старик в пастушеской одежде
Поднялся вверх, и я, услышав шум,
Спросил его, а что здесь было прежде.


Пастух поведал тот же мне рассказ,
Что в первой части смог зарифмовать я,
Сказав: «Веселье было здесь не раз,
А нынче здесь на всём лежит проклятье.


Стоят осины мёртвые кругом;
А может буки – все обрубки эти:
Они беседкой были; рядом дом -
Дворец прекрасней всех дворцов на свете!


В беседке той ни кроны, ни листвы;
Вот и родник, и каменные плиты;
А во дворце полдня могли бы вы
Вести охоту за мечтой забытой.


Нет ни собак, ни тёлок, ни коней,
Из родника желающих напиться,
У тех, кто крепко спал, ещё мрачней
Сон становился от такой водицы.


Убийство было здесь совершено,
Кровь жаждет крови; может не напрасно
Решил, на солнце греясь, я давно,
Всему причина – тот Олень несчастный.


Что думал он, с кого он брал пример!
Когда от самых верхних скал по круче
Он сделал три прыжка – и, гляньте, сэр,
Последний был, о, чудо! сколь могучий.


Отчаянно бежал он целый день;
Не мог понять я, по какой причине
Любил то место загнанный Олень,
И смерть обрёл у родника в лощине.


Здесь он поспать ложился на траву,
Был убаюкан летнею волною,
И первый раз воды пил синеву,
Близ матери тропой идя лесною.


В апреле под терновником густым
Он слушал птиц, рассвет встречавших звонко;
Возможно, здесь родился он грудным,
От родника почти что в полфарлонга.


Теперь здесь ни травы, ни тени нет;
В низине грустной солнце не сияет;
Я говорил, так будет много лет,
Природа в этом месте умирает».


«Седой пастух, ты хорошо сказал;
Но мы различны нашим пониманьем:
Когда Олень особенный здесь пал,
Он был оплакан горним состраданьем.


Ведь Дух, что устремился к облакам,
Что проникает рощи и низовья,
Относится к безвинным существам
С благоговейной отческой любовью.


Дворец утехи – тлен: тогда, потом,
Но это всё ж не светопреставленье;
Природа вновь одним весенним днём
Проявит здесь и прелесть, и цветенье.


А все столпы исчезнут в свой черёд,
Что видим мы, о чём когда-то знали;
Когда же день спокойствия придёт,
Все монументы зарастут в печали.


Один урок! но поделён на два,
Природа учит явно нас и скрыто:
Чтоб с муками живого существа
Спесь и утеха не были бы слиты.


Сэмюэль Тэйлор Кольридж



Другие статьи в литературном дневнике: