СТЮРА
Вообще ее полное имя Анастасия. Но как-то прижилось сокращенное Стюра, как будто родилась она с ним. Круглое лицо, пышные формы – вся она была не то чтобы крупная или слишком полная, но какая-то мягкая и уютная. Как не повезло ей в молодости с мужем пьющим, так и осталась Стюра одна – без детей и без мужей.
Простая, искренняя, работящая, - ее можно было увидеть в огороде с раннего утра и до позднего вечера. Иногда во дворе раздавался стук топора, соседи знали: значит Стюра что-то мастерит. Все, что было по силам, она делала сама. Но часто сожалела, что не хватает мужских рук ее дому. Ни сколь не лукавя, делилась с бабами своей бедой: «был бы мужик, помогал бы силой своей, а то одной-то тяжко".
Клавка Середкина подсмеивалась, приговаривая: - Хочешь, Стюрка, быть глаженой, приготовься быть битой. Мужики они всякие бывают, два раза приголубит, один раз кулаком приласкает.
- Зачем мне такой? Мне бы тихого, непьющего, работящего, - хозяин мне нужен. Да только где таких найти.
Еще больше расстройства придавали Стюре набеги на ее сад. Там, в саду, ничего особенно и не было, только что ранетка – с темно-бордовыми боками. Поспевшая, она была необыкновенно вкусна, Стюра варила из нее варенье на зиму. И было удивительно, что из простой ранетки получалась такая вкуснятина.
Но повадилась молодежь таскать по ночам ее ранетку. И не то чтобы заметно много брали (скорей всего так, для куража), а все же неприятно было, что в огороде кто-то хозяйничает.
- Это все Колька Микишин, он стервец по чужим огородам шастает, - говорила Клавка, уверяя, что наверняка знает, кто воришка.
О Кольке и в самом деле ходили дурные слухи, с подростков все сады в округе знал. И не то, чтобы воровитый был, а просто хорьковать нравилось. Была для него и его товарищей в этом какая-то удаль, промчаться по деревенским огородам.
Стюра сокрушалась, но доказать не могла. По привычке набрав полную сумку продуктов (она обычно покупала впрок), вышла на крылечко магазина, чувствуя, что ноша в этот раз вниз тянет.
- Хозяюшка, куда столько набрала? Донесешь ли? – Водитель грузовика, щурясь от солнца, смотрел на нее. Брюки, заправленные в кирзовые сапоги, клетчатая рубашка, накинутый сверху пиджак и кепка. – Давай подвезу, так уж и быть.
- Вот так повезло, а то мне на конец улицы шлепать. - Стюра обрадовалась неожиданно предложенной помощи. Мужика этого она как-то видела. Он часто по району мотается, куда пошлют, туда и везет груз.
- Семья поди большая, что так много набрала.
- Семья – я сама, собака, да кошка. Ну и хозяйство небольшое: куры да гуси.
- Гуси? Ух ты! Гуси – это хорошо.
- Ты не думай, я не жадная, я запасливая. Купишь побольше – в магазин не ходишь подольше. А как тебя звать-величать?
- Михаил.
- А меня Стюра.
- Это вроде как Настя?
- Точно, Настей нарекли родители меня. Тормози тут, вот мой дом.
Михаил помог донести сумку, задержал взгляд на добротной фигуре Стюры, попрощался и уехал. А через неделю появился у ее дома вновь. – Дровишек тут не много, недорого совсем, может, возьмешь?
- Возьму, - обрадовалась хозяйка. А еще больше уважения появилось к Михаилу, когда дрова эти все аккуратненько сложил под навесом.
- Без обеда не отпущу, - сказала она.
- Не откажусь, - Михаил хлопнул в ладоши в предвкушении вкусного обеда.
За столом Стюра почти ничего не ела, а только пододвигала тарелки поближе к гостю и, слушая, как звякает ложа, наблюдала за Михаилом. Тикали ходики, а она смотрела, любуясь его аппетитом.
- Семья-то у тебя есть?
-Нет, один я теперь. Не сошлись с женой характерами.
- А детки?
- Сын.
- А что ты, Стюра, спрашиваешь? Присматриваешься ко мне? Так я не против, мне какая разница, откуда на работу ездить, с моей ли деревни или отсюда.
Стюра, опустив глаза, стала убирать посуду: - Оставайся, - сказала она.
Михаил кашлянул в кулак, помолчал, собираясь с мыслями. – Ну, так у меня сегодня все, рабочий день окончен. Может баньку протопить? – Спросил он.
- А протопи! Банька это хорошо.
Вскоре грузовик стал ночевать рядом с домом Стюры, в деревне оставлять рабочий транспорт у дома было привычным делом.
- Вот опять сад мой трясли, - жаловалась Стюра Михаилу, - не боятся ироды ничего, пугнул бы ты их, Миша.
Михаил посмотрел на деревья: - Да вроде не много сорвали, забава у них такая – по чужим садам бегать.
- Им забава, а мне убыток. Поспеть не дают. А так бы я варенья на зиму наварила, тебя бы кормила сладеньким.
- Да хватит тут и на варенье.
Стюра соглашалась, надеясь, что угомонится Колька, отстанет от ее сада. Но хотя бы раз в неделю в сад снова забирались, а потом и на огород перекинулись: то на одной, на другой грядке оставались лысые места. Убавлялась морковка, помидоры, лук, чеснок. Стюра звала Михаила, жалуясь на безнаказанное воровство.
- Ну, что делать, ружье что ли купить? Или караулить всю ночь? – Разводил руками Михаил.
- Схожу-ка я к Колькиной матери, пригрожу, что участковому нажалуюсь.
Мать она не застала, зато Колька был дома. Стюра выругала его, как могла, пригрозив участковым и обещала, что Михаил с ним разберется. – Вот надерет он тебе уши.
- Да нужен мне ваш огород! Да и сад ваш не нужен, у нас свой есть.
- Есть свой, а по чужим любишь пройтись.
Оставшуюся ранетку собрала и сварила варенье, прикинув, хватит ли им с Мишей на зиму.
С первыми морозами гусей, нагулявших жир, - всех ликвидировали, обеспечив себя гусятиной на всю зиму. На Новый год, конечно, полакомились, Михаил удовлетворенно хмыкал и хвалил Стюру, которая хлопотала у плиты, довольная, что угодила.
Так прошел декабрь. Тушки гусей постепенно убавлялись, но еще было достаточно, до весны бы хватило. Январским утром Стюра пошла в летнюю кухню, которая служила зимой холодильником. Она откинула брезент и ахнула: добрая половина гусятины исчезла. Незапертая на замок кухня никогда не была посягательством для воров. Да и такого злостного воришки тоже никогда в деревне не было.
«Придется заявление участковому писать - подумала она, - видно не по той дорожке Колька пошел, так и до тюрьмы недалеко.
Уши ему надрать, чтобы больше не лез сюда, - пообещал Михаил, - а с участковым погоди, сам разберусь.
Стюра повесила замок на времянку, решив, что теперь уж не заберутся. Отчитала Дружка, что плохо сторожит и легла спать. – Я завтра рано уезжаю, так что спи, сам соберусь, - сказал Михаил вечером.
Стюра с благодарностью посмотрела на него. «Вот ведь жалеет меня, дает поспать, чтобы не вставать спозаранку».
Под утро Стюра проснулась, увидев, что Михаила уже нет рядом. «Батюшки-светы, как же рано он уезжает, такая вот у него работа». Ей захотелось хотя бы чайку ему согреть, и она встала, накинув на ночную рубашку шаль. Михаила на кухне не было. Полушубка его тоже не было. «Неужто уехал», - подумала она.
Стюра натянула на голову шаль и накинула старое пальто, тихо вышла в сени, а потом и на улицу. Морозный воздух сразу взбодрил. Было тихо. И только какое-то шуршание слышалось в летней кухне. Испугавшись, она хотела вернуться в дом, но замерла на месте, как будто ноги примерзли. Она крадучись подошла к двери, заметив, как в окне кто-то светит фонариком. Она вернулась к двери, боясь спугнуть вора. «И Миши дома нет, уехал, а так бы повязали воришку», - с сожалением и со страхом подумала она, возвращаясь в дом. И только тогда увидела темный силуэт грузовика, который стоял у ворот.
Стюра, гонимая страшным подозрением, вышла из дома и резко дернула дверь кухни на себя, на которой замка уже не было. Михаил, как воровитый кот, даже слегка присел от неожиданности.
- А я вот в город сегодня еду, решил гусей продать на рынке.
- Зачем? Меня чего не спросил?
- Да вот только утром на ум пришло.
- А есть мы что будем? Это же на всю зиму заготовлено.
- Говядины купим.
- Оставь там, где лежало, - Стюра, насупившись, надвигалась на Михаила, - верни мне всех гусей, которых на днях стащил. Куда ты их дел?
- Да ты что? На меня что ли подумала? Да я ни сном ни духом. Хочешь, пиши заявление, пусть разбираются, кто тут гусей ворует.
- И напишу. Про все напишу, про сад, про гусей.
Михаил швырнул мешок с гусятиной на деревянную полку. – Да ну тебя, дура, придумала тут.
- Прощелыга с большой дороги, - сказала ему Стюра, - мало тебе было, решил и остальных украсть. Жадный-то какой! Неужели я тебя плохо кормила? Лучшие кусочки отдавала, катался как сыр в масле.
Михаил ушел от нее на другой день, крикнув на прощанье: - А ты докажи, что это я украл!
И уже позже она узнала, что подобные грешки водились за ним. А в городе у него была зазноба, которую он часто снабжал деревенскими продуктами.
Стюра посмотрела на запасы варенья, которое она на половину скормила несостоявшемуся мужу и расплакалась. Варенье было не жалко, да и гусей тоже не жалко, если бы оно все по-человечески, а не крадучись. Жалко было, что попытка ее не удалась. А она почти поверила в счастье, полюбила эти вечера с накрытым скатертью столом, когда ходики отсчитывали секунды и минуты ее несбывшегося счастья.
Варенье в тот год как то не шло. А вот соленые огурцы уходили быстро, и Стюра пожалела, что не насолила больше. Вскоре она поехала в районную больницу и встала на учет.
Клавка, каким-то чудом поняла, в чем дело и с любопытством спросила: - От кого? Чей ребенок-то?
- Мой! – Ответила ей Стюра. – Мой и точка.
О Михаиле она не вспоминала и не пыталась искать его. Дочку родила на тридцать седьмом году. В ее сад и огород больше никогда не залазили. А Колька Микишин как-то привез ведро крупных яблок, сказав: - Это вам мамка передала. И Стюра даже прослезилась. Не от того, что так уж нужны были ей эти яблоки, а просто от доброты. Плач ребенка отвлек ее, и она пошла к своей девочке, к своей лапусе...
Автор: #ТатьянаВикторова@
