Рецензия на «Перед казнью» (Арсений Несмелов)
После "Цареубийц" я бы продолжил подборку гениальным "Броневиком": Броневик У розового здания депо С подпалинами копоти и грязи, За самой дальней рельсовой тропой, Куда и сцепщик с фонарем не лазит, — Ободранный и загнанный в тупик, Ржавеет «Каппель», белый броневик. Вдали перекликаются свистки Локомотивов... Лязгают форкопы. Кричат китайцы... И совсем близки Веселой жизни путаные тропы; Но жизнь невозвратимо далека От пушек ржавого броневика. Они глядят из узких амбразур Железных башен — безнадежным взглядом, По корпусу углярок, чуть внизу, Сереет надпись: «Мы — до Петрограда!» Но явственно стирает непогода Надежды восемнадцатого года. Тайфуны с Гоби шевелят пески, О сталь щитов звенят, звенят песчинки... И от бойниц протянуты мыски Песка на опорожненные цинки: Их исковеркал неудачный бой С восставшими рабочими, с судьбой. Последняя российская верста Ушла на запад. Смотаны просторы. Но в памяти легко перелистать Весь длинный путь броневика, который, Фиксируя атаки партизаньи, Едва не докатился до Казани. Врага нащупывая издалека, По насыпи, на зареве пожарищ, — Сползались тяжко два броневика, И «Каппеля» обстреливал «Товарищ». А по бокам, раскапывая степь, Перебегала, кувыркаясь, цепь. Гремит великолепная дуэль. Так два богатыря перед войсками, Сойдясь в единоборческий дуэт, Решали спор, тянувшийся годами... Кто Голиаф из них и кто Давид — Об этом будущее прогремит. Подтягиваясь на веревке верст, Кряхтя, наматывая их на оси, Полз серый «Каппель», неуклонно пер, Стремясь Москву обстреливать под осень, Но отступающим — не раз, не два — Рвались мостов стальные кружева. А по ночам, когда сибирский мрак Садился пушкам на стальные дула, — Кто сторожил и охранял бивак, Уйдя за полевые караулы? Перед глухой восставшею страной Стоял и вслушивался, стальной... Что слышал он, когда смотрел туда, Где от костров едва алели вспышки, И щелкнувшей ладонью — «на удар!» — Гремел приказ из командирской вышки: «Костры поразложили, дуй их в пим! Пусть, язви их, не спят, коль мы не спим!» У командира молодецкий вид. Фуражка набок, расхлебаснут ворот. Смекалист, бесшабашен, норовист — Он чертом прет на обреченный город. Любил когда-то Блока капитан, А нынче верит в пушку и наган. Из двадцати трех — отданы войне Четыре громыхающие года... В земле, в теплушке, в тифе и в огне (Не мутит зной, так треплет непогода!), Всегда готов убить и умереть, Такому ли над Блоками корпеть! Но бесшабашное «не повезло!» Становится стремительным откатом, Когда все лица перекосит злость И губы изуродованы матом: Лихие пушки, броневик, твои Крепят ариергардные бои! У отступающих неверен глаз, У отступающих нетверды руки, Ведь колет сердце ржавая игла Ленивой безнадежности и скуки, И слышен в четкой тукоте колес Крик красных партизанов: «Под откос!» Ты отползал, как разъяренный краб, Ты пятился, подняв клешни орудий, Но, жаждой мести сердце обокрав, И ты рванулся к плачущей запруде Людей бегущих. Мрачен и жесток, Давя своих, ты вышел на восток... Граничный столб. Китайский офицер С раскосыми веселыми глазами, С ленивою усмешкой на лице Тебя встречал и пожимал плечами. Твой командир — едва ль не генерал — Ему почтительно откозырял. И командиру вежливо: «Прошу!» Его команде лающее: «Цубо!» Надменный, как откормленный буржуй, Харбин вас встретил холодно и грубо: «Коль вы, шпана, не добыли Москвы, На что же, голоштанные, мне вы?» И чтоб его сильней не прогневить — Еще вчера стремительный и зоркий, Уполз покорно серый броневик За станцию, на затхлые задворки. И девять лет на рельсах тупика Ржавеет рыжий труп броневика. И рядом с ним — ирония судьбы, Ее громокипящие законы — Подняв молотосерпные гербы, Встают на отдых красные вагоны... Что может быть мучительней и горше Для мертвых дней твоих, бесклювый коршун! Цицикар, 1928 Сергей Витальевич Попов 12.05.2017 04:42 Заявить о нарушении
Перейти на страницу произведения |