Вчера по одной литературной проблеме мне навязали дедушку Фрейда – сегодня он от меня еще не отвязался и постоянно вмешивался при разборе нижеследующего стихотворения, оригинальный текст которого можно найти по адресу: http://www.stihi.ru/2008/09/01/4084
Адрес автора, Птицы Лю: http://www.stihi.ru/author.html?ananda1
Итак, текст стихотворения:
Навь
Смысл останется тайной,
Я так желаю ...
Не разгаданный – прожитый сон.
Не нарушил покоя мне он,
Но оставил такую печаль
От которой – биться об стены,
Лезвий нет – зубами рвать вены,
На скалах остаться волной
Не забранной морской пеной.
Гуляю с ушедшей уже собакой,
Пес, державший округу всю в страхе,
Dram-n-Bass по лунной дорожке,
Разбегаются люди и кошки
От танцующей в капюшоне
И тигрового дикого буля.
Остановит нас только пуля,
Да и то, если сразу в сердце.
Прячтесь за своих страхов дверцы
От наших флюидов психотеррора ...
Воспоминания совсем не новы,
Я часто, пес, тебя вспоминаю,
Не ты наполнил меня печалью.
Другое, странное существо,
Зачем в привычный сон вошло?
В защищенный от дримхакеров,
Как смогло ты попасть в него?..
В такой же куртке черной,
Черных джинсах,
В таких же головокружительных ритмах ...
Нас отличает только аромат –
Ты целлофан, я – цвета гранат.
Молча шагаем, отпустив собаку,
По барабану – склоки и драки,
Что могут случиться.
Держимся за руки ...
Даже не могу понять –
Ты девочка? Мальчик?
Не надо, кажется, этого знать ...
Просто куда-то идем ...
Так хорошо вдвоем ...
Шаг, будто в бездну –
Люди вокруг бесполезно
Пытаются чем-то помочь,
Неоновым факелом «скорой»
Взорвана ночь.
«Не умирай! ... Останься! ...»
Боль не случившегося ривердансом
Бьет каждый атом ...
Нет странного существа ...
Пусть смысл останется тайной ...
И я, и оно так желаем ...
Интригующее заглавие: «навь» - это архаизм для обозначения умерших. В современном русском его вытеснило возникшее не без влияния христианской веры слово «покойник». Итак, нам, читателям, обещается вылазка в гораздо более древние, дохристианские, языческие миры, где представления о жизни, смерти и человеке, возможно, несколько другие, чем те, к каким мы с Вами привыкли.
В стихотворении три разных по количеству строк строфы – самую длинную, среднюю (39 стихов), обрамляют две коротких, 9 и 3 ст. соответственно, причем в заключительном абзаце почти дословно повторяется (усиленное этим повторением, а также еще одной деталью) высказывание начала текста:
«Смысл останется тайной,/ Я так желаю ...» - и:
«Пусть смысл останется тайной .../ И я, и оно так желаем ...»
Кто такое это «оно», мы выясним ниже. Предельно ясно зато, что эти две фразы, служащие рамкой основному рассказу (рассказу, потому что стихотворение не лирическое, а нарративное, как бы баллада), обещают читателю загадку, тайну – которую лирическое я разгадывать не собирается. Или, как сказал бы доктор Фрейд, вытесняет ее в бессознательное. Еще один интригующий момент, не так ли?
Если уж нам не предлагают объяснений, займемся анализом сами. В первой части речь о сне («Не разгаданный – прожитый сон»), а с тем об основном объекте психоанализа. Сон, с одной стороны, не нарушает покоя лир. героя, с другой – его очень даже нарушает: он «оставил такую печаль / От которой – биться об стены, / Лезвий нет – зубами рвать вены».
Парадокс – ненарушенный покой и тут же дикая, деструктивная тоска – можно истолковать следующим образом: сон произвел сильное впечатление и что-то такое в структуре лир. я изменил, что-то отнял – и добавил, возможно, новое. В основном, «я» находит это в порядке вещей (раз покой был и остался), но какая-то его часть не может примириться с изменением, протестует, биясь и кусаясь. Как зверь в клетке, как пленник в темнице. Все это насилие лирическое я направляет против себя самого. Саморазрушение обычно происходит от недовольства собой, собственным телом. Но не будем ломать себе голову, с чего бы это, – ибо в следующих двух строках уже предлагается первая разгадка всей этой автоагрессии.
«Я» стремится «На скалах остаться волной / Не забранной морской пеной». Почему это пена уходит, а волна остается, когда каждый, видевший море, знает, что должно быть наоборот? Возможно, это означает, что волна и пена имеют здесь исключительно символическое значение. Как там было в мифе об Афродите? Греческая богиня любви, если опустить подробности, родилась из пены морской, принесенной волнами к острову, кажется, Криту, славящемуся, как и прочие средиземноморские острова, скалистыми берегами. «Я», стало быть, стремится избежать подобной судьбы, остаться водой, просто водой, не затронутой пеной сладострастия = девочка не желает становиться взрослой, не хочет плотской любви. Здесь автором прекрасно передано душевное состояние человека в переходном возрасте: мир детства еще близок, но тело уже непоправимо изменилось, кусай локти, э-э, вены, или нет, - не поможет, морскую пену вынесло на берег, ее не утопить в море (бессознательного), потому что время, как и морские волны, не повернуть вспять, - впереди взрослая жизнь и, что самое ужасное, в отношении любви тоже.
При чем же здесь сон? В следующей строфе он подробно описан. Взглянем. Милое начало:
Гуляю с ушедшей уже собакой,
Пес, державший округу всю в страхе,
Dram-n-Bass по лунной дорожке,
Разбегаются люди и кошки
От танцующей в капюшоне
И тигрового дикого буля.
Во-первых, лирическое я, как мы и предполагали, женского пола (танцующая), во-вторых, очень юных лет: танцевать в одиночку, да еще пугая встречных прохожих, да еще надев капюшон – поведение далеко не зрелого человека. У того и суставы не те, и одежда не та, да и отношение к окружающим не настолько бесцеремонное. Кроме того, и знаниями английского отличается у нас, в первую очередь, юное поколение.
Но все эти милые подростковые шалости задвигает далеко на задний план первый стих: «Гуляю с ушедшей уже собакой». Вот Вам и навь номер один. «Уйти» в данном контексте: эвфемизм смерти. Как следуют из цитированного стиха, лирическое я в своем сне помнит, что собака «уже ушла», и в курсе, что гуляет с ней, вернувшейся «оттуда». Собака символизирует друга, защитника; в живописи и поэзии прошлых веков ее присутствие означает супружескую верность или, иногда, наоборот, половую распущенность. Здесь это, видимо, защита от окружающих людей – вплоть до агрессивности по отношению к ним. Кроме того, собаку можно представить себе и в качестве любимой (мягкой) игрушки, даже живую и даже весьма дикую(«тигрового дикого буля»), - объекта горячего детского обожания и всегда присутствующего рядом с дитятей атрибута.
«Пуля в сердце», которой только и возможно, как сообщает «я», остановить обоих, является, по утверждению Брэма Стоукера, еще и (единственно) верным средством против вампиров, т.е., в сущности, живых мертвецов. Стало быть, этот отрезок текста дает нам представление о том, каким «я» себя видит: под защитой своей собаки она воображает себя источником сверхъестественной угрозы для людей – что весьма отчетливо передает присущее подросткам желание подчеркнуть свою непохожесть на других, свои исключительные способности и дарования – а кроме того, снова напоминает об обусловленной возрастом темпераментности и агрессивности.
Но не ныне покойная псина, верный друг детских игр/лет вызывает у лир. героини подробно описанную выше неоднозначную реакцию-тоску, как утверждается автором в строках: «Воспоминания совсем не новы, / Я часто, пес, тебя вспоминаю, / Не ты наполнил меня печалью». Смерть собаки – в реальном мире! – означает, видимо, что наяву героиня уже распрощалась с присущей ей детской агрессией. Это опять же признак взросления, расставания с атрибутами детства (и, если вспомнить Фрейда, незрелыми формами сексуальности, в данном случае – анальной фазой). Сие прощание, как свидетельствует цитата, прошло спокойно.
Источник печали: «другое, странное существо», проникшее без разрешения в сон о подростковом периоде с его защитной для себя, неудобной для окружающих, агрессией (матерелизовавшейся, как мы только что установили, в виде собаки). Сие неопределенное существо в следующих строках обрастает конкретными деталями: оно не только человек, но и человек, весьма похожий на лир. героиню, ее второе «я», так сказать:
В такой же куртке черной,
Черных джинсах,
В таких же головокружительных ритмах ...
Нас отличает только аромат –
Ты целлофан, я – цвета гранат.
Запах целлофана – здесь, видимо, чтобы подчеркнуть «неживую», нечеловеческую природу спутника. Что такое аромат «цвета гранат» не совсем ясно, возможно, имеет место немного странная иверсия в выражении «гранатовый цвет» - здесь, как и во многих других местах текста появляется эффектно подчеркивающая концовки парная рифма. Контраст мертвого пластика и живых, распускающихся соцветий (сравнение девушки с полураспустившимся цветком – как мы помним, одно из широко распространенных поэтических клише) – возможно, свидетельство о том, что этого второго «я» на самом деле уже давно нет, есть только первое «я», сама героиня.
Пришелец, с которым героиня на «ты», страшен, стало быть, не в силу своих качеств (даже аромат пластика воспринимается «я» спокойно), а своим неожиданным присутствием. В любом случае, героиня быстро его акцептирует как единственного спутника и расстается ради него с гарантирующим ей защиту другом переходного возраста:
Молча шагаем, отпустив собаку,
По барабану – склоки и драки,
Что могут случиться.
Держимся за руки ...
И далее:
Даже не могу понять –
Ты девочка? Мальчик?
Не надо, кажется, этого знать ...
Просто куда-то идем ...
Так хорошо вдвоем ...
В Библии есть апокриф под заглавием «Книга Товии». Там мальчик-подросток отправляется на поиски лекарства для своего внезапно ослепшего отца. Мальчика сопровождает (инкогнито) посланный Богом ангел, который помогает ему и охраняет его в дороге. В Западной Европе повесть пользовалась огромной популярностью, и каждые состоятельные родители стремились заказать живописцу портрет своего дитяти в сопровождении ангела – как приданое во взрослую жизнь. Этот мотив до сих пор там хорошо известен и любим. При чем тут эта сказочка – спросите Вы. Дело в том, что в христианском искусстве (в литературе, к сожалению, меньше) принято изображать ангелов бесполыми, чтобы зритель стоял перед полотном / иконой и гадал: этот ангел мальчик – или девочка? Если не верите мне – обязательно проверьте. Это действительно так. Поэтому, когда героиня данного текста восклицает, что не знает, какого пола ее спутник, - логично предположить, что это ангел.
Бесполость ангелов в живописи – а, кстати, если помнит кто, и кукол в советской промышленности игрушек, - имела своей целью показать, что в Царстве Божием / в социализме ( = в идеале) нету разделения полов, т.е., сексуальности. В нашем стихотворении подчеркивание андрогинности сопровождающего можно изложить как бессознательное сопротивление героини взрослению – и тоску о детстве, которое ненаучным мышлением воспринимается как свободное от сексуальности. В пользу нашей версии говорит и выбор слов в строке: «Ты девочка? Мальчик?» - не, скажем, женщина / мужчина и даже не девушка / юноша, – а именно обозначения детей. К тому же сама постановка вопроса напоминает сцену знакомства с чьим-то очччень юным потомством: с детьми детсадовского и младшего школьного возраста порой неясно, какого они пола. Пес, воплощение возрастной подростковой агрессии, лир.героине больше не нужен – ведь она теперь в идеальном состоянии детства. Функцию защиты, которую выполняла собака, перенимает ангельский спутник. «Так хорошо вдвоем». Идиллия.
Идиллия была нежизнеспособной, ибо нельзя из взрослости (через переходный возраст) снова вернуться в детство – как бы подчеркивая забытую героиней истину, что течение времени нельзя повернуть вспять, на пути обоих появляется бездна, в которой гибнет «оно»:
Шаг, будто в бездну –
Люди вокруг бесполезно
Пытаются чем-то помочь,
Неоновым факелом «скорой»
Взорвана ночь.
«Не умирай! ... Останься! ...»
Боль не случившегося ривердансом
Бьет каждый атом ...
«Неоновый факел» - чудно красивая метафора. Здесь это знак возвращения героини во взрослое состояние. Факел – это, во-первых, древний фаллический символ, во-вторых, особенно в сочетании со словом «неоновый», напоминает о светящихся мечах в ориентированном на юную публику фильме «Звездные войны» - а также об ангеле с огненным мечом, сопроводившем Адама и Еву из рая после того, как они обнаружили запретные яблоки и свою сексуальность. Ночь – «взорвана» светом факела, переход из детства ко взрослости воспринимается как катастрофа. Отчаянье и боль лирического я это подчеркивают. «Боль ... бьет каждый атом» - разрыв героини со спутником происходит на молекулярном уровне. Стало быть, это «оно» олицетворяло детское начало в психике героини. Появившись с ней рядом как осязаемый спутник, оно тем самым отделилось от нее – поэтому с ним, хоть и больно, получилось расстаться, а самой остаться в живых. Его гибель маркирует взросление лирического я.
Согласно Фрейду и его ученику Юнгу, психика каждого отдельно взятого человека хранит в своих глубинах воспоминания не только из собственного прошлого, но и о давно ушедших поколениях и целых цивилизациях – их опыте, мышлении, поведении. Эти залежи пребывают в ней чаще мертвым балластом, и лишь относительно редко поднимаются в сознание – в основном, в виде загадочных снов – или, если угодно, всплывают странными образами в стихах.
В данном тексте автору мастерски удалось метафорически переосмыслить процесс человеческого взросления. А просьба «оставить смысл тайной» - может быть, является тайным приглашением его все-таки разгадать. Моя версия не претендует на исключительность – возможны и другие варианты. Стоит только поискать.