ЧУЖИХ
К 20-летию со дня смерти Джека Керуака
Внимательно наблюдая за любопытным поведением собак,
я был вынужден признать:
человек — это высшее животное.
Наблюдая за любопытными повадками человека,
признаюсь, мой друг, я был удивлен.
Эзра Паунд, перевод Юрия Сорокина
Каждое поколение стремится к самоидентификации, стараясь придумать термин, образно определяющий его (поколения) суть, чтобы как-то выделиться из ряда предшественников и последователей. В ХХ веке это поветрие приобрело характер эпидемии: потерянное поколение, разбитое поколение, сердитые молодые люди, поколение цветов, диско-поколение, поколение пепси. Битники в этом ряду занимают несколько особое положение.
Если предложить перечислить ассоциации, связанные со словом “битник”, то скорее всего будет назван следующий ряд: 50-е—Америка—протест—гомосексуализм/наркомания— Евтушенко/Вознесенский. Отчасти это справедливо, как вообще справедливо всякое “отчасти”, поскольку явление глобального масштаба принципиально не укладывается в некие строгие рамки и определению не поддается, хотя крайне легко пародируется, как и все оригинальное и самобытное. Битник — это небритый мужик в кедах или сандалиях с рюкзаком за плечами и там-тамом, размахивающий джазовыми пластинками и с “Воплем” Аллена Гинсберга под мышкой. Сам себя он называет “естественным человеком” и в качестве такового отстаивает право на нетрадиционный секс, алкоголь и наркотики. Примерно в тех же терминах впоследствии говорили о хиппи, яппи, бардах и вообще всяком новом явлении, определявшем очередную молодую поросль. Собственно, и сами битники зачастую “подыгрывали” своим оппонентам, подбрасывая им прекрасный материал для разного рода издевательств:
Крошечный червь
выдавливает себя из норки
Разрывает себя, вытягиваясь в нитку
Джек Керуак, перевод Юрия Сорокина
Впрочем, издеваться над ползучими червями (дрожащими тварями, ужами и пр.) способны лишь люди, не понимающие тонкой поэтической игры, не владеющие достаточным запасом знаний, чтобы разгадать ребусы, в изобилии подбрасываемые ехидными авторами. Японская поэтика, одной из классических форм которой является хайку, предполагает встречную работу читателя: струна и смычок рождают звук вместе. И меняющий свою форму червь неожиданно становится паскалевским мыслящим тростником, перерождающимся субъектом бытия, который возвращается к своей сути, своему истоку. Не случайно придуманное Керуаком слово “битник” (“This is a beat generation” — после этой фразы движение получило имя) связывалось им не только и не столько с “разбитостью”, сколько с понятием “beautitude” — блаженство, а главные идеологи движения — Аллен Гинсберг, Грегори Корсо и Петр Орловски — определяли его так: “Ночью на небе горит шесть тысяч звезд. Но помимо них существуют миллионы и миллиарды звезд невидимых. Шесть тысяч — это всего лишь то, что можно сосчитать. Солнце — звезда. Земля — нет. Знаете, сколько планет, как наша, поместится в Солнце, если мы его считаем-таки звездой? Готов поспорить, что тысяча или больше. Вот так. Ну, и кем вы после этого себя чувствуете? Букашкой? Дешевкой? Или вы раздражены? Или ревнуете? Или полны презрения? Поколение битников существует благодаря невиданным и противоречивым изломам души. Все бесконечно, безгранично; вечность — собака, сидящая у ног. Время битников — это время климакса, и потому столь же мало значит, как и все воспроизводимое человеком, потому как что за дело битникам до дромадеров Солнечной системы? Ничто не означает ничего. Коровы, нитроглицерин из радиатора, смерть матери, военные архивы, “Песня невесты” Алкмана, греки в шортах, Смитсоновский колледж — значение имеют только закаты. И все же беззвездные вещи лишат битников их иллюзий. Почему? Да потому, что эти, беззвездные, не верят в прозревающие абстракции, вот почему! Они по-настоящему верят в то, что человек существует, что он есть, — как это печально, как абсурдно! Человек не существует, он — Божье создание, бессмысленное создание в этом круговороте бессмысленностей. Так что не слушайте слов земли, земля ревнует к небу. Ревнует, потому что знает: она даже не звезда”.
Бремя мира —
любовь
Под гнетом
одиночества
под гнетом
недовольства
Бремя
бремя на наших плечах —
любовь
Аллен Гинсберг, перевод Михаила Тростникова
Культовой фигурой поколения битников стал хипстер — новый человек, придуманный Норманом Мейлером. В своем эссе “Белый негр” он показал чуждость битников всему американ-скому укладу, сравнив новых людей с чернокожим в окружении белых: страшно пройти по улице, ты — не такой, ты не так одет, не то говоришь, не так живешь, ты изгой и пария. В ответ со стороны гонимых — отсутствие каких бы то ни было табу, реализация примитивной, природной энергии. Подвалы, кладбища, помойки, трущобы — место сборов и поэтических вечеров битников. Жизнь — игра, ничто не серьезно. “Давай приколемся”, — писал Тед Джоанс, и в этой фразе — суть образа мышления битников. Сплав дзен-буддизма, катакомбного христианства, экзи-стенциализма (в первую очередь Камю), поэтики Уитмена и Мелвилла, определяющее стилистическое влияние Дилана Томаса и Эзры Паунда (стихи последнего можно ставить эпиграфом ко всем изданиям битников) создал удивительное явление, оказавшее огромное влияние на развитие литературы второй половины века: рок-поэзия и хиппи, отечественные барды и КСП, кумиры шестидесятников Евтушенко и Вознесенский, российские битники (Глеб Арсеньев, Алена Басилова, Иван Щепов, отчасти Леонид Губанов) и СМОГисты, наконец, принципиально отличная от классической поэтика, ориентированная больше на Восток, чем на Запад.
Как и во всяком литературном движении, у битников есть свои апостолы. Обычно называют пять имен: Керуак, Гинсберг, Корсо, Орловски, Ферлингетти. Последний больше знаменит как издатель, Орловски скорее теоретик, Гинсберг переводился на русский язык достаточно часто, у Керуака выходит собрание сочинений, поэтому в предлагаемой подборке главным образом представлен Грегори Корсо. Стихотворения взяты из двух его лучших книг: “Весталка среди грохота” (1955) и “Бензин” (1957).
Особый интерес в контексте литературы битников представляет творчество негритянских поэтов, в первую очередь ЛеРуа Джоунса (с 1970 г. пишет под именем Амири Барака), автора фундаментального исследования “Люди блюза. Негритянская музыка в белой Америке”, известного художника-абстракциониста Теда Джоанса и Джона Флеса. Именно их стихи позволяют донести ту удивительную атмосферу 50-х: ритмы мегаполиса, джаз Майлса Дэвиса и Чарли Паркера, какая-то особая наэлек-тризованность происходящего (зачастую благодаря наркотикам), во многом определившая простоту и доверительность интонаций, близких “исповедальному джазу” 50-х, пришедшему на смену биг-бэндам и диксилендам 20–30-х.
Движение битников прошло четыре этапа: появление (40-е годы), развитие (рубеж 40–50-х), становление (конец 50-х), расцвет (рубеж 50–60-х), пост-существование (60-е). Фактически с появлением ансамбля “The Beatles”, пусть чисто ассоциативно, но достаточно определенно связанного с битниками, наступила новая культура, пришло новое поколение.
За прошедшие четыре десятилетия многое изменилось, но одна деталь в работах, посвященных битникам, остается неизменной: из всей группы выделяется одна фигура (Ферлингетти, Гинсберг, Бэрроуз, Буковски), которая объявляется “единственной из ... , которая” сумела остаться в истории литературы как оригинальное явление, в отличие от всех прочих.
Разумеется, подобное желание “расколоть” группу (пусть постфактум и с неясными целями), такая война с призраками в первую очередь говорит о шаткости собственных эстетических воззрений воителей, но в нашем случае складывается куда более интересная ситуация. Всякое эстетически революционное явление прежде всего вызывает резкое неприятие и огульное отрицание, которое впоследствии трансформируется в общепризнанность и забывается, как всякий трюизм.
Это хорошо известный и многократно описанный путь. Но он справедлив исключительно при поступательном развитии истории эстетической мысли. Дискретный стохастический путь, характерный для эстетики авангарда, предполагает спираль. Как среди битников выделялись неодадаисты, неоромантики, нео-сюрреалисты, которые мирно сосуществовали с собственно сюрреалистами, дадаистами и прочими, сами таковыми не являясь, так и в наши дни группа “5 Fingers Press” из Сан-Франциско, такие поэты, как Джон Хай, Мишель Морган, Торо Лоуэлл, Джон Леви-Стросс, Чарльз Хартман, прямо продолжают традиции битников, сами таковыми не являясь. В то же время в Америке продолжают творить недавно отметивший свое 70-летие Гинсберг, функционирует издательство “City Lights” Ферлингетти, в России регулярно выходят в свет новые стихи Глеба Арсеньева... Иначе говоря, эстетика и идеология битничества по сей день актуальны и, так и не став историей, продолжают активно участвовать в литературных и окололитературных баталиях.
Зачем мои песни
Глядят в лица нетерпеливо и любопытно
Или ищут среди них свою потерю — свое мертвое лицо?
Эзра Паунд, перевод Юрия Сорокина
ОТ РЕДАКЦИИ
В ночь с 7 на 8 января 2000 года умер составитель этой тетрадки, филолог и переводчик Михаил Тростников. Ему было 37 — опять 37! — лет. Весь предыдущий месяц он работал над составлением этой подборки: переводил, писал предисловие, подбирал фотоматериал. В новом году он прожил всего семь дней — семь дней одного года, — так и не увидев этот журнал.