Стихи Г.А.Головатого читайте:http://stihi.ru/avtor/gengol
* * *
На какое-то время наша переписка прервалась. Головатый уехал в Москву – лечился, занимался творчеством, издательскими делами, общался с друзьями. Я к этому времени работала воспитателем в детском доме и продолжала воевать за квадратные метры в общежитии ОК ВЛКСМ – комсомольские чиновники потребовали съехать, так как сменила место работы – на детский дом. На что директор детдома едко заметил: "еще неизвестно чей КПД выше - пусть попробуют выселить!"
В 1980 году Геннадий Алексеевич вернулся в Читу, чтобы организовать обмен квартиры. Мы встретились, и наконец-то он подарил мне «Запретный плод» - первую свою книжку, выпущенную год назад в столице издательством «Современник»:
«Вы слишком долго ждали,
прощения прошу.
Зато Вам первой, Галя,
я в рифму подпишу.
Да быть Вам век здоровой,
в кругу друзей, подруг!..
Галине Рогалёвой
из авторских аж рук!
А если прозой, то спасибо Вам, что Вы есть и что я могу Вам верить. Всего Вам солнышкового, милая Галя! 19.09.80 г.Чита, Г.Головатый»
Наши задушевные беседы возобновились. Геннадий Алексеевич даже попросил помочь с корректировкой рукописи его новой книжки и внимательно воспринимал каждое мое замечание к стихам, которые включил в нее. После под названием «Два мира в мире» книга выйдет в Москве. К сожалению, с массой ошибок.
Как-то он показал мне новую книжку своего друга - известного иркутского поэта Анатолия Кобенкова «Я однажды лежал на зеленой траве…» и предложил написать на нее рецензию. Стихи мне очень понравились. Но я никогда не писала рецензий на известных поэтов!
- А Вы начните просто, - предложил Головатый, - примерно так: «Однажды некий человек лежал на зеленой траве и придумал книжку, и назвал ее так…». Я воспользовалась этой подсказкой и рецензия получилась. Она была опубликована в «Комсомольце Забайкалья» и выслана автору.
С Анатолием Кобенковым, уже входящим в правление союза писателей России, я созвонилась, когда взялась за книжку воспоминаний о Головатом. Он сразу же согласился сказать свое слово в нашем сборнике и… не успел - ушел из жизни в сентябре 2006 года...
Любопытная деталь. В ходе обсуждения книжки Геннадий Алексеевич обратил мое внимание на стихотворение, которое начиналось словами: «В детстве я книжку украл…»
- Нельзя такие стихи писать! – сказал он, - это безнравственно. Это как бы дает повод другим следовать примеру автора: «Поэту можно, а почему мне нельзя?!» Но красть нельзя никому, а если уж такое случилось, даже в детстве, лучше покаяться, и не выставлять это как доблесть!
- Геннадий Алексеевич, - сказала я, потупив очи, - а за мной тоже грех такой водится… Я в 16 лет украла книжку в библиотеке. Она очень маленькая, но так мне нравилась, что я не удержалась и взяла ее. Это… Ваша первая книжка! Та самая, что вышла в сборнике «Бригада» в 1965 году – «Когда солнце сгорает»…
Головатый сверкнул глазами:
- Что Вы говорите! Галя, я отпущу Вам этот грех, если Вы подарите мне книжку – у меня не осталось ни одного экземпляра!
Как мне ни жаль было расставаться со сборничком, пришлось принести его автору. Так со штампом Быркинской поселковой библиотеки книжка и сохранилась в архиве писателя.
* * *
Однажды пришла к Головатому после лекции о диссидентах, которую читал слушателям курсов повышения квалификации учителей завотделом пропаганды ОК КПСС. Поддавшись тону этого выступления, возбужденно начала рассказывать о Сахарове и Солженицыне, «представляющих идеологическую угрозу государству».
- А Вы, Галя, читали письмо Андрея Дмитриевича Сахарова? – спросил вдруг Головатый, - и вообще, кто-нибудь его видел, это письмо, за которое автору приписывают измену Родине?
Я онемела. Мы так любили свою страну, что ввести нас в заблуждение было легче легкого, и уж партийную информацию принимали на веру слету. А ведь и Солженицына я не читала, да и где его можно прочесть? Книги изъяты из библиотек… Я покраснела: истина открылась вмиг, благодаря лишь простому головатовскому вопросу: «А Вы, читали?.."
Обсуждали мы и дальнейшие планы на жизнь. Хоть не очень сладко мне жилось в то время, покидать Забайкалье я боялась, а он уже был решительно настроен на переезд и рассматривал все возможные варианты, встречался с разными людьми. При этом случалось всякое, однажды претенденты на квартиру обманули его – взяв залог, исчезли…
Еще он мечтал отправиться в путешествие через всю Сибирь и Урал до Крыма на своем «Запорожце» и усиленно подбирал для этого попутчика-водителя. Кажется, в этом качестве рассматривался начинающий тогда поэт из Могзона Виктор Коврижник, с которым через несколько лет мы будем работать в «Комсомольце Забайкалья», теперь он - член Союза писателей России.
Путешественником Геннадий Алексеевич был заядлым, но данному проекту сбыться не удалось – уж очень он казался всем авантюрным и потому нереальным. Сейчас, когда инвалиды активно колесят по миру, осваивают экстремальные виды спорта, вплоть до альпинизма, я понимаю, что первые шаги к этому были сделаны такими людьми, как Головатый.
В один из летних дней я застала у него невысокого худощавого мужчину, назвавшегося Степаном Чернецким. Это был давний, еще с Зилово, знакомый Геннадия Алексеевича - журналист. Как оказалось, он недавно устроился на работу в новую газету, которая открылась в Могойтуйском районе, и уже получил там квартиру. Газета называлась «Восход». У Головатого загорелись глаза: «а не попробовать ли Вам, Галя, себя в новом деле? Может быть, это Ваш шанс!»
* * *
Не раздумывая, я отправилась в Могойтуй. Поразительно быстро мы нашли общий язык с редактором газеты, ныне достаточно известным в нашем крае журналистом Александром Викторовичем Пичуевым, - можно сказать, с колес, на свой страх и риск он взял меня на работу завотделом писем.
Редакция находилась в здании районного нарсуда, и жить мне продолжительное время пришлось в… КПЗ, да-да, - в камере предварительного заключения. Мне объяснили, что в этом нет ничего страшного, пожить там поначалу (до получения квартиры) пришлось практически всем сотрудникам редакции. И даже! - восклицали мои новые коллеги, - известный корреспондент ТАСС Леонид Фадеев останавливался здесь. А если брать по большому счету, ёрничали журналисты, то ведь вся партийная печать, начиная с ленинской «Искры», не миновала застенков.
К слову сказать, жилось мне в этом помещении с зарешеченными под потолком окошечками вполне комфортно. Не выходя из редакции, я попадала в свои апартаменты, где в трех крошечных каморках стояли кровать, телевизор и столик, а в коридорчике был даже специальный шкаф с «тюремной» алюминиевой посудой, которой я могла пользоваться. Здесь я и училась газетному ремеслу. Целыми вечерами писала свои обзоры, заметки, статьи, репортажи. Выдавала «на гора» более двух тысяч строк в месяц (бывалые журналисты поймут что’ это такое).
Недели через две Головатый посетил меня в Могойтуе и с интересом ознакомился с моим бытом и условиями труда.
Он приехал на своем «Запорожце» с корреспондентом газеты Читинского района - кажется, звали того Толя, фамилии не помню. Толя соглашался сопровождать Геннадия Алексеевича в путешествии по стране, и они притирались друг к другу. Правда, вскоре молодой человек бессовестно сбежал от Головатого, прихватив очень качественный по тем временам фотоаппарат. Но вернемся в Могойтуй. Был конец недели и я отпросилась у редактора, предложив своим гостям прокатиться на выходные до моей малой родины – ст.Бырка - в соседнем Оловяннинском районе.
Это было что-то! Новенький «Запорожец» (Головатый только-только приобрел его) мчался по трассе с максимальной скоростью, а Геннадий Алексеевич, закрепленный на переднем сиденье, еще и подзадоривал водителя: «Быстрее! Быстрее!». В распахнутые окна врывался свежий ветер – отогревшаяся за лето степь пьянила разнотравьем и беспредельным простором. Мы не ехали – мы летели! Радуясь ясному дню и любуясь причудливыми сопками – они особенно хороши в предгорье Онона, который мы пересекли по так называемому «правительственному» мосту.
Всю дорогу Геннадий Алексеевич балагурил и призывал петь. И мы перепели с ним все, что помнили. Приятно удивило то, что любимой у нас оказалась одна и та же песня - из кинофильма «Неуловимые мстители»:
Остался дом за дымкою степною
Нескоро я к нему вернусь обратно.
Ты только будь, пожалуйста, со мною,
Товарищ Правда, товарищ Правда!..
Расстояние в 150 километров по не очень качественной трассе одолели незаметно. В Бырке нас, конечно, не ждали, но и не особенно удивились этому приезду. Любых гостей в нашем доме – независимо от родства и знакомства, званых и незваных – всегда привечали радушно. Случалось это почти каждый день. Все, кому надо было уехать куда-либо по железной дороге из соседнего Ононского района, добирались до станции Бырка и поджидали пассажирский поезд у земляков, коими были мои мама и бабушка. Особенно радовалась гостям бабушка - Агния Ионовна Белокопытова – добрейшая душа, до глубокой старости не утратившая интереса к новым людям. Неудивительно, что Головатый очень быстро нашел общий язык с бабулей – они долго толковали о прежних временах, о быте и обычаях приононских сел.
Бытие, как известно, определяет сознание, и Геннадий Алексеевич, видимо, желая понять из чего я получилась такая, а не другая, с интересом осмотрел простенькую обстановку дома, в котором мне выпало набираться ума-разума до 18 лет.
Назавтра, наделенные в дорогу домашней снедью и отобедав, мы возвращались в Могойтуй тем же путем, с той же скоростью и настроением. На берегу Онона – перед Оловянной - сделали небольшой привал. Головатый, увлекавшийся в то время методикой оздоровления Порфирия Иванова, уговорил меня искупаться в уже довольно холодной реке. С некоторой опаской под прикрытием прибрежных кустов черемухи я таки окунулась пару раз и, слава Богу, обошлось без простуды.
По пути мы заехали в село Цугольский Дацан. В чудом сохранившемся здесь двухсотлетнем буддийском храме, от которого, собственно, и происходило название села, располагались воинские склады. Головатый сказал мне тогда:
- Вот если бы, Галя, Вам удалось поднять в своей газете тему возрождения Дацана, это же не просто культовая, а историческая ценность, – какое большое дело Вы бы совершили!
Но в пору «воинствующего атеизма» мне и заикаться об этом было страшно… А он верил в грядущие перемены и так жаль, что не успел полюбоваться золотыми куполами отстроенных православных церквей, посетить действующий ныне Цугольский Дацан.
Спустя время Геннадий Алексеевич вспомнил о нашем путешествии в одном из писем: «…тут дожди, зеленая трава и кое-где цветут розы. Но – ветер и грязь… В крымских степях вспоминаю нашу веселую поездку по забайкальским – они красивее!»
* * *
1982 год. Я увлеченно осваиваю газетное дело. Много общаюсь с самыми разными людьми, создаю авторский актив, езжу в командировки. Ищу свой стиль подачи материалов, до поздней ночи засиживаясь над писаниной в капезешной каморке. Моя «вотчина» - социальные, бытовые, нравственные и молодежные вопросы. С последних началось тесное сотрудничество с «Комсомольцем Забайкалья». И когда возникла необходимость вернуться в Читу, меня без особых проблем взяли в «молодежку». Обо всем этом я регулярно писала Головатому, который вскоре после нашего «турне» окончательно расстался с родным краем.
16.02.82. г.Орел
Милая добрая, хорошая, преданная мне, Галочка! Здравствуйте!
Да, я в Орле. Да, Вы меня очень тронули этим «преданная» (даже если оно вырвалось случайно, под влиянием момента, и ничего обязательного в себе не несет)! Спасибо Вам, Галя, за Ваше такое нужное отношение ко мне, которого я, к стыду моему, еще и не заслуживаю.
С большим интересом читаю о Ваших приключениях-передвижениях и, надеюсь, наконец-то, Вы имеете свою, нераздельную крышу над головой (я вернулась в освободившуюся комнату все того же комсомольского общежития). Дай-то бог! Кстати, у меня сейчас такая же – и даже поменьше, кажется, - как и у Вас, комната и общая кухня. Доменялся! Зато, наконец-то я – в России! Правда, пока – это только сознание. С людьми местными почти еще не общался, с писателями – тоже. Я к ним не могу, а они ко мне… как обычно. Как было и в Чите. Ну, да бог с ними, с писателями, вот поставят телефон, а там лето подойдет, у меня же теперь и колеса есть – авось удастся посмотреть матушку-Русь своими глазами, полежать на ее земле, окунуться в ее реки…
Но это все еще впереди. А позади… как вспомню нашу поездку по забайкальским нашим просторам, это чистое-чистое небо над сопками, над лесами, над степью!.. такой красоты здесь, конечно, не встретить. Тут будет другая… Как я прощался?..
Чите
Дождь и ветер сделали дело:
Город насквозь, как стеклышко, чист.
И взлетает над ним пожелтелый –
Первой пташкой! – осиновый лист.
Отлетают пернатые к Югу…
Вот и я оторвался почти…
Ты прости меня, родина! Кругу
Своему верен каждый… Прости…
Знать такая судьба мне досталась
(предначертанного – не стереть)…
И хочу-то я - самую малость:
На Российской земле умереть.
Я оттуда – и кровью, и духом,
Ну а корни – в тебе занялись…
Разрывается сердце… над ухом
Тихо ропщет осиновый лист.
Но я надеюсь еще дожить до той поры, когда Вы, Галя, однажды меня навестите в моем орловском уединении и далеке. От Москвы тут ночь пути (т.е. время сна, без специальной затраты на дорогу), а от вокзала 15 мин. ходьбы.
Почитал я тут – нет, не почитал, - просмотрел несколько книжек местных поэтов, а потом взял «Витражных дел мастера» (А.Вознесенский – Г.Р.) как будто сочное яблоко после бумажной жвачки… и страшно стало: сам-то я – не такая же ли жвачка?! Попробовал понять это, взяв свою книгу. «У меня, по крайней мере, правда чувств есть», - сказал себе. И возразил: «А может и у них есть эта правда: может, они действительно так чувствуют!» Короче, так и не понял: живой я для других – на взгляд со стороны, - или такой же бумажный? Вспомнилась эпиграмма на В.Бокова:
Речки, свечки, тополя –
Книги издаются.
В книгах Бокову – поля
Очень удаются!
Жуть, сколько таких книжек у нас печатается. Стихи, написанные ради стихов. Не от потребности высказаться, не от внутреннего напряжения, не от необходимости решить какую-то проблему или разрешиться словом от бремени… нет! Пишут потому, что считают себя поэтами, считают, что надо работать. Да ведь работать-то надо - над собой, над самосозиданием, над очеловечиванием человека в себе, над решением жизненных каких-то проблем, а стихи – только отчет об этой творческой работе, вовсе не само творчество. Значительность, содержательность, интересность, нужность стихотворения – они ведь возникают не от изысканности формы, не от ее совершенства, но от живости, важности проблемы. От совершенства ее решения или актуальности постановки вопроса… господи, что мы пишем?! И как мы пишем!? Стыдно же…
И вот теперь, думая о Ваших стихах, Галя, я понял, почему, при всей иногда беспомощности формы их, они почти всегда у Вас полны значимости: они идут от полноты переживания, от искренности души! Вы заговариваете тогда, когда есть что сказать, Вы не сплетаете узор из слов, Вы этого и не умеете даже, и не это Вас волнует. Неподдельность переживания! – вот как это называется, вот чем отличаются (в целом) Ваши стихи. Они похожи на Вас, потому что правдивы. И тем оригинальны, ибо личность всегда оригинальна. Когда же авторы создают (сочиняют) некоего обобщенного лирического героя, у них и выходит нечто слишком общее, так что спокойно можно переставлять страницы из книжки в книжку – и ни один психолог, ни литературовед не заподозрят разницы!
Уф-ф! Утомил я Вас, однако, и сам утомился – столь умным да еще обличительным писанием. Ну, теперь очередь за Вами: гоните мне свои стихи, новости, соображения и т.д., и т.п. Где Вы теперь работаете? И – всего Вам солнышкового, Галя! Всегда Ваш Геннадий.
24.03.82, г.Орел
Здравствуйте, дорогая Галя! Получил только что Ваше письмо. Рад за Вас. Вот это уже что-то из того самого, что нужно. В принципе, так ведь и предполагалось вначале: район – это только стартовая площадка Вашего журналистского пути. И хорошо, что разбег не затянулся. Более того – прошел в быстром темпе и вполне успешно, судя по проводинам!). Каждому воздается по делам его, по характеру, по вере, сиречь мировоззрению»…
В этом же письме Геннадий Алексеевич высказывает тревогу за нашу общую приятельницу, ныне известную писательницу Елену Стефанович, которая перенесла очередную не очень удачную операцию. Дает советы, как помочь ей и адреса тех, через кого можно достать облепиховое масло в Чите, чтобы залечить послеоперационные свищи. Обещает позвонить в Москву знакомым, которые, может быть, помогут.
«Дело в том, что ввиду ценности и спроса, аптечные работники вкупе с врачами – выкупают его (масло –Г.Р.) по подложным рецептам и через подставных лиц сбывают, причем цены растут так: 1977г., январь – флакончик 100гр. - госцена 2р.50к., сбыт – 25 р. Ноябрь 1981г. - тот же флакон – 50р. Теперь вот мне сообщили: 100р.! Да и то - по блату, по знакомству».
Как изменилось время. Сегодня с горькой усмешкой читаешь это пояснение Головатого. Облепиховое масло давно уже не панацея, и купить его можно без проблем. Тогда же надо было изощриться, чтобы достать это средство – через знакомых, «по блату» - нынешние молодые уже и не знают этого слова…
8 окт.82. с.Медведево
Галочка, голубушка, здравствуйте!
Давным-давно не писал Вам и не знаю о Вас. Что у Вас и как?
За это лето я побывал в Москве, Тбилиси, дважды в Гагре (к лекарю; туда же еду снова), но все как-то неудачно, не так как надо бы (о, эта вечная моя зависимость от людей и обстоятельств!)… И жаловаться – не хочется, и похваляться – нечем.
Галочка, вот новые стихи для «Комс.Заб.» Осенние мотивы. Можно так и озаглавить весь цикл. Ежели чего надо там об авторе, напишите, что напишется. Как всегда, я Вам вполне доверяю и здесь: Ваш такт и дружественность по отношению ко мне не могут не сказаться положительно и тут. Как здорово все-таки, что Вы, Галя, у меня есть – такая особая, такая надежная! А я?...
Как Ваши личные и творческие дела? Что’ Мишаев (мой будущий муж был хорошо знаком с Гол. - Г.Р.) отправили ли Вы Ваш удачный, помню, перевод автору? Если нет, отправьте (к сожалению, я этого не сделала, так как потеряла адрес того поэта - из Чувашии, да и перевод где-то в моих бумагах затерялся, - Г.Р.).
Порой мне очень хочется как-то обнять Вас, защитить и обогреть… Увы!..
Эх, Галя-Галочка-Галина!... одна только надежда-утешение, что – не последний раз живем. Да и то – как знать?
Посылаю Вам Цветаеву и Мандельштама, в конце там – Рубцов:
«Я вижу лишь лицо газет,
А лиц поэтов не видать»… - из альманаха «Поэзия» (с хорошими стихами в книжных магазинах в то время была проблема, и мы нередко вот так, в списках, передавали их друг другу – Г.Р.)
Пусть же в газете, которая теперь и Ваша, Галочка, просматриваются сквозь ее лицо и лица поэтов.
Передавайте приветы нашим общим знакомым – Вьюнову, Стефанович, Мишаеву, Копытиным…
Всего Вам солнышкового! Ваш Головатый.
P.S. Галя, попутно вкладываю в конверт бумаги, скрепленные скрепкой, - для Вьюнова Славы. Передайте, пожалуйста. Это делаю по двум причинам:
1) дефицит больших конвертов; 2) мне хотелось бы, чтобы и Вы прочли материал об НЛО. Нет, вовсе не для убеждения, но для сведения. Кроме того, там интересные факты о Гитлере и актуальные размышления о человечестве. Гена.
10.03.83. Медведево (открытка)
Милая Галя! Примите мои самые развесенне-цветасто-женские пожелания поздравления к 8 марта!
Никак не соберусь на большое и интересное письмо, какое получаю от Вас. Спасибо! С интересом (и к Вашему перу, и к содержанию) прочел Вашу статью об литосени, порадовался за Лену Ст(ефанович) и др. знакомых. Рад, что Вам работается и дружится в «КаЗе». Спасибо, что пропечатали меня. Огорчился, что советы мои – бяки, и обещаю Вам, Галочка, впредь их никому не давать, хотя, по моим наблюдениям, мы следуем только тем советам, кот. хотим услышать и только туда, куда последовали бы и без них. Но, может, я ошибаюсь и в этом? А иногда мне кажется, что вся моя жизнь – ошибка…
Всего Вам веснянушкиного! Ваш Г.А.
Окончание: http://www.stihi.ru/2010/02/18/6758