* * *
Зеленые пятна. Землистые злобные лица.
Пугающе внятно звучанье немых голосов.
Минута, столетье — и вот она, эта граница,
и серый проем, и кривая ухмылка часов.
Под косо свисающей лампочкой в брызгах известки —
зародыш движения. Взгляд, узнавая, скользит
по стенам, и это — процессы набора и верстки,
и прежняя комната в прежний приводится вид.
Рука затекла. (По висящей на стульях одежде.)
И надо вставать. (И по кипе давнишних газет.)
И как ни вертись, с головой укрываясь, в надежде
вернуться в тот сон, а дороги туда уже нет.
Босые ступни прилипают к несвежему полу.
Окно запотело. В нем смутный и заспанный лик
чуть виден. Попробуй примерить улыбочку... Впору?
Примерь настроенье. Как маску, а может, парик...
Ничто не напомнит о том, что все ближе граница —
ну, за исключением, может, наручных часов —
и все повторится — и пятна, и злобные лица,
и внятные речи звенящих немых голосов.
Поставьте на полки набитые туго копилки.
Крепитесь, не верьте ни крепу, ни теням крестов.
И все-таки ночи — всего лишь листочки копирки,
все тоньше становится стопочка чистых листов.