«Поэзия есть Бог в святых мечтах земли». Вениамин Каверин в одной из ранних повестей напомнил, что автор этой строчки, Жуковский, считал свою мысль «математически справедливой». Если следовать этой математике и обращаться к поэзии как к неофициальному «представителю» Бога, в ней найдётся не меньше ответов на вопросы, удостоверяющие человеческую, земную, то есть подверженную сомнениям и страстям сущность вопрошающего, чем в Библии. Книга Георгия Яропольского в этих параметрах совпала с моими нынешними размышлениями и колебаниями. Поэтому писать о ней легко и светло.
При всей разности потенциалов поэты чётко делятся на два типа. Одни следуют извилистым и прихотливым путём самовыражения. Они избегают прямых поэтических высказываний, но создают некую атмосферу и настроение, которое довольно быстро улетучивается, меняясь часто на собственную противоположность. Другие — их так немного, что к ним то и дело приплюсовывают для увеличения численности первых, — мучаются «последними вопросами», ставят их, что называется, ребром и ответы иссекают из этого ребра, словно бы вечно воспроизводя первый акт Творения.
Поэты этого типа чрезвычайно редко озадачиваются проблемой формы, как не озадачивался ею Творец, создавший человека по образу и подобию Своему. Как правило, они строят свой поэтический мир по образу и подобию той национальной традиции, в которой родились и развились. Иного им не то что не дано, а — не нужно. Но уж если такие поэты обращаются к форме, то выбирают путь наибольшего сопротивления. Например, венок сонетов, требующий академической дисциплины стиха и рождающий свободу из ярма. Такова «Реторта» — венок, безупречный по архитектонике. Но дело не в катренах и терцетах, а в том, что твердая форма ни на йоту не перестаёт быть живым, пульсирующим мыслью комком нервов, за классическим фасадом не потеряв ни одного признака лирической поэзии.
Число объектов, которыми оперирует в стихах Яропольский, не изменилось со времен Гомера: Бог, жизнь, смерть, любовь. И память, цементирующая эту великую четвёрку. И природа, в горниле которой калится человек, поочерёдно то принимая, то отвергая себя, то видя себя, то теряя в системе зеркал, косо отражающих бытие и пугающих тьмой небытия:
И в зеркальную гладь
всё гляжу исподлобья,
не желая признать
достоверность подобья.
Разорвать этот круг не удалось никому из художников, как ни изощрялись они. А вот вписать в него свой штрих-код, расширить его границы, хоть на мгновение привести к власти гармонию и одолеть ужас хаоса, «с землёю небо воссоединить», — это некоторым, в том числе и поэту Яропольскому, выпало.
Знание, получаемое в поисках ответа на «последние вопросы», трагично и по-своему безнадежно. Но лишь оно фиксирует «математическую справедливость», которую вывел учитель Пушкина Жуковский. Неверность зеркальных подобий в вечном поиске подлинного «я» большого Подобия не отменяет, как сомнение не отменяет веры, а лишь обрамляет её. Когда последнего читателя стихов прижмёт, он наверняка обратится за утешением — или спасительной болью — к поэзии, отваживающейся на диалог, не замкнутой на себе. Книга Георгия Яропольского ему в помощь!
Марина Кудимова
Посмотреть книжку "Я не тот человек" (Таганрог: "Нюанс", 2010) можно по ссылке: